Argentum Vitrum

      И теперь Чарльз стоит тут. В этой серой комнате с кристально-белыми кроватью, маленьким столиком и стулом. И смотрит на Эвр — эту яркую взбалмошную девчонку, которую он знал. Теперь она выросла, потеряла возможность говорить, переоделась в белую тюремную робу и сломалась. Чарльз не может на это смотреть и отворачивается к Шерлоку, что играет на скрипке дуэтом с Эвр. Позади него сидят его улыбающиеся родители, Джон с дочерью и Майкрофт, что нервно перебирает пальцами пуговицы на рукаве своего пиджака. Почему-то перед Рождеством всем вдруг захотелось навестить младшую Холмс. Чарльз упирался, однако никто ничего не понимал. Жаль. Шерлок ловит его взгляд и видимо находит что-то такое в нем, что прекращает играть. — Ты расстроен, — констатирует он, опустив скрипку. — Конечно. И ты знаешь почему. Я не могу на это смотреть. — Не знаю почему. Ты же видел ее всего раз. — Нет. Я видел ее постоянно. В своей голове и наяву, — Рихтер обессиленно садится прямо на пол. Охрана, что сопровождала их, жестом предлагает ему стул, но он поднимает руку — «Не нужно». Он обхватывает руками колени и прячет в них свою голову. — Чарли, — от голоса Шерлока Чарльз вздрагивает. — Посмотри на меня, — Холмс касается его плеча. — Скажи, что это значит. Чарльз поднимает голову и смотрит на Шерлока снизу вверх. Жмурится и щиплет себя за переносицу. — Первый раз мы встретелись в университете. Она угрожала мне, говоря о каком-то плане на тебя. И ты уже знаешь, каком. Дальше последовала череда встреч, каждая из которых влюбляла меня в нее все больше и больше, — Чарльз дергается. — Самая яркая была в конце девяносто четвертого: мы пили кьянти, разговаривали, а затем… — А затем мы занялись любовью прямо в туалете бара. И это был самый запоминающийся момент в моей жизни, беловолосый взбалмошный кровопийца, — хриплый женский голос разрезает тишину, как острозаточенный нож — масло. Рихтер вновь вздрагивает, резко поворачивает голову — в шею стреляет острая боль; неважно, все неважно, — и смотрит на женщину за стеклом. Та мягко улыбается, кладет скрипку и очень логично заключает: — Ненавижу тебя. Чарльз чувствует, как слезы подступают к глазам и быстро моргает. Родители Шерлока, Майкрофт и Джон сидят с почти одинаковыми выражениями на лицах: все до единого не понимают, что происходит и удивлены тем, что Эвр заговорила. — Чертовы Холмсы, — шипит он, зло вытирая тыльной стороной руки непрошенную влагу на щеке. — Обступили со всех сторон и заставляете чувствовать чувства. — Иногда чувствовать чувства полезно, детка, — поет Эвр, усмехнувшись. — Я уже давно ничего не чувствовала, вот и… Чарльз внезапно встает — младшая Холмс сразу же замолкает, — отряхивает джинсы, выпрямляет спину, смотрит на безумную женщину, подошедшую к прозрачной преграде вплотную, понимая, что видит ее в последний раз, грустно хмыкнул: — Я больше тебя не ненавижу, Восточный ветер. Будь счастлива, — и, ничего больше не сказав и не оборачиваясь, вышел из комнаты, не обращая внимания на глухой стук по стеклу, крики и угрозы младшей Холмс. Теперь он, наконец, свободен.

