Аркадия

*** — А вот и мир! — торжествующе возвестил Ли, прикладываясь к фляжке с сомнительным содержанием и покачиваясь. Он указал дрожащей рукой на особняк впереди и чуть не свалился в кювет, но Джон вовремя обхватил его за пояс. — Ой, фу, итальяшка, отлипни от меня. — Так уж и быть, — отозвался Лоренс, разжал хватку и не без удовольствия проследил за бесславным падением однокурсника. — Ты нетвердо на ногах стоишь уже минут двадцать. С учётом множества бутылок у нашего богатенького Томаса, ты либо потеряешь сознание в объятиях чирлидерши, либо просто сдохнешь. Чарльз что-то неразборчиво промычал, поднимаясь на ноги и цепляясь пальцами за джинсовую куртку Джона, а тот, хмыкнув, поддержал парня. Александр уставился на ворота перед ними — две колонны, практически незаметные в темноте леса вокруг, увенчаны парой скульптур оленей. Под ними — медная табличка с выгравированными буквами на ней. «Монтичелло». Отличное место для вечеринки, ничего не скажешь; родителей Томаса в городе уважают, хотя они уже давно здесь не живут, свалив уход за гигантским поместьем на двадцатичетырёхлетнего сына и целый взвод слуг, так что родственники всех приглашённых точно против не будут. В высоких окнах уже плясали неоновые огни, но стояли они слишком далеко, чтобы услышать музыку. Парень глубоко вздохнул и уточнил: — Эй, Ли, почему «мир"-то? — Потому что Мизерное Имение Рода, — с готовностью поделился Чарльз, утыкаясь носом Джону в плечо. — Понятненько, — не стал расспрашивать Гамильтон и снова устремил взгляд в сторону имения. — Как думаете, Томас будет? — Не знаю, чувак, — протянул Джон. — На прошлой вечеринке он танцевал со всеми, а на позапрошлой даже на минутку не появился. Он устраивает праздники не в свою честь, а скорее в смысле намёка старшему поколению, что их дети уже совсем выросли. Александр прищурил глаза и зашагал быстрее, бросив через плечо пожелание Джону дотащить Чарльза до особняка и остаться в живых. Он найдёт себе бутылку на этот вечер, больше ему ничего не нужно. Забыть на секундочку о баллах, об оценках, об идеальности и о своей тупой установке по жизни. Класс. *** — Ладно, Гамильтон должен был прийти на мою вечеринку, — уверенно заявил Томас, останавливаясь и пропуская Элайзу в ворота имения. Уже давно перевалило за два ночи, а из поместья всё стучала битами музыка. — Нам ничего не стоит найти его и попросить о помощи. — И ты не мог просто ему позвонить? — поинтересовалась Элайза, поправляя пиджак и шурша ботинками по гравию широкой дорожки к зданию. Вокруг пахло травой и лесом; широко раскинулись аккуратные клумбы хризантем, по стенам особняка паутиной вился пахнущий чем-то сладковато-карамельным плющ. — Не мог, — отрезал Джефферсон, и на секунду в его глазах проскользнуло предупреждение. — А есть ли шанс, что он не получил приглашение? — тихий голосок девушки уже практически не был слышен за яркой мелодией какого-то старого хита Шер. — Я отправил десяток, — деликатно признался Томас. А потом, не давая спутнице задать больше вопросов, распахнул парадную дверь. *** — Александр, — только и успел удивлённо охнуть Томас, когда тот, не поднимая головы, схватил его за руку и потащил за собой на улицу через всю толпу танцующих студентов. — Да чёрт бы тебя побрал! Джефферсон цеплялся руками за плечи не замечающих его парней и девушек, стараясь не упустить из виду знакомую джинсовую куртку. Кто-то опрокидывал в себя рюмку за рюмкой, кто-то пытался двигаться в темп, а кто-то совершил смелую попытку собраться и уйти, но его друзья вновь заманили его в танец. Томас тряхнул головой. Ужасно болит. Музыка стучала прямо в