***
Лорд-искатель Люциус Корин прибыл лично — в лагерь, полный красного лириума, и Самсон не поверил своим глазам, когда ничего не понимающий дозорный привел искателя в его палатку. Люциус кивнул ему в знак приветствия, его взгляд был точно таким же властным и сильным, как и прежде; на нем была только легкая походная одежда и вышитый гербом Ордена искателей дорожный плащ. — Лорд-искатель? — Самсон не скрывал удивления. — Зачем вы прибыли? Как Люциус отыскал лагерь, как он добрался сюда в одиночку, и почему он еще не трясся от холода в своем легком плаще; эти вопросы стоило придержать на потом. И, ах да, не собирается ли он умереть спустя пару часов, ведь весь лагерь был пронизан красным лириумом, даже воздух здесь был пропитан им насквозь. — Я искал вас, — ответил лорд-искатель. Чуть приподнял голову, изучающе глядя на Самсона. — Помнится, вы предлагали мне соглашение, Самсон; я прибыл именно поэтому. Что-то мелькнуло в его глазах, хищное, будто у ловчей птицы. Самсон моргнул: лириумные видения были некстати. — Вы уверены, что… — Что могу находиться здесь без вреда для себя? — спросил Люциус, с интересом склонив голову. На миг Самсону показалось, что он услышал собственный голос. Струна тихо-тихо тренькнула внутри. — Вполне, — после долгой паузы ответил сам себе лорд-искатель. Самсон взглянул на его пояс; он не видел у Люциуса перевязи с мечом, но это ничего не значило, искатели не оставались безоружными никогда. Лириумный клинок сейчас лежал в ножнах в другом конце палатки. — Где ваше оружие, лорд Люциус? — Я отдал его вашему часовому, — ответил Люциус, глядя ему в глаза. — Он не хотел меня пропускать. Самсон осторожно кивнул, но не успел произнести ни слова. — Храмовник никогда не расстается с оружием и доспехом. Лорд-искатель не появился бы один, без своей стражи. — Люциус смотрел на него очень внимательно, произнося краденые слова. — С ним что-то не так. Если я призову Кару, я вырву его из одержимости или сделаю только хуже. — Отпусти его, — сказал Самсон. Струна внутри налилась алым, замерла, натянувшись: Кара жглась внутри, готовая вырваться. — Я хочу поговорить с Люциусом. Тварь в человеческом облике выпрямилась, покачала головой. — Я — Люциус Корин, лорд-искатель; нет другого. Тебя беспокоит несхожесть? Скажи мне, храмовник Самсон. Скажи мне, где я ошибся. Самсон воззвал к лириуму — и проснулся. Корифей называл демона настоящим именем: Зависть. Он сказал, демонам этой породы не составляет труда создать идеальную копию чего угодно; в этот раз «чем угодно» был лорд-искатель. Сам Люциус Корин был одержим куда более слабым духом, не мог долго оставаться рядом с кристаллами красного лириума, был иммунен к воздействию магии подчинения и теперь, когда он отказался от своей власти над Орденом храмовников, был опасен больше, чем полезен. Зависть повторял Люциуса, точно зеркало: его лицо, его голос, его повадки. Но делал глупости. Мир по эту сторону Завесы был для него точно магические руны для Самсона: можно было повторить очертания, но они не имели никакого смысла. Кто-то должен был ему объяснить. В первый раз Самсон в самом деле попытался убить его. Даже после слов Корифея он ни разу не приходил к демону без поющего меча и полной дозы красного лириума в крови. Он был храмовником, он не договаривался с демонами — он отправлял их обратно в Тень. Если изменилось даже это, правда же, Тедас поздно было спасать. — Если в Теринфале еще читают молитвы, их проводят утром и вечером. Лорд-искатель должен присутствовать хотя бы изредка, иначе это покажется странным. — Они могут почуять демона, — отозвался Люциус невпопад. — Его сила почти не чувствуется, он скрывает ее хорошо, но колебания