Rome, 1951

      ***       Интересно, что ни к одним чувствам ты никогда не будешь готов заранее: к плохим или к хорошим. Никогда не будешь готов к внезапной смерти близкого человека, никогда не будешь готов к сюрпризу, никогда не будешь готов к любви. Так и произошло со мной в один будний день. Знай я заранее, что я испытаю то, что называют любовью, вышел бы из дома на те десять минут раньше или попытался избежать этой ситуации? Понятия не имею.       Прошлым вечером мне поручили написать статью о какой-нибудь знаменитости, но не учли того, что не все прославленные люди разгуливают по римским улочкам в поисках репортёра, коим и являюсь я, чтобы ответить на несколько вопросов. До ужаса смешон главный редактор, которому никогда не угодить. И я без понятия, где должен искать сенсации. Мне эта работа нравится, но я абсолютно точно ненавижу такие моменты. А ещё ненавижу, когда причитают «Чонгук, ты должен это сделать», «Чонгук, это делается не так» и подобное.       Утро началось раньше, чем обычно. Сам не понял из-за чего проснулся раньше, чем должен был.       Мне нравится Рим, нравятся красивые итальянки, которые строят глазки каждый день, нравится суета крупного города и архитектура, сохранившаяся после войны. За всем этим удобно и интересно наблюдать. Я бы мог собирать информацию для туристических статей или писать о моде, но как-то так получилось, что я копаюсь в «грязном белье» людей из высшего общества. В мои обязанности входит не только сбор сенсаций про людей, но и полностью предоставление этих новостей общественности. Копаться в личных жизнях людей — мерзко, неправильно и это вообще нарушение личных границ, так бы сказал мой приятель Уилл. Но Уилл не лучше меня, поэтому не ему говорить о том, что правильно, а что нет.       Несмотря на жаркое лето, я вынужден носить костюм из плотной ткани и кожаные ботинки. В целом, это называется «одет с иголочки».       На моих наручных часах семь утра, а жизнь в Риме будто никогда не останавливается. Я иду на привычную трамвайную остановку, чтобы не идти два квартала до офиса, в котором работаю. По привычке смотрю на табличку с расписанием, хотя давно должен был выучить во сколько приезжает нужный мне трамвай.       Мужчина, стоящий рядом со мной, увлечённо читает газету, а я могу только глазами пробегаться по строчкам, так и не уловив суть новости. Что-то про королевскую семью и иностранных послов. Новость, которая интересна тем, кто разбирается в политике и тем, кто просто интересуется делами королевской семьи. Я не отношусь ни к первому, ни ко второму типу. Думаю, что такие репортёры, как я, вообще не могут принимать какую-то сторону. Буду лицемером, если скажу, что в случае скандала, я бы не был в рядах тех, кто хотел бы получить больше информации, и совру, если скажу, что совсем не интересуюсь людьми, которые правят страной, в которой я живу.       С противоположной стороны от трамвайной остановки я вижу, как два итальянца орут на друг друга, однако совсем не понимаю причины их раздора. Может, один толкнул другого?       Мой взгляд скользит от одного человека к другому, но лиц совсем не запоминаю. И останавливаюсь на человеке, который с восторгом оглядывается вокруг.       Сердце пропускает удар, который, кажется, слышит стоящий рядом мужчина. Я не понял, как задержал дыхание, засмотревшись на симпатичное личико этого парня. Он выглядит младше меня, но я могу и ошибаться. Румяные щёки придают ему очарования, а неловкие движения, когда его толкают прохожие, делают его неуклюжим. Если бы я должен был написать поэму об этом человеке, то сравнивал его кожу с белым хлопком, глаза сравнивал бы с миндалем, а мягкие щёки — с вкуснейшими персиками. Он — сплошная сладость, которую трудно не заметить даже на таком расстоянии. Ноги сами меня несут к нему поближе.       Парень двигается в сторону проезжей части и трамвайных путей, не переставая вертеть головой, рассматривая всё вокруг. Могу предположить, что он впервые оказался в Риме. Хотелось бы ещё с уверенностью сказать, что он из провинции прибыл, но его одежда говорит об обратном. Я подхожу как раз вовремя, когда на него на высокой скорости несётся автомобиль. Мне удаётся схватить парня за рукав его пиджака, сшитого, наверняка, на заказ, и предотвратить несчастный случай.       Вблизи он красивее. Щеки так и хочется укусить, и убедиться, что это неспелые персики, глаза смотрят на меня с испугом и некой невинностью, а запах сводит с ума. Может, я ошибался, когда думал, что он может быть младше меня, но вот ростом он гораздо ниже.       — Извините, — говорит он, а моё сердце вновь замирает. Я всё ещё прижимаю его к себе, но и он не спешит отойти.       — Вам нужно внимательнее смотреть по сторонам, а не витать в облаках, — без грамма злобы или упрёка отвечаю, но этот парень воспринимает мои слова иначе.       — А Вам бы стоило уже отпустить меня, — неловко делаю шаг назад, но скрываю своё смущение за ухмылкой.       — Для того, кто впервые в этом городе, Вы слишком рассеяны и грубы.       — С чего Вы взяли, что я здесь впервые? — с нескрываемым удивлением спрашивает парень.       — Я давно не видел людей, которые бы с таким восторгом смотрел на здание банка и трамвайную остановку, — пытаюсь пошутить, кивая в сторону, где я ранее стоял. Парень слегка наклоняется и смотрит на большое здание и прибывший трамвай на остановку. Он снова переводит на меня взгляд.       — Ничего подобного. Я здесь родился, и этот город — мой дом, — деловито объявляет он. Я не сдерживаю смешок.       «Он очарователен».       — Значит, мне показалось, — не смею с ним спорить. — Мы с Вами ранее не встречались?       Лицо этого очаровательного парня кажется мне знакомым, но я могу ошибаться вновь.       — Не думаю, — отстранённо отвечает парень. Он поник и отвёл свой взгляд. Но я решаю не придавать этому значение.       — Я Чонгук Чон, а как Вас зовут? — протягиваю ладонь для рукопожатия, искренне улыбаясь. Я должен хотя бы его имя узнать.       — Зовите меня Юнги, синьор.       — Я Вас раньше видел, — неожиданно выдаю я, наполненный тёплыми чувствами, а парень встревоженно смотрит мне прямо в глаза. — Я точно видел Вас, Юнги, в своих самых лучших снах, — горжусь собой и довольно улыбаюсь.       — Уверен, что я не один думаю, что закрытый рот Вам идёт больше, — отвечает парень, не давая и намека на то, что он шутит. Чувствую себя смущенным. Совсем не подумал перед тем, как это сказать.       — Извините. Я хотел пошутить, — нет, я хотел добавить, что он похож на того, кого я могу назвать своей любовью.       — Я понял, — улыбка украшает лицо Юнги.       Не решаюсь ответить. Я все ещё смущён, а парень продолжает с любопытством осматривать улицу. Трамвай, на котором я должен был ехать, уже уехал, да и я теперь не смогу сосредоточиться на работе из-за мыслей об очаровательном синьоре.       — Где здесь главная площадь? — вырывает меня из размышлений парень.       — Не Вы ли говорили, что это Ваш родной город? — снова говорю быстрее, чем думаю. Почему-то он вызывает желание его дразнить постоянно.       — Да, верно, — фыркает Юнги. — Хотел бы я сказать, что был рад познакомится, но не буду лгать, — в другой раз я бы расстроился, но на этого человека будто совсем обижаться не хочется. — До свидания, — он обходит меня и бредёт в сторону, где через квартал находится главная площадь.       — Я мог бы составить Вам компанию! — громко говорю, чтобы Юнги меня услышал. Тот оборачивается и с ухмылкой спрашивает:       — С чего Вы взяли, что я хочу, чтобы меня сопровождали?       — Вдвоём веселее.       — У Вас нет работы? Бездельничаете?       — Сегодня у меня выходной, — лгу, лишь бы он позволил пойти вместе с ним. Вижу, как он сомневается и обдумывает моё предложение. — Ну же! Вам терять нечего! — настаиваю.       Могу только догадываться, с какими противоречиями внутри себя Юнги борется: довериться незнакомцу, коим я ему являюсь или послать меня подальше.       — Я откажусь. Всего доброго, — он вежливо улыбается и, развернувшись, начинает от меня отдаляться.       Я поспешил, когда сказал, что на этого человека невозможно обидеться. Неужто я совсем не гожусь на роль приятного собеседника? Или из-за моих глупых слов он посчитал меня невежественным?       Вновь не успеваю подумать, как иду в ту же сторону, что и Юнги. Первое впечатление я о себе испортил, переживать уже не о чем.       Про работу я забываю в ту же самую минуту, когда намеренно следую за Юнги, прячась за стенами зданий или фонарными столбами. Тот идёт медленно, улыбается своим мыслям и выглядит, как настоящий турист, только без фотоаппарата и удобной обуви. Я не задумываюсь о том, что выгляжу жутко, преследуя его. Но я же не делаю это из плохих намерений. Я просто хочу, чтобы он был в безопасности и не попал в неприятности.       Со стороны я выгляжу забавно: резко отворачиваюсь, если очаровательный синьор начинает вертеться вокруг своей оси, решая, куда ему следовать дальше, приседаю рядом с верандами, где завтракают люди, чтобы Юнги не заметил меня случайно. Подобный интерес к чужой персоне я ничем объяснить не могу. Просто он притянул к себе мое внимание, и теперь сложно будет его забыть.       Он подходит к ювелирному бутику, рассматривая через стекло украшения. Если бы он прислонился лбом к стеклу, то выглядел бы как настоящий любопытный ребёнок. Не верю, что он всю свою жизнь живет в Риме. От его поведения веет провинцией: удивление всему вокруг и нескрываемый восторг, — так ведут себя приезжие провинциалы. Но как-то так получается, что от него веет и аристократией: ровная осанка, бледная кожа, дорогая одежда, наверняка от самого дорогого кутюрье, манера речи и один взгляд чего стоят.       Я прячусь за стеной того самого бутика, витрины которого изучает Юнги. Вновь могу только предполагать, о чем он думает: о красоте камней и металлов или о бешеных ценниках на них. Вряд ли я смог позволить даже одну запонку и даже с моим заработком.       Юнги начинает двигаться дальше к главной площади. Понятия не имею, что он ищет, но желание ему помочь только возрастает.       Пытаюсь вспомнить, где я мог его видеть, но все мои попытки тщетны до того момента, пока я не хватаю газету у мимо проходящего мальчика, который раздаёт их бесплатно и не прикрываюсь ею. Парень резко повернулся и начал идти прямо на меня. Я прикрываю лицо газетой, делаю вид, что внимательно читаю содержимое. Глаза невольно натыкаются на черно-белые фотографии королевской семьи. Та самая новость, которую читал мужчина на трамвайной остановке. И будь фотография более размазанной, ни за что бы не сказал, что среди членов из высшего общества будет и он. Поэтому он показался таким знакомым, и поэтому он нервничал, когда я сказал, что знаю его.       Не понимаю, что мне делать с данной информацией. Один из членов королевской семьи спокойно разгуливает по окрестностям без своих спутников, и вообще, похоже на то, что Юнги сбежал. Одна сторона меня хочет помочь ему вернуться в его дом, где он будет в безопасности, а другая сторона хочет узнать его ещё ближе и преподнести главному редактору потрясающий репортаж.       Мне хватает минуты, чтобы решить, что делать. Совмещу хорошее с выгодным: помогу ему вернуться к семье, а после напишу статью обо всем, что смогу узнать. Сама новость о том, что синьор разгуливал по улицам города, будет на слуху у каждого. Лишь на миг я задумываюсь, что он не заслуживает того, чтобы он был не самой приятной сенсацией. Но мы же незнакомцы, верно?       Юнги вернулся назад, чтобы подобрать упавшую у кого-то банкноту в пятьдесят лир. Парень огляделся, чтобы предположить, кто мог обронить деньги, но люди проходили мимо, до того, как он успевал задать им вопрос. Любой без сомнений забрал бы банкноту себе, не попытавшись найти владельца, но Юнги смотрит на деньги растерянно, не понимая, как ему действовать дальше.       Это был бы идеальный момент, чтобы «случайно» с ним столкнуться, но парень прячет деньги во внешний карман пиджака и идёт дальше в заданном самим собой направлении.       Газету я отдаю первому попавшемуся человеку — юной девушке, которая прижимает к себе две толстые книги. Она что-то кричит мне, но я даже не поворачиваюсь в ее сторону.       Самое сложно сейчас — это подобрать момент, чтобы снова столкнуться с Юнги, но так, чтобы он подумал, что это случайность или сама судьба.       До самой площади Юнги больше не останавливается, а я не прячусь за поворотами или столбами. Я вижу только его спину, — изредка профиль лица. Красивый. Вот только другие почему-то не восхищены прекрасным созданием. Неужто я единственный попал под его чары?       На миг я его теряю из вида. Меня накрывает паника, начинаю вертеться из стороны в сторону, выглядывая темную макушку из толпы. Он идёт в сторону фургончика с мороженым, а я не замечаю, как перехожу на легкий бег, чтобы догнать его и больше не упускать из вида.       