виски, цепляясь коготками неверных аккордов за воспаленный разум. Когда они вылетают на веранду, Гамильтон наконец поднял на него глаза, и Джефферсон замер. На него был устремлён взгляд, в котором смешались в бурлящую бурю желание и гнев; малахитовый ад, так легко утонуть. Он сделал пару шагов назад. Не хватало огрести ещё проблем. Но Александр моментально оказывался ближе, и, ничего не говоря, потянул его за руку дальше вдоль дома. Их пальцы были крепко переплетены, а от парня несло дорогим вином; у Томаса перехватило дыхание, когда они с Александром оказались в каморке у чёрного входа. Гамильтон неосторожно завалился ему на плечо и рассмеялся слишком уж беззаботно для своего обычного поведения. Джефферсон по возможности аккуратно помог Александру устойчиво подняться на ноги. Губы его злейшего соперника практически блестели в золотистом свете гирлянды сверху. Темно и понятно. В каморке пахло орхидеями. — Томас, — сбивчиво шепнул Гамильтон куда-то ему в шею, спотыкаясь, — Наконец-то ты пришёл, придурок, я ждал часов два… дцать. Сорок один. — Господи, да ты в стельку пьян, — вдруг дошло до Томаса, когда Александр схватил его за плечи и раскованно улыбнулся. — Ты же… — Ты абсолютно прав! — в своей пьяной беспечности согласился Гамильтон. Он покачнулся, норовя упасть, и Джефферсон ещё не до конца сообразил, как бы удержать его в стоячем положении, когда Александр вдруг стал совершенно серьёзен. В полумраке душного чулана глаза его потемнели ещё сильнее, и он припал всем телом к Томасу. А дальше они… А дальше они поцеловались. Как будто так можно было с самого начала. Как будто этот вечер — самый обычный. Губы у Александра оказались очень тёплые и до невозможности мягкие; как-то Джефферсон умудрился осознать, что Гамильтон запустил руку в мягкие чёрные кудряшки Томаса и надавил на него всем весом, так что они оба опустились на ковёр. Джефферсон держал его за талию, пока они целовались, а целовались они бесконечно долго, и когда их губы наконец оторвались друг от друга, обоим показалось, что их выдернули из чудесного сна в реальность. Гамильтон дышал тяжело, но останавливаться не собирался. В его карих глазах, вечно насмешливых и ехидных, плескалась тёмная невыносимая мольба о чьих-то прикосновениях, и Джефферсон невольно поддался, запуская руки ему под футболку и, ничего не соображая, огладил ощутимо выступающие рёбра, от чего Александра пробило дрожью. Худой, до чёртиков худой, не ест нормально, идиот. — Томас, — горячо выдохнул Александр ему в губы. — Томас… Давай ты останешься. Джефферсон от неожиданности позволил ему перевернуть их обоих, и теперь он сам навис над Александром, а тот всё целовал соперника в губы — отчаянно и болезненно. Он бегал потеплевшими от алкоголя пальцами по чужим широким плечам, заглядывал в чёрные вирджинские глаза и просил, просил ответа — всем взглядом, всем сердца. И только когда его рука скользнула к ключицам Томаса, до него наконец дошло, что, собственно, происходит. — Нет, — вдруг еле выговорил Томас в поцелуй и тут же схватил Гамильтона за руки. Александр моментально отшатнулся от него. Волосы взлохмачены, — резинку где-то выронил, и теперь они слегка завиваются вокруг бледной шеи, — одежда вся смята, а взгляд молящий и потерянный. Томас замер, не желая выпускать его практически белые ладони из своих рук. Гамильтон выглядел совершенно расстроенным, разочарованным, непонимающим… И очень, очень пьяным. Настолько пьяным, что он не вспомнит это происшествие утром. Это куда лучше, чем если бы утром они проснулись в одной постели. Это лучше, чем если бы им пришлось утром выяснять отношения