***

Шерлок догоняет его только на первом этаже. Он — удивительно и совсем для него нехарактерно — недоуменно хлопает длинными ресницами и тяжело дышит — верно бежал со всех ног. — Чарли… — выдыхает он, смотря на спокойное лицо мужчины. От него почему-то веяло свежестью и морским воздухом. — Что произошло? — Эвр меня отпустила. Вернее, я ее отпустил, — пожимает плечами Рихтер, засовывая руки в карманы джинс. — Но как такое возможно?.. — Включи мозги, — советует Чарльз. — У тебя их с избытком. — Иди ты, — раздраженно отмахивается Холмс, смотря в черную стену перед собой. За окном бушует стихия, как, впрочем, всегда бывает в Шеринфорде. Внезапно Шерлок переводит взгляд на Рихтера — глаза его проясняются. — То есть вы… когда мы… — он задыхается от возмущения. — Это несправедливо! — Жизнь вообще несправедливая штука, Уилл, — насмешливо говорит Чарльз, глядя на детектива. — Ты разве за свои тридцать с хвостиком лет не осознал этого? — Пошел к черту, придурок. Поразительно было то, что эмоции — реальные эмоции, живые и разрушительные — Шерлок испытывает только с ним. Этим беловолосым бедствием. Если бы ураганы называли мужскими именами, в этом мире было бы слишком много тайфунов-Чарльзов. Немного раньше Холмсу казалось, что Мориарти смог бы посоревноваться с ним в игре «кто покрупнее раскрутит на эмоции Шерлока Холмса», но сейчас он понимает: нет, этот мужчина — то, что так явно нехватало ему. Мориарти — гениальный маньяк, который со скуки убивает людей. А Чарльз… у него было слишком много плохого в жизни, но он каким-то образом сумел сохранить свет в душе. Шерлок не любитель сантиментов, но с ним, этим чертовым мистером «Эмоции — признак жизни, Уилл», по-другому попросту нельзя. Они полные противоположности: от каких-то бытовых факторов — например, на кухне под руками Чарли все взрывается, полыхает и идет наперекосяк, а Шерлок прекрасно владеет такой простой вещью, как готовка, вопреки всеобщему мнению, до более возвышенных — Чарли так любит анализировать людей с помощью этой своей магической эмпатии, а Шерлок принимает только сухие факты, Чарли в своей голове дискомфортно, Шерлок же, если бы мог, ушел в Чертоги до конца своей жизни… однако, господь всемогущий, как же они прекрасно дополняют друг друга! Там, где Холмс никогда бы не понял человека в силу своей черствости, приходит Чарльз, пару минут разглядывает-слушает человека, а затем с легкостью заполняет недостающие детали. Шерлок очарован им, этой гениальной головой, этой фарфорово-хрупкой внешностью и неординарностью. — Уилл, — зовет Рихтер, и Холмс посмотрел на него. Произошла одна из тех удивительных трансформаций, которые Шерлок, как ни пытайся, не мог разгадать: мужчина, некогда острый на язык, насмешливый, вдруг стал маленьким и ласковым, как котенок. — Прости. Я… мыслей очень много, я просто не могу… Это в психологии называется «созависимые отношения», когда и вместе херово и порознь — тоже, и из этого выбраться… сложно. Но сейчас, когда я смотрел на нее спустя шесть лет, сломанную, покорную, в так ненавистной ею белой робе, я понял, что она сделала свой выбор. Выбор быть «психопаткой под замком». Я же выбираю влачить свое бессмысленное существование немного иначе. Нам просто не по пути. Шерлок закусывает губу и набирает в легкие воздух: — А нам… нам по пути? Чарльз смотрит на него долго, наверное, удивляясь наивности вопроса, а затем отвечает: — Знаешь, я тут недавно подсмотрел в обрывках детских воспоминаний… Помнишь одну такую старуху — математичку, преподавала у младших классов, грымза — невероятная, зовут миссис Тернер? Холмс, не понимая, к чему ведет мужчина, роется в памяти, вычленяя из сотни картинок нужную: — Припоминаю, но… постой, откуда? — Я учился в этой школе всего неделю. Ты слыл тем еще психом, все тебя стороной обходили, а я… я увидел тебя и почувствовал, как меня к тебе тянет. Правда, жаль, что мы переехали в другое графство, и я так и не подошел к тебе познакомиться. Ты, наверное, меня не помнишь: я был забитым ребенком, серой мышью за самой дальней партой. — То есть, ты хочешь сказать, что… — Да, — довольно улыбается Чарльз. — Судьба нас сталкивала постоянно, — Шерлок морщится: он не верил в какие-то метафоричные «высшие силы». — И еще будет. Вот мой ответ на твой вопрос: да, Уилл, нам по пути. Если ты, конечно, не захочешь обратного. Холмс отчего-то издает смешок, качает головой и не находит ничего лучше, чем заключить Рихтера в объятья — тело к телу. Тот ниже него и ощущается, словно слепок самого Шерлока: все изгибы его тела, все углы будто повторяются и ложатся точно и безропотно. Чарли уютно проводит носом по ключицу и замолкает. — Не захочу, — говорит Холмс после минутного молчания и чувствует тонкую улыбку на своей коже.