Самое настоящее искусство

Настя, 16:47 Вышла из метро, скоро буду. Лиза быстро набирает ответ подрагивающими пальцами и откладывает телефон на небольшой столик. Волнение расползается, кажется, по всему телу: начинает с рук и постепенно добирается до живота, закручивая там всё в противный узел. У неё был опыт написания картин с натурщика, но то были незнакомые люди, а сегодня придёт она. Та, кого хотелось постоянно рисовать на парах, та, чьи черты лица и тела хотелось навсегда запечатлеть в скетчбуке, чтобы потом перелистывать странички и любоваться. Впрочем, этим Лиза и занималась периодически, особенно когда вдохновения не было. Скетчбук же хранил в себе целую историю — историю их дружбы и чувств Лизы. На первых страницах Настя нарисована на скорую руку, резкими и тонкими линиями: в основном это зарисовки с разных ