* * *
Головная боль отдается в глазах, и солнце бьет Эду прямо в лицо, заставляя его застонать. Он не может вспомнить прошлую ночь. Но догадывается, что, прикончив бутылку, мог ввалиться в треклятый секретный гардероб, до сих пор набитый вещами — от них Тич так и не смог избавиться и обычно спьяну был способен их только разглядывать. Судя по головной боли и провалам в памяти, накануне он надрался попросту вусмерть. Стук в дверь, а следом и голос Иззи будят его окончательно. — Что? — рычит Черная Борода. Иззи прекрасно знает, что лишний раз его лучше не трогать. Да, последний абордаж не принес никакой полезной добычи и им нужно пристать в какой-нибудь гавани, чтобы пополнить запасы, но сегодня Эд ни хрена не собирается делать. Пусть он и пытается сбежать от реальности, но пока еще сохраняет достойную пиратского, блять, капитана хватку. Еще Иззи знает, что не стоит будить лихо, пока оно тихо. Или, по крайней мере, раньше об этом знал. — Мы засекли корабль, капитан. — Так поднимите флаг, и они свалят сами. Боже. Эдвард ворочается, пытаясь закрыться от солнца. Иззи продолжает трепаться, и Тич стискивает зубы, чтобы не закричать. — В том-то и дело, сэр. Кое-кто из команды считает их флаг знакомым. Похоже на... своего рода воссоздание. Черная Борода не говорит ни слова — пока заставляет себя сесть, пока продирает глаза, размазывая черноту и соль, скопившуюся в уголках. Краску Эд обновляет нечасто — зачем утруждаться, когда он почти не покидает каюту? — Ну и? — Они... Джим и Френчи считают... Тич, пошатываясь, добирается до двери, распахивает ее рывком, чтобы столкнуться нос к носу с Иззи, предусмотрительно изгнавшим с лица все эмоции. — Это он? Хэндс коротко кивает. — Похоже, они так думают. Желудок Эда сводит в приступе тошноты, кажется, его вот-вот вывернет, но он усилием сглатывает подступившую к горлу желчь. Он старается не замечать ни зуд по всему телу, ни ощущение, как будто что-то оборвалось и ухнуло в пропасть, ни боль — ноющую занозу в сердце и противную пульсацию в голове. — Мы должны оторваться, — приказывает Эд. Иззи буравит его взглядом на мгновение дольше дозволенного. — Выполняй! — орет Черная Борода, и больше Иззи не медлит. Закрывшись в каюте, Эд несколько раз медленно и глубоко вдыхает, сжимает кулаки с такой силой, что дрожь в руках становится незаметной. Стид, черт бы его побрал, Боннет — последний человек на Земле, которого Эдвард Тич хочет видеть.* * *
Стид ищет его — и находит. От него невозможно скрыться, и Эду уже давно надоело прятаться. Стид карабкается наверх, и Эд разрыдаться готов оттого, насколько Боннет красив при свете гребаного солнца. Но с тем, чтобы плакать при встрече, он тоже давно покончил. За несколько месяцев в море и без того светлые волосы Стида выгорели и отросли, щеки усыпало веснушками, появилась бородка, руки окрепли и каждый сантиметр обнаженной кожи был поцелован солнцем. Стид прекрасен. И Эдвард никогда не пытался этого отрицать. Боннет раскрывает рот, но Эд на собственном опыте выяснил: ему будет проще рассказать обо всем первым. — Хочешь присоединиться? Стид удивлен. Он, похоже, ожидал натолкнуться на гнев. На чудовище, которое вышвырнуло человека за борт и бросило его команду. Жестокую оболочку человека, который разве что не сжег этот корабль дотла. И Эд был и, наверное, все еще остается тем самым чудовищем, просто злость в нем иссякла целую вечность назад. И теперь ее место занимает усталость. Боннет улыбается ослепительно ярко и сияет, когда говорит: — Я был бы рад. Все в груди Эда стягивает с такой силой, что становится трудно дышать. Стид устраивается рядом, и вместе они — отражение той ночи, после которой жизнь Черной Бороды целиком и полностью свернула с проторенной дороги. Боннет теребит кольца на пальцах — теперь у него их до ужаса много. Его одежда, простые штаны и белая рубаха, потрепана непогодой, но Эд знает, что у Стида есть и камзол — такой же яркий, как наряды, которые когда-то были ему по душе. Он умыкнул его у какого-то придурковатого модника несколько месяцев назад. И Эд знает об этом, потому что был на том корабле и видел все своими глазами. Щеголь Стид Боннет канул в небытие, и теперь его место занял кто-то новый, кто-то между. Довольно хороший, настоящий пират. По-прежнему джентльмен во всех отношениях. Эд вздыхает. Прошлой ночью он сам с собой заключил сделку — и теперь не хочет ее выполнять. Но все остальное он уже перепробовал, и теперь уже и не знает, какие еще варианты остались. А еще Тич в самом деле устал. Он смотрит на Стида, который тут же отвечает на его взгляд. Быть честным. Сегодня он решил быть честным. Выплеснуть всю правду, какой бы убогой она ни была, и посмотреть, куда это его приведет. Эдвард сглатывает, чтобы успокоить нервы. — У меня есть долгая история для тебя, приятель. Между бровей Стида появляется складка. — У меня тоже. Это правда, но Эд уже знает эту историю. Боннет рассказывал ее, перекрикивая лязг стали, шептал, когда они вместе сидели на полу в окружении изысканных тканей, говорил, касаясь дыханием кожи Эда, на грани яви и сна. — Не возражаешь, если я начну? — Конечно, нет. Конечно, нет. Когда Эд просит, Стид никогда не отказывает. И Эдвард начинает с самого начала.* * *
Свет слишком яркий, а голова раскалывается от боли. Дерьмо, с бухлом нужно завязывать. Это самое затяжное похмелье в его жизни. Он щурится, выглядывая за занавеску, чтобы проверить время. Полдень. Господи. Эд собирался забыться всего на пару часов в надежде, что к тому времени его команда избавится от хвоста. Новый корабль Стида с полудюжиной флагов не был так быстр, но у «Мести» провизия была на исходе. Им необходимо оторваться прежде, чем нужда загонит в порт — там Стид мог бы с легкостью их перехватить. И черта с два Черная Борода позволит Стиду Боннету себя поймать. В дверь стучат. Раздражение вспышкой пронзает тело. Иззи должен был разбудить его не один час назад. — Капитан? Тич нетвердо стоит на ногах, трясет головой, натыкаясь на какие-то тряпки из хлопка. Он подхватывает с пола штаны и натягивает их по дороге к двери. Он снова в том самом алом халате. Хм. Эд не помнит, чтобы надевал его прошлой ночью. Вместо приветствия Черная Борода рычит: — Я думал, что просил тебя меня разбудить. Иззи хмурится. Раскрывает рот, закрывает его и, наконец, качает головой: — Прошу прощения, сэр. Эд трет бровь и уже было проходит мимо... — Вообще-то я с новостями. ...