The Heavens are Crying

      Безлюдный пляж, времяпрепровождение на котором позволяет насладиться умиротворением моря, теряет привычную ему тишину с тех пор, как на него приходит компания из пятерых парней. Чуть прохладный ветер лижет кожу, позволяя отдаться приятным ощущениям, которые в совокупности с треском разведённого ими небольшого костра селят в душе то прекрасное чувство счастья. Оно не такое, от которого кричать хочется, скорее, оглядывать родные лица и едва заметно улыбаться собственным мыслям.       В составе четырех человек ребята ударяются бутылками пива, закрепляя ранее произнесенный тост. И не успевают они отпить алкоголь, как несдержанный смех разносится очередной звуковой волной, стоит только появиться пятому члену их компании. Он недовольно оглядывает всех ребят, усаживаясь возле одного из них, и молча требует объяснений столь подлому поступку. Несложно догадаться, что таким образом он ничего не добивается, кроме очередной волны смеха, последовавшей после усердных попыток сдержаться.       — В следующий раз сами идите за своей гитарой, — заключает все-таки Хосок, без которого так называемые друзья посмели начать выпивать.       Он все в той же манере передает гитару — классическую, к слову, что довольно непривычно для них — в руки Чонгука, который отвечает этим вечером за музыкальное сопровождение. Благодарный кивок под извиняющуюся улыбку, после которой младший отставляет бутылку пива и принимает инструмент, сразу же располагая его на колене. Пара движений на пробу по струнам, чтобы привлечь внимание разболтавшихся друзей, которые никак не могут успокоиться после ситуации с Хосоком. Но прежде чем начать игру, парень поправляет объемную черную джинсовку, чтобы та не сковывала движения из-за неудобного расположения, в то же время цепляя взглядом Тэхена, который бесшумно подсаживается ближе к нему, вызывая на лице Чона этим легкую улыбку. «Goosebumps run down my skin when you whisper my name», — наконец-то разносится между ними всеми непривычно нежный вокал Чонгука.       Несмотря на то, что их группа исполняет рок-музыку, все ребята искренне наслаждаются спокойной игрой на гитаре и приятным пением их друга, но даже всеобщее расслабление под песню не останавливает того же Чимина от ехидной улыбки, которую он посылает рядом сидящему Юнги. И все причину этому прекрасно понимают, потому что наблюдает за ней прямо сейчас: Чонгук с чувством пропевает каждой слово, наполняя строчки самой чистой искренностью, потому что взгляд его устремлен на Тэхена. И несложно догадаться, что поет он эти секунды лишь для одного человека, от любви к которому внутри все приятно трепещет. Возможно, с его стороны это немного эгоистично по отношению к остальным ребятам, возможно, это даже не к месту, ведь они собрались на дружеские посиделки впятером, а не на свидание, где только он и Тэхен, но… к черту все эти «но». «And heaven will forgive me any sin», — нарушая расслабляющее течение песни до этого, Чонгук уходит в более чувственное пение.       На его лице проявляется напряжение, когда он растягивает каждое слово в трогающих манерах, словно поет сейчас не перед друзьями, а небесному спутнику над головой, чье присутствие как предоставленное самим собой разрешение излить душу, где столько всего скопилось, откуда так много хочется выплеснуть. Прикрытые в расслаблении глаза совершенно не вяжутся с выражением лица, но Чонгуку так привычнее, так музыка лучше чувствуется. Ты словно пропускаешь ее через себя, позволяешь оплетать невидимыми лентами всего себя, лишь бы та наполнила до краев, лишь бы стала частью себя. В такие моменты всегда понимаешь, что все это не просто бряканье на гитаре под пение, концерты это не просто развлечение или работа, все это — исключительно его жизнь. Он этим живет, так без всего этого и не сможет.       Он вдруг ощущает на своем плече прикосновение и вздрагивает от неожиданности, едва не сбившись с игры. Невольная усмешка срывается с губ, ведь забавно так: настолько ушел в себя, в свои мысли, что даже не почувствовал, как Тэхен сел рядом, как взглядом прожигал по своим личным причинам и не сдержался в итоге, привлек к себе внимание, вновь приковал так, словно для Чонгука ничего вокруг более нет, кроме них двоих и песни. «Why are we so much the same?», — уходя в шепот под конец, заканчивает он песню, но где-то в голове точно слышит ее продолжение, только ему известное, пока глаза в глаза с Тэхеном чем-то личным делится.       Ким протягивает Гуку его бутылку, которую тот убрал перед игрой, а сам подсаживается позади него, позволяя откинуться спиной на свою грудь, пока сам приобнимает за плечо и утыкается носом куда-то в чужой висок под растянутое «Ну опять началось» со стороны других парней.       — Не знай я вас лично, в жизни не поверил что вы, два любителя телячьих нежностей, способны так на концертах отжигать, — уже слегка захмелевший Юнги в шутку предъявляет им, показательно указывая почти выпитой бутылкой в их стороны.       — Я лично до сих пор не верю, что вот эти их взгляды и тисканья, — не шутка, — тут же поддерживает Хосок в довольно эмоциональной манере, будучи единственным кому новость об этих отношениях далась особенно тяжело.       — Ну, Хо, стоит вспомнить, как ты шарахался их первое время и чуть ли не из группы не ушел, когда узнал обо всем, чтобы с уверенностью сказать, что твое неверие — это лучшее, на что мы можем рассчитывать сейчас, — под легкий смех повествует Чимин, улавливая кивки от остальных парней.       На мгновение воцаряется тишина между ними всеми: никакой неловкости или чего-то подобного, просто каждый задумался о чем-то своем после воспоминаний о не самом приятном этапе жизни для них как друзей, так и участников группы. Хосок бросает осторожный взгляд на Тэхена с Чонгуком, ведь по-прежнему чувствует нотки вины перед ними, хоть вот они в очередной раз с улыбками отвечают ему, без слов уверяя, что все в порядке и произошедшее в прошлом. Не сказать, что врут, но вряд ли все те грязные и жесткие слова, сказанные в адрес друг друга, навсегда когда-нибудь забудутся, как и все то время, когда жизнь их группы висела на волоске, ведь о поиске другого барабанщика никто даже задумываться не хотел. И каждый из них благодарен, что все пришло к тому, что они имеют сейчас, ведь вряд ли мог быть наиболее хороший исход в такой ситуации. Хосок не изменил своих взглядов, но смог принять друзей, осознать неправильность своих суждений по отношению к ним и прийти к примирению за очередными разговорами между ними тремя.       Тэхен на мгновение отвлекается от присутствия остальных и с мягкой улыбкой наблюдает за Чонгуком, чьи глаза понемногу начинали закрываться. Алкоголь и усталость после репетиций дает о себе знать. Осторожное прикосновение к виску младшего щекой выдергивает его из дремы и заставляет вздрогнуть.       — Спать хочешь? — тихонько шепчет Ким, чтобы не привлекать внимания остальных. — Так устал, пока пел? — уже с небольшой издевкой.       — Было для кого стараться., — в подтверждение кивает, удобнее устраиваясь на чужой груди и поправляя бомпер Тэхена, чтобы тот не мешался под спиной.       — Мне понравилось, — вот так вот просто признается он, наконец-то целуя в висок, приятно щекоча кожу дыханием. — Ты в курсе, что твой голос точно не с нашей планеты? — и как-то серьезно звучат его слова, словно тот и не шутит вовсе.       Чону это не льстит совершенно, скорее, просто по-человечески приятно слышать подобное от столь важного для него человека. Без капли лжи он назовет Тэхена вторым своим смыслом жизни, хоть и признает, что вот так глупо утопать в другом человеке, видеть в нем целый мир, когда тот так глубоко смотрит своими красивыми глазами, — как-то по-детски и в какой-то мере опасно. В отличие от музыки люди не вечны, столько всего может разъединить с ними, они переменчивы и не всегда столь искренни как-то та же мелодия, льющаяся изнутри во время пения. С ними элементарно сложнее от незнания того, что там, под черепной коробкой. И к своему же удивление, несмотря на свои принципы и мнение на этот счет, Гук влюбился сильно, чертовски сильно, с головой ушел в это море с красивой улыбкой, которая расцветает каждый раз, когда ее обладателя целуешь; с теплыми руками, которые всегда согреют и заберут любые волнения, даже те, которыми и не делишься вслух. Чонгук с каждым днем опускается все ниже в этом море по имени «Тэхен» и все больше понимает, насколько прекрасно знать, что все это — взаимно.       — Давайте выпьем еще по одной и будем расходиться, завтра у нас важный день, ребята, — вдруг разрезает тишину хрипловатый голос Юнги, который тут же просит Чимина передать ему бутылки из переносного холодильника, в котором они принесли выпивку.       — Все помнят наши планы на завтра? — тут же отвлекаясь от младшего, подхватывает Тэхен, ответственный за всю группу. — В полдень у нас последний прогон песен, отрепетируем как следует, чтобы вечером выступить на фестивале не хуже остальных групп и показать себя. Это хороший шанс для нас, ведь фест имеет крутых спонсоров.       Несмотря на то, что до этого всеобщее настроение имело исключительно веселый уклон, сейчас же ребята заметно собрались и на лицах их пролегла серьезность, ведь сказанное Кимом разделяют они все: несмотря на то, что они все давно не новички на сцене, поддержка влиятельных спонсоров им не помешает для расширения творческих возможностей. Когда алкоголь был разобран всеми присутствующими, а сами они встали на ноги перед костром, подняв бутылки, пришло время произнести тост:       — Мы сожжем эту сцену! — с шумом выкрикнули они, ударившись бутылками.

***

      До выхода на сцену оставалось не так много времени, но оно все еще позволяло Чонгуку без особой спешки расхаживать по гримерке, поправляя растегнутую наполовину рубашку, на которую сверху будет надета накидка красного цвета под цвет обтягивающих брюк. Остальные ребята не так давно закончили со сборами и, оставив младшего заканчивать сборы, разошлись по своим нуждам, прежде чем собраться всем вместе перед выходом на сцену. Нужды идти куда-то еще Чон не имел, поэтому планирует провести остаток времени в нынешнем помещении. Здесь тихо и спокойно: самое то, чтобы собраться с мыслями перед выступлением.       Он становится перед большим зеркалом, где около получаса назад всем участникам наносили макияж, и осторожно поправляет прическу, которую решено было сделать на мокрый манер с зачесом назад. Чонгук предпочитал иной стиль, но с сегодняшним образом вряд ли бы что-то другое смотрелось также хорошо и подходяще. Прикрывая глаза и запрокидывая голову назад, парень принимает привычную позу при игре на гитаре и проводит по невидимым струнам, точно напоминая себе, как это делать. Если быть честным хотя бы с самим собой, он сейчас волнуется так, как не волновался при первом выходе на сцену. Возможно, тут играет роль важность сегодняшнего выступления, возможно, его масштабы, но, в любом случае, все это безжалостно давит на него, не позволяя расслабиться полностью.       Наверное, за секунду до того, как он хотел открыть глаза, где-то на диванах прозвучала мелодия уведомления с его телефона. Бросив взгляд на часы, висящие на стене, Гук все-таки решает проверить, в чем дело, чтобы не произошло каких-либо неприятностей. В строке уведомлений висит оповещение о приходе пяти писем на электронную почту. Хмурость раскрывается на его лице, пока он проводит рукой по лбу, одновременно заходя в приложение. Он бы подумал на рассылку или вроде того, однако почта была исключительно рабочая, где шел обмен информацией касаемо их музыкальной деятельности. Естественно, известна она лишь определенному кругу лиц.       Интерес обыгрывал недоумение, поэтому уже вскоре Чонгук пролистывал письма одно за другим, расположившись на спинке дивана, и никак не мог сосредоточиться на их содержании. Взгляд цеплялся то за обрывки фраз, то за прикрепленные фотографии, внутри красной строкой шла строка «Не верю», но реальность с каждой проходящей секундой заставляла убедиться в том, что то, о чем пишется в письме — правда. Чонгук дважды проходится по тексту каждого, со злостью пролистывает чертовы фотографии и спешит откинуть телефон из рук, явственно чувствуя, что, если не сделает это, тот попросту треснет в его руке.       И ведь забавно, что даже это не помогает ему избавиться от картинок перед глазами, словно те отпечатались на сетчатке, намереваясь преследовать его всю оставшуюся жизнь. По тихой гримерке разносится едва слышный, но от того не менее жуткий смех, когда Чонгук упирается локтями в бедра и сгибается, в одно мгновение растеряв всю способность удерживать собственное тело. Пальцы со злостью зарываются в волосы и так плевать на то, что минутами ранее он старался не испортить прическу. Честно, на все становится плевать, потому что на чертовых фотографиях из писем его Тэхен жмется с разными девушками, целует разных парней. И до сих пор хочется кричать, что этого не может быть, но по фото видно, что они — не подделка, что на них именно Тэхен, а рядом с ним куча разных людей, которых объединяет лишь одно — старший имел со всеми ними близость.       И как назло вспоминается, как еще вчера Тэхен целовал его в висок, смотрел так искренне в глаза и даже уложил к себе на грудь. Так какой смысл во всем этом был, если все это время он попросту трахался с другими у него за спиной?       Ему начинает казаться, что еще немного и его просто разорвет на части от всего того, что происходит внутри, что голова взорвется от того количества мыслей, что лезут без перерыва. И все эти вопросы, все эти поиски причин, даже, блять, попытки найти оправдание сводят с ума. Чонгук никогда не думал, что будет опускаться до подобного, если окажется в такой ситуации, становится мерзко от своей слепой веры в лучшее, что у всего этого есть хоть какое-то объяснение. Только вот ему не пятнадцать, сам он не наивный мальчик и далеко не глупый, он прекрасно понимает, что простить подобное не сможет и не станет.       Вновь мелодия уведомления разрывает устоявшуюся тишину, которую сам Чонгук и не ощущал. И от звука этого сердце в пятки уходит. Ха-ха, дожил, у него и такая реакция. Он вслепую находит телефон недалеко от себя, точно также снимает блокировку и цепляет взглядом сообщение от Чимина:       «Ты где? У нас скоро выход», — блять.       Он должен выйти на сцену и выступить, он не имеет никакого права подставлять остальных ребят, это выступление важно для них так же, как было важно и для него минутами назад. Это не та ситуация, где он может поставить собственные чувства выше всеобщей цели, сейчас он должен взять хоть немного себя в руки и выйти на сцену с остальными.       Проходя по узким коридорам, преодолевая улицу, где прохладный ветер хоть немного остужает его голову, Чонгук наконец-то приходит в небольшое помещение, через которое они в дальнейшем попадут на сцену. Ожидаемый вопрос от Чимина, где тот был, игнорируется, как и все остальное внимание со стороны других ребят. Он молча проходит к настенному держателю и снимает с него свою электрогитару, после чего накидывает ее ремень на плечи и хмуро регулирует колки. Немного времени уходит на проверку звучания и всех остальных элементов, и лишь после этого он позволяет себе отвлечься на то, что происходит вокруг. Решив не давить на Чона и скинув причину его поведения на элементарное волнение, трое из состава шутят между собой, разыгрывают мелодии на гитарах, разогреваясь перед выходом, и лишь Тэхен сверлит его хмурым взглядом, явно уловив странное поведение и атмосферу, которая разнеслась в помещении с его приходом. Чонгук чувствует на себе обеспокоенный взгляд, но полностью игнорирует его, пока его это в конец не достает, и тогда уже он вперивает свой взгляд в Кима: острый, режущий, у него в глазах словно плещется пламя того же цвета, что и сценический костюм.       Любой другой бы от такого взгляда шарахнулся, но Ким наоборот делает шаг вперед, намереваясь узнать, что стало причиной такого настроение да и что, в конце концов, стряслось, пока они были порознь. Только он не учитывает, что Чонгук тут же развернется и, проигнорировав явную попытку заговорить, присоединится к разговору остальных ребят.       Остаток времени так и проходит: Тэхен остается позади, пока Гук активно разговаривает то с одним участником, то с другим, пытаясь таким образом отвлечься от не отпускающих его мыслей. И вот звучит речь ведущего, который сообщает присутствующим о следующих выступающих, после чего по сцене разносится название их группы и наступает момент выхода на сцену.       Чонгук занимает свою позицию возле микрофона на стойке одним из первых, открыто игнорируя присутствие Тэхена совсем рядом, ведь тот также отвечает за вокал, только в его случае — основной. Если честно, на сцене удается значительно легче сосредоточиться на выступлении, ведь в одном ухе — гарнитура, в другом крики толпы, что, словно целым океаном, простилается перед ними в это мгновение. Хосок пару раз ударяет по барабанам, после чего Чонгук и Юнги начинают разыгрывать свои партии на гитарах.       Мягкий вокал Кима заполняет пространство и впервые не селит внутри Чона прежнего трепета, становится едва ненавистным с первыми моментами его звучания. Недолгий разгон в песне вскоре сменяется более энергичным звучанием, гитаристы начинают активнее работать на инструментах, в звучание которых периодически врывается бас-гитара Чимина, и всю эту картину дополняют барабаны Хосока, который на собственный риск начинает экспериментировать в звучании, лишь немного отходя от оригинала. И настроение задается всем присутствующим, в том числе и толпе, которая активно поддерживает выступающих своими выкриками и активностью. В какой-то момент среди людей начинают устраивать слэм, вызывая на лице артистов еще большее удовольствие. «What I see in your eyes No longer makes me tremble. I don't want to be wise. I won't dissemble», — пропевает свою партию Чонгук и, если эксперимент на барабанах был осознанным решением Чона, то младший ненамерено вкладывает намного больше необходимой энергии и чувств в свои строки.       Оставляя гитарное звучание на других участников, Гук широкими шагами проходит вдоль сцены, приветствуя толпу и всячески взаимодействуя с ней через энергичные движения, но под конец партии останавливается, тянет строчку на непривычную для него высоту, сгибаясь пополам и ударяет кулаком по пустоте перед ним, завершая свою часть, которую через мгновение подхватывает Тэхен.       Ким пока не спешит покидать свою позицию, не видя острой необходимости в движении по сцене, ведь вновь уводит вокал в более спокойное течение, улавливая, как гитаристы подстраиваются под него. Оборачиваясь к остальным ребятам, парень вскидывает руку вверх и подносит к собственному виску, с чувством выдавая строку: «Life plays by its own rules, and in this game we are fools», — с характерным хрипом заканчивает он строку и подыгрывает подошедшему к нему Юнги, притворяясь, словно тоже играет на гитаре вместе с ним.       Звучание гитар начинает нарастать, как и присутствие элементов бас-гитары, Хосок еще энергичнее выбивает ритм по барабанам, что в совокупности становится отправной точкой для того, чтобы Тэхен наконец-то стал передвигаться по сцене, зная о приближении их совместной с Чонгуком партии. До нее остается еще немного времени, за которое Ким успевает обойти половину сцены дважды, пытается даже подойти к Чону, касается его плеча, но едва ли не замирает, когда тот с каким-то отвращением одергивает его, уходя дальше вдоль сцены и разыгрывая свое соло с Юнги, которое становится последним элементом перед парным вокалом. «The heavens are crying», — начинает свою строчку Тэхен, все же пробуя снова подойти к Чону, который все-таки также идет к нему навстречу.       