О чем ветер поёт
В пустом сердце моём?
О том поёт, что огонь
Сжёг всё в сердце моём…
О чем ветер поёт
В пустом сердце моём?
О том, что вечный лёд
Сковал сердце моё…
И. В. Степин. Пустое сердце
В лагере было холодно. Чай в железной кружке быстро остывал. Ветер, пробираясь между толстыми стволами гигантских деревьев, упорно боролся с огнём костра, желая затушить ненавистный источник тепла. Ещё было очень скучно, особенно Зику. Чтиво давно закончилось, а солдаты, приставленные для его охраны, допивали остатки вина. Разговоры с Аккерманом за прошедший месяц утратили всякое подобие нормальной беседы, превратившись в машинальные упрёки и оправдания. Зику это очень надоело. — Да брешешь ты всё, капитан. Ещё когда ты запихнул мне в рот клинок и наступил на яйца, я понял, что по бабам ты не ходок. Дразнить Леви опасно, но уж очень притягательно. Это как тыкать палкой в дикого зверя, запертого в клетку, испытывая на прочность терпение животного и прутья клетки. Съест-не съест. Достанет-не достанет. Ощущение острое, манящее, живое. Оказывается, он скучал по этому. Развлечение куда веселее, чем лизать зады марлийским генералам. — Нравится пихать мужикам в рот твёрдые предметы? Тени за спиной капитана пришли в движение — его солдаты напряглись, готовясь то ли по взмаху руки наброситься на Зика, то ли вцепиться в своего командира, взывая к чувству долга. — Нет, но ты исключение. Тебе бы я и не такое запихал в твой поганый рот. В голосе капитана нет гнева, только сухое презрение. Должно быть, он больше не способен на яркие эмоции. Выцветший человек с серой, как его глаза, душой. Его хватит только на последний запал. Или не хватит? — То есть обычно ты принимающий, а со мной готов на эксперименты, так, что ли? Я почти польщён. Один из солдат грязно и зло ругнулся, его товарищ тихо шикнул на него, а вот Леви и бровью не повёл. — Можешь веселиться сколько хочешь. Там, где ты скоро окажешься, будет не до смеха. Ты отправишься в ад, где тебя ждут все те, кого ты загубил. Тон его голоса столь же холодный, как ночной ветер, задувавший огонь. — И в первую очередь твои товарищи, да-да-да, я уже слышал это, — Зик закатил глаза и покачал головой. — Какой ты романтик, капитан. Веришь в справедливость и возмездие за грехи. Это так наивно, что почти глупо. — Чем же это хуже твоей веры в возрождение Элдии? Сначала ты прямо либо косвенно убиваешь кучу элдийцев, а потом рассказываешь, как всю жизнь мечтал, чтобы они жили в мире и процветании. Чушь какая-то. — И про это мы тоже уже говорили, — вздохнул Зик. — У меня не было выбора. — Выбор есть всегда. Ну вот, веселье закончилось, не успев начаться. Врёт всё капитан про популярность. Кому он такой сдался? Брось его в костёр, и он сгорит без возражений. Пустая оболочка человека. Где его гордость? Где ярость? Где злое дымящееся чудовище, что стояло на вершине Марии? — Я, кажется, начинаю кое-что понимать, — Зик подкинул в огонь новое полено. — Дело не в твоих товарищах. Причина твоей ненависти ко мне в том, что я убил в Шиганшине кого-то особенного, кого-то близкого тебе, так? Капитан промолчал. Ни один мускул на его лице не дёрнулся, но взгляд, способный резать сталь, изменился. Последнюю искру задуло и наступила вечная зима. — Прими мои искренние соболезнования, — ровно произнёс Зик, глядя на скованную льдом пустоту на дне чужих зрачков. Леви резко дёрнул рукой — выплеснул остатки из кружки в костёр и встал. — Не сдерживай себя, капитан. Мужчины тоже плачут. В этом нет ничего постыдного, — бросил ему Зик вслед и потыкал концом обгоревшей палки в тлеющие угли. Пламя так и не захотело разгораться как следует. Вскоре он тоже встал и ушёл к себе в палатку. Очередной неуютный вечер в плохой компании закончился. Хотя когда у него было по-другому? Никогда. И так с самого детства. Зик вытянулся поверх спальника, расслабленно потягивая мышцы и слушая свои ощущения: дискомфорт в пояснице от недостатка движения, утомленность от долгого ничегонеделания и разочарование. Последнее связано с жалкой