и останавливается. — Так, продолжай. Иззи сам не свой. Подобная уклончивость на него не похожа. Так оторвались они от гребаного корабля или нет? — Мы засекли корабль, капитан. Эд трет руками глаза. — Ага, Из, я в курсе. Старпом разглядывает его долго и пристально. — Нет, сэр, я думаю, вы не понимаете. Это новый корабль. — А что случилось со старым? Во взгляд Иззи закрадывается подозрение. — Вам нужно уточнить, о каком корабле речь. — О долбаном корабле Стида! — срывается Эд. У этого имени гадкий привкус — оно горчит как желчь, подступившая к горлу. Хэндс моргает несколько раз. — Именно об этом я и пришел доложить. Он преследует нас. Думаю, вместе со старой командой. — Ага, — отвечает Эдвард. — И мы уже обсудили это вчера. Они подняли флаги, и я, готов поспорить хрен знает на что, сказал: мы, блять, плывем от них подальше. Иззи смотрит на него как на умалишенного, и под этим взглядом Эду начинает казаться, что, может быть, он и правда сходит с ума. — Полагаю, капитан, вам это приснилось. Мир кругом покачивается, меняет свое положение, и теперь Эд пялится на своего старпома в глупом непонимании. У того, что он сейчас чувствует, есть название. Он слышал это слово от Стида когда-то очень давно. Как же там было? Дежа вю. Тич качает головой. — Похрен. Продолжаем плыть. Я хочу от них оторваться. — Разумеется, сэр. Уже в конце коридора Иззи, помедлив, оборачивается: — Вы в порядке, капитан? Эд сглатывает едкий привкус во рту. — Лучше не бывает. На следующий день он просыпается с больной головой, щурится от слепящего глаза солнца и думает, что его сны слишком реалистичны. Ему осточертело напиваться. Осточертело путать день и ночь. Ему нужно вернуться к правильному распорядку. И на этот раз Эд возьмет себя в руки и перестанет сохнуть по человеку, который больше не имеет значения. Черная Борода приказывает команде плыть дальше и выбрасывает за борт всю выпивку, стараясь не замечать взгляды, которыми обмениваются пираты, и плохо скрываемую ярость Джима и Френчи. Ночью они попытаются сбежать. Эдвард увидит их из окна своей каюты — и даже не разозлится. Удивится, что они продержались так долго. В крошечной шлюпке беглецов будет трое, но сон сморит Эда прежде, чем он успеет задуматься, что в этом странного. Утром он проснется с головной болью, которой не должно было быть. Свет будет слепить ему глаза. В дверь постучат. И до Эда дойдет, что тут что-то чертовски не так. Он решает не спать. Если он не будет спать, то и не проснется снова в том же кошмаре. Он сможет сбежать от Стида. Черная Борода торчит на корме с подзорной трубой, не отрывая взгляда от своего преследователя. Корабль небольшой, больше похож на торговое суденышко, чем на серьезный парусник. И Эд уверен, что видит целую линию флагов, реющих вдоль мачты. Иззи говорит, что ему нужно поспать. Эд предлагает ему пойти нахер. Иногда на носу корабля появляется человек — слишком далеко, чтобы толком его разглядеть, но Эд и так знает, кто это. Чего Эд не знает, так это на кой хрен Боннет теперь вдруг решил объявиться. Чтобы позлорадствовать, может быть. Или, может, он хочет вернуть членов своей команды. Сегодня у них ничего не вышло с побегом, потому что Черная Борода не сомкнул глаз. Может быть, — нашептывает ему едва различимый голос, — он хочет увидеться с тобой. Эд отмахивается от этого голоса, как от мухи. Такие мысли, если позволить им задержаться, выматывают его до донышка. Стид бросил его, не сказав ни слова, ничего не объяснив. Стид бросил его после того, как Эд практически вынул собственное сердце из груди и вложил его в руки Стида. Так что для Боннета Эдвард Тич был всего лишь забавой, или легкомысленным увлечением, или... Да что бы там в голове у Стида ни было, Эд, блять, сумел с этим смириться. Боннет больше ему не нужен. И собственное сердце не нужно. Без сердца дела у Черной Бороды шли на лад. До этого момента. Эд выдерживает пять дней, прежде чем теряет периферическое зрение. Единственное, что он до сих пор способен разглядеть — маленькая человеческая фигурка на другом корабле. Он продолжает видеть эту картину, будто бы она отпечаталась на внутренней стороне век, когда закрывает глаза. Пробуждение в постели. Головная боль. Полдень. Стук в дверь. — Капитан? Эд, запрокинув голову, кричит. Когда Эдвард в десятый раз просыпается и слышит о Стиде, он приходит к смирению. Не важно, как далеко он заплывет, ему не сбежать. Его преследует Стид Боннет.* * *
Стид слушает его историю. Не перебивает ни разу, хотя Эд может поклясться, что никогда не видел его таким хмурым. Встревоженным. Сбитым с толку. Сосредоточенным. Когда Эд переводит дух, Стид подается ближе, как будто хотел к нему прикоснуться, но в последний момент передумал. И Эду жаль, что Стид не рискнул. Возможно, кое-что в истории стоило пропустить и перейти к последним деталям. — Мне так жаль, что это с тобой происходит. Стиду даже стараться не надо, чтобы вытрясти из Эдварда душу. Он верит безумной истории, и что-то в груди Эда разрывает от боли. Он пытался рассказать об этом другим. Иззи слушает, но считает это очередным помешательством; Френчи верит, но старается держаться от капитана подальше, чтобы не подхватить ту же заразу; Джим предлагают его убить, чтобы посмотреть не разорвется ли цикл. Эд знает: не разорвется. Но Стид верит ему. Тич качает головой. — Ты не виноват. Во всяком случае он в это верит. Какое бы проклятие ни сделало своим узником Черную Бороду, Стида оно, похоже, тоже зацепило — пусть он и причинил Эду боль, но ни за что не стал бы мучить вот так. Боннет смотрит на него так, будто бы весь мир кругом перестал существовать. Взгляд горит — он немного рассержен и возмущен участью Эда, и в то же время полон надежды. — Может быть, сегодня у нас получится решить эту загадку. Эду нравится оптимизм Стида. Он не может ничего с собой поделать — улыбается, когда спрашивает: — Почему ты так думаешь? Стид робко улыбается в ответ. — Раньше с тобой не было меня, чтобы помочь. Каждый вдох отдается болью, будто бы в груди Эда разлом — и он только ширится, грозя разорвать его пополам. Быть честным. Сегодня он решил быть честным. Эдвард медленно выдыхает. — Именно так ты и сказал в прошлый раз.* * *
Это все вина Стида. Это он что-то с ним сделал. Проклял его. Но Черная Борода не из тех, кто сдается легко, для него это просто очередная проблема, которую надо решить. Раз убежать не выходит, значит, нужен другой план. Когда Иззи приносит новости, Эд приказывает позволить кораблю подойти. Он игнорирует угрюмый изгиб рта своего старпома, предупреждение в его голосе — капитан, — и наносит на лицо боевую раскраску. Тич размазывает черноту вокруг глаз, облачается в кожу, натягивает перчатки — теперь он во всеоружии. Если он и встретится со Стидом, чтоб его, Боннетом, то не выдаст, насколько этот человек сводит его с ума и что, может быть, он уже победил. Эд ждет на палубе с обнаженной шпагой. Раз уж Боннет так хочет воссоединения, он его получит. Руки начинают предательски трястись, как только он видит Стида — но Эд сжимает шпагу лишь крепче. Стид... Боже. Прекрасен. Прекрасен, как и в тот самый день, когда согласился бежать. Он изменился с тех пор, но в тоже время остался собой. Улыбка сползает с лица Стида, как только он замечает Эда. И это наполняет Черную Бороду мрачным удовлетворением: Стид наконец должен понять, что его ждет разочарование, понять, что это, блять, только его вина. Наверное, Боннет чувствует себя так же паскудно, как чувствовал себя Эд. И теперь почувствует еще хуже — уж Черная Борода постарается. Тич направляет на него шпагу. — Боннет. Я вызываю тебя на дуэль. Лицо Стида кривится, но затем он берет себя в руки и, обнажив свое оружие, вздергивает подбородок: — Я принимаю вызов. Они сходятся в поединке. Стид успел немного поднатореть, хотя до Черной Бороды ему по-прежнему далеко. Единственные звуки, которые слышит Эд — собственное дыхание и лязг стали. И голос Стида. — Мне очень-очень жаль, — понимаешь ли, мне помешали, — и, ай, как хорошо у тебя получается, — но у меня и в мыслях не было ранить тебя, — Эд... Черная Борода обезоруживает его и загоняет к мачте. Этот танец знаком им обоим — такое когда-то уже происходило. Тич скалится и шипит: — Последние слова, Боннет? Стид смотрит на него широко распахнутыми глазами — в них столько мольбы и грусти, сколько Эд в них в жизни не видел. Он сглатывает. — Мне жаль. Эда трясет. Он хочет заколоть Боннета, вспороть ему брюхо, как рыбе, хочет привязать его к якорю и выбросить за борт. И ему стоило бы поступить так, ведь он — Черная Борода, ужас морей, и перед ним — человек, который разбил его сердце. Ему стоило бы что-нибудь сделать, но Эд не может. Вместо этого он отбрасывает шпагу в сторону и просит Стида убраться с глаз долой. Стид возвращается. Они сходятся в поединке. Стид пытается говорить, но Эд не позволяет себе слушать. Иногда он играет со Стидом. Позволяет перехватить свой удар только затем, чтобы после ловко вывернуться из позиции. Позволяет Стиду атаковать, смотрит, как наполняется гордостью его взгляд, а после наносит ответный удар по запястью — Боннет роняет оружие и тут же сникает. И Эдварду невыносимо, когда Стид смотрит на него так. Эд не может ранить его, и на следующий день дуэль повторяется. А затем — снова. И снова. Эд отчаянно зол и потерян и чувствует, будто бы нить, которая связывала его с миром, неумолимо выскальзывает из рук. Как будто слухи о его безумии наконец стали правдой. И Эд все бы отдал, чтобы это остановить. Абсолютно все. — Эд, да послушай же ты! Я... Эдвард не хочет ничего слушать, не хочет биться со Стидом, не хочет повторять все это изо дня в день. А значит, пришло время чем-то пожертвовать. С криком он пронзает Стида точно в тот самый шрам, который остался после дуэли с Иззи. Эд не задел ничего важного, он знает, но все равно — он сделал это. Он ранил Стида. Изменил ход событий. Глаза Боннета расширяются — от потрясения или такого предательства, Эд не может понять. Команда вопит, Иззи подбадривает его, а Эду плевать. Шпага выскальзывает из тела с тошнотворным хлюпаньем, и Черная Борода выбрасывает Стида за борт треклятого корабля. Стид возвращается. Он сражаются, и порой Эд пронзает Стида, порой нет, и однажды (и это было весьма волнительно) позволяет Стиду пронзить себя. Но это не имеет никакого значения. Ничего не меняется. Он все также просыпается с головной болью, Иззи стучит в дверь, и Эд узнает, что Стид объявился на горизонте. Каждое утро Стид неизменно маячит на горизонте. Эдвард не может вспомнить ночь накануне этого сущего ада. Он знает, что был пьян. Он неизменно просыпается в старом халате Стида, так что ночью, скорее всего, плакал — алый баньян Эд надевал, только когда чувствовал себя глубоко несчастным. Эду немного боязно — может быть, он настолько отчаялся, что начал молиться. Настолько отчаялся, что вцепился в халат мертвой хваткой и пожелал того, о чем так страдало его сердце. Ему нужен был второй шанс. Еще одна попытка. Возможно, тогда он уговорил бы Стида остаться. Эд знает прекрасно — знает, что нужно быть осторожным с просьбами, обращенными к богу. Потому что она может ответить. Он прячется. Забирается в потайной гардероб и прислушивается к переполоху на палубе — команда Стида воссоединяется со старыми товарищами. Гардероб — одна из немногих комнат, которые Черная Борода не разорил. Ох, он не сдерживал себя, когда по-особому остро чувствовал себя уязвленным, — он все вымещал на вещах, но не мог заставить себя их выкинуть. Ни одна живая душа на корабле не знала об этом месте. Оно было его секретом. Дверь открывается. Стид стоит на пороге, одновременно нерешительный и прекрасный, и Эдвард не может отвести от него глаз — он слишком устал, чтобы пытаться. — Я искал тебя, — говорит Стид. И Тич не понимает, имеет ли он в виду только сегодня, или несколько месяцев, или каждый из дней, которые Эд проживал по бесконечному кругу. — Ну, ты нашел меня, — кивает он и не знает, что еще к этому добавить. Они сидят в тишине, и Эд задает вопрос, который не давал ему покоя долгое время. — Так куда ты запропал, приятель? Стид рассказывает ему. Эд слушает. И ему кажется, что впервые за последние месяцы что-то в его груди бьется снова. Но это ничего не меняет. На следующее утро он просыпается, чтобы повторить все сначала.* * *
Солнце катится к закату. Его история занимает слишком много времени. Значит, ему придется придумать, как ее сократить. Взгляд Стида полон печали. Но Эд рассказал ему обо всем не для того, чтобы заставить грустить. Он пожимает плечами. — Все не так плохо, я хотя бы знаю, чего ожидать. Стид качает головой. — Как долго это происходит? — Без понятия. Думаю, не меньше нескольких месяцев. На этот раз Стид не просто тянется к нему — сжимает его руку. Это прикосновение согревает Эдварда до самых костей. Ему нравится, как его ладонь покоится в ладони Стида, нравится, как это выглядит. Из них бы вышла хорошая пара. — И все это время ты был один? — на последнем слове голос Стида едва не надламывается. Эд не сводит с него глаз: — Нет. На самом деле, нет.* * *
Эд потерял счет тому, сколько раз вступал в бой со Стидом, сколько раз просыпался в тот же самый проклятый день. Что бы он ни делал, ничего не меняется. Убегать бесполезно, сражаться бесполезно, попытка выслушать Стида тоже оказалась тщетной. Эдвард Тич проклят. Одержим. И история Стида не облегчает его совесть — он был взят на прицел и чудом не был убит, а затем подделал собственную смерть, чтобы вернуться. Но все это не имеет значения. Потому что для Эда он по-прежнему далеко. Сегодня Эд слишком зол. Слишком расстроен. Слишком сломлен. Слишком — все. Он набрасывается на Стида, даже не дав ему толком подняться на палубу. — Освободи меня! — кричит он. — Сними это проклятие! Я сдаюсь! Черная Борода вкладывает в атаку все, что накопилось внутри — и гнев, и ярость, и отчаяние. Стид путается в движениях и запинается на каждом шагу, потому что не понимает — Эд единственный, кто знает, на что похож этот ад. Ад, из которого он не может выбраться, ад, в котором он застрял, сражаясь с блядским Стидом Боннетом, тоскуя по блядскому Стиду Боннету, любя и ненавидя блядского Стида Боннета. Взревев, он нападает снова. Стид в очередной раз спотыкается. Эд кричит, понимая, что промахнулся или — попал в цель. Шпага в его руках колет точнее, чем хочется. Он пронзил Стида насквозь, и теперь может только держать его, истекающего кровью, в руках. И смотреть, с ужасом замечая, как взгляд теряет ясность, и слушать, как Боннет шепчет: — Прости. — Я прощаю тебя. Это ложь, но Эд произносит ее, чтобы увидеть улыбку Стида. Команда нападает на него самого. И Тич этому только рад. Его собственная команда даже не пытается вступиться — в людях Стида столько отчаянного ожесточения, что даже великая и ужасная команда Черной Бороды не выстояла бы. Иззи наблюдает за всем, притаившись в тени. Эду