За окнами сверкнула молния. Дождь стучал по хлипкой крыше монастыря. Была скверная ночь. Луна, Отражение Матери, не показывалась уже несколько недель. Это здесь считали дурным знаком.
Бланка шла по коридору, неся кувшин со святой водой. Повсюду доносились звуки кашля и приглушённые крики. В воздухе запах благовоний смешался с вонью рвоты и тухлого мяса. За несколько недель монахиня свыклась с этим.
В каждом месте храма; на кроватях, скамейках или простынях лежали люди, охваченные жуткой болезнью. Сестёр не хватало, чтобы помогать всем.
Бланка ужасалась, видя эти чёрные фурункулы, сочащийся гноем и причиняющие страшную боль. Плоть гнила на глазах. Неизвестный недуг охватил деревню Лимб, ни одна целебная магия не помогала.
Преданно Бланка соблюдала пост, молилась каждый день, каждый свободный час перед престолом Вселикой Матери, чтобы это проклятие исчезло.
«Помогите, прошу!»
Бланка подняла взгляд и сердце её сжалось. Она увидела ослабевшую сестру и в её голосе были отчаяние и плач. В ногах лежало почерневшее тело мужчины. Над ним даже насекомые не летали. Трое больных, к которым обращалась сестра, переглянулись. Никто из них не хотел выносить труп, чтобы не заразиться сильнее. Но если они не сделают это, то недуг перекинется на остальных.
Из толпы поднялся старик. Он взял под плечо труп и пошёл. Он сам мало чем отличался от того, кого нёс; худое тело, рытвины и язвы по всему телу. Но не успел он найти до выхода, как из больных поднялись ещё старики, которые дотащили тело.
Бланка свершила знамение на них. Именно таких людей и стоит называть «святыми».
Через час она нашла время для молитвы. Пусть и всего на пару минут. Никто спать не мог, болезнь прогрессирует и нужно продолжать пытаться помочь хоть кому-то.
Преклонив колени перед алтарем, Бланка сложила руки и принялась молиться. Как только она закончила первый стих, справа послышались шаги и стук дерева о камень.
— Сестра.
— Да, святой отец.
Монахиня поднялась, поправила апостольник и поклонилась. Пожилой мужчина сделал пас рукой со сложенными пальцами.
— Ты справляешься?
— Да, отец Бонифаций.
Епископ перевёл взгляд на достояние храма — мраморную статую богини. Величественный, ангельский облик, со смиренными лицом и улыбкой. Казалось, она источала сияние, что освещало лицо настоятеля и его полу-слепые глаза и отражалось на голом черепе. А может, это всего-навсего игра света и тени. Бонифаций открыл флакон святой воды на шее и отпил.
— Сколько за сегодня ты отпустила в объятия Матери?
— Десятерых.
— Это хорошо. В сиё страшное время не каждый может позволить себе последнюю исповедь. — Священник поправил сутанну, поверх которой носил чёрную мантию с золотыми краями. Бланка заметила, как он о чём-то размышлял, поглаживая небольшую бородку.
— Сиё есть ничто иное, как проявление дьявольских сил, сестра.
— И что нам остаётся? — с надеждой в голосе спросила она, хотя и так знала ответ.
— Молится, молится, и ещё раз молиться, сестра. Ожидать, что Мать внемлет просьбам своих детей и ниспошлёт избавление, как во времена первой войны с еретиками в Алмазном Королевстве.
Казалось от его слов весь мир затих. Бланка опять совершила молитвенный жест. Она была уверена в благочестии и святости отца Бонифация, как в том, что солнце встаёт вместе с первым петухом. За те пятнадцать лет, что она провела в храме, она не видела ничего дурного с его стороны. Все церковные пожертвования он отдавал нуждающимся, потому то церковь выглядела почти что заброшенной. Но Бланку это ничуть не смущает, наоборот, лишь укрепляет в вере.
Тишину меж ними разорвал стук в ворота. Он был едва различим, но в моменты такого отчаяния любой звук был как гром. Бланка и Бонифаций переглянулись, оба не знали, кто мог придти в такой час.
Бланка открыла дверь. На пороге стоял высокий человек, в белом сюртуке, штанах в чёрную полоску и красных перчатках. Одежда промокла насквозь, но мужчина будто бы не замечал этого. Лицо скрывала зелёная маска с вырезами для глаз и широкий улыбкой. Поначалу Бланка испугалась, но потом всё-таки решила спросить.
— Что вам?
— О, ничего такого, просто я пришёл к вам с одним предложением, — голос был чересчур эмоциональным, Бланке ранее не доводилось слышать подобное.