реакцией капитана на его выпады. А он так надеялся на… Стоп. А на что именно он надеялся? Может, что маска отстранённости Леви наконец-то треснет? Капитан станет кричать, проклинать его, а в итоге набросится и убьёт. Выхватит своё лезвие и сверхбыстрым движением перережет шею от уха до уха. Первые секунды будет ничего не понятно, а потом нервные окончания пошлют мозгу сигнал и запоздалая боль пронзит тело. Из тонкого пореза выступят первые алые подтёки, а когда тело наклонится — из капилляров и артерий, как из прорванных труб, захлещет кровь во все стороны. Забрызгает чистенькое бледное лицо капитана. Попадёт в его блядские серые глаза и он нервно вытрет её шейным платком. Но, невзирая на отвращение, с упоением будет смотреть, как кровь стекает от шеи вниз по животу и дальше к паху. Он будет смотреть и смотреть как заворожённый, пока кто-то из солдат не окрикнет его. И только тогда он нехотя отвернётся от созерцания мертвого тела ненавистного врага. Зик прикрыл веки и постарался принять ещё более удобную позу, поправив под головой свёрнутый плащ. Или, может, капитан захочет сделать это без оружия: вцепится ему в горло своими обманчиво хрупкими ручонками и задушит. Пока остатки жизни под пальцами будут медленно утекать прочь, убийца и его жертва будут врастать друг в друга взглядами долгие десятки секунд. Зику уже доводилось так умирать, когда по молодости и неопытности повернулся спиной к пленному солдату — последнему, уцелевшему из своего батальона. Считается, что в последние мгновения умирающий перебирает в памяти события всей своей жизни либо сожалеет о том, что не успел сделать, но у Зика было не так. Пока солдат шипел на своём непонятном языке вполне ясные слова ненависти, Зик подумал, что они с этим парнем должно быть ровесники и интересно, играют ли в его стране в бейсбол. Лежал, думал и смотрел на гримасу ярости, пока чья-то пуля не прошла насквозь через висок напавшего. Душитель свалился прямо на Зика, всё ещё сжимая руки на его горле. Возможно, это были самые крепкие и искренние объятья за всю его жизнь. Руки потянулись к туго затянутому ремню на брюках, чтобы ослабить давление. Ладонь легла на привставший член, а мозг предложил новый вариант сцены убийства в лесу. Вот Леви хватает его за волосы и ставит на колени, а потом опускает лицом прямо в дымящиеся угли костра. Капитан поморщится от мерзкого запаха палёной плоти и волос на ненавистной ему бороде, но будет держать его, пока сполна не утолит своё садистское желание насладиться чужой болью и ужасом. Будет прямо как в тот раз, когда группа подвыпивших марлийских офицеров развлекались пытками пленных, устроив между собой соревнования на самый изощрённый способ убийства. Тогда победил офицер, предложивший устроить мини-цирковое шоу со шпагоглотанием. Только вместо шпаги они решили использовать раскалённый штык. Зик впервые не выдержал и посмел напомнить марлийцам о положениях международной конвенции о гуманном обращении с военнопленными. Расплата за несдержанность настигла немедленно. Он уже чувствовал возле лица жар железа, когда появился Магат и всё испортил. Глаза моментально распахнулись, как только Зик услышал шорох у входа в палатку. Узкие серые глаза вновь смотрели на него презрительным прищуром. Цвет этих глаз похож на туман на восходе перед решающей атакой. На хмурое небо в октябре в далёкой холодной стране, которой больше нет. На пепел сгоревших деревень, оставленных жителями, бегущими прочь от марлийских войск. На сталь ножа, что сжимает противник, когда кончились патроны. На кончик металлического пера, ставящего галочки на листе с именами смертников, что будут сброшены на головы вражеским солдатам. На саму войну. На смерть, которую он давно и безответно возжелал. Леви равнодушно осмотрел его, нисколько не смущаясь тем, в каком положении застал: с выпущенным наружу стоячим хером, который Зик минуту назад с наслаждением наглаживал, прикрыв глаза и закусив губу, как пубертатная девица, впервые ласкающая себя. Он ждал, что Леви