на все насрать. Его запирают на гауптвахте, и он прижимается затылком к заплесневелому полу. Тич давно не чувствовал себя настолько опустошенным. Больше он ничего не может сделать. Только загадывать желания, верить, молиться. Может быть тот, кто сотворил это с ним, до сих пор его слышит. — Прошу, дай мне проснуться. Прошу, дай мне проснуться. Прошу, дай мне проснуться. Прошу, дай мне... Отзывается голос. — Боже, ты не только опустился на дно, но и зарываешь себя все глубже и глубже, да? Похоже на Люциуса, но Эд прикончил его несколько недель назад. Может быть, призрак его и проклял. Это было бы заслуженным наказанием. Как бы там ни было, Эдвард ему отвечает: — Я хочу вернуть все обратно. На это ответа нет. Он засыпает в темной сырой камере. И просыпается в собственной кровати. Головная боль грозит разорвать череп на части. Солнце слепит глаза. Эд подрывается с места. Иззи только заносит руку, чтобы постучать. — Разворачивай корабль, — приказывает Тич. — Мы пойдем навстречу. — Что? Он выбегает на палубу. Срывается на Фэнга и Айвана, чтобы быстрее готовили лодку. Черная Борода садится на весла. Грести приходится долго, мышцы от напряжения горят, но ему все равно. С корабля Эду спускают лестницу. Он дрожит, карабкаясь вверх, и видит — на палубе его ждет Стид. Живой и невредимый, окруженный мягким золотым сиянием дня. Он смотрит на Эдварда с выражением крайнего изумления и неуверенно, нетвердо шагает навстречу. — Эд? Они стоят рядом, и теперь Эд всхлипывает, сотрясаясь всем телом, не зная, может ли прикоснуться. Стид разрешает его сомнения и заключает в объятия. Всхлипы переходят в рыдания. И Эдвард не может заставить себя устыдиться — ему все равно. Стид жив. Все остальное неважно. — Ничего страшного, — говорит Стид, и Эд вдруг понимает, что все это время повторял: — Прости, прости, прости, — и никак не мог остановиться. Может, он и правда в аду, и без Стида ему точно не выбраться. И Эд не хочет выбираться без Стида. И если единственный способ удержать Стида — это оставаться в аду, то так тому и быть.* * *
Солнце всегда падает на Стида с правильной стороны. Окружает его сияющим ореолом. И Эд упивается этим зрелищем. — Тогда что мы будем делать? И Эдвард улыбается этому «мы». Стид — единственный, с кем такое было возможно: он выбрал сторону Эда даже после того, как тот рассказал, как убил его в какой-то другой версии их жизней. Воистину сумасшедший. Эд пожимает плечами. — Все, что захочешь. Стид смотрит на него: — Все, что я захочу? — Ага, слушай, я уже испробовал все, что приходило мне в голову, и я чертовски устал. Эд устал от головной боли и разочарования, устал бороться и пытаться. С него хватит. Он готов сделать все, что только нахрен возможно, чтобы выбраться, пережить эту бурю. Он решил, что сегодня позволит Стиду выбрать. Возможно, он позволит Стиду направлять каждый их день. Вид у Стида по-прежнему невеселый. Эд ему улыбается. — Я устал решать. Ты можешь выбрать, если хочешь. Боннет поджимает губы. — И что, если я хочу попытаться помочь тебе? Эд снова пожимает плечами. — Значит, мы можем попытаться. Для меня все едино. Стид в задумчивости смотрит куда-то за горизонт. Эдвард прислоняет голову к мачте и наблюдает за ним. Спустя некоторое время взгляд Стида оживает, его лицо озаряется догадкой — Боннет всегда чертовски выразителен, и от этого по венам Эда струится тепло. — Что ж, если это проклятие, то, может, у нас получится найти решение в сказках. Что-то вроде... — Стид заливается очаровательным румянцем. Эд усмехается: это не первый их разговор о сказках. — Продолжай, — говорит он. — На мозговом штурме все идеи хороши, разве ты не так обычно говоришь? Стид бросает на него взгляд из-под ресниц, воплощение застенчивости и невинности, как будто бы он, черт возьми, понятия не имеет, какое впечатление производит. Может быть, Боннет и в самом деле не знает, но Эда это всегда сводит с ума. — Возможно, проклятие можно снять Поцелуем Истинной Любви. Тич отвечает ему кривой улыбкой. — Это мы уже пробовали. Брови Стида взмывают вверх, и это заставляет Эда улыбнуться еще шире. — Честно говоря, мы перепробовали кучу всякого покрепче поцелуев. Румянец расползается уже не только по щекам, но и по груди Стида. И Эд знает, до какой границы краска может дойти и каково пробовать ее на вкус своим языком. Боннет прочищает горло. — И это... Э-э-э... Есть в планах сегодня? Эд отвечает усмешкой. — Если хочешь, приятель. Говорю же, я готов на все. До тех пор, пока частью этого будет Стид.* * *
Жизнь Эда не то чтобы становится хорошей, но хотя бы сносной. Он встречает Стида на палубе или порой гребет ему навстречу. Стид рассказывает ему свою историю снова, снова и снова, и Эд слушает. Слушает ее столько раз, что начинает наконец слышать суть. Он все еще не знает, как Стида простить, но думает, что мог бы оставить обиды в прошлом, будь у него такой шанс. После этого остаток дня он проводит вместе со Стидом. Они исследуют корабль. Опустошенные полки отзываются жуткой пустотой внутри Эда. Он желает, чтобы проклятие позволило ему управлять временем, а не держало заключенным в одном отрезке. Стид понимающе улыбается, и Эд ничего не может поделать с мыслью, что Боннет не должен испытывать к нему столько сочувствия. И он не знает, как теперь все исправить. Эдвард расспрашивает Стида о времени, которое они провели порознь — не только о нескольких днях с семьей, но и о приключениях в море. Видит, что Стид превращается во все более опытного моряка и достойного капитана. Теперь он знаком с подобающими названиями частей корабля и всей необходимой работой. Стид рассказывает, как вместе с остатками команды похитил корабль, используя больше наебательства, чем насилия, потому что это одна из его сильных сторон. Они провернули все за ночь: пробрались на корабль, оглушили часового и устроили самый настоящий разгул привидений. Корабль был полностью в их распоряжении еще до рассвета. Эд называет его гением, и улыбка, которую дарит Стид в ответ, стоит всех дней, проведенных в проклятии. Она почти компенсирует то, что у Эда не было возможности увидеть Боннета в деле. Иногда Стиду хочется побыть вместе с командой, и Эду не остается ничего другого, кроме как присоединиться. Он чувствует себя неловко и виновато, и, когда Стид отлучается на минутку, выдает самые хреновые извинения, которые только можно придумать. Команда в ответ молчит, и это, по правде говоря, хорошо. Кто-нибудь должен ненавидеть Черную Бороду, раз уж Боннет не собирается. Со временем Эд узнает корабль Стида так же хорошо, как собственный. На этом небольшом и тесном суденышке у Стида нет пространства, которое он мог бы заполнить собой, практически нет изящных вещей, да и безделушек — всего пара штук. Чувство вины готово было пожрать Эда насквозь. Он хочет знать, каково было свыкнуться с такой жизнью, и Стид только улыбается в ответ: — Думаю, теперь я один из команды, — и тон, которым он это говорит, выдает: ничего лучше он себе и представить не мог. Это занимает гораздо больше времени, чем было должно, много-много дней, но в конечном итоге Эдвард извиняется за то, что выбросил Стидово барахло. Или — его сокровища. Он засовывает поглубже свою грозную пиратскую гордость, смотрит Стиду прямо в глаза — и однажды у него даже выходит не расплакаться. Стид обнимает его после этой речи, и Эд снова чувствует, будто бы что-то шевельнулось в груди, будто бы его сердце снова бьется. Он как будто бы исцеляется. И поэтому, когда на утро все остается по-прежнему, Эд испытывает горькое разочарование. Он так глупо позволил себе надеяться. Думал, что наконец выберется отсюда. Думал, что если станет сраным хорошим парнем, то будет свободен. Но вместо этого он снова вынужден искать встречи со Стидом.* * *
Стид просит об экскурсии, и Эд предупреждает, что зрелище его ждет удручающее. Стид не видит в этом ничего страшного. Эдвард, проглотив свою гордость, показывает Боннету то, что осталось от прекрасной некогда «Мести». Стид не замолкает ни на минуту. Эд пережил этот день множество раз — но такой разговор со Стидом повторялся редко. И черт знает, что все это значит. Их путь заканчивается в капитанской каюте. Стид меряет ее шагами, Эд просто прислоняется к одной из пустых книжных полок. Он мог бы вечность вот так наблюдать за Стидом — и этого было бы достаточно. — Все это кажется довольно несправедливым, — Стид подает голос спустя некоторое время. — Как знать. Может быть, это вроде кары свыше за зло, которое я совершил. Эд умалчивает о том, что это не худшее наказание из возможных. Во всяком случае, теперь оно ему не кажется таковым. Боннет останавливается и разводит руками. Любопытно. — Ох, в таком случае, это точно ужасно несправедливо. И, ты же знаешь, если бы я мог как-то тебе помочь, я бы все сделал. Эд улыбается: — Я знаю. Стид, откашлявшись, снова вышагивает по каюте. — Хорошо. Но вот что я хочу сказать... Хм, понимаешь... Похоже, что ты знаешь обо мне намного больше, чем я о тебе, — Стид разворачивается и теперь движется в сторону Эда. — Ты прожил бесчисленное количество дней, которые я даже не помню. Ты сказал, что был не одинок, но мне жаль, что я не могу вспомнить каждый раз, когда был здесь с тобой. — Мне тоже, — признается Эдвард. Он никого не хотел бы обречь на подобный ад, но, если бы Стид помнил и понимал, что происходит, это сохранило бы им несколько часов еще в начале дня. — Но я не жалуюсь. Стид останавливается перед ним, сглатывает. Заметно волнуется. Эд разглядывает его: из-за чего вдруг Боннет как на иголках? — Ладно, но я уверен, что ты получил преимущество в том, что касается, м, любовных дел. Сладкая, как патока, улыбка медленно расползается по лицу Эда: так вот что не идет у Стида из головы. — Я могу рассказать тебе и об этом, как уже рассказал о других вещах. Щеки Стида алеют, когда он смотрит на Эда расширившимися глазами и шепчет: — Ты можешь мне показать.* * *
Эдвард не решается переступить эту грань, и Стид целует его первым. В тот день Эд впервые рассказывает ему, как раз за разом проживает один и тот же день и не может найти выход из этого замкнутого круга. Облегчение от того, что Стид, кажется, ему верит, так велико, что у Эда того и гляди подогнутся колени. Они осматривают потайной гардероб Стида, и Боннет останавливается рядом с брошенной на пол ночной сорочкой. Он переводит взгляд на Эда и хмурится: — Выходит, мы много говорили об этом? В твоем проклятии. Эд кивает. — Достаточно. Стид сглатывает. — И я говорил, что люблю тебя? Эти слова бьют Эда под дых. — Не стоит говорить того, в чем ты не уверен, лишь из желания разрушить проклятие. Стид в пару шагов пересекает комнатку и хватает Эда за запястье, будто бы тот может сбежать. И Тич, может быть, и в самом деле бы сбежал, если бы был способен пошевелиться. — Но я уверен. Я поэтому и оставил Мэри — не только потому что, что она была счастливее без меня, а я без нее, но и потому что я счастлив с тобой. Потому что я люблю тебя, — Стид ладонью касается его щеки, и Эд задерживает дыхание. — Я жалею, что ушел, не сказав ни слова, но не жалею о своих чувствах к тебе. Я не променял бы их ни на что. — Не знаю, есть ли во мне хоть капля любви, — шепчет Эдвард. Это правдиво лишь наполовину. Он боится, что не знает, каково это — любить по-настоящему, но рядом со Стидом, черт бы его побрал, Боннетом ощущает себя на седьмом небе от счастья. Стид улыбается. — Все в порядке. Моей любви хватит на нас обоих, если позволишь. Эд жмурится изо всех сил, сдерживая слезы. Стид прочищает горло. — Знаешь, однажды я читал сказку о проклятии. — И? Эд открывает глаза. На губах Стида играет лукавая улыбка. — Проклятие было разрушено Поцелуем Истинной Любви. Эд сглатывает. — Такого мы еще не пробовали. — Могу я? — спрашивает Стид. Эд может только кивнуть. Стид целует его — и прикосновения его губ осторожны и нежны, как крылья мотылька, легки, как и в их первый раз. Эта мягкость разрывает сердце Эда на части. Стид, отстранившись, смотрит на него и проводит языком по губам. — Как думаешь, сработало? — Не узнаем до следующего утра, — шепчет Эдвард. Стид кивает и отступает на шаг. Эд притягивает его обратно за талию. С трудом сглатывает, игнорируя жар, приливший к щекам. — Возможно, нам стоит... попробовать еще раз. Чтобы наверняка. Если хочешь. Стид расплывается в сияющей улыбке. После одного поцелуя Эду отчаянно хочется еще. Теперь он знает, что пересекающий палубу, окруженным золотым солнечным ореолом Стид тоже хочет его поцеловать, и это заставляет руки Эда дрожать. Он старается воссоздать события того самого дня, но никак не может выйти на тот же сценарий снова. Всего пять дней — и Эд не выдерживает, встречает Стида вопросом: «Можно тебя поцеловать?». Он просто хочет сделать это, но Стид не понимает его порыва. Похоже, придется постараться и побыть джентльменом. Боннет, раскрыв рот, обводит взглядом наблюдающую за ними команду. — Прямо здесь? Эд кивает сочувственно. — Да. Откуда Стиду знать, что на следующий день команда ни о чем не вспомнит. А если и вспомнит, Эду плевать. Он бы все равно поцеловал Стида — хоть на глазах команды, хоть британского флота, хоть господа бога. Стид соглашается, зардевшись. Эд хочет быть нежным, но он сдерживал себя слишком долго. Он рывком притягивает к себе Стида за рубаху, и приникает к его обветренным губам. Борода Стида царапается и колется, как его собственная. Боннет издает удивленный писк, прежде чем расслабиться и ответить на поцелуй. И Эд готов поклясться, что в эту минуту мог бы взлететь. Иззи матерится в голос, но Эд не обращает на него никакого внимания, лишь стискивает объятия крепче и стонет, когда именно Боннет углубляет их поцелуй. Эд показывает свой тайник с мармеладом в пороховом трюме, когда Стид первым проявляет инициативу. Эд замирает на полуслове, в пол-оборота к бочонку, когда Боннет хватает его за руку и почти прижимается своими губами к его. И отстраняется. — Прости, не знаю, что на меня нашло. Стид удивляет его уже не впервые — и всякий раз в моменты, подобные этому. Когда они наедине и Эд старается отыскать на корабле осколки прошлого, которые не вышвырнул в море. — Все в порядке, — он не размыкает объятий. — Мне понравилось. — Тогда можно мне еще раз? Стид целует его. Сначала нежно и сладко. А потом... Эд прижимает Стида к стене, целуя влажно, отчаянно, лихорадочно, — и не знает, кто из них первый начал. Они сплетаются языками, и горячие ладони Стида проскальзывают под одежду. Эд смещается вбок, чтобы оседлать бедро Стида, и своим вжимается в его пах. Стид стонет так громко, что его, наверное, слышит весь корабль, но это последнее, что Эда заботит. Ему совсем не до того, когда он льнет к Стиду всем телом и чувствует, как Боннет трепещет от макушки до пят. Желудок делает сальто, как будто Эд летит — или падает. И он в самом деле падает. Дверь в один из потайных, незамеченных раньше коридоров распахивается — и вместе они валятся внутрь. Все еще крепко обнявшись, они переглядываются и взрываются смехом. И Эд не может вспомнить, когда в последний раз так смеялся. Спустя некоторое время они наконец замечают, что не одни. — Люциус? — О, слава богу, больше никаких секретов. Я уж думал, что стану настоящим призраком, если не выберусь на солнце хоть ненадолго. Они дарят друг другу поцелуи без счета в каждом уголке «Мести» и угнанного Стидом корабля. Обмениваются прикосновениями губ — мягкими, как золотистый солнечный свет, сочащийся сквозь пыльные окна, и, скрывшись от взглядов команды, целуются бесстыдно и долго. Они ласкают друг друга у дверей капитанской каюты — Эду врезаются в память те несколько раз, когда Стид едва не заставил его кончить прямо в штаны. Эд испытывал страстное желание и прежде, но никогда — такое. Казалось, оно было неутолимым, как бы много Эд ни получил. К счастью, теперь у Эдварда есть все время этого мира.* * *
Эд позволяет Стиду перехватить инициативу — когда ладони Боннета ложатся ему на плечи и припечатывают к стене. Он ждет, когда Стид закончит возиться с черным платком на его шее — тем самым, который Тич с его позволения присвоил себе несколько месяцев назад. Той ночью, когда они вместе наблюдали за луной с палубы и Стид, окинув Эда взглядом и смутившись, сказал, что ему идут его вещи. Эду приходится собрать всю волю в кулак, чтобы прямо здесь не рухнуть перед ним на колени. Смех Стида возвращает его в реальность. — У меня был целый план, представляешь? — План? Боннет кивает. — Да, чтобы должным образом ухаживать за тобой. Брови Эда от удивления взмывают вверх. Такое он слышит впервые. — Ухаживать за мной? — Хм-м-м, свечи и цветы, знаешь ли, — Стид краснеет. — Романтика. Эд тоже заливается румянцем, но надеется, что в полумраке этого не заметно. — Где ты собирался достать цветы? Стид наконец поднимает взгляд на него. — Я думал разбить небольшой садик на корабле. Эд расплывается в улыбке. — Цветам я был бы рад. Он был бы рад всему, что Стид захотел бы для него сделать. Стид сглатывает. — Можно тебя поцеловать? Эд кивает. Стид всегда целует его так нежно, как будто не уверен, что имеет право взять больше. Он не заходит дальше легких, как перышко, и мимолетных прикосновений. — И это ты называешь поцелуем? — шепчет Эд ему в губы. Стид тихо смеется и захватывает его нижнюю губу. Прижимается увереннее. Толкается языком в его губы, и Эд с готовностью впускает его. Как только их языки находят друг друга, Эд, притиснутый к стене, стонет и плавится. Стид сминает в пальцах его футболку; снова и снова ловит его губы своими — приоткрытыми, влажными и неизменно нежными. Поцелуи становятся длинными и, как только Стид выясняет, что ему нравится, тянутся все дольше и дольше. И сердце Эда бьется где-то у самого горла. Это повторяется не всякий раз, но когда повторяется — Стид ведет себя именно так. Изучает Эда, будто бы он загадка, достойная самого пристального внимания. Это заставляет Эда чувствовать себя хрупким. Стид, осмелев, придвигается ближе и ближе — пока их бедра не прижмутся друг к другу. Из его горла рвется очаровательный всхлип, и он, уже возбужденный, толкается навстречу Эду. Жар свивается внизу живота. Влажнее, откровеннее — Стид целует его так, будто пытается поглотить, сжимает в объятиях крепко, до синяков. Когда они отстраняются, чтобы перевести дыхание, Стид фыркает: — Я думал, ты мне покажешь. Эд смеется, собирая губами румянец, разлившийся по лицу Стида, прокладывает себе путь вдоль подбородка, останавливается, чтобы прошептать на ухо: — Так чем ты хочешь заняться? Он наслаждается тем, как пробирает Стида от этих слов. — Тем, что тебе нравится больше всего. Эд улыбается. — Мне нравится все, приятель. Стид толкает его, нахмурив брови — при этом сердитым он не выглядит совсем. Только лишь очаровательнее прежнего. — Брось, я уверен, есть что-то, чего тебе хотелось бы больше всего. Чего ему хочется больше всего? Быть честным. Сегодня день, когда он решил быть честным. Он смеряет Стида взглядом, давая понять, что совершенно серьезен: — Я бы хотел, чтобы ты меня трахнул. Этого мы еще не делали. Но только, если ты хочешь... В следующем поцелуе в ход идут зубы.* * *
Вместе они стоят на носу корабля, наблюдая за закатом в двадцатый, а, может, и в сотый раз — Эд уже давно сбился со счета. Дни размываются, когда текут по одному и тому же сценарию. Эд пытается встряхнуть привычный ход вещей, и небольшие различия помогают ему не свихнуться. Время от времени он плывет Стиду навстречу. А если дожидается на палубе, то делает это в разных местах. Их разговор всегда начинается одинаково: Эд наскоро объясняет, что застрял в петле. Стид всегда ему верит. Основная часть дня тоже имеет свои отличия: каждый раз, когда Стид спрашивает, чего хотелось бы Эду, он придумывает новый ответ. И это — этакое чистилище — не так уж плохо. Стид разглядывает Эда, пока солнце продолжает тонуть в океане. — Как ты думаешь, я что-нибудь помню? Эдвард не понимает: — Думаю, ты бы заметил бы, если бы помнил. — Само собой, я ничего не помню на сознательном уровне, но мне кажется, я мог бы помнить на каком-то ином. Может быть, на уровне чувств. Стид улыбается, и Эд отвечает тем же, хотя и не уверен, что понял, к чему клонит Боннет. Он наблюдает за Стидом — тот, теребя перстни на пальцах, опускает взгляд к поручню. Заметно волнуется. — Что... хм... что ты делаешь по ночам? Тич пожимает плечами. — Просто ложусь спать и жду, когда все начнется снова. Я пробовал не спать. Хреновое решение. Он пытался проделать это несколько раз. И с каждым разом чувствовал себя все хуже и хуже. — А, — Боннет продолжает перебирать перстни. — В одиночестве? — Да. Пульс Эда ускоряет свой бег, и взгляд, который поднимает на него Стид, выбивает весь воздух из легких. — Можно с тобой? — Конечно. Дело в том, что Стид прекрасен каждый чертов раз. Это раздражало бы, когда бы не нравилось Эду до умопомрачения. Стид был прекрасен, когда облачался в изысканную одежду и носил непрактичные для пиратского корабля туфли; когда узнавал новое о пиратстве — и изумление отражалось на его лице. Стид был прекрасен, когда Эд стянул повязку с его глаз перед расстрелом и когда команда вступилась за него, признавая пиратом, — такой лучезарной улыбки Эд на его лице до того не видел. Стид был прекрасен в жуткой бежевой форме — он буквально светился, когда Эд поцеловал его на пляже. Теперь