— Уходите, прошу. Тут больные.
— Я знаю. Насчёт них я как раз и здесь.
— Что? — только и спросила Бланка.
— Вы не ослышались. Я здесь по приказу своего господина, который услышал о вашей беде и предложил выход… Но об этом я могу говорить только с настоятелем. Ну, так я могу войти?
Монахиня не заметила, как зелёная маска застелила ей взор. Этот пристальный взгляд пугал. А его просьба напомнила ей сказки про всякую нечисть, которая спрашивает разрешение у жильца дома, прежде чем войти. Бланка быстро прогнала эту мысль — церковь есть божий дом, нечистой силе здесь нет места, а обращение незнакомца простая вежливость, склонная городским.
— Да, прошу.
Они шли по залу к алтарю. Всё стихло. С двух сторон на неизвестного в богатых одеждах смотрели больные. Они наклонялись, вглядывались, чтобы разглядеть получше. Бланка увидела, как у некоторых опять появилась воля к жизни. Ей было радостно, что люди не растеряли надежду, но то, каким образом заставляло её грустно склонить голову. Не молитвы тому причина, а незнакомец с неясными мотивами.
Бланка не заметила, как кто-то налетел на них справа.
— Помогите моему ребенку, молю.
Женщина в обносках перегородила господину путь. В голосе Бланка слышала глубокое отчаяние, её тело исхудало, лицо приобрело бледный цвет. Это была грань, после которой — конец борьбе, а значит смерть. Крестьянка зацепилась за край сюртука. Гость слегка повернул голову, будто только что заметил не только несчастную, но и всех больных. Бланка подумала, что он ничего не ответит, но потом ей показалось, что под маской мужчина приятно улыбнулся.
— Вам не стоит волноваться. У моего господина есть лекарство.
— Правда?!
— Однако, — он выставил указательный палец, — повелитель не занимается благотворительностью. Он лекарь, алхимик несравненного таланта, но он и купец, которому нужна прибыль.
— Вы хотите продавать нам то, что может спасти нас и наших детей. Это же бесчеловечно! Неужели людские жизни для вас ничего не значат?
— Ещё как значат, иначе бы меня тут не было. Но, поймите, таков закон рынка. Мой господин добр, он хочет спасти вас, но и не уйти в убыток. Сами посудите, если он разориться сейчас, то кто поможет вам опять. Кроме того, вас ни я, ни мой господин, ни кто либо ещё не заставляет. Можете сами найти лекарство и забесплатно помогать другим. Вопрос в том, сможете ли?
Женщина подалась назад от такого давления. Те, кто лежал рядом переглянулись. Кто-то расплакался, а кто-то смирился с такими словами.
Бланка тоже была в смятении. Для неё нечто столь материальное, как деньги, никогда не могло сравниться с верой. Однако, она видела сейчас — вера бессильна, а спасение даровано лишь богатеям. Её мир уходил из-под ног. Неужели наступают последние времена.
«А может быть это испытание» — такая неловкая мысль родилась в голове. — «Ну, конечно! Великая хочет проверить, как истова моя вера» — она закрыла глаза, скрепила руки на груди и позабыла о обо всё произошедшем. — «Истова, Мать, истова. Я никого не усомнюсь в той, что даровала и спасла мне жизнь. Я верую!»
Когда она открыла глаза, ничего не изменилось. Женщина стояла с испуганным лицом и продолжала держаться за край пиджака. Гость словно не замечал этого, но весь его вид так и кричал: «Убери руку». Несчастная будто услышала это и ушла к себе.
— Пойдёмте, — бросил он, вскидывая голову.
Они подошли к алтарю, где их ждал настоятель. Сестра после взаимного поклона встала по левую руку от него.
— Итак, полагаю, вы всё слышали? — спросил мужчина, поправляя одежду.
— Безусловно, — отец Бонифаций наклонился к Бланке и сказал так, чтобы услышала только она. — Надеюсь, ты понимаешь, какая это была ошибка.
Монахиня вздрогнула и ещё раз поклонилась. Тон епископа напугал её.
— В таком случае, давайте перейдем к делу. Или может вы желаете уйти в более тихое место.
— Не беспокойтесь, сир. Мне нечего скрывать, пусть сама Мать станет свидетельницей нашей беседы, — Бонифаций оглянулся на статую, лицо которой заметно просветлело, и стукнул посохом.
— Тогда не будем медлить. — Он достал из внутреннего кармана длинный свёрток, раскрыл его и принялся говорить громко и торжественно. — Я — представитель торговой организации «Панацея», наш слоган: «Мы заставим вашу смерть подождать». Мой господин, великий учёный Нострадамус, предлагает вам свои услуги. Он уже завтра готов прислать партию лекарства, в качестве знака доброй воли. На вас будет возложена обязанность выступить посредниками между ним и покупателями.