и обвинять друг друга; эта ночь не стоит того, чтобы потом жалеть о ней всю жизнь. Пусть Гамильтон погрустит эти несколько минут: потом он задремлет где-то в недрах чужой квартирки, и благодаря крепкому алкоголю из памяти у него вылетит весь последний час. Джефферсон сжал его дрожащие пальцы чуть ласковее, чем нужно было, и покачал головой: — Прости, мне нужно… Мне нужно уйти. Вообще-то, тебе тоже, но не в таком состоянии. Я тоже этого не хочу. — Тогда почему… Почему бы тебе не остаться? — беспомощно пробормотал Александр. Язык у него заплетался, и он ошалело моргал под яркой лампой. Такой умный и настолько несчастный. — Потому что я не хочу разбивать тебе сердце ещё больше, — еле слышно прошептал Томас. Их взгляды пересеклись, и он шмыгнул носом, отводя тёмные глаза. Не в его планах быть извергом. — Я просто… Должен уйти, окей? Александр промолчал, смотря в сторону; плечи его поникли. Томас прикусил губу. Может быть, будь он слегка взрослее, слегка рациональнее, чуточку более идеальным, он бы остался и поговорил с Гамильтоном. Но Томасу было всего восемнадцать, он был напуган и расстроен, и он отказался от своего величайшего желания, чтобы не навредить ему же. Поэтому он легонько поцеловал костяшки пальцев Гамильтона, неуверенно кивнул и выкарабкался из каморки в тёмный коридор, отряхивая полы пиджака от пыли. По полу плясали отблески ультрафиолетового неона, в ушах отдавалась болезненным эхом поп-музыка. — Лучше б я остался дома, вот честно, — вслух проговорил он, хмурясь и ища на ощупь ручку чёрного выхода. — Хоть бы у Элайзы всё было хорошо. Какой-то паренёк лет пятнадцати на крыльце, смеясь как сумасшедший, собирался закурить траву. Томас двумя широкими шагами настиг его и дал такого подзатыльника, что парень пошатнулся. Хотел ещё пнуть, но сжалился. — Не смей, — прошипел только. Старшеклассник испуганно попятился, выронив косяк, и исчез в толпе танцующих. Носком ботинка Джефферсон раздавил курево. Вспомнилась тёмная январская ночь. И песочный белоснежный пляж. И море, страшный шторм. И как он звонил отцу, как метался по лесу с фонарём, как наконец спустился к морю и нашёл там изломанное тело с передозировкой. Вспомнилось, как он плакал в куртку высокому хрупкому Мэдисону, как они с Джеймсом часами сидели у операционной, как Томас рассказывал ему, как он боится ещё хоть раз такое пережить. Мэдисон кивал, соглашался. Обнимал крепко и тепло, так, что Джефферсон чувствовал себя дома. Только всё равно предал. Всё равно не потянул бешеный темп занятий в университете. Только всё равно начал принимать. Только всё равно Джефферсон нашёл его в лесу без сознания на грани смерти. Всего лишь мелочи. *** — Замри так, — попросил Джон. — Ты уверена, что Джефферсон справится? Элайза подняла на него подведённые аккуратным чёрным глаза: — Он не дурак. Найдёт Александра и попросит помощи сам. Она сидела на старой деревянной лавочке у могил; капли дождя стекали по её тёмной густой копне волос, губы алели на бледном-бледном мокром лице. Джон щёлкнул затвором фотоаппарата. — Молодец, — тихо сообщил он. Мокрые медовые кудряшки шлейфом разбежались по его плечам. У смуглой щеки, усыпанной веснушками, вился бордово-кровавыми цветами ядовитый плющ. Он опирался острым локтем на надгробие. Элайзе захотелось кричать — сначала о том, что она бы предпочла лежать в сырой земле со скрещёнными на груди руками, а потом о его гении. Об одном гении Джона Лоренса. О том, как он умудряется запечатлеть на полароидных обгорелых карточках вещи не менее прекрасные, чем «сотворение Адама» Микеланджело. О том, как он играючи обращается с оттенками, как