Стид лежит обнаженным в его постели, раскрасневшийся, с расширившимися зрачками — пожалуй, любимое зрелище Эда. Определенно достойное первых позиций в списке. Контраст между его кожей и кожей Стида настоящее откровение. Эд ведет рукой вдоль крепких мышц его бедер, мягкости живота и светлой россыпи волос на груди. Стид излучает чертово тепло, и Эдварду хочется в нем раствориться. Ладонь замирает напротив сердца. Стид хватает ртом воздух, будто бы только что переплыл океан, и прерывает Эда прежде, чем тот успеет ляпнуть что-нибудь излишне сентиментальное. — Эдвард, я, кажется, умру, если ты не прикоснешься ко мне. Губы Эда растягиваются в улыбке. Любит же драму, ублюдок. — Я уже касаюсь тебя, — он отвечает Стиду усмешкой. — Эд, — на сей раз это похоже на рык, низкий и затаивший опасность, и кровь Эда бежит быстрее по венам. Он не заставляет Стида умолять, хотя подразнить его было бы занятно. Сейчас Эд для такого слишком взволнован. Вместо этого он позволяет себе упасть сверху, крепко прижаться телом к телу Стида. Это уже слишком. Эдвард едва может дышать. Кожа у Стида такая горячая, и Эд сам разгорячен и сходит с ума от желания рядом с ним. Стид на пробу двигает бедрами, его член трется о член Эда, и удовольствие накатывает как волна, заставляет содрогнуться от макушки до кончиков пальцев. Стид стонет громко и низко — звук отражается эхом и заставляет кровь Эда кипеть. Голова кружится, а тело отвечает прежде, чем он это осознает. В каюте становится душно, воздух от их дыхания будто густеет, кожа становится скользкой от пота. Стид обхватывает ногой его талию, и это движение вышибает из Эда весь дух. Их движения становятся хаотичными. — Я долго не продержусь, — признается Эд. Хотя он и хотел бы протянуть дольше — хотел бы и дальше прижиматься к Стиду, чувствовать солоноватый привкус его кожи, слушать восхитительные звуки, что срываются с его губ. Стид притягивает его к себе за шею, целует — ловит его губы своими нежно, почти что невинно, и это вступает в странный контраст с тем, как они сталкивают свои тела, с жаром, который переполняет Эда, с тем, как мир кругом плывет, точно в тумане. Эд чувствует, как губы Стида растягиваются в улыбке: — Нам стоит сделать это снова. Что-то внутри Эда ноет и тянет от этих слов. Он просовывает руку между ними, и теперь его самого бьет крупная дрожь. На ощупь член Стида до безумия совершенен, горячий и скользкий, лучше, чем Эдвард мог представить в мечтах. Эд прячет лицо в изгиб между плечом и шеей, чтобы было куда вцепиться зубами. Со Стидом невозможно сдержаться. Невозможно сдержаться, когда он издает такие звуки, и его руки блуждают по коже, будто не могут решить, где остановиться. Пальцы задерживаются в волосах, оттягивают голову Эда, чтобы Стид мог снова его поцеловать — растеряв всю свою нежность, напористо и безо всякого изящества запустив язык ему в рот. Ничего горячее с Эдом в жизни не случалось. — Эд, — шепчет Стид. Эд отвечает: — Стид. И когда Боннет выгибается под ним, его лицо приобретает то выражение, где удовольствие неотличимо от боли. Эд никого прекраснее не встречал. Возможность видеть Стида таким и знать, что это он, Эд, довел его до предела, отправляет и самого Эда за грань. Они оба потные, липкие, но Эд и пальцем не пошевелил бы, чтобы привести себя в порядок. Стид продолжает покрывать его россыпью поцелуев, точно не может остановиться, точно не знает как. Прикосновения губ пересекают щеку. Касаются век. Кончика носа. Никто и никогда не целовал Эдварда так. Эд не чувствовал себя настолько уставшим уже целую вечность. И теперь он не хочет засыпать, не хочет, чтобы этот день кончился. Стид оставляет на его губах еще один поцелуй, прежде чем отстраниться и посмотреть так, будто знает, о чем Эдвард думает. Он наблюдает за ним немного, прежде чем сказать: — Завтра мы должны заняться этим раньше. Чтобы, ну, знаешь... — Боннет снова смущается. — Успеть сделать больше. Надежда разрастается опасно и встает комом в горле Эда. Он его сглатывает и приподнимает бровь. — Хочешь, чтобы я сделал тебе предложение на палубе? Стид улыбается: — Я почти уверен, что не скажу «нет». Эд улыбается широко, прежде чем успеет себя остановить. Счастье. Он очень близок к тому, чтобы почувствовать счастье. Эд едва не просит Стида остаться, но вовремя прикусывает язык. Стид ничего не может с этим поделать. Но даже если бы ему было под силу что-то изменить, он все равно мог бы отказаться. Эд не хотел так рисковать. С такими вопросами лучше было держать язык за зубами. Вместо этого он придвигается ближе к Стиду, и тот принимает Эда в свои объятия. Эд прикладывает ухо к его груди — там, где бьется сердце, и вслушивается в то, как оно замедляет свой бег, в то, как дыхание Стида становится размереннее и глубже, пока в груди не начинает рокотать, когда Стид всхрапывает. Эд держит глаза открытыми, пока их не начинает жечь и сон не смаривает его против воли. Впервые за долгое время Эд просыпается разочарованным.* * *
Стид смотрит на него изучающе, взглядом скользит по обнаженной коже, пальцами следит за чернильным следом татуировок. Стид смотрит на него так, будто бы он достоин того, чтобы на него так смотрели. — Ты так красив, — шепчет Стид. Эд не уверен, собирался ли Боннет говорить это вслух или эти слова вырвались случайно. Он чувствует, как щеки горят. — Да нет, это ты красив. И это правда. Заходящее солнце просачивается в каюту сквозь окна. День катится к своему завершению. Время всегда летит слишком быстро. Медово-золотистые кудри Стида взъерошены — он поспешно стягивал с себя одежду, прерываясь на то, чтобы втянуть Эда в грязные поцелуи и смех, когда они, переполненные блаженством, отрывались друг от друга. Эд ничего не мог с собой поделать — смеялся в унисон Стиду. Существование в петле перестало казаться Эду пыткой уже очень давно. Он наблюдает за Стидом. Тот сглатывает. — Скажи мне, что делать. И Эд рассказывает. Стид достает масло, растирает его в руках, и дыхание Эда торопливо сбивается в предвкушении. Они уже давно ходили вокруг да около, но так далеко еще не заходили. Стид бросает на него еще один взгляд широко распахнутых глаз. — Скажи мне, если что-то будет не так. — Это не будет проблемой. Стид хмурится. — Эд... — Стид. Боннет все еще смотрит насуплено, и Эд отвечает ему, слегка улыбнувшись. — Я скажу, но все будет хорошо. Поверь мне. Это же ты. Он говорит правду — со Стидом ему всегда хорошо, чем бы они ни занимались. Эти слова стирают всякую нерешительность с лица Стида. Он уверенно следует инструкциям, и в этом есть что-то донельзя интимное, будто бы отражение их прежних уроков. Стид слушает и экспериментирует и в два счета заставляет Эда нетерпеливо насаживаться на пальцы — он находит чувствительную точку, от прикосновения к которой звезды пляшут перед глазами, а по венам — бежит электрический ток. Стид выглядит слишком самодовольным, но Эд не обращает на это внимания — ему чертовски хорошо. — Я готов. — Уверен? Он садится и Стиду приходится за ним повторить. Эд седлает его бедра. — Уверен. А ты? Стид смотрит на него с обожанием. У него расширенные зрачки и раскрасневшиеся щеки. Он опускает ладони на ягодицы Эда и сжимает. — Да. Эдвард медленно опускает бедра. Стид давится звуком, отдаленно похожим на «Эд», невольно дергает бедрами. У Эда перехватывает дыхание. Он заставляет себя говорить: — Я знаю, — шепчет Тич. И он правда знает. Ощущения такие, что... Боже. — Просто... Дай мне минутку. Он уже и забыл, каково это — быть с кем-то близким настолько. Для Эда все уже чересчур, он томится желанием и возбуждением, а еще он так близок и не хочет, чтобы это заканчивалось. Стид бормочет: — Эд, ты так прекрасен. Идеален. Удивителен. От этих слов Эд заливается краской от макушки до пят, всхлипывает, прежде, чем сумеет взять себя в руки. Стид покрывает поцелуями каждый кусочек его кожи, до которого только может дотянуться. — Мне так хорошо. Эд, с тобой так хорошо. Эд приподнимает бедра, и Стид издает звук, будто его выпотрошили. — Эд, мне нужно... Он обхватывает шею Стида, смотрит ему в глаза и рычит: — Двигайся. Стид повинуется. Подкидывает бедра вверх, и Эду кажется, что это может полностью его уничтожить. Он стискивает зубы, потому что ему больно, но это приятная боль, и старается поймать тот же ритм. Он сосредотачивает внимание на том, как пальцы Стида впиваются в его кожу, надеется, что после останутся синяки — чтобы после Эд мог к ним прикоснуться и вспомнить. Запоздало Эдвард понимает, что следующим утром исчезнут все следы прошедшего дня. Он двигается быстрее. Это непременно аукнется ему болью в колене — но и она испарится тоже. Стид постанывает на высоких нотах, и эти звуки Эда пьянят, пробирают насквозь. В голове у него туман, сердце несется в бешеной скачке, а Боннет между тем умудряется говорить: — Ты так хорош, так прекрасен, идеален для меня. Его слова пускают разряд вдоль позвоночника Эда. Из его горла рвутся звуки, которых он устыдился бы с кем угодно, но не со Стидом. Эд так близок. Но прежде чем он успевает себе помочь, ладонь Стида обхватывает его член. Эду кажется, будто он вот-вот распрощается с жизнью. — Это... Блять... Эд... Но Эд его уже не слышит. Оргазм ослепляет белой вспышкой, и голос Стида, повторяющего его имя, эхом отдается в ушах. Он чувствует легкость, головокружение и ноющую боль в мышцах. Стид застыл на месте — все еще крепко держит его за талию, все еще возбужденный внутри него. Эд подается вперед, впивается в губы Стида, начиная двигать бедрами снова, проглатывает его стон. — Давай, Стид, — выдыхает он в поцелуе. — Трахни меня. Удовлетворение свивается горячей спиралью внутри, когда глаза Стида расширяются сильнее возможного. В одно мгновение Боннет опрокидывает его на спину, наклоняется и шепчет: — Ты уверен? Эд кивает. Стид старательно толкается бедрами. Эду приходится вновь стиснуть зубы — слишком хорошо, отголоски пережитого удовольствия вспышками отзываются в теле. Чертов словесный поток Боннета не остановить — теперь он повторяет имя Эда снова, снова и снова, и если бы Тич был моложе, одно только то, что Стид кончает с его именем на устах, заставило бы кончить его самого еще раз. Уже поздно, и Эд устал, но он не хочет засыпать. Он хотел бы, чтобы вечер никогда не заканчивался. Но это неизбежно. Он обвивается вокруг Стида руками и ногами, обнимает, может быть, слишком крепко, потому что не хочет его отпускать. — Эд, — шепчет Стид. Эдвард хмыкает в ответ. — Ты твердишь, что все не так уж плохо. Почему? Быть честным. Сегодня он решил быть честным. — Понимаешь... каждый день я встречаюсь с тобой. Стид переворачивается и смотрит так, что Эд не знает, как понимать этот взгляд. — И ты готов провести так целую вечность? Эд порывается сказать «нет», потому что любой другой ответ будет звучать как речь безумца. Но он не намерен лгать Стиду — ни сегодня, ни, хочется верить, когда-либо еще. И правда в том, что если это единственная реальность, в которой он может провести каждый день со Стидом, он, черт возьми, ее принимает. — Не похоже, что у меня есть выбор. — Но если бы выбор был? — Но его нет. Стид сводит брови. — Ты не боишься застрять здесь навсегда, — он читает Эда точно открытую книгу, озвучивает то, о чем Эд даже думать себе запрещал. — Но чего-то же ты боишься? Это вопрос, на который Эдвард не может ответить. Потому что он в самом деле боится. Боится с тех самых пор, как получил весть, что Стид объявился на горизонте — Боннет уже покинул его однажды и с легкостью может сделать это снова. Точнее, мог бы, когда бы не застрял в петле, где у них обоих не было выбора. Что, если за ее пределами Стид не захочет быть с ним? Или вдруг со Стидом что-то случится — и тогда Эд потеряет его по-настоящему? Постоянство проклятия приносило извращенный покой. Эд вдруг понимает, что кое о чем не просил Стида ни разу — все эти дни страх заставлял его держать язык за зубами. Надежда — опасное чувство. И свой вопрос Эдвард решается задать лишь шепотом: — Ты останешься? Если Стид и сбит с толку сменой темы, то не подает виду — он дарит Эду улыбку, ослепительную и очаровательную. — Я бы этого очень хотел. Стид крепко его обнимает. Эд устраивает голову на его плече и, прислушиваясь к тому, как Боннет засыпает, даже позволяет себе поверить. Если бы у Стида был выбор, он захотел бы остаться. Может быть, одного этого знания будет достаточно, чтобы его утешить.* * *
Голова болит, а прореха в занавеске пропускает солнечный свет — он бьет в глаза точно так же, как и всегда. Эду хочется завопить. У него не осталось идей. Не осталось ни единой возможности. Не осталось надежды. Он проклят. Хотя... Эду еще ни разу не было так жарко; тело немного ноет, а боль в колене так и вовсе грозит свести с ума. К его спине прижимается другой человек, теплый, как печка. В его объятиях слишком жарко, оба успели взмокнуть, но это беспокоит Эда в последнюю очередь. Он переворачивается и видит спящего Стида — похрапывающего, пускающего слюни на подушку из широко раскрытого рта и по-прежнему прекрасного. Сердце разгоняет кровь по венам с такой скоростью, что Эдвард едва не теряет сознание. Он сжимает плечо Стида — надежное, крепкое, как и все, до чего Эд может дотянуться. — Стид? — Тич осторожно его встряхивает. Боннет моргает сонно и медленно. Узнает Эда и улыбается той самой треклятой ослепительной улыбкой. Эд чувствует, как жжет глаза от подступивших слез. — Ты правда здесь? У Стида глаза тоже на мокром месте, когда он подается вперед и прижимается губами к щеке Эда — поцелуй нежный, как шелк. Прикосновение едва уловимое, но реальное. — Да. Ты, кажется, справился. Эд притягивает Стида к себе, зарывается носом в его волосы. Обнимает слишком крепко, но никак не может его отпустить, не собирается отпускать ни за что. Теперь у него снова есть время. Эд знает, что впереди их ждет полный забот день, ему еще нужно принести извинения, которые он репетировал целую вечность, и рассказать Стиду обо всем, что натворил, пока они были порознь, а еще — проложить курс к берегу, чтобы пополнить запасы. Но все это подождет. Эд продолжает обнимать Стида и шепчет: — Ты остался. Боннет, рассмеявшись сквозь слезы, фыркает: — Конечно, ведь ты попросил меня об этом.