Бонифаций прищурил свои абсолютно белые глаза. Его голос стал резким, как звук колокола.
— Сперва ответьте, почему вы обращаетесь к нам?
— Господин полагает, что руки святых отцов куда чище, чем у местных дворян и чинуш. Кроме того, им доверяют куда охотнее.
— Тогда с чего вы взяли, что мы согласимся? Прошу меня простить, но я не знаю, кто такой господин Нострадамус, спасёт ли его лекарство?
— Можете не переживать, господин милостив и он простит вам незнание. Он начал свою деятельность всего полгода назад. Тогда, в деревушке Этель, произошла эпидемия с такими же симптомами. Её назвали Чёрной смертью. Благо, рядом проезжала повозка повелителя и тот спас нерадивых крестьян. Теперь, этим же лекарством он спасёт и вас.
— Это всего лишь слова. Хотелось бы самому лицезреть чудо, о котором вы говорите.
— Безусловно, лучше раз увидеть, чем сто раз услышать, на такой случай…– он достал из того же кармана небольшую склянку, — у меня есть одна доза.
В ней находилась красноватая жидкость с пузырьками. Бланка и епископ внимательно её рассмотрели, не брав в руки.
— В таком случае, следует выдать её любому больному.
— Конечно, но не любому.
— О чём вы?
— Видите ли, господин на этот счёт дал мне следующие инструкции. Я должен дать лекарство важному лицу, которому все доверяют.
Бонифаций понимающе кивнул.
— Только вот, он полагал, что роль демонстранта исполните вы, настоятель.
Епископ изумился, а потом черты его лица приняли задумчивый вид.
— Кажется, я понял. Как бы ты ни был богат или умён, без веры твой взгляд остаётся ограниченным. Я достаточно рьяно чту Богиню, чтобы не заразиться.
Бланка закивала и была готова расписаться под каждым словом. Ведь ни чем другим, как верой, нельзя объяснить то, что такой пожилой человек ещё не заразился.
Посланник шире улыбнулся под маской.
— Что ж, вы праве так считать… Но прежде, позвольте вас спросить; какую воду вы пьете?
— К чему такой вопрос? — Бонифаций насупил брови, голос приобрел гневные оттенки.
— Не уходите от ответа.
Настоятель хмыкнул и отвёл взгляд.
— Я пью из источника при храме, который освятила сама Госпожа.
— А крестьяне имеют к ней доступ, часто ли набирают воду из неё.
— К чему вы клоните? — он едва сдерживал возмущение.
— Просто, когда я приехал сюда, то увидел иную картину, местные предпочитают ближайшую реку.
— То, что говорите вы, есть святотатство. Я советовал бы вам забрать слова обратно.
— А я советовал бы вам припомнить моё первое предложение, о том, чтобы уйти в другое место.
Бонифаций покраснел, нервы на его лбу вздулись и из ноздрей вышел пар. Он сам загнал себя в ловушку, а теперь не знал, как из неё выйти. Он посмотрел чуть выше и увидел, как больные приподнимаются с мест. Они всё слышат, хоть сейчас и не могут идти. Их лица выражают немую ярость. Они не простят Бонифация, как бы тот не оправдывался.
— В любом случае, мы так и не решили насчёт кандидата.
— Помниться, староста тоже заболел.
От слов Бланки святой отец остыл, правда, лицом стал хмурым.
— Да, он в правом пределе. И очень слаб.
Они отправились туда.
На кровати под одеялом лежал мужчина лет тридцати. У него была лихорадка. Рядом стояла супруга и двое детей, смотрели, как умирает их любимый человек. Никто не мог скрыть ни ужаса, ни слёз.
Вдруг в эту сцену вошёл человек в сюртуке и зелёной маске. Движения уверены, никто не смел ему помешать. Все подумали, что стали свидетелями явления Смерти. Но всё как раз наоборот.
— У вас мало времени, староста.
Мужчина с усилием повернул голову на звук. Он не мог даже открыть рта из-за боли. Незнакомец тем временем протянул ему бумажку с ручкой.
— Распишись и получишь лекарство. Об оплате не думай.
Неизвестно, сколько слов разобрал староста, понял ли он что-то. Рука его смогла свершить последнее действие в нижнем углу свитка. А затем, тёплая, слегка газированная жидкость влилась ему в рот.