сидит, небрежно облокотившись о чужую сломанную жизнь, как его кудрявая прядь падает ему на лоб, и он её постоянно пытается сдуть. О том, что на каждом снимке у него есть цветы. О том, что она так сильно в него влюбляется. — Расскажи мне шутку, — практически бесшумно попросила она. Слёзы размазали тушь по белым от холода щекам. — Пожалуйста, пошути глупо. — Ни за что не пошучу, — без запинки выдал Джон. Убрал камеру за пазуху, — кожанка блеснула между крестами и розами. — Ты правда даже пошутить не можешь в такое время. И Элайза засмеялась. Открыто и громко, и смех её разнёсся далеко над могилами и усыпанными ромашками надгробиями. Джон присел на корточки перед ней. Случайно зацепился джинсами на коленке за какой-то шип сорняка и разорвал ткань; свои зеленовато-хитрые глаза не отрывал ни на секунду от чёрных глаз Элайзы. Протянул ладонь, нечаянно задев её щёку браслетом из бечевки с акульими зубами, и бережно стёр тёмные дорожки слёз с её лица. — Спокойно, — шепнул куда-то ей в бледные запястья. Слегка прикоснулся холодными губами к костяшкам пальцев. Элайза прикрыла глаза. — Я готов сжечь весь мир к чертям для тебя, понимаешь? — Понимаю, — выдохнула она. И они остались разговаривать на кладбище до утра. *** «Гамильтон, прости за вчерашнее. Можем поговорить у маяка на причале? Т. Джефф.» «о чём ты??? уже галлюцинации видишь? а. гам.» «алё? док? а. гам.» «что было вчера? ты глухой, джефферсон? а. гам.» «Сможешь прийти или нет? Нам с Элайзой нужна помощь. Т. Джефф.» «Ничего вчера не было. Я перепутал. Т. Джефф.» «ну ну. во сколько? а. гам.» «Через полчаса. В полночь. Т. Джефф.» «приду с дубинкой и перцовкой, не обижайся <333 а. гам» «Пошёл ты. Т. Джефф.» *** — Отлично, Посейдон, теперь я бог воды, — Томас отложил мобильник в сторону и обернулся к Элайзе. Та пожала плечами и закинула в рот ещё виноградину. В душном майском воздухе спокойное полотно тёмно-синего неба, россыпь звёзд, заросли можжевельника и бордово-красные цветы боярышника казались гротескными гобеленами, — иногда на скучных лекциях Джефферсон думал, что только у них на острове N боярышник бывает такого цвета. Серьёзно, где ещё он выглядит таким кроваво-ярким? — Эй, вы двое, — недовольно послышалось справа, и между лиственниц появился Александр. Он стоял практически прямо, несмотря на жгучую смесь растерянности и гнева в его глазах. Потрёпанная джинсовка на плечах, аромат книг да спутанный хвостик тёмных волос. — Что вы задумали и какого чёрта я должен в этом участвовать? — Года три назад ты бы ухватился за любую возможность присоединиться к стрёмным приключениям, — заметила Элайза, покачивая ногами. По её лицу невозможно было ничего прочитать. — Да, ну, два года назад ураган Катрина только зарождался где-то в недрах Луизианы, какая жалость, — ядовито выплюнул Александр. Элайза, ничуть не задетая, пожала плечами и указала на Томаса. — Если говорить коротко, нам нужно, чтобы ты выманил Ричарда Рейнольдса из дома, — сообщил Джефферсон и чуть сам не рассмеялся, вдруг осознав, как нелепо это звучит. — Нет, погоди, не так. — Элайза закатила глаза. — Надо, чтобы ты постучался, выманил его в лес, задержал его там, водил кругами, чтобы мы с Эл… — …Чтобы вы залезли к нему в дом? — докончил Александр за него. Уставился на Элайзу. — А что, ещё раз, вы собираетесь делать? — Это «да» или «нет»? — не выдержал Джефферсон. Гамильтон очень глубоко вздохнул и повернулся к нему. Оглядел с головы до пят. — Темните. Молодцы, — без особых усилий это прозвучало издевательством. — Ну давайте. Сделаем вид, что я сейчас собираюсь заняться детским розыгрышем. Элайза спокойно