Тени от храмовников не спрятать. Смог бы я изгнать его Карой? Может, и нет. Нельзя отдавать Теринфаль демону, слишком опасно, кого он попросит взамен? Точно не Люциуса. Он испытывающе посмотрел на Самсона, знакомо сощурив глаза: точно как настоящий Люциус Корин. Самсон не отвел взгляда. Он знал, демон связан магией Корифея прочнее, чем самой крепкой цепью; Зависть показывал зубы, но не кусался. Можно было зачерпнуть побольше света из лириума и врезать твари «очищением», но Самсон повидал в Киркволле достаточно одержимых и демонов, чтобы подозревать: Зависть мог жрать «очищения» на завтрак. Корифей подчинял себе силу, о которой киркволльские маги могли только шептаться по углам. — Одной Карой, — сказал Самсон, — может, и нет, но ты же видел моих людей, верно? Ему было не по себе рядом с тварью, напялившей чужую шкуру. Демонов в Киркволле было легко распознать; они не притворялись людьми, с ними не нужно было договариваться. Лучше бы он швырнул в Зависть десять Кар, чем послал демона править храмовниками, но до старших рыцарей Теринфаля уже донеслись вести о красном лириуме — и в крепости все еще оставались старые запасы. Они не согласились бы добровольно. Кто-то должен был их подтолкнуть. Армии — его армии — был нужен Теринфаль, а Теринфалю был нужен лорд-искатель. Цена сделки с демоном оказалась не такой большой, какой рисовали ее церковные проповедники: всего лишь сотни жизней его людей и стены крепости. Зависть усмехнулся: слишком, слишком знакомо. — Ты оспариваешь волю лорда-искателя, храмовник Самсон? Нужно ли напомнить тебе о твоем долге? — Благословенны те, кто встаёт против зла и скверны и не отступает, — усмехнулся Самсон в ответ. Он помнил свой долг. Помнить и следовать — это были совсем разные вещи. — Это нелегко, — сказал Зависть. — Сумел бы он в самом деле стать Люциусом, так, что их стало бы не отличить; и если да, то в чем разница между тем и другим? Твой долг рвет тебя на части, как Кара в твоей груди. Быть тобой было бы больно и хорошо. Самсон хмыкнул. Демон крал его мысли и его сомнения — но он был храмовником, он помнил, чему его учили. — Хочешь стать мной? Ни демоны, ни духи не могли противиться своей природе; в другое время Зависть выискал бы себе добычу пожирней, но сейчас его тянуло к ближайшей. Самсон знал лириумный голод, выгрызающий нутро до дна; наверное, у демонов было что-то похожее. Только, в отличие от демонов, храмовники могли противиться голоду. Они все же были людьми. Зависть-Люциус изучающе склонил голову, глядя на него. Магией дохнуло чуть ярче. — Так много силы, алой, поющей, бьющейся в оковах долга. Вина: они пойдут за мной, но я веду их к гибели. Надежда: ничто не будет напрасно. Каждый шаг — испытание, я должен быть достоин. Твой долг я носил бы, как сладостное лезвие у горла, но он не отдаст тебя, храмовник Самсон, его чары на твоем клинке, его клейма в твоей крови, о, он не отдаст тебя, что бы я ни пообещал взамен. Самсон помедлил, раздумывая, сказать ли в ответ — если ты заберешь хоть одним храмовником больше, чем было тебе обещано, мы развоплотим тебя, тварь, и Корифей больше не станет тебя защищать. Но не стал — во взгляде Зависти он и так читал себя, словно в зеркале.***
Баланс, о котором говорил Корифей, удерживать было трудно. Доспех был подогнан по его мерке и лег как родной — Маддокс постарался на славу — но чтобы не сходить с ума от боли и видений пополам с одуряющим шепотом, лириума все еще приходилось пить вдвое больше нормы. Реальность была зыбкой, как сон. Корифей обещал: твой разум привыкнет. Ты подчинил себе силу, которая убила бы тебя полгода назад; со временем ты научишься владеть ею так же легко, как собственным мечом. Пока что Самсон не мог сказать, чтобы это было «легко». В одном из лириумных снов он слышал, как вскрикнули камни — сияющие глубоким синим до самого дна; как налились алеющей скверной. В тот день Завесу над священным храмом Андрасте распахало, как будто кто-то воткнул в небеса огромный нож, а от самого храма остались только руины, шепчущие проросшим красным лириумом. Сотни человек, что собрались на Конклав, обратились в пепельные статуи. Камень, впитавший живую Тень, помнил их голоса. Корифей не взял на Конклав ни храмовников, ни венатори; он предупредил — каждый, кто окажется рядом с сомнаборией в момент ритуала, погибнет во взрыве магии. С ним шли только несколько Стражей, одурманенных Зовом. И, когда он вернулся, сомнабория была пуста — разряжена до конца. Вся ее сила ушла на то, чтобы создать один магический якорь, который оказался привязан к случайной магичке с Конклава, невовремя ворвавшейся в зал. Теперь у них не было магического якоря, была только дыра в Завесе, из которой сыпались демоны, духи и архидемон знает что за дрянь, и дыра ширилась с каждым часом. Без якоря, сказал Корифей, залатать ее невозможно. Здорово, подумал тогда Самсон. Наверное, магистр Амладарис исчерпал все запасы неудач со времен древнего Тевинтера за тот единственный день. Но Зависть был уже в Теринфале, и армия Самсона шла к нему по ферелденским землям, и башни Великого Собора всё ещё высились. Отступать было поздно. На холмах Ферелдена было теплей — не сравнить с ледяными склонами Морозных гор, и пропитавший лагерь лихорадочный лириумный жар казался еще ярче. Когда часовой привел посланника от лагеря венатори, тот едва держался на ногах; взглянув на посланника внимательней, Самсон понял, что ошибся — скрытая дорожным плащом фигура была слишком хрупкой для человеческого мужчины и слишком высокой для эльфа. Магичка из венатори оказалась совсем молодой, Самсон не дал бы ей и тридцати, но она вошла в лагерь, полный красного лириума, и сумела пробыть в сознании до тех пор, пока Корифей не наложил на нее свои защитные чары. Магичка представилась Кальпернией, ученицей следующего бога Тевинтера. Родовую фамилию она не назвала. Для Корифея у нее была с собой посылка из лагеря венатори — находки с раскопок или какая-то еще магическая дрянь; Самсон не стал расспрашивать. Он велел своим людям держаться от магички подальше, насколько это было возможно: чары Корифея частично закрывали ее от воздействия лириума, но даже такая защита не была абсолютной. Венатори не напрасно обходили лагеря красных храмовников стороной за милю. Один раз они все же встретились лицом к лицу — когда Корифей позвал ее сам. Здесь, поодаль от лагеря, ветер низин чуть покачивал полевые травы, и едва-едва слышно звенел красным хрусталем. Оглядывающая просторы ферелденских земель, Кальперния показалась еще моложе своих лет; она стояла, с достоинством расправив плечи и не скрывая гербов венатори на одежде, и Самсон отчего-то подумал: ни один маг ни в Ферелдене, ни в Вольной Марке не мог позволить себе такой роскоши. Даже отступники не привыкли бы вот так к свободе — слишком сильна была привычка оглядываться и не доверять даже собственной тени, потому что за каждой тенью мог скрываться клинок милосердия. — Тебе придется полагаться на свой доспех, — обратился к нему Корифей, и Самсон выбросил всё прочее из головы. Они были здесь для другого. — Доверять ему, как ты доверяешь собственному телу. Возможно, однажды он останется единственной твоей защитой. Приготовься. Самсон взглянул на него, потом снова на Кальпернию: в сравнении с исковерканным силуэтом моровой твари она казалась еще тоньше обычного. Впрочем, он чувствовал, как колеблется Тень