Прошло несколько минут, жар и бледность лица исчезли. Спустя ещё столько же мужчина пришел в сознание. Семья сразу кинулась к нему. Потребовалось ещё какое-то время, прежде чем он обратился к своему спасителю.
— Спасибо вам, — сказал он шёпотом, будто опять учился говорить.
— Благодарите моего господина, — посланник встал и развернулся, чтобы уйти.
— Так что насчёт оплаты?
— Считайте, мы с вами рассчитались. То была простая условность. Желаю вам удачно прожить ещё тридцать лет. А там посмотрим.
Он вышел в коридор, где уже ждали сестра и священник.
— Изумительно, это и правда чудо, — Бонифаций теперь с каким-то восхищение, он не видел, но чувствовал, как магическая сила старосты возрастает.
— И правда, оно лечит не только от этой заразы, но и от большинства других, ныне известных человечеству. Это прорыв. — Он встал перед епископом. — Как я и сказал ранее, вы должны будете стать посредниками в этом деле. Предлагайте людям подобные контракты и отдавайте эликсиры. Будет ли на них наценка или нет, решать уже вам.
Эти слова заставили Бонифация снова стать серьезным. Разговор они продолжили в комнате епископа.
— Вы же понимаете, что церковь это не коммерческая организация. Продавать что-то прихожанам запрещено.
Посланник наклонился вперёд и заговорщически прошептал.
— А никто не говорил про продажу. Посудите сами, нам нужны деньги, людям — здоровье, а вам — здоровые прихожане. Можно же расплатиться по другому, скажем, частью десятины.
Брови Бонифация поползли вверх.
— Что, о чём вы? Как так можно?
— Да бросьте, что в этом такого. Что вам мешает повысить её на пять или десять процентов, святой отец? Большего мой господин не потребует. Ему сейчас нужна и известность. А вот вам чистая репутация.
Бонифаций опять покраснел, вспоминая недавний разговор.
— Я вас слушаю.
— Помните, я сказал той женщине, что им придется «покупать» лекарство. А вас считают обманщиком, за то что вы пили чистую воду, а потому не слегли как многие. Я не виню вас, ведь вы сами не знали причин, но людям всё равно. Репутация моего господина и ваша изрядно подмочены. Предлагаю выход, мы пустим слух, что вы убедили меня не продавать вакцину, а раздавать бесплатно, за подписание контрактов. На деле, вы будете расплачиваться частью десятины.
Бонифаций помолчал, его взгляд блуждал какое-то время по комнате, пока не наткнулся на небольшую позолоченную статуэтку богини.
— Хорошо, я согласен.
— Прекрасно, тогда перейдём ко второму пункту. Господин Нострадамус предлагает вам выделить щедрые дотации в виде десяти тысяч золотых юлей в год.
— Десяти тысяч?
Бонифаций удивился сильнее, какой-то огонёк сверкнул на краешках его глаз. Бланка, стоявшая рядом, не понимала, сколько это, она знала только, что их деревне потребовалось пять лет, чтобы скопить такую сумму, и то это зависело от урожая.
— Тогда хорошо, я согласен. Только…с чего вдруг такая щедрость?
— Я вижу, вы приободрились, епископ. Правда, это не милостыня за грехи или что-то подобное, вы должны были понять, мой господин нейтрален в вопросах веры. К деньгам прилагаются и условия, как ими распоряжаться.
Бонифаций скривил лицо от омерзения.
— Условия? Вы и так положили руку на святую десятину, а теперь хотите дотянуться и до пожертвований.
— Не рубите с горяча, святой отец. Дослушайте до конца. Эти деньги вы должны вкладывать в местные земли; расчищать территорию, возводить дома, привлекать работников из городов, отстаивать церковь и прочее-прочее. Господин приставит к вам служащего, что будет наблюдать за расходами. Напомню, господин Нострадамус не занимается благотворительностью.
Лицо епископа краснело, снова вздулись нервы, ноздри большого носа расширились.
— Нет-нет, и ещё раз нет, — протараторил он, стуча посохом. — Я отказываюсь подпускать хоть кого-то в дела церковной казны.
— Ой-ой, как мы обозлились, — насмешливо поговорил посланник, прикрывая рот, — неужели у нашего святого есть-таки тайны… В любом случае, если вы отказываетесь, то и о первом предложении можете забыть. Мой господин найдёт и менее рьяного фанатика.
— Святой отец, одумайтесь, — взмолилась Бланка со сложенными на груди руками, упав в ноги Бонифацию. Тот посмотрел на неё, будто хотел испепелить за вмешательство.