кивнула и спрыгнула с ограждения причала. Томас двинулся было за ней, но остановился и чуть не столкнулся с Александром. Тот тихо зашипел. — Ты действительно ничего не помнишь со вчерашней ночи? — переспросил Джефферсон. Он не знал, на какой ответ надеялся. Честно не знал. Возможно, им обоим было бы проще, если бы Александр ответил «да». Но Томасу было всего восемнадцать, и он был по уши влюблён, — это осознание вдруг ударило прямо здесь, в рощице лиственниц, в запахе хвои и бабочек, — и он ещё не успел целиком стать взрослым, считающим, что надежда убивает. — Почему же, — холодно бросил Александр через плечо. — Ты отшил меня на вечеринке… — …Засранец, — яростно прервал его Томас, — так ты всё помнишь! Гамильтон закатил глаза, цокая языком: — Конечно, ещё б я такое забыл. Ты взял и кинул меня там! — Ты был пьян, — неожиданно тихо для себя заметил Джефферсон. — Я не хотел, чтобы мы поссорились на утро после. — Не верю, — без запинки выплюнул Гамильтон. — Я тебе не верю. Предатель. Развернулся. Развернулся, чтобы уйти насовсем. Томас вдохнул майский аромат полной грудью, посмотрел на звёзды, зашагал за Александром. Не отвлекаться. Они собираются буквально проникнуть в дом отца убитой. И что? И что дальше? Что они там найдут? — К чёрту, — размеренно сообщил сам себе Джефферсон и закурил. *** Когда Александр стучался в дверь отца Марии, Томас помог Элайзе забраться на дерево рядом с окнами второго этажа. Дому Рейнольдсов в этом году исполнялось минимум сорок лет — много раз переходил по наследству. Расположенный едва ли не на самом крутом обрыве острова N, зимой ведущего неосторожного прохожего прямиком в солёный ад, особняк в своё время привлёк прабабку Ричарда. Сейчас же к воде вела тонкая лестница, по которой не сумел бы пройтись ни один человек старше двух лет. Элайза, усевшись на подоконник неосмотрительно оставленного открытым окна, метнула взгляд чёрных глаз на Томаса, проводившего последние пять минут в отчаянных попытках вскарабкаться на злосчастное дерево. — Ты скоро там? — негромко поинтересовалась она. На первом этаже зажёгся свет, и Томас от испуга моментально забрался на самую верхнюю ветку клёна. — Как кот, ей-богу. Давай быстро сюда, а то заметят. Внизу распахнулась дверь, и отец Марии что-то недовольно спросил сонным голосом. Александр ответил примерно в том же тоне. Повисла долгая тишина, после чего Ричард Рейнольдс выругался; дверь захлопнулась снаружи, и Элайза, чуть отстранившись от подоконника, проводила взглядом две фигурки, спешащие к лесу. Томас аккуратно поддержал её руку, тревожно вглядываясь в молочно-бледное лицо, но Элайза порылась в карманах голубоватого пиджака и вынула шпильку. Когда окно было взломано, Рейнольдс и Александр пересекали опушку. Когда Томас с Элайзой скользнули внутрь спальни на втором этаже, студент и убийца скрылись в лесу острова N. — И что конкретно мы ищем... — начал Томас, отворачиваясь от окна, а потом перевёл взгляд на комнату и понял, почему Элайза замолчала. Все стены спальни были аккуратно обклеены пищевой пленкой. Кровать, рабочий стол, шкаф — всё запаковано и запечатано в прозрачную крепость. Под ней — ужасающая больничная ухоженность. На столе каждая книга лежала под тоненькой тетрадкой, на которой красовался стикер с фамилией автора; вся одежда сложена в аккуратные стопки в открытом бежевом шкафу, и всё покрыто пленкой, всё блестит и переливается перламутром в лунном свете. Томас глубоко вдохнул лёгкий аромат поликлиники, переступая порог, и заметил на прикроватной дубовой тумбочке парочку баночек с таблетками и знакомой этикеткой. У отца Марии проблемы