рядом с ней, пусть и сейчас это было почти незаметно в урагане силы магистра, стоящего рядом. Кальперния не была слаба и не была безоружна. — Хорошо, — без особой уверенности отозвался Самсон. Он не совсем понимал, чего хотел от него Корифей. Отразить заклинание? Развеять чары? Лириумные руны доспеха даже сами по себе должны были нейтрализовать враждебную магию, так говорил ему Маддокс когда-то, но он никогда не проверял это в настоящем бою. Он воззвал к лириуму: это стало привычным, как дыхание. Сила отзывалась легко. А потом Кальперния сжала левую ладонь в кулак, и Тень рванулась навстречу совсем иной магией — багровой влагой, стекающей по светлой коже. Она прятала левую руку под плащом, поэтому Самсон не видел свежего пореза, не чуял еще не сотворенных чар, пока не стало… …поздно. Сила малефикара впиталась в его сознание, как вода в песок. Для магии крови не было преград. Ее нельзя было развеять «очищением». Чужая воля сплеталась с его собственной, проходила сквозь любые барьеры — ножом сквозь масло. Лириумная песнь протекла сквозь пальцы; Самсон пытался задержать ее, вдохнуть хотя бы отголосок — если ему хватит на литанию, хоть немного, всего ничего, надо только вспомнить… Чужая воля приказала: иди ко мне. Самсон попытался не шагнуть вперед, но противиться крови было невозможно. Он был водой, Кальперния была течением. В груди шелестело алое море, волна за волной. Горячо: будто по его собственным жилам с каждым ударом сердца пробегал огонь. Иди ко мне, повторила неоспоримая воля. Иди. Не останавливайся. Еще шаг отозвался болью — легкие свело судорогой, ему казалось, он дышал раскаленным лириумом. Волны накрывали его с головой. На грани натянувшейся струны зазвенела сила; так много — ее можно было превратить в формулу литании, в удар Кары, в лириумный шепот, лишающий магов разума. Иди! Боли больше не было. Не было ничего, кроме кипящего алым гнева, Самсон тонул в нем, в нескладных обрывках имен и лиц, которые когда-то имели смысл и значение — струна натянулась сильнее, запела ярче, сложилась сама в раскаленное лезвие… Из лириумного транса его выдернул Корифей — за секунду до того, как он обрушил силу лириума, до которой сумел дотянуться, на всё вокруг. Оказалось, что он так и не прошел до конца этот десяток шагов, отделявшие его от Кальпернии: это потом тоже ему сказал Корифей, потому что Самсон не мог распознать образы в плывущей лириумной дымке еще с минуту. Сталь брони разогрелась так, что к ней было трудно даже прикоснуться — снаружи. Внутри размеренно вздрагивали алые волны в такт биению сердца, как будто доспех делил с ним его собственную жизнь. — Я не знала, что подобное возможно, — негромко произнесла Кальперния. Ее ладонь уже была перевязана чистой лентой ткани, должно быть, подготовленной заранее; она не сводила с Самсона глаз. — Без защитных ритуалов, без литании Адраллы, с одним только лириумом… Самсон хрипло кашлянул. Дурманящая муть постепенно таяла, с каждой минутой мир становился материальней. Он снова начинал чувствовать ветер с запахом полевых трав. — Я не успел с литанией. Обычно, в Киркволле… можно было понять, когда тебя попытаются взять под контроль. — Ты не сталкивался с магами Империи, — суховато отозвался Корифей. — Литания Адраллы могла бы защитить тебя, но только если ты бы сумел преодолеть приказ в первые мгновения. Обычно у тех, кто становится жертвой малефикара, нет такой роскоши. Память прошептала голосом Траска: мы должны защищать их. Помоги мне, Ралей, я же знаю, ты все еще не сломался до конца. Помоги мне. Иди ко мне. Самсон встряхнулся. — Я почувствовала чужую волю, — сказала Кальперния. Взгляд у нее оказался неожиданно острый, внимательный. Древний