Сажусь на одну из ступенек, которая ведет вверх к постаменту, чтобы наблюдать со стороны. Я чувствую, что Юнги сейчас где-нибудь присядет, чтобы съесть мороженое и рассмотреть площадь.       Однако, стоило предположить, что этот парень непредсказуем. Вместо того, чтобы присесть около фонтана или на лавку, стоящую недалеко от фургона с мороженым, Юнги смотрит точно на меня и идёт в мою сторону. Не успеваю даже повернуться, чтобы скрыть свою нервозность и своё дикое смущение, как парень присаживается в нескольких сантиметрах от меня и надкусывает пломбир.       — Я думал, что обознался, но это Вы, синьор Чон, — сладость пачкает его губы, на которые я невольно бросаю взгляд.       — Какая неожиданная встреча! — восклицаю, выглядя при этом в чужих глазах дураком.       — О, умоляю Вас, — Юнги немного отодвигается, чтобы полностью развернуться корпусом ко мне. — Вы шли за мной всё это время?       — Неправда. Я удивлён Вас здесь увидеть, — моё сердце готово выпрыгнуть из груди. Вот только не понятно из-за чего: лжи или насмешливого взгляда.       — Ладно, — парень кивает, откусывает вафельный рожок.       Он замолкает и поворачивает голову, чтобы рассмотреть то, где мы находимся. Бесстыдно засматриваюсь на его профиль.       — Почему Вы так смотрите на меня? — Юнги даже не поворачивает голову, чувствует мой прожигающий взгляд.       — Вы красивы, — говорю чистейшую правду.       — Это лесть, — но он мне не верит.       Хочу его переубедить, но совсем не могу подобрать нужные слова. И вместо стоящих аргументов, я говорю:       — У Вас чистые волосы и милые щёки, — почти сразу заливаюсь румянцем. Юнги поворачивает голову в мою сторону, смотря так, будто я произнес не глупость, а рассказал страшную тайну, которую он знать не хотел.       — Как Вы наблюдательны, — язвит, насмешливо хмыкая. — Или мы играем в то, что называем очевидные вещи? У Вас большой и любопытный нос, а ещё на одном ботинке скоро развяжется шнурок, поэтому Вам следует быть осторожным.       Я опускаю взгляд на свою обувь. И правда, один шнурок почти развязан.       — Правда большой? — сначала перевязываю шнурок сразу на двух ботинках, а затем касаюсь кончиком пальца своего носа.       — Вас смутило только это? А то, что этот нос любопытный — нет?       — Ваша правда. Но, — запинаюсь, свожу глаза на кончик собственного носа: — мне просто никто не говорил, что он большой.       — Ваш нос нормальный, — Юнги фыркает.       — Правда?       — Вас правда это беспокоит?       — Не особо, — хмыкаю.       Мне правда все равно, даже если он будет размером с Ниагарский водопад. Подсознательно хочется вести себя глупо, чтобы парень улыбался.       — Хочу ещё, — сам себе говорит Юнги, когда доедает вафельный рожок.       Я встаю со ступеньки, на которой продолжает сидеть парень и удивленно на меня смотреть.       — Сейчас вернусь, — кидаю я и иду к фургончику с мороженым.       Я почти чувствую чужой взгляд на своей макушке. У усатого мужчины покупаю два ванильных рожка и с довольной улыбкой возвращаюсь к Юнги.       — Я не просил, — дуется тот, когда я протягиваю ему рожок. Но он его принимает. Не то, чтобы я думал, что он мог его размазать по моему лицу, однако, не ожидал, что так быстро примет.       — А я и не спрашивал, — сажусь на прежнее место.       Обычно, тишина между двумя незнакомцами чувствуется напряженно, но я чувствую умиротворение, будто так и должно быть, а слова не так важны сейчас.       Я наблюдаю за Юнги, который, в свою очередь, провожает каждого незнакомца взглядом. Не знаю, о чем он думает в этот момент: об ужасном пиджаке мимо проходящего пожилого мужчины, о капризной девчушке, что что-то просит у своей матери, обо мне — таком навязчивом и с большим носом.       — Вы сказали, что работаете. И кем же?       Его вопрос застаёт меня врасплох. Насколько сильно его мнение изменится, когда он узнает, что я репортер, который роется в грязных вещах людей?       — Писатель, — частично утаиваю правду, зато своим ответом привлекаю внимание Юнги.       — О чем пишите?       — Обо всем, — так оно и есть — пишу обо всем, что можно назвать сенсацией.       — Очень подробный ответ, — дразнит парень.       — Пишу об очаровательных незнакомцах, — пытаюсь разрядить обстановку и тем самым перевести тему.       — Тех, которых Вы видите во снах? — не сдерживаю смех. У Юнги не получается долго сохранять невозмутимость, и на его лице появляется самая милая улыбка, которую я видел. А видел я улыбок много.       — Тех, которых я вижу во снах, — со смешком отвечаю. — У Вас очень красивая улыбка.       — Спасибо, — он не смущается комплимента, просто принимает его.       Из ниоткуда появляется два голубя, которые крадут внимание парня, и смотрит на пернатых городских жителей.       — Вы, Юнги, верите в приметы? — спрашиваю, вспоминая нелепое суеверие, которую услышал, когда ездил за границу.       — Нет. И в судьбу не верю. Лишь в долг перед страной, — отвечает Юнги, немного забываясь. Я не заостряю внимание на его словах.       — Хотите услышать забавную примету про голубей?       — Удивите меня, — усмехается он.       — Я это услышал, когда был за границей. Люди там говорили, что, если голубь пролетит над Вами и оставит свой помёт на Вашей одежде, то это очень хороший знак. Вы найдёте некую сумму денег или Вас будет ждать хорошая новость, — парень переводит взгляд на меня, смотря насмешливо, будто намереваясь захохотать на всю площадь.       — Вы это услышали, когда на Вас нагадил голубь за границей? — дразнится, но тут невозможно обижаться.       — Да, — признаюсь: — но он немного промазал, и в итоге испачкан был не мой пиджак, а моя укладка, — как только договариваю, то Юнги начинает смеяться, прикрывая лицо двумя ладонями и наклоняясь вперед. Я с упоением слушаю его смех.       — Весьма неожиданная концовка, — сквозь смех говорит он.       — Я рад, что смог Вас рассмешить.       — Да, у Вас получилось, синьор Чон.       Пока Юнги улыбается, пытаюсь вспомнить ещё что-то нелепое, но в этот момент совсем ничего в голову не лезет. Зато сам Юнги начинает говорить:       — Вы знаете, где здесь парикмахерская?       — Хотите изменить причёску? — смотрю на чужие волосы, не находя недостатка ни в длине, ни в их укладке.       — Хочу подстричься очень коротко.       — Вы и так прекрасно выглядите.       — У меня с самого детства одна длина и одна укладка. Хочу короткую стрижку и, чтобы лоб был скрыт под прядями волос, — объясняет он. Я пытаюсь представить, но это сложно, когда подобного в Риме ни у кого не видел.       — Она находится на другом конце соседней улицы, — информирую Юнги: — я бы хотел Вас проводить, — намекаю на то, что ему не отделаться от меня легко.       — Если я скажу «нет», то Вы все равно пойдёте за мной, — отвечает он.       — Ваша правда, — киваю и встаю на ноги.       Мы молча двигаемся по улице, сворачиваем в сквер, потому что так хочет Юнги, а я не могу ему противиться. Не знаю, как начать разговор, чтобы он был со мной откровенен, и не знаю, какие вопросы могут прозвучать очень грубо.       — А кем Вы работаете? — вопрос, который не должен ставить людей в тупик, ведь это из разряда «стандартных» вопросов.       — Я работаю на королевскую семью, — а ведь он почти не лжет.       — Вау! — восклицаю, будто правда удивлен, за что чувствую себя виновато. — И какую Вы должность занимаете, Юнги?       Он избегает моего взгляда, рассматривая свои ботинки или смотря в противоположную сторону от меня.       — Переводчик, — коротко, и, возможно, с долей правды. А он похож на человека, который владеет несколькими языками.       — Наверное, это очень занимательная работа.       — Да, наверное, — бурчит Юнги, все ещё избегая взгляд.       Не заостряю на этом внимание, потому что вижу, что на эту тему со мной откровенно не поговорят.       Мы останавливаемся возле кирпичного трехэтажного здания, а именно — около крыльца, которое ведёт в парикмахерскую.       — Вы уверены, что хотите что-то сделать с волосами? — смотрю на Юнги, который рассматривает блеклую вывеску заведения.       — Уверен, — кивает парень и, вдохнув побольше кислорода, поднялся по ступенькам прямо в парикмахерскую.       Я последовал за ним. Две женщины — одна чуть старше, а другая больше похожа на дочь первой, — встретили нас приветливо. Юнги сразу же усадили на высокий стул, а я остался ждать его на небольшом диване, напоминающем широкое кресло. Парень вежливо отвечает женщине, которая была на вид моложе другой, с терпением объясняя, что он хочет, что бы сделали с его волосами.       С легкой улыбкой наблюдаю за ним со стороны. Через отражение в зеркале он смотрит на меня, еле сдерживая улыбку. Хочет казаться чёрствым, серьёзным, но я уверен, что его легко впечатлить самыми простыми вещами.       Парикмахер мило болтает с Юнги, а тот без капли сарказма или сдержанности отвечает ей. Почему-то ощущаю себя странно, смотря на эту сцену со стороны. Со мной этот парень так не говорит; со мной он норовит съязвить или высмеять, хотя понимаю, что он не преследует цель обидеть меня.       Решаю подождать снаружи, потому что заметно начинаю злиться. Естественно, на себя, а не на Юнги. Перед тем, как выйти, я так и не замечаю озадаченный взгляд парня, которым он проводил меня в отражении зеркала.       Рим большой, а Италия ещё больше, вероятность пересечься со своим напарником по работе и по совместительству приятелем — ничтожна мала, но не равна нулю.       — Чонгук! Ты что здесь делаешь? — Уилл искренне удивлен нашей встрече, а я удивлен не меньше.       — Жду знакомого, — не вдаюсь в подробности, кивая в сторону парикмахерской.       — Наш начальник рвал и метал, потому что ты не пришел, — он не открыл мне что-то новое. Начальник настоящий подонок, если судить по его поведению и по его словам.       — Мне нужен выходной, — в моей голове начали работать шестеренки. — Уилл, дружище! — наиграно восклицаю и давлю улыбку. Подхожу к приятелю ближе, приобнимая его за плечи и уводя чуть дальше от парикмахерской. — У тебя же есть с собой твой фотоаппарат? — нагло тыкаю в коричневую сумку.       — А тебе зачем? — Уилл с замешательством смотрит на меня, требуя объяснений.       — Возможно, — меняю свой тон голоса, чтобы я звучал загадочно: — скоро будет сенсация. И не просто про местную певичку или обанкротившегося негодяя, а про особу королевских кровей, — усмехаюсь, когда Уилл останавливается и с глазами навыкат смотрит на меня.       — Про кого?       — Пока сказать не могу. Одолжишь фотоаппарат? Я поделюсь гонораром, — пытаюсь убедить его.       — Ну, — сомневается приятель: — он новый и очень дорогой. Может, я просто сам с тобой пойду?       — Нет, — его только не хватало.       — Хорошо, — после минуты молчания отвечает Уилл. Он достаёт с сумки фотоаппарат, но не спешит мне отдать его. — С тебя — часть гонорара и подробная история обо всем, что сейчас у тебя происходит, договорились?       — Конечно! — обещаю. Мне протягивают фотоаппарат, я импульсивно обнимаю Уилла, хотя я никогда не отличался особой тактильностью.       Мои мысли заполняет статья, которую завтрашним днем я принесу своему начальнику, а вдобавок будут и фотографии — разве это будет не только шокирующе, но и красиво? Вот только как написать о Юнги так, чтобы это удивило многих? Что я должен такое написать про него?       «Член королевской семьи замечен на прогулке со состоятельным мужчиной, фото прилагается» или «Юнги — сын короля, который сбежал от собственной семьи, после стольких лет жестокого обращения к нему» — такие сенсационные заголовки обычно привлекают внимание? Такую чушь я могу написать и без самого Юнги. И рука не повернется вообще такое написать про него.       Мы с Уиллом прощаемся друг с другом, а я возвращаюсь в парикмахерскую. Юнги стоит рядом с женщиной, заметно нервничая. Ему безумно идёт новая причёска. Я бы засмотрелся, если бы мое восхищение не прервал голос:       — То есть, Вы пришли сюда без денег? — старшая женщина хмурится, смотря на виноватого парня. Я сразу понимаю, что к чему.       — Держите, — протягиваю несколько банкнот под облегченный вздох Юнги.       Женщина с нескрываемой презрительностью окидывает нас взглядом. Чувствую, как Юнги некомфортно, поэтому спешу его вывести из этого заведения. На прощание женщина, что выглядит моложе, напоминает Юнги о каком-то музыкальном фестивале, на что парень вежливо улыбается и кидает: «Я запомнил, и я обязательно подумаю».       — Я всё Вам верну, синьор Чон, — говорит он, как только мы оказываемся на едва пустой улице. — О, а где Вы это взяли? — перевожу взгляд на свою руку, которой сжимаю фотоаппарат.       — Друг одолжил, — ненавязчиво пожимаю плечами. — Должен же я сфотографировать Вас с новой прической. Вы безупречны, Юнги, — искренно говорю и в подтверждении своих слов доброжелательно улыбаюсь.       — Она сделала не совсем то, что я хотел, — надул свои губы парень. До чего же очаровательный. — Правда не так плохо?       — Вы очень красивый, — заверяю его. — Хотите сфотографироваться? — чувствую себя мерзавцем.       — Нет, — качает головой Юнги, а я на миг замираю. Его будет сложно сфотографировать. Лучше бы я позволил Уиллу остаться, и он бы незаметно сделал множество фотографий.       — Почему?       — Не хочу.       Решаю, что предложу сфотографироваться чуть позже, когда у него изменится настроение. Мы машинально начали идти в сторону главной площади.       — О каком фестивале шла речь? — вспоминаю эту мелочь, которую Юнги обсуждал с женщиной.       — Фестиваль? — он смотрит прямо мне в глаза, пытаясь так найти ответ на свой же вопрос. — А! Меня пригласили провести вечер на музыкальном фестивале. Деталей сам не знаю, но та женщина очень настойчива.       — Вы согласились?       — Я сказал, что подумаю, — отвечает Юнги.       Я заметно мрачнею. Всё идёт не по моему плану. И женщины те довольно раздражающими были. Неужели, Юнги нравятся настойчивые дамы?       — Но не думаю, что будет уместно, если я пойду туда, — на лице парня появляется тень улыбки.       Мы быстро доходим до площади.       — Что Вы бы хотели ещё сделать? — обращаюсь к Юнги, когда мы останавливаемся около фонтана. Он забавно хмурится, может, специально это делает, чтобы вызвать у меня улыбку.       — Хочу сделать что-то безумное.       — Безумное? — переспрашиваю, потому что он имеет в виду. У каждого своё понимание безумности.       — Хочу сделать что-то, что считается преступлением, — объясняет Юнги. Я удивляюсь ещё больше.       — Хотите что-то украсть? — своим вопросом предлагаю это сделать. Не то, чтобы я профессионал в воровстве, но по молодости грешил этим, когда денег не хватало.       — Не знаю, — пожимает плечами Юнги.       Я начинаю смеяться, почти сгибаюсь пополам. Он так серьезно об этом говорит. А ещё мы планируем преступления посреди оживленного места.       — Что? Что я не так сказал?       — Вы такой очаровательный, — с легким смехом говорю, смотря парню прямо в глаза.       — А Вы продолжаете смеяться надо мной, когда я правда имею это в виду, — дует свои очаровательные розовые губы.       — Что хотите украсть? — сразу перехожу к делу. Молодой парень, который проходит рядом с нами, оборачивается и окидывает нас любопытным взглядом, наверное, из-за моего вопроса.       — Тот мопед, — Юнги кивает куда-за мою спину. Я оборачиваюсь и вижу серенький мопед, наверняка принадлежащий какому-нибудь старичку.       — Вы умеете водить? — спрашиваю, потому что я не умею, а для того, чтобы угнать мопед, нам нужны хоть какие-то навыки вождения.       — Нет, — вижу, как он начинает расстраиваться: — а Вы?       — Значит, я буду его вести, — оказывается, чтобы заставить этого человека искренно улыбаться, нужно придумать план по захвату чужого транспорта. И хорошо, что это мопед, а не автомобиль или трамвай. Юнги взбудоражен, а я не могу перестать на него смотреть и улыбаться.       Я не замечаю, как оказываюсь сидящим на мопеде, а Юнги прижимается ко мне, звонко смеясь. Фотоаппарат Уилла небрежно висит на Юнги, как крошечная сумка, которую надели через плечо. Нам что-то кричат вслед, наверное, владелец мопеда, но я только слышу смех парня и стук собственного сердца. Безумие.       Мы едем вниз по улице, я быстро понимаю механизм того, как управлять мопедом. Я сворачиваю на набережную, слыша восхищенные вздохи и редкие смешки Юнги у себя за спиной.       Я снижаю скорость, когда мы едем вдоль набережной. Забываю о своей первоначальной миссии и о своем плане. Мне не только совесть не позволит написать что-то гнусное про Юнги, но и необыкновенное тепло по отношению к нему не позволит этого сделать.       — Это то, чего Вы хотели, Юнги? — спрашиваю громче, чтобы парень точно услышал меня.       — Да! — не вижу его лица, но слышу по голосу, что он в восторге.       Доезжаем до моста и Юнги просит остановиться, потому что что-то привлекло его внимание. Я следую за ним, оставляя мопед без присмотра. Его внимание привлекли утки и лебеди.       — Какие красивые! — говорит Юнги, смотря на уток и лебедей по очереди.       Юнги отворачивается от пернатых, через минуты две, с едва заметной улыбкой смотрит на меня и говорит:       — Мы угнали мопед.       — Да, — улыбаюсь в ответ.       — Мне понравилось.       — Мне тоже, — не признаюсь, что я впервые сидел на данном виде транспорта.       Юнги садится на траву, не брезгуя испачкать свои брюки, а я поступаю так же. Парень рассматривает меня с теплой улыбкой на лице, а я почти краснею под этим взглядом.       — Вы верите в любовь с первого взгляда? — спрашиваю я.       — Хотите сказать, что влюбились в меня?       — Я спрашиваю, потому что у меня ощущение, что Вы сражены мной наповал, — нахально отвечаю, смотря на то, как забавно его брови подпрыгивают вверх. Я начинаю смеяться, а Юнги не сдерживает смех в ответ.       — Вы слишком высокого мнения о себе.       — Разве я не прав, если так уверен в себе?       — Вы, синьор Чон, лишь немного сразили меня, и только своей настойчивостью, — беззлобно отвечает Юнги.       — И в любовь с первого взгляда Вы не верите?       — Ну, почему же? Всякое может произойти. Не с первого, так со второго взгляда, — не понимаю, почему я удовлетворен данным ответом.       — Я испортил о себе мнение, когда мы только познакомились? — задаю тот вопрос, который не то, чтобы тревожил, но не раз напрашивался, чтобы я озвучил его вслух.       — Я бы так не выразился, — пожимает плечами парень и отводит взгляд на плавающих в воде лебедей. — Скорее, Вы поставили меня в неловкое положение.       — Когда сказал, что видел Вас в своих снах? — усмехаюсь.       — Да! — восклицает Юнги, а смущенная улыбка появляется на лице против воли хозяина.       — Я был смущен не меньше. Обычно, я не говорю подобного незнакомцам, — то ли оправдываюсь, то ли пытаюсь утешить.       Юнги задумывается, а для меня эти две минуты — время, чтобы его рассмотреть в очередной раз. Хочется залезть к нему в голову и узнать, о чем он так усердно размышляет. Может, вовсе ни о чем не думает, а просто отдыхает ото всех мыслей сразу.       В какой-то момент мы начинаем незамысловатый диалог, а позже вовсю хохочем над историями друг друга. Юнги грамотно обходит темы о семье. С ним очень уютно и не чувствуется время. Безоговорочно признаюсь себе, что он мне очень нравится. Какие-то считаные часы, а я никогда такого не испытывал. Ни с одним человеком.       