с сердцем, и сильные. Джефферсона передёрнуло. — Ах вы сволочи, — доброжелательно прокомментировала Элайза. — Эл. Они потеряли ребёнка. Они хотят уехать. Подошла к двери, рванула. — Ты посмотри. Он весь дом так обклеил, кроме, наверное, спальни на нижнем этаже. Они сбегают! — Ищем комнату Марии, — прервал её Томас, слегка проводя по покрытию дубовой тумбочки у постели. Элайза задумалась, легко спорхнула по лестнице на первый этаж. Цепко вгляделась в запечатанные стеллажи, телевизор. Слишком как в комиксе, неправдоподобно. Нужно спешить. — В какой комнате прятать ноутбук? — поинтересовалась она. — В их спальне? Уже в чемодане? Бесполезно. — Где-то же он должен быть, если не в мусорке, — пожал плечами Томас. — Они же его не выкинули. Элайза быстро оглянулась и кивнула: — А ты прав. Давай-ка, шарим. Она лёгкими шагами прошла в гостиную. Томас выглянул из-за её плеча, осторожно заходя внутрь и прикрывая за собой дверь. Он кинул быстрые взгляды сначала в сторону коридора на кухню, открывающего вид на комнату, а потом на непримятый лестничный ковер и молча кивнул — и здесь всё покрыто плёнкой. Проскользнув к холодильнику и приглядевшись к дверной ручке, он покачал головой, сообщив Элайзе, замершей у стола: — Его не трогали, и два дня минимум. Эл, нет, так мы ничего не найдём. Дальше по коридору была только ванная и одна спальня, от плёночной аккуратности которой обоих передёрнуло. Элайза прошлась по всей комнате, стараясь заглянуть в щёлки ящиков и шкафов, но все были запечатаны слишком крепко, и из них веяло хлоркой и нафталином. Нет ни записей, ни дневников, ни даже фотографий — лишь пахнущие больницей стены, тонкий потолок да больной разум. Белое царство тишины и безумия. — Дверь в ванную заперта, — заметил Томас, обогнул её и по коридору быстро приблизился к комнате. — Давай-ка отмычку. Элайза протянула ему шпильку, и Джефферсон повертел ей в скважине, гордо хмыкнув, когда замок щёлкнул. — Заходим? — уточнил он. Элайза кивнула и подошла поближе. Тишина. Они открыли дверь. В ванной ничего не было. — Тьфу, — наконец высказался Томас и развернулся на каблуках ботинок. — Пошли отсюда скорее. — Что вы здесь делаете? — спросил кто-то за ними высоким нервным голосом. Только сейчас Элайза и Томас вспомнили про Сюзанну Рейнольдс. *** — Если мой муж узнает, кто убил мою девочку, — промолвила Сюзанна так спокойно, словно сообщала о прогнозе погоды, — он его убьёт. Ричард всегда был импульсивен. Так импульсивен. Они шли втроём по лесу у дома Рейнольдсов; Томас шагал ровно, слегка покачиваясь от недосыпа, Элайза по его правую руку — сжимая в ладонях ноутбук Марии. Сюзанна сама вложила его им в руки, смаргивая прозрачно-серебристые слёзы. Лёгкий, светлый, весь в наклейках поп-групп на закрытой крышке. Содержащий в себе разгадку. — Он видел сон, — продолжила Сюзанна. — Он сталкивает это чудовище с лестницы. Я верю, что он может это сделать. Под её туфлей хрустнула ветка. Перед ними между тёмно-зелёных олив прямо висела в тугой петле худая фигурка в бордово-кровавом платье. Тонкие бледные ноги в черных туфлях, тёмные волосы по охолодевшим плечам, прикрытые накрашенные веки. Мария чуть качалась на ночном ветру. Томас и Элайза замерли на месте; только через полминуты Джефферсон рывком повернулся к матери Марии, готовый подхватить её. Сюзанна выпрямилась, ни одной кровинки на смуглом лице. Её губы дрожали. Она зашептала, делая слабый шаг вперед: — Плоть от плоти моей погубила плоть от плоти моей. Я… — Миссис Рейнольдс, — начал Томас. Элайза рядом не двигалась, южный майский ветерок раздувал густую копну волос и чёрную футболку. — Миссис