магистр нашел себе достойную ученицу. — Ты заслонил его, наставник? Корифей покачал головой. — Нет. У красного лириума есть собственная воля. Так близко — рукой можно дотянуться. Рунические клейма с внутренней стороны доспеха, наверное, пылали так, что вожгли лириум в кожу. — Тебе придется научиться контролировать ее, — негромко добавил магистр Амладарис. Самсон вскинул на него глаза; Корифей смотрел на него спокойно и твердо, как и всегда. В нем никогда не чувствовалось ни сомнений, ни страха. — Так же, как ты научился всему остальному. Самсон вспомнил алое море, вслушался в шелестящий призрачный шепот — теперь он слышал его все время на самой грани сознания. Да, у красного лириума была своя воля; ее было не подчинить простым приказом мага крови. Что вообще могло ее подчинить — теперь, когда он принимал столько лириума, что хватило бы на троих солдат? Он сам — сумел бы?.. Корифей был уверен, и Самсон, помедлив, все же кивнул в ответ. Они остались вдвоем, когда солнце уже начало неспешно скатываться с зенита; Кальперния отправилась собрать и подготовить вещи к отбытию. Вместе с Корифеем они возвращались в ставку венатори, им нечего было делать среди красных храмовников, на полях Ферелдена или даже в стенах Теринфаля. Корифей сказал: прошел слух, что Эвелина Тревельян, маг с Конклава, все же сумела выжить после взрыва — и якорь остался у нее. Возможно, его все еще можно было вернуть. — Ты сомневаешься, — прямо сказал Корифей. Он слышал песнь, скрыть от него истину было трудно. — Ты пил красный лириум, зная, что он делает с твоими людьми; ты согласился нарушить старые обеты и учить демона быть человеком. Но сейчас ты сомневаешься. Почему? — У меня был друг, который помогал малефикарам, — ответил Самсон. К чему было лгать — едва ли Сетий Амладарис не увидел бы его ложь насквозь. — И просил об этом меня. Я видел, как его убили магией крови люди, которых он до последнего пытался спасти. Он покачал головой. Он знал, что ответит ему Корифей — что магия крови лишь оружие, такое же, как стальной меч или лириум в его жилах; что им владеют старые суеверия. Но за эти суеверия Траск расплатился жизнью, и Самсон не помог ему. Может, если бы он согласился, он бы сумел сделать хоть что-нибудь, может, Траск послушал бы его, был бы осторожней… может, и нет. Старая вина осталась, но он не знал, какое решение было бы верным тогда. Было ли такое вовсе. — Ты вытащил меня из транса, — продолжил Самсон: Корифей молча ждал его слов. — Я видел, что ты делаешь с Серыми Стражами безо всякой магии крови. Скверна подчиняется тебе. Красный лириум — тоже? — Он несет в себе скверну. Да, в какой-то мере. Корифей не лгал ему; в этом было уважение, которое стоило ценить. Самсон ценил. — Это предосторожность, — сказал Сетий Амладарис, — но не кандалы и не рабское клеймо. Ты пошел за мной не потому, что я подчинил твою волю; ты сделал собственный выбор. Ты поведешь за мной своих людей не потому, что ты скован чарами, но потому, что ты так решил, и так решили те, кто пойдет за тобой. Хороший воин доверяет своему клинку; хороший правитель — своим военачальникам. Но и наоборот. В хрустальной песни не было слышно фальши. Когда-то давно он поклялся не заключать сделок с демонами и малефикарами. Благословенны хранители мира, защитники справедливости. Мир горел в огне, поговаривали, справедливость сгинула еще в Киркволле — последним, что осталось, был долг, что бы он теперь ни значил. Самсон посмотрел туда, где далеко над горными вершинами по ярко-голубому небу ползла нездешняя прозрачная зелень. — Да, — наконец отозвался он, — я понимаю. В обещаниях и обетах больше не было нужды — вместо них был лириум, поющий красным.