Мы говорим о том, какое это лето жаркое. Я узнаю, что Юнги не любит тепло и предпочитает холод. Я делюсь тем, что меня тошнит от запаха сигарет, но этот запах меня преследует везде: и дома, и на работе, и в общественных местах.       Ощущается, будто мы вовсе не незнакомцы, которые во многом приукрасили правду о себе, а довольно близкие друзья. Я даже рядом с Уиллом себя так не ощущаю.       — Я пытаюсь их подкармливать, но мои пожилые соседки из-за этого проводят протесты под дверью моей квартиры, — говорю я. Разговор о дворовых кошках. И как мы перешли на обсуждение бездомных шерстяных — понятия не имею.       — Мне кажется, что они однажды потеряли сочувствие к тем, кто беспомощен в этом мире. Будь на месте котов беспризорные дети, то они бы вели себя так же, — рассуждает Юнги. Солнце печёт в головы, но это последнее, о чём мы думаем.       — Думаю, Вы правы. Надеюсь, меня ничто не сломает, из-за чего я буду испытывать раздражение к беспомощным существам.       — А с первого взгляда Вы кажетесь чёрствым человеком, синьор Чон, — ухмыляется парень.       — Чонгук, — поправляю его.       Юнги поворачивает голову, нахмурившись спрашивает:       — Что?       — Зовите меня по имени.       Он обдумывает, сказанное мной, будто расставляя у себя в голове всё по полочкам.       — Хорошо, Чонгук, — пробует мое имя на своих губах, а я ощущаю странное чувство внутри себя.       — Каким я теперь Вам кажусь?       — Человеком, который поддержит, несмотря ни на что.       — Это хорошо? — переспрашиваю, потому что не понимаю, с какой интонацией он ответил.       — Это замечательно, Чонгук. Вашим близким с Вами повезло, — улыбка появляется на его лице, а вместе с ней и глаза улыбаются.       Я не знаю откуда у меня столько игривости и смелости, но сейчас не тот момент, чтобы задумываться об этом.       — Вы до безумия очаровательны.       — Не могу поверить, что Вы снова пытаетесь меня смутить! — восклицает Юнги, а я больше не в силах сдерживать хохот. Смеюсь так сильно, тем самым заставляю смеяться и парня. Мы почти ложимся на траву, на которой сидим. Со стороны, наверное, выглядим, как два поехавших умом человека.       Только хочу ответить ему, как недалеко от нас вопит разъярённый мужчина:       — Эй вы! Воры!       За секунду мы с Юнги успеваем переглянуться и встать с теплой лужайки, чтобы быть готовыми в любой момент бежать.       — Извините! Мы не хотели принести неудобства! — кричит Юнги в ответ на вопль мужчины.       Мужчина начинает бежать в нашу сторону.       — Бежим! — подталкиваю парня, оставаясь чуть позади него.       Нас накрывает неким страхом и весельем одновременно. Я так не бегал со времен училища. Юнги умудряется ещё и смеяться, изредка оборачиваясь, чтобы не потерять меня. Нам кричат вслед, и, очевидно, что мужчина пытается нас догнать.       Начинаю замедляться, а у Юнги словно второе дыхание работает. Слишком я стар для таких догонялок. В костюме становится невыносимо жарко, а пот градом течет по вискам.       — Быстрее! — погоняет меня парень, а когда я совсем начинаю отставать, то хватает меня за руку и тянет за собой.       Ни я, ни он не знаем, куда бежим. Я не успеваю смотреть на окружающую обстановку, поэтому, когда мы замедляемся, я не сразу понимаю, где мы находимся.       — Оторвались, — еле проговаривает Юнги, пытаясь отдышаться. Он не отпускает мою ладонь, я бы сказал, что он ее сжимает ещё сильнее.       Мы стоим согнувшись, изредка кидая смешки. Я не могу оторвать взгляд от Юнги — такого потрепанного, но такого, кажется, счастливого. Слишком красив.       — Оторвались, — киваю и повторяю.       — Безумие! Я никогда так не бегал! — делится впечатлениями.       — Я так не бегал со школьных времен, — отвечаю я. Оглядываюсь, понимаю, что мы всё ещё в центре города, — это больше походит не на улицу, а на бульвар. Красиво и мало людей. Парень отпускает мою ладонь. Будь чуть прохладней, то почувствовал бы холод.       — Хочу присесть, — усмехается Юнги и идёт к широкой лавке. Здесь таких много.       — Чем бы Вы хотели ещё заняться сегодня? — сажусь следом, специально поближе.       — Хочу на фестиваль. На тот, про который говорила женщина в парикмахерской, — отвечает парень. А меня радует его фраза «про который говорила», а не «на который приглашали», но решаю уточнить:       — Чтобы провести время с той женщиной?       — Нет, — отрезает он, и качает головой. — Точно нет, — добавляет.       — Тогда хотите один пойти? — начинаю его дразнить. И он сразу это понимает.       — Нет, с Вами, — деловито отвечает, по-королевски задирая подбородок. А я очень доволен ответом.       На лавке мы сидим около часа, смеясь со всего, что с нами приключилось сегодня. Чувствую себя самым беззаботным человеком. Этот день я уже могу назвать самым лучшим в моей жизни. Про статью, про фотографии, я забываю. Фотоаппарат Уилла все ещё висит через плечо Юнги, ему он и не мешает. Но мне так хочется запечатлеть этот момент на снимке.       — Хотите сфотографироваться? — снова предлагаю, как это сделал ранее у парикмахерской.       — Не знаю, — вижу сомнение в глазах Юнги. Он часто задумывается о правильности действий. — Хочу, но… только один снимок.       — Только один, — соглашаюсь.       Он передаёт фотоаппарат мне в руки, требуется несколько минут, чтобы понять, как им пользоваться.       — Улыбнитесь, — навожу на нас камеру, так чтобы влезли в кадр мы вдвоем. Юнги улыбается самой сладкой улыбкой. Такой фотографии никогда не появиться на главных страницах газет, такой фотографии не суждено распространиться с грязными заголовками о прекрасном человеке. Мне будоражит мысль, что я ещё так много о нем не знаю, что я хочу узнать о нем больше.       — Вы, Чонгук, сказали улыбнуться мне, но сами даже не попытались выдавить улыбку, — говорит Юнги, когда снимок сделан. Я не хочу, чтобы этот июльский день заканчивался. Хочу признаться в первоначальных намерениях, хочу подержать его за руку ещё раз, хочу, чтобы он мне доверился.       — Я слегка огорчён, — признаюсь честно.       — Чем?       — Тем, что этот день будет закончен, а завтра мы снова будем незнакомцами, — не это у меня в мыслях, но отвечаю откровенно.       — Знакомы раз — знакомы навсегда. Проблема в том, что мы, наверное, больше не увидимся, — колющая правда слетает с его губ.       — Можно ещё один снимок? — прошу, а если не согласится, то буду умолять.       — Можно, — улыбка расцветает на лице Юнги, а вместо глаз — два полумесяца.       Любовь?       Улыбаюсь так, как никогда раньше. Улыбаюсь так, чтобы потом, когда фотографии будут у меня в руках, вспоминать о таком случайном, но счастливом дне. О том, кого я могу назвать любовью.       