— Жизнь человека куда ценнее наших традиций. Если мы спасём их, то укрепим их веру. Подумайте, возможно, это тот самый знак, который ниспослала Мать. Если мы откажемся, то нас может постигнуть куда большее несчастье.
Священник ничего не сказал, внутри него шла борьба, лицо приняло более уродливые очертания. Бланка его таким никогда не видела, и это её пугало. Спустя несколько минут всё утихло.
— Ну, хорошо. Пусть Вселикая Мать благословит наш договор.
Они пожали руки, а потом священник расписался в контракте. Бланка сопроводила незнакомца к выходу.
— Кстати, я могу утилизировать тела, если это нужно.
— Ути…что?
— Похоронить по всем обычаям.
Бланка улыбнулась, кивнула и как бы невзначай взяла его за руку. Незнакомец дёрнулся, как от удара.
— Хорошо, они определённо были бы рады. Жаль, конечно, что вы пришли именно сегодня, а не на день раньше.
Она опустила голову. То, как всё оказалось просто её и потрясало, и огорчало до слёз. Из кармана монахиня достала флягу.
— Не желаете ли вы испить святой воды перед уходом, она крайне полезна.
— Прошу меня простить, но вынужден отказаться. В ней я не нуждаюсь.
На этих словах он ушёл. Бланке показалось, что он уже позабыл обо всем.
******
Младший юстициарий остановился, когда отошёл от церкви. Он быстрым движением снял с себя сюртук и перчатки и бросил в грязь.
— Мерзость. Мерзость, — кричал он обычным голосом, который не мог изменить магический артефакт. Из-под маски показались зелёная плоть, кусочки черепа, черные завитые усы и бакенбарды. Из спины вырос двуручный меч с человеческий рост.
— Эти мрази, живые куски мяса, как они посмели прикоснуться ко мне. Ненавижу, ненавижу. Убью её, убью. Отправлю в Гниющую яму, — он несколько раз наступил на одежду, прежде чем весь гнев ушёл так же быстро, как и появился. Мертвец пошёл дальше, к месту, куда приедет повозка.
— Всё из-за тебя, Флориан Гайер. Я не должен беседовать с этими ничтожествами. Я тебе не второуровневый клерк. Моё дело — воевать. Я, дьявол тебя дери, сам Георг фон Фрундсберг.
******
Лаура Эшир была дома одна, за годы материнства она успела позабыть это чувство. Роберт пошёл к кулаку, разбираться насчёт долга. Лаура сидела в печали за столом на кухне, пока в камине потрескивал огонь. Домашние дела выполнять сложно, особенно в её положении. Она положила руку на живот. Там, под сердцем, начинает расти новая жизнь. Лаура знала, что будет любить этого ребёнка также, как Гектора и Эрика. Но ведь был и ещё один…
Она уставшим взглядом посмотрела на две деревянные тарелки. Перед ней появилась картина, как они все четвером сидят тут. Воспоминание столь далёкое, будто из другой жизни. Щёки женщины вспыхнули краской, и она закрыла лицо руками.
— Господи, что я наделала, — говорила она в пустоту. Из глаз выступили слёзы и к горлу подступили рыдания. — Прости меня, Нито, прости…
Свою ошибку она поняла не сразу, прошла неделя после того инцидента в магической башни. На то время Нито исчез для неё, будто его не существовало.
Но одной ночью она и Роберт проснулись в поту. Оба тогда почувствовали облегчение, словно что-то упало с плеч. Однако, это не принесло покой. Им понадобилось ещё несколько дней, чтобы догадаться. То были чёрствость и ненависть, что они испытывали к мальчику последние годы. Они припомнили все обиды, наказания и условия, которыми травили его. И им стало до боли стыдно.
Особенно плохо пришлось Лауре, ведь именно она предложила отправить Нито куда подальше. Теперь она презирала и ненавидела себя. Как ей, многодетной матери, могло прийти такое в голову! Этого она не знала. Нито был таким слабым ребёнком, с хрупким телом, она научила его читать, привила любовь к книгам, всячески оберегала и заботилась. Те первые месяцы, что он был тут, между ними образовалась особенная связь. И она обошлась с ней самым чудовищным образом, нет не порвала, а стала медленно вырывать нити, чтобы помучить. Лаура с болью вспоминала те дни, но болью искупительной, они не давали ей покоя. Не проходит и дня, чтобы она не вспоминала Нито, чтобы не молилась за его здоровье и не надеялась на встречу и возможность получить прощение.
Вдруг в дверь постучали. Лаура не сразу это поняла. Затем она протерла лицо, быстро убрала светлые волосы и привела в порядок одежду. Открыв дверь, она увидела мужчину.
— Доброго вам дня, — сказал он, глядя на Лауру сверху вниз и приподнимая широкополую шляпу с красным пером, — вы, случаем, не фрау Эшир?
Лаура кивнула, вглядываясь в его белую маску с прорезями для глаз и рта. Сам он был одет в одежду аристократа, поверх белой рубашки коричневый фрак, что в рукавах становился более пёстрым и многослойным. На груди был изображен белый башмак, а на дорогом поясе крепились два орудия, напомнивших Лауре ножи, только очень большие. Кто этот господин и что мог забыть здесь? Не успела она собраться с мыслями, как он начал пожимать ей руку.
— Спасибо вам, меня зовут Флориан Гайер, и я хотел бы выразить вам признательность как свою, так и от своего господина за то, что вы сделали.
Когда он прекратил, Лаура подумала, что у неё откажет рука. Ладони мужчина держал в перчатках и поверх них носил разнообразные кольца. Это показалось женщине странным.
— Но, чем я обязана?
— Как чем? Тем, что воспитали такого хорошего сына. — Он достал из кармана письмо. — Здесь вся благодарность от моего господина. Видите ли, ваш сын когда-то спас ему жизнь и не попросил за это ничего.
— Эрик?
Мужчина дёрнул головой. Лаура подумала, что он был крайне озадачен.
— Он не назвал имени, по крайней мере, я не располагаю информацией на этот счёт. Впрочем, мой господин не смог оставить всё просто так. Он из тех самых людей для кого раскрыть личность и семью кого либо не является проблемой. К этому письму прилагается документ, по которому вашей семье выделяется от компании «Панацея» пенсия в размере ста золотых юлей в месяц. Кстати, за этот месяц плата присутствует.
— Сто золотых.
От мыслей о том, что они смогут купить на такие деньги Лаура впал в прострацию. Можно было бы рассчитаться с долгами, провести ремонт в доме, купить всё необходимое для дома на месяц вперёд и даже тогда они потратили бы лишь половину суммы.
— Ну-с, на этом я вынужден откланятся, пишите, если вам что-то понадобится, господин Нострадамус всегда рад помочь семье своего спасителя, — он развернулся и оглянулся через плечо. Его взгляд под маской стал пристальным, Лаура почувствовала поток холодного воздуха на лице.
— Удачи вам троим жить в таком тихом месте.
На этом он исчез в тумане, оставив Лауру в недоумении.
******
В трапезном зале было очень тихо, если сравнивать с таверной или городской площадью, конечно. Все переговаривались шёпотом, передавали еду и наполняли чарки. Генрих Крамер сидел за шестиместным столом, как и ещё три сотни членов Ордена защитницы за точно такими же, одетый в простую, белую рубаху, обшитую золотыми нитями. Несмотря на обстановку, Генрих чувствовал себя как-то неуютно.
— О чём думаешь?
Генрих не сразу расслышал вопрос.
— Да, ни о чём, брат Балдуин.
— Тогда почему не притронулся к фасолевой каше?
Генрих взглянул на полную тарелку перед собой и без слов согласился.
— Ну?
— Оставь, Балдуин.
Тот слегка повернул голову, почтенно её склонил и проговорил низким тоном: «Слушаюсь, Ганелон». А после осушил залпом двухлитровую пинту.
Генрих посмотрел на человека, сидевшего во главе стола, и мысленно поблагодарил его. Немолодой мужчина, с красными волосами и небольшой бородой с пятнышками седины на правильном лице, но телом здоров и крепок. Говорил он мало, его уставший взгляд, казалось, всегда был устремлён на что-то, чего другие не видели. Даже сейчас могло показаться, что он пристально рассматривал стол. Когда же дело касалось службы, Ганелона будто подменяли. Генрих полагала, что это — моменты слабости, которые гроссмейстер не стеснялся показывать подчинённым из Ближнего круга.
На самого Генриха тоже многое навалилось, особенно за последние месяцы. Пара рейдов в подземелье, что чуть не окончились гибелью для него, смерть нескольких братьев по оружию, нахождение мистического артефакта и вхождение в Ближний круг. Об этом он не мог рассказать тому же Балдуину, хотя тот всегда готов выслушать. Наверное, причинами были страх и неуверенность.