отпустит что-то колкое про размер его достоинства, а потом покинет палатку и скажет своим солдатам не тревожить Зика — не мешать ему дрочить на свои фантазии о величии элдийского народа. Но вместо этого Леви залез внутрь. — Правильно ли я понимаю, что ты пришёл сюда снять возникшее между нами напряжение? — сглотнув, спросил Зик, когда Леви избавился от плаща и куртки. — Возможно, — капитан неспешно развязывал узел на своём шейном платке и кивнул подбородком на приспущенные штаны Зика. — Сними. — Так значит у тебя всё-таки были мужчины? — Были. Мужчины, женщины — все были. — А сейчас? — А сейчас только ты. Зик издал короткий смешок и, приподнявшись, исполнил просьбу капитана. В душной палатке повело запахом несвежего пота, мочи и мускуса. Свои штаны капитан снимать не торопился, но зато продемонстрировал всё, что есть выше пояса, отчего опавший член вновь напрягся. Капитан весь поджарый, атлетичный, с лёгкими тонкими костями. Родись он на материке, мог бы сделать карьеру жокея. Седлал бы строптивых жеребцов, а потом за возможность побыть вне гетто подольше давал марлийским спонсорам седлать уже себя направо и налево. — А титаны были? — расстегнув низ рубашки Зик, как бы невзначай, продемонстрировал своего «титана», притаившегося в зарослях светлых вьющихся волос. — Пару раз хотел выебать в рот твоего брата, чтоб орал поменьше, но до дела не дошло. Да и возраст у него был неподходящий. — Интересно, — Зик заворожённо рассматривал безволосую грудь с затвердевшими от прохлады сосками, а Леви приблизился, так что его пах оказался на уровне с лицом сидящего. — Но давай без этого. Предлагаю поступить «по-товарищески». Протянем друг другу руку помощи. Только Зик хотел изобразить в воздухе акт обмена помощью, как почувствовал чужое прикосновение. Пальцы прошлись по щеке, погладили щетину на скуле и аккуратно коснулись дужки очков. Теперь капитан смотрел по-другому. Так разглядывают случайного прохожего, которого спутали со старым другом, пропавшим на долгие годы, но втайне всегда надеялись на встречу. Но вот внезапная вспышка надежды моментально потухла, когда пришло понимание, что ты просто обознался. — Мне так больше идёт? — спросил Зик, глядя без очков снизу вверх. Зная, что мрачный собеседник не ответит, потянул за один из ремешков на брюках. Пригласил к себе на спальник, заботливо освобождая место, пододвигаясь к стенке. Когда их лица оказались напротив друг друга, Зик ещё раз задался вопросом, осталось ли в капитане что-то человеческое. Если хорошо покопаться в этой серой золе, то отыщется ли хотя бы осколок прежних чувств? Пусть не любовь, нет. Но, может, хотя бы понимание? Капитан отклонил лицо, увернувшись от попытки поцеловать себя, и толкнул в плечо, полностью укладывая Зика на спальник. — Ладно-ладно, — примирительно пробормотал Зик, пока Леви оголял его грудь, расстегивая верхние пуговки несвежей рубашки. — Ты тут гостеприимный хозяин «отеля». Расслаблюсь и буду наслаждаться сервис…о-м…м-м-м… Зик задержал дыхание и зажмурился от приятного прикосновения чуть прохладной ладони. Капитан умело задавал верный темп, гоняя туда-сюда свободную кожу. Оттягивал, подворачивал, сжимал у основания, замедлялся и вновь душил в крепкой хватке. Возбуждение расширялось, расползалось по низу живота и достигало своей остроты под уздечкой. — Суховато, — поморщился Зик. — Думаю, достаточно. Зик хотел возразить и предложить взамен ответную услугу, но услышал какой-то шорох, и внезапно нервные окончания у основания члена будто прошило ударом молнии. Выпучив глаза, хватив воздух обветренным ртом, взвыл от жуткой боли. Вопль был столь громкий, что все живые существа, находившиеся в округе, проснулись и в панике пытались определить источник шума. — Капитан! Что случилось? — Варис отодвинул полы палатки и в ужасе отшатнулся назад. — Святая Роза! — Вышел отсюда! — через плечо рявкнул Леви и занёс бритву над мечущимся телом. — Но сэр, — попытался возразить Варис. — Вы же его не убьёте? — Вышел! Варис закрыл вход палатки. Тканевые