Рейнольдс! Сюзанна остановилась, не отрывая взгляда от висящей, как в сети огромного паука, в ветвях Марии. — Я убью его, — выдохнула она. — Убью. Она вдруг быстро побежала вперед к морю, спотыкаясь об корни деревьев. Томас от неожиданности не сразу отреагировал и рванул за ней спустя несколько секунд. Обхватил поперёк туловища, повалил на землю, и её первобытный животный вопль вспугнул утреннюю стайку сорок с олив. Томас кинул быстрый взгляд на спутницу, показав жестами, что оттащит Сюзанну Рейнольдс обратно в дом. Когда они скрылись за кромкой леса, Элайза подошла к висящей Марии. Глубоко вздохнула, вскарабкалась на крепкую и широкую ветвь оливы соседнего дерева и села рядом с повешенной, прижимаясь к ней боком. Внимательно вгляделась в её лицо. Посиневшее, опухшее; настоящий Авель в городе Каинов. Элайза перенесла вес собственного тела на колени, царапая их о жёсткую кору оливы, и бледной рукой отодвинула в сторону массу кудрявых тёмных волос, хватая запястье девушки. Под ногти не забились ни грязь, ни волосы. Совсем не боролась? — Эта кто-то, кому ты доверяла, да? Твоя мать говорила, что ты физически готова к дракам. Но этому человеку ты не противостояла. — Элайза прямо села рядом с Марией, опуская лёгкую голову на плечо покойницы. — Тебе назначил встречу твой друг, и ты пришла. Бесстрашно пришла к нему ночью. И он задушил тебя так. Она покачала молочно-белыми ногами в аккуратных чёрных кедах. Ангельски белое платье скользнуло по рубиновому хлопку платья повешенной Марии. — Георгу ты так не доверяла. Это не он, ведь так, это кто-то другой? — Элайза запрокинула голову и пересчитала звёзды в созвездии Ориона. — Правосудие должно совершиться. Убийца понесет наказание. *** Из-за деревьев показался Томас. В глазах его царило полное непонимание. Элайза обернулась. Легко спрыгнула с дерева. Отряхнула платье, безнадёжно испорченное. — Я отвёл её туда, — выдал Джефферсон, потерянно пялясь куда-то в сторону моря, — она не переставала повторять, что умрёт. Эл! Мы точно делаем правильную вещь? Может, стоит позвонить в полицию? — Точно нет, — отозвалась Элайза, безучастно разыскивающая сигареты в рюкзаке. — Туда не надо. Томас продолжил высоким срывающимся голосом: — А когда я вернулся к пляжу, Ричард так посмотрел, будто он убьёт меня, — он зажмурился. — Эл, это что же мы натворили… — В Корнуолле таких по семь в неделю было, — заметила Элайза, засунув в рот сигарету и пытаясь зажечь её от спички. Томас воззрился на неё отчаявшимися глазами. — Это не мы натворили. Это кто-то другой. Поймав непонимающий отчаянный взгляд Джефферсона, она сжалилась: — Рейнольдс был невиновен. У него алиби на тот день, когда была убита Мария. — Откуда ты знаешь, когда её повесили? — упавшим голосом поинтересовался Томас. — Её не вешали, — спокойно сообщила Элайза, жестом попросив вирджинца подойти ближе. — Ее задушили и инсценировали самоубийство. Взрослый бы утопил тело, расчленил, скормил бы скоту, в конце концов. Это совершил не взрослый. Это был нервный подросток. — И он сделал это вчера, — моментально установил Томас, оживившись. Элайза кивнула с оттенком одобрения, когда в его тёмных глазах проскользнул медицинский интерес. — Смотри на её губы! — он помедлил. — Рейнольдс и Георг всё утро были в церкви. Это ещё отец Джона подтвердил. — Невинные погибли, — был ему ответ. — Марию убил не Георг. Кто-то совсем другой. Элайза закурила и уставилась на повешенную Марию. — Я скучаю по Корнуоллу, — внезапно вырвалось у неё. Томас поднял на неё взгляд. Элайза опустила голову. Они молча развернулись. Разошлись. Как будто ничего и не было. ***