Сам же Балдуин, по прозвищу Молотобоец, беспечно продолжал есть жаренные сосиски. Как он оказался в ордене, Генрих не знал, слышал только, что службу Балдуин нес ещё до его рождения. Для обычного человека он казался великаном, с большими руками и широкими плечами. Кожа слегка смуглая, из-за того, что он предпочитал работать и тренироваться вне стен монастыря. Это придавало ему вид иноземца или жителя восточных регионов Клевера. На фоне остального тела голова, без каких либо волос, даже бровей, казалась маленькой, из-за чего могло сложиться убеждение, что Балдуин глуповат. На деле всё было иначе, он знал несколько священных текстов наизусть, всегда мог поддержать беседу, рассмешить или поделиться мудростью, когда на то есть нужда. Массивный, квадратный подбородок, габаритный нос, впалые щеки и скулы делали его похожим на голема, однако вбитые в череп зелёный глаза так и светились жизнью. А стоило ему надеть доспехи, взять в руки молот, Крушитель звёзд, как он становился бедствием, что несло слово Ордена защитницы.
Они закончили есть, одели снаряжение и вышли в город.
Грейстоун был велик. Он располагался у основания Серой горы, что вызвышалась над равнинами, холмами и лесами. С противоположной стороны со склонов и из пещер начинала путь река Соль. Из породы извлекали железо, гранит и дракоценные камни. Плодородные земли давали обильный рост урожая и скота, а потому близ города существовало много деревень и посёлков.
Стена в двадцать метров, с десятью башнями через каждые триста метров, окружала город. Сначала она вырастала полукругом, затем, уходя в право, сужалась, это напоминало половину груши. На ней вместе с тысячей членов Ордена защитницы несли службу сотня чародеев ордена Пурпурная косатка, за это правитель города платил хорошую цену.
На восточном краю города находилась высокая башня из белого камня в сотню метров, получившее название Соколиная, она служила центром связи с другими городами и Столицей.
Главная площадь, Плац Восторга, была жемчужиной города и его торговым центром. Каждый день тут собирались тысячи людей, как с достатком, так и без, и купцы, и простолюдины, и священники, и аристократы. От неё исходили ровные и вымощенные улицы. Их окружали деревянные, невысокие дома, в три-четыре этажа, с черепичными крышами и застекленными окнами.
Резиденция и вотчина Иоанна де т’Адере III, представляла собой замок выбитый в скале, на вид прекрасный и неприступный, окружённый ещё одной массивной стеной. Храм Ордена, в готическом стиле, располагался чуть ниже, на склоне, их вместе соединяла узкая тропа.
По ней Генрих вместе с Ганелоном и Балдуином перешли во дворец. Во дворе тренировались с оружием несколько десятков рыцарей ордена. Некоторые выполняли очень тяжёлые упражнения, а ещё часть так и вовсе доводила себя до изнеможения. Балдуин остановился и присмотрелся к ним.
— Они неплохо справляются, магистр.
— Не хвали их понапрасну, — отрезал он, переводя внимание на них. — Этого всё ещё недостаточно.
— Ты слишком жесток, Ганелон.
Тот пожал плечами, не оборачиваясь.
— Но не в их положении. Пусть столкнулся с монстром здесь, чем в подземелье.
— Мне очень тяжело признавать это, но твои слова верны, как и святость Аделии, Железной девы.
Балдуин осветился знамением, а после все продолжили путь. Генрих теперь часто становился свидетелем таких разговоров, в такие моменты он понимал, что эти двое очень давно знакомы.
Погодя, Генрих увидел впереди процессию, идущую на них. Во главе неё шла группа из четырёх големов, в виде человекоподобных статуй. Они несли паланкин. На нём восседал тучный мужчина, в дорогих сине-белых одеждах, с пурпурной мантией. Его накрахмаленное, морщинистое лицо, с тремя подбородками, на которых росла белая бородка, с намасленными губами и розоватыми щеками держалось высоко. В руках и ногах скопился жир, сделавший их полноватыми, из-за отсутствия подвижности. Позади следовал десяток слуг с разнообразными яствами, напитками и личными вещами. Трое рыцарей встали к стене и поклонились. Аристократ даже не глянул на них своими маленькими, синими, засахаренными глазами.
«Господин де т’Адере» — нет, не крик, а оклик и вся эта торжественная и массивная толпа остановилась. В этот самый момент благородный оказался напротив Генриха. И он увидел, с каким усилием мужчина пытался обернуться, как расширились его глаза, не то от удивления, не от от испуга.
Позади показался юноша лет двадцати, в сопровождении стражи. Он носил чёрно-красный фрак с высоким воротником и длинным подолом, поверх белой рубашки, пояс обтягивал ремень с золотой брошью.
— Куда вы собрались в такой час? — спросил он интересующимся тоном, но с какими-то стальными нотками.
— О, канцлер… Ничего особенного, просто решил устроить себе пикник, — взгляд мужчины бегал в разные стороны, а голос дрожал.