Не он в меня с первого взгляда влюбился, а я в него.       Что я знаю о любви? Ничего, но воплощением этого чувства является Юнги. А если кто-то не согласен, то я готов до последнего отстаивать свою точку зрения, приводя весомые, и не очень, аргументы.       — Уверен, вторая фотография получилась лучше, — говорит Юнги, смотря на меня таким тёплым взглядом. Так могут смотреть дети и маленькие котята.       — Они обе прекрасны, потому что на них есть Вы, — не могу не сказать этого. А Юнги воспринимает это за шутку.       — Конечно, — хочу заставить его поверить в то, что он самое прекрасное существо в Риме, и во всем мире.       Вплоть до самого вечера мы гуляем по окрестностям. Мы узнаём, что за фестиваль будет сегодня, и желание Юнги пойти на него только возрастает. А я? А я просто следую за ним. Просто смотрю на него, даже когда чувствую сильное смущение, просто нахожусь рядом и соглашаюсь на всё, что ему захочется. Мороженое? Куплю целых два рожка. Захотелось шляпу, как у проходящего мимо синьора? Обязательно нахожу похожую. Прогулка по проезжей части? Хорошо.       Если бы я писал статью о нём, о настоящем нём, без приукрашивания, без какой-либо фальши, я бы писал так:       «Он такой, каким и кажется — красивый снаружи, красивый внутри. Он, как самый красивый заповедник, который нужно беречь, которым нужно восхищаться и благодарить Бога за то, что мы можем его лицезреть в таком обличии, каком он есть. Его имя для меня значит «первая влюблённость», «тепло», «настоящий» и «очаровательный».       Каждым мелким деталям могу дать своё значение. Крошечные родинки на лице — ряд созвездий, которые неповторимы. Глаза — искренние, благородные, превращаются в полумесяцы, когда он улыбается широко и искренне. Руки у него музыканта или творца, — только так они выглядят, я только могу представить, как будут сидеть на его тонких пальцах массивные кольца. Сочные малиновые губы, которые притягивают взор даже проходящих мимо людей — настолько манящие и опьяняющие. Уши, такой необычной формы, — никогда ранее не обращал внимание на чужие уши. Ему бы пошли серьги. Но не с драгоценностями, а что-то более приземленное и утончённое. Маленький, словно маленькая пуговка, нос — только возникает желание дотронуться до него кончиком пальца или оставить еле ощутимый поцелуй. Тонкая шея, ровная осанка — создают образ настоящего принца. Его мысли — это сборник чего-то прекрасного, печального, но правдивого и настоящего.       Я, человек, который знает его меньше суток, захотел узнать его, полюбить его, уберечь от всего плохого. Он вызывает только положительные эмоции, стоит ему только улыбнуться.       Он может не согласиться с этими словами, но я бы хотел, чтобы он осознал и принял, что он такой, какой есть. А я вижу его лучшим человеком, которого встречал когда-либо.»       Этот июльский день, по-настоящему теплый, одновременно длинный и до невозможности короткий. Никогда не мог понять, каково это — хотеть раствориться и остаться в моменте, в одном дне. И я поражен тем, с какой скоростью мне понравился человек, потому что раньше не мог поверить, что такое возможно. Но с Юнги, кажется, возможно все.       Фестиваль посвящён молодым музыкантам, которые представляют своё творчество заинтересованным людям. Когда начинает темнеть, улицы, аллеи и бульвары украшают уличные фонари. С заходом солнца мир будто становится чувствительнее. Юнги в восторге от атмосферы, а я от него.       — Я был на большом количестве праздников, но такое вижу в первый раз, — мы проходим людей, теряемся среди толпы. И для того, чтобы не потерять с виду Юнги, я оборачиваю пальцы вокруг его запястья. Нам нужно пройти ближе к импровизированной сцене, чуть дальше от толпы.       — Для Вас весь сегодняшний день не типичный, и многое Вы попробовали впервые, — с нежностью в голосе произношу. Юнги берет на себя инициативу, чтобы взять полноценно меня за руку, — ладонь в ладони. А я не могу не улыбнуться этому жесту.       — Да, — кивает он. Мы становимся в стороне от основной толпы людей, сбоку от сцены. Музыка громкая, но это никак не беспокоит, наоборот, придает шарм атмосфере между мной и парнем.       Юнги рассматривает музыкантов, головой покачивает под струящуюся мелодию, все ещё держа мою руку, будто так надо, так правильно.       — Очень красиво, — не знаю, говорит он о музыке или об окружающей обстановке. Я бы согласился, если бы обратил на это внимание, но я могу смотреть только на него и наблюдать только за ним.       — Не хотите потанцевать? — спрашиваю я, когда музыка сменяется на что-то мелодичное и спокойное.       — На нас будут смотреть, — отвечает Юнги, оглядывая людей, которым все равно на нас.       — И что? Нас не знают, и мы не знаем их, — настаиваю и становлюсь прямо перед ним, чуть поднимая наши руки, а другой молча спрашиваю разрешения, чтобы притянуть его к себе ближе.       — Хорошо, — сладкая улыбка расцветает на его лице. Солнце село, его улыбка может осветить мой мир.       Я начинаю вести, крепко сжимаю его бок, на котором покоится вторая рука. Я забываю, что кто-то ещё существует, кроме нас. И Юнги смотрит прямо в мои глаза с легкой улыбкой.       — Вы подарили мне прекрасный день, — он говорит тихо, но я его слышу.       — А Вы не хотели, чтобы я Вас сопровождал, — напоминаю ему наше знакомство.       — Вы выглядели суровым и слегка похотливым. — признается Юнги. Я наигранно охаю. — Но сейчас я совсем другого мнения! — оправдывается, а я тихо смеюсь.       — Надеюсь, что Вы и правда изменили мнение обо мне, Юнги.       — Не сомневайтесь в этом, — кивает парень.       Музыка снова меняется, но темп остается тем же. Я рассматриваю чужое лицо, и мое рассматривают в ответ. Юнги останавливается, успеваю расстроиться, но он обвивает мое туловище руками, — обнимает меня и начинает покачиваться. Не сдерживаю удивленного вздоха. Руки кладу на его лопатки, притягивая ближе, хотя между нами и сантиметра нет.       — Спасибо, Чонгук, — шёпот отдаётся у меня в голове эхом.       Я чувствую опустошение, хотя должен быть самым счастливым сейчас.       Музыка резко обрывается, в стороне слышится крик и ругательства. Мы с Юнги синхронно поворачиваемся в сторону, откуда исходит шум.       — Нам надо бежать, — испуганно говорит Юнги, хватая мою руку и тянет за собой.       — Почему? — вижу, как в нашу сторону бегут мужчины, в одинаковой одежде. Я могу сопоставить факты, поэтому понимаю, что Юнги разыскивают. Разыскивает его семья, от которой он сегодня убежал.       — Я расскажу, но после того, как мы уйдём отсюда, — обещает парень.       И мы снова убегаем, но нам не весело, как это было днем. Нас сопровождает тревога. Юнги бежит, куда считает нужным, а я просто следую за ним. Мы, оказывается, совсем из разных миров, хотя и живём в одном городе. Я это осознаю полностью только сейчас.       Мы оказываемся в городском парке — самом большом в Риме. Мы садимся на скамейку у пруда, где намного темнее, потому что нет фонарей. Может, в этой темноте Юнги и нуждается сейчас. Но я плохо его вижу, поэтому злюсь, что мы сидим в таком укромном месте.       — Я тебе соврал, — начинает говорить. Не обращаю внимание на то, что он обратился ко мне на «ты». Я уже знаю, что он скажет, поэтому решаю признаться первым:       — Это я соврал Вам, — не даю ему возмутиться. — Я не писатель. Вернее, не совсем писатель. Я репортер, — а сейчас я понимаю, насколько темнота помогает избежать злого, разочарованного взгляда. — И я знаю, кто Вы. Поэтому хотел навязать свое общение и пошел за Вами. Но после того, как мы угнали мопед, я понял, что никогда не смогу с Вами так поступить. Вы мне нравитесь, Юнги. Очень, — оказываюсь не таким многословным, хотя мог подобрать эпитеты романтичнее, но сказал все прямо.       — И фотографию ты хотел сделать, чтобы ее прикрепили к твоей статье? — я не чувствую в его голосе злобы, только смирение с ситуацией. Фотоаппарат, который был всё время у него, оказывается между нами.       — Да, но клянусь, что я этого не сделаю.       Молчание угнетает. Юнги о чем-то думает, а после говорит:       — Напиши статью, — не могу поверить своим ушам.       — Что?       — Напиши статью, Чонгук, — повторяет он. — Прикрепи фото, получи за это деньги, в которых ты, наверное, нуждаешься, если решил так поступить сначала.       Больно. Правда режет больнее ножа.       — Нет. Не говорите так, — хочу перейти на «ты», но считаю, что не имею на это права.       — Почему нет? Ты увидел во мне уязвимого человека, что сейчас поменялось?       — Вы мне нравитесь, — снова говорю я. — И Вы не уязвимый, Юнги.       — А если бы ты не запутался в своих чувствах, то написал бы статью с громким заголовком? — я благодарен, что не могу разглядеть все эмоции на его лице.       — Не понимаю, почему Вы называете мою симпатию заблуждением, но признаюсь, будь на Вашем месте кто-то другой, то написал бы.       — Почему я должен тебе сейчас верить? — вопрос сопровождается усталым вздохом.       — Потому что я не плохой, и Вы увидели во мне это, раз доверились и позволили следовать за Вами весь день, — отчаянно отвечаю. Не такой конец этого дня должен быть. Не такую правду заслуживает Юнги.       — Я чувствую себя обманутым, — говорит он, — но мне было весело. Мне понравилось проводить с тобой время, Чонгук. Но раз и ты знаешь всю правду обо мне, то понимаешь, что на этом наши пути расходятся. Я не держу зла, и ты не злись, что я с самого начала не представился должным образом. Я верю, что ты не продашь информацию обо мне. А даже если и сделаешь это, то я не буду злиться. Наша встреча — случайность, но случайность, которая будет греть моё сердце, когда буду вспоминать об этом дне. Ты хороший человек, но твоя работа — ужасная, — я испытываю стыд, боль и разочарование, но только из-за самого себя.       Слышатся чужие голоса, но мы продолжаем сидеть. У меня есть не более пяти минут до того, пока Юнги не заберут люди, работающие на его семью.       — Могу я сделать что-то очень глупое? — мой вопрос звучит, как мольба.       — Что? — незаинтересованно спрашивает Юнги.       Не обдумываю действия. Ведь мы больше не увидимся, да? Моя рука оказывается на задней части шеи Юнги. Не чувствую сопротивления, поэтому просто целую его. Касание губ, ничего большего, но во мне что-то умирает. Понимаю, что брежу, когда начинаю чувствовать вкус малины во рту.       — Он здесь! — кричит кто-то, кто находится очень рядом.       Юнги первый отстраняется, но затем притягивает меня в объятия. Не думал, что это будет так драматично. И не такой конец должен быть у этой истории.       — Прощай, Чонгук.       ***       Я стою на трамвайной остановке. Уже октябрь, солнце греет совсем немного. Я смотрю на противоположную сторону дороги, будто ожидаю, что там появится тот, кто является мне только во снах.       Еду отдавать рукопись, над которой работал последние месяцы. Не мое это — писать о грязном белье людей. Хочу написать десяток романов, таких, которые могли бы понравиться Юнги. Ощущение меланхолии преследует, но мне не так больно, как было в августе. Узнаю о Юнги из газет, каждый день ношу нашу совместную фотографию в кармане пиджака, с левой стороны — ближе к сердцу.       Рукопись, которую я везу в издательство, о нас с Юнги, но со счастливым концом. Надеюсь, что ее одобрят и напечатают.       Трамвай должен прибыть через три минуты. Три минуты смотрю на то место, где однажды увидел свою любовь.       И пугаюсь, когда начинаю видеть его в самом деле. Моргаю несколько раз, даже тру глаза внешней стороной ладони, но он не исчезает.       Он тут. И он смотрит прямо на меня.       Я случайно толкаю женщину, когда стремительно иду к нему, такому красивому, такому очаровательному, такому любимому.       — Здравствуй, Чонгук, — говорит он, когда я оказываюсь прямо перед ним. Все ещё не могу поверить, что он настоящий.       — Я сплю?       — А я похож на того, кого ты видишь в своих снах? — он шутит, но ведь для меня это совсем не шутка.       — Почему Вы тут? — хочу улыбнуться, коснуться его, поцеловать, но стою, как статуя.       — Потому что знал, что ты будешь тут, — его улыбка озаряет всё вокруг. Как же я скучал. Как же я мечтал увидеть его ещё раз.       — Могу я сделать глупость? — спрашиваю быстрее, чем думаю. Юнги начинается смеяться, а после кивает.       Вот так просто, посреди оживленной улицы, я его обнимаю и незаметно для других целую в щеку.       — Хочу провести день с тобой.       — Только один? — думал, что переболел, но второй раз не смогу жить дальше.       — Нет. Хочу провести с тобой много дней, — как я могу сдержаться и не поцеловать его после этих слов? Верно, никак.       Я был готов ждать этот момент столько, сколько нужно. Потому что он заставляет меня чувствовать себя так, как не заставлял никто другой; потому что я его люблю, даже если некоторые считают любовь безрассудной.