стенки нисколько не глушили крики боли и шум борьбы. Давя сопротивление, Леви сел на Зика сверху и стал душить его свободной рукой, а вторую с лезвием занёс над грудью. Хрипя, Зик перехватил запястье капитана, но напавший был сильнее. Конец лезвия вошёл в грудину достаточно, чтобы прорезать кожу с тонким слоем жирка и упругой мышцей, но недостаточно, чтобы добраться до сердца. Зик резко замер и разжал пальцы, прекратив сопротивление. Лишь слабо хрипел из-за сдавленного горла. Замер и Леви. Он широко распахнул глаза, словно это ему сейчас нанесли неожиданно урон ниже пояса и дополнительно врезали по лицу, приведя, наконец, в чувство. Он отпустил Зика и вскочил, быстро сгребая свою одежду. Когда капитан вылетел вон из палатки, распластанный на окровавленном спальнике Зик тихо посмеивался и всхлипывал. Полежав так ещё с минуту, послал телу команду начать регенерацию. Вместе с последней струйкой дыма, тянущейся от ран, с глаз исчезли и последние слёзы.***
Утром Зик обнаружил Леви, сидящим возле потухшего костра. Капитан, сгорбившись, с равномерными интервалами делал по глотку из бутылки с марлийским красным. — Уже закладываешь за воротник с утра пораньше, а Леви? — поинтересовался Зик с широкой ухмылкой. — Может, хоть вместе выпьем? — Это последняя. — Капитан опустошил бутылку досуха. — Как жаль, — ответил Зик, ничем не выдавая подступающего злорадства. — Как же мы будем теперь развлекаться? — Сиди, читай свою книжку, придурок. — У меня есть идея получше. Зик встал и потянулся к пряжке на брюках. Одна из подчинённых Леви, что ходила ранним утром к реке за водой, проходя мимо них и посмотрев на Зика, чуть не уронила ведро, расплескав часть содержимого. — Глянь-ка, капитан, совсем как новый! Воистину чудны дела прародительницы Имир! — Зик обхватил пальцами в колечко отросший за ночь пенис. — Кажется, даже стал потолще. Всё ещё держа руку на члене, игриво подмигнул. — Заглянешь ко мне в палатку, опробовать? — Свинья, — скривился Леви и встал, прихватив с собой пустую бутылку. Тёмно-зеленое стекло разлетелось на кусочки, когда Леви с яростью швырнул пустую тару в ящик, где солдаты копили не сжигаемый мусор. Ненависть к Зику пропитывала насквозь. Ненависть глушила голос разума, колола изнутри, так больно и невыносимо, как если бы вместе с вином он наглотался крошеного стекла. Вчера в палатке произошло слишком много всего, и когда пелена гнева опала, он в ужасе осознал, что теряет себя. Ему должно быть стыдно перед умершими за то, что едва не загубил всё дело. «Леви, он же просто провоцирует тебя, а ты ведёшься, как нищий на дармовой хлеб», — прозвучал в голове голос старого друга, и Леви почувствовал, как кто-то легко похлопал его по плечу. «Братик, не позволяй этой обезьяне достать себя!» — поддакнула рыжая девчонка, умеющая обниматься так крепко, что рёбра трещат. «Капитан, не пачкайте об него руки. Он того не стоит», — легко коснулась руки другая рыжая девчонка. Он услышал, как одобрительно загудели сотни других солдатских голосов, соглашаясь со словами той, что была бы счастлива посвятить ему всю себя. «Леви, — проник в мозг мягкий баритон, и одновременно Леви почувствовал, как огромные руки прижимают его к себе. — Продержись ещё немного». Мёртвые наперебой увещевали его, пытаясь успокоить, но делали только хуже. Но они были правы. Эти мучения скоро закончатся. Он обретет долгожданную свободу, а мёртвые — покой. Они навсегда уйдут, забрав с собой весь тяжкий груз, что тянет его вниз. Его сердце наконец станет пустым. — Леви! — позвал Зик. — Ты скоро? Холодно, знаешь ли, стоять вот так слишком долго… Мертвецы вновь загудели, но Леви рассёк их гомон звуком собственного внутреннего голоса. Вчера Зик Йегер мог превратиться в титана и убить Леви, но не стал. Леви Аккерман мог убить своего врага, но не стал. Их желания совпадают, и всё закончится очень скоро. Каждый получит то, что хочет. Но пока нужно прожить ещё один день в ненависти.***
Когда взмах лезвия отделил голову Зика от туловища, Леви почувствовал…