Молодой человек приподнял бровь.
— В разгар рабочего дня? Вам напомнить, сколько документов вам осталось заполнить.
От пристального взгляда герцог прикусил губу. Однако, когда он заметил рыцарей, то осмелел.
— Это не твоё дело, Чезаре. Я сам могу решать, как распоряжаться своими временем, я тебе не простолюдин.
Повисла пауза. Все понимали, что ответить канцлеру нечего, ведь перед ним правитель этих земель. Чезаре пожал плечами и сделал вид, что закатил глаза.
— Хорошо, прошу меня простить за это. Желаю приятного отдыха, отец.
Генриху не показалось, что это были извинения, настолько сухо они прозвучали. На этом процессия возобновила ход и скоро скрылась.
— Какой идиот, — сказал канцлер с особым презрением, смотря Иоанну вслед.
Никто не захотел вмешаться, все присутствующие знали, каким самодуром был герцог. Когда Генрих вошёл в Ближний круг, то испытал большое потрясение от этого знания. Теперь он уверился в другой мысли, если бы не Ганелон и канцлер, Чезаре де т'Адере, эта земля или впала в анархию, или перешла к другому правителю.
— Зачем пришёл, капитан стражи Ганелон? — спросил наместник с не меньшей враждебностью, глядя снизу вверх. Магистр поначалу замялся, будто холодный взгляд этого юноши умел отталкивать, затем всё-таки выступил вперёд.
— Какие будут приказания?
Чезаре выдохнул, выпрямился и разгладил темно-красные волосы. Когда они оба стояли друг на против друга, Генриху казалось, что они были чем-то внешне похожи.
— Ничего-то ты не можешь без приказа, старик… Именно потому тебя и называют трехлапым псом.
Ганелон проглотил оскорбление, а вот Балдуин покрутил в руке молот. Чезаре это вообще не заметил.
— Отправляйся с Балдуином в деревню Лимб, там вспыхнула странная лихорадка. Разведайте и ничего более, возьмите кого-нибудь с целебной магией. Если услышите или увидите что-то подозрительное, сообщите.
На этом два рыцаря поклонились и ушли. Балдуин похлопал Генриха по плечу, словно на прощание. И тот реально испугался.
— Генрих Крамер, да?
Услышав имя, он закивал. И удивился тому, что такое важно лицо это знает. Чезаре поглаживал свой острый подбородок, и внимательно, с любопыством, рассматривал рыцаря.
— Ты нашёл кое-какой артефакт в подземелье у селения Кальб, помимо тех големов. Расскажешь, что это.
Справа реальность будто вздрогнула, из ниоткуда выросла тень, затем что-то упало в ноги Чезаре. Только Генрих ужаснулся. Между ним и канцлером лежала человеческая голова, с вырезанными глазами. Чезаре опустил взгляд на это, будто видел перед собой тушу косули, а после поднял на неизвестного.
— Как неэтично и бестактно, ты уже не стесняешься моих стражников.
Живая тень ничего не ответила. От неё так и веяло враждебностью в сторону Чезаре. И тот получал удовольствие от этого, потирая зеленоватый перстень большим пальцем.
— Что ж, надеюсь, враг короны долго страдал. Благодарю за работу, свидание назначу, как только трехлапый вернётся. В ближайшее время новых заказов не будет, так что можешь заняться своими обычными делами.
Тень была готова развернуться и исчезнуть, если бы канцлер не поднял руку. Он сощурил взгляд, словно пытался посмотреть сквозь одежду на лицо убийцы.
— Хотя, постой на минутку. Мне вдруг стало интересно, как ты так быстро выполняешь свою работу. Это не похоже на тебя. Тебя будто кто-то возит. Но кто? Бедняки? Циркачи? Или у тебя появилась метла? Хотя нет, последнее я бы почувствовал.
Он подошёл ближе, нашёл и вцепился в руку. Тень захотела было отдёрнуть её, но не сумела.
— И правильно, нечего мне дерзить… Так что, ты ответишь на мой вопрос?
Генрих внезапно отшатнулся к стене, он почувствовал на себе её злобный взгляд, который показался каким-то знакомым.
— А, я понял…– Чезаре покосился на Крамера, — не хочешь говорить при свидетелях. Ну ладно, спрошу в другой раз, когда мы окажемся в более «интимной» обстановке.
Тень растворилась в воздухе сразу же, как Чезаре её отпустил. Генрих стоял и глядел куда-то в даль коридора, туда, куда она могла уйти. д'Адере продолжал со злобной ухмылкой потирать ладонь, которой касался её. Зелёный перстень сиял гнилым огнём.