Так и стоят они друг перед другом, глаза в глаза, а Чонгук впервые за выступление понимает, что сейчас бы он отдал абсолютно все, лишь бы не стоять вот так перед Кимом и не поддерживать с ним зрительный контакт, но он не может позволить себе этого, не может испортить установленный элемент выступления, а потому хмурится, набирая жёсткость в звучании гитары, прежде чем пропеть свою строчку, которая вдруг кажется такой иронично подходящей: «I'm tearing apart, can't you see?», — звучит в ответ твердо с уходом в высокое звучание на ключевых моментах.       Звучание бас-гитары, которая играет на фоне, словно и правда каждый раз ударяет Чонгука по голове, иначе как объяснить эту нестерпимую стягивающую боль, как объяснить вновь закипающую внутри ненависть, когда Тэхен тянется рукой и касается его щеки в ласковом прикосновении под чувственное начало: «In these seconds of my agony you're dying», — ближе к концу пение набирает силу, Тэхен повышает высоту, едва ли не сорвавшись в тот момент, когда Гук резко, но незаметно отворачивает лицо, избегая прикосновения.       И прежде чем закончить песню своей финальной строчкой, Чонгук выжидает отыгрыш остальных ребят, которые накаляют атмосферу для ключевой части, делает шаг вперед, вставая к Киму почти вплотную, а потом впервые за это выступление так откровенно смотрит ему в глаза. Тэхен соврет, если скажет, что не видит во взгляде напротив чистейшей ненависти, и это осознание словно выбивает из него весь воздух, он едва ли сдерживает себя, чтобы не отшатнуться назад, потому что не понимает ни черта. Он и до этого не понимал, ломал голову в догадках, что стало причиной такого откровенно колючего поведения младшего, так и сейчас с ума сходит, казалось бы, не слыша ничего вокруг, пытаясь понять, почему тот смотрит на него так. «Dying for me», — внезапно абсолютно для всех разносится по сцене, и очевидно каждый из присутствующих вздрагивает, когда до них доносится почти отчаянный вокал Чонгука, что связки рвет, заканчивая песню.       Такая концовка становится неожиданностью не только из-за смены звучания части и пугающей отдачи Чона, но и из-за замены последней строчки. Тэхен не замечает ничего вокруг, глядя шокированным взглядом перед собой, слыша это «dying for me» на повторе в своей голове. Это нельзя назвать экспериментом со звучанием, Чонгук просто изменил оригинальную строчку их песни, которая ранее имела совершенно иное завершение: «and I will set you free». И несложно понять, в чем смысл подобного, если только вспомнить, с какой злобой во время пения тот на него смотрел.       Не дожидаясь реакции фанатов, Чон грубо пихает микрофон Чимину, мимо которого проходит, намереваясь покинуть сцену сейчас же. Он отдает себе отчет в том, что поступил очень глупо и опрометчиво, ведь имелась большая вероятность запороть важное для них выступление только из-за собственных чувств и, пусть все закончилось гладко, сложно было не винить себя в ошибке. Даже тот факт, что сейчас ему наиболее паршиво с тех пор, как он увидел те фотографии, не спасает от терзающего чувства вины. Он направляется обратно в гримерку, по пути задевая плечом участника группы, что будет выступать следующей, но осознает это слишком поздно, а игнорирует недовольный возглас в свой адрес. А когда оказывается в нужном помещении, едва ли сдерживается, чтобы не швырнуть гитару в стену, но все-таки срывается на стойке с одеждой, грубо швыряя ее на пол и лишь тогда замирает посреди комнаты, прося себя успокоиться. Поддаваться эмоциям сейчас нет никакого желания, от них становится только хуже, нужно взять себя в руки, вдохнуть поглубже и успокоиться.       Чонгук именно это делает, усаживаясь на диван. И вроде бы начинает помогать, пока он вдруг не натыкается рукой на телефон, тут же решает удалить те письма, чтобы даже взглядом не цеплять их, но замирает на экране блокировки, где на сопливый манер у него стоит их общее с Тэхеном фото, сделанное ранним утром около полугода назад, когда они счастливые проводили время вместе на нижнем ярусе постели старшего в их автобусе. Тогда было много улыбок и смеха, тогда Чонгук чувствовал себя таким окрыленным, а сейчас единственное, что он может — швырнуть телефон в стену, только бы не видеть всего этого.

Flashback

      Тэхен с трудом разлепляет глаза, не сразу понимая, где он и какое время суток за окном, но точно зная, кто стал причиной его пробуждения и кто по совместительству устроился у него под боком. Загадкой остается только то, какого черта Чонгуку не спится в такую рань, ведь, как оказалось, сейчас едва за шесть утра перевалило. Просыпаться в такое время — уже преступление, не говоря о том, чтобы будить другого человека. Однако, несмотря на все это, о каком-то недовольстве или злости не идет и речи, Ким лишь сонно клюет младшего в макушку, когда тот укладывает голову на его грудь.       — Почему ты не спишь? — интересуется старший, все еще держа глаза закрытыми.       — Если я скажу, что мысли о тебе заснуть не дают, это будет слишком сопливо? — под хрипловатый смех проговаривает Чонгук.       — Ни за что не поверю, что ты променял сон на что-то другое, даже я иду вторым после него в этой жизни.       Чонгук вдруг затихает и даже не отвечает никакими ехидными фразами на замечание старшего. На мгновение начинает казаться, что тот задремал, но по дыхание слышно, что нет, не спит, а потому Тэ по итогу не выдерживает: даже глаза раскрывает и наклоняет голову так, чтобы взглянуть, куда там тот пропал, но не успевает он даже совершить желаемое, как его резко целуют в губы: ненавязчиво, скорее, даже чмокают, расплываясь в довольной улыбке. Но его так просто не обхитрить. Он прихватывает Чонгука осторожно и тянет к себе обратно, намереваясь получить от того в этот раз нормальный поцелуй.       Так и лежат в объятиях друг друга, целуются, разве что прерываясь ненадолго, чтобы дыхание восстановить, перекинуться парочкой слов, закинуть острую шутку, за которую потом обязательно получить в ответ что-нибудь. И даже не кажется, что за окном сущая рань, а этим двоим по-хорошему бы сейчас десятый сон видеть, в подушки сопеть да не думать ни о каких пробуждениях. Но вместо этого разошедшийся Гук проходится поцелуями по обнаженной груди старшего вверх, оставляет последний на подбородке и чуть приподнимается, чтобы взглянуть тому в глаза:       — Ты даже не злишься, что я тебя разбудил?       — Ты разве не видишь, как у меня глаза пылают от злости? Вот-вот сожгу все тут к чертям.       — Как-то хреново они у тебя пыл…- — и не успевает он договорить, как Тэхен резко поднимается и подминает его под себя, устраиваясь между ног.       Чонгук на мгновение замирает, совершенно не ожидая оказаться в такой позиции, как и в целом такого поворота событий, несмотря на то, чем они занимались до этого. Задержанное дыхание, ожидающий взгляд, а напротив Тэхен, который непонятно для чего медлит, тянет время и лишь после приближается, но вместо ожидаемого поведения выдает смешно нахмуренное лицо и сурово поджатые губы:       — А теперь кажусь злым? — и тут Чонгук уже не сдерживается в смехе, ударяет того в плечо и заваливает рядом с собой, поворачиваюсь к нему лицом.       Но не успевает он даже успокоиться, как вдруг едва ли не подскакивает, когда в его спину прилетает что-то относительно мягкое. Сложно сразу было разобрать, что это вообще было и откуда прилетело, пока до жути недовольный голос Чимина не ответил на все вопросы разом:       — Я рад, что вы двое резко заделались в жаворонки, но не думаете, что остальным не хочется спать? — и вот кто на самом деле-то выглядел злым, у него даже искры из глаз летят. — Либо убавляйте громкость, либо валите из автобусе на улице тискаться.       Эти двое клятвенно заверяют больше не шуметь, хотя на деле Тэхен просто швыряет брошенную футболку в обратном направлении и говорит, что они будут потише, после чего укладывается обратно на спину, утягивая к себе Чонгука. Не то чтобы Пак сбил весь настрой, совсем нет, но теперь они спокойно лежат в обнимку, думают каждый о чем-то своем и наслаждаются вот такими простыми возможностями, о которых порой даже не задумываешься. На мгновение старший отвлекается от своих мыслей, когда Гук осторожно целует его в район груди, на что сам Ким зарывается пальцами в его волосы, ласково перебирая, пока тот внезапно не засыпает от приятной ласки.       Вот так вот, разбудил весь автобус, а сам уснул.       Тэхен загребает младшего в свои объятия еще крепче и сам прикрывает глаза, надеясь еще немного поспать вместе с ним. Под родное сопение как-то спится лучше.

End of flashback

      Ким просит остальных ребят потусоваться где-то, чтобы дать ему возможность разобраться в сложившейся ситуации, а те особо возражений предъявлять и не стали, ведь все видели, в каком состоянии был Чонгук, ведь все видели то, что никогда ранее не приходилось наблюдать. Да и по общему решению было принято, что Тэхен лучше во всем разберется, все-таки он для Гука самый близкий из них всех. Иронично, что ни один из них не знал всей ситуации, иначе бы вряд ли кто-то распорядился таким образом. Старший и сам до последнего момента не знал причин такого пугающего поведения со стороны их вокалиста, пока не среагировал на вибрацию телефона, а дальше знакомая схема: проверил пришедшие письмо, узнал на фотографиях себя, вычитал текст и получил подтверждение догадкам: Чонгук обо всем узнал, получив эти фотографии перед концертом.       Он останавливается перед дверью в гримерку на мгновение, пытаясь решить, как ему сейчас будет правильнее поступить. Оправдываться он не станет, признает совершенное, хоть и сам не сможет ответить на вопрос, который, он уверен, не выходит из головы младшего сейчас: «Почему?». По-хорошему бы сейчас уйти, не тревожить его, дать успокоиться, а уже после извиниться, вымолить прощение, но Тэхен понимает, что боится оставлять его одного в таком состоянии. Как иронично, затаскивать какую-нибудь девушку после концертов в постель не боялся, ложиться под какого-нибудь парня, напившись в честь отличного выступления тоже не боялся, а сейчас почему-то стало вдруг страшно. И тошно. Да, тошно. Глупо это все так, вот это вот все чертовски глупо. Даже стоять перед закрытой дверью и то глупо.       Но и это не длится долго, потому что стоит ему только услышать шум по ту сторону, он без всяких сомнений и волнений врывается в гримерку, да так и замирает, потому что чужой взгляд к месту пришибает похлеще наставленного пистолета. Тэхен родом не из самого хорошего района, он с детства знает ощущения, когда на тебя наставляют оружие и дают секунды, чтобы исчезнуть с глаз. И даже тогда было не так пугающе, как сейчас. А страшно ведь не за себя. Страшно за человека перед ним, который сидит на диване в шагах десяти от Тэхена, а внутри у него все разваливается, все разрывает на части. Хуже всего то, что не нужно насквозь видеть, чтобы понять это.       — Чонгук… — глухо разносится в напряженной тишине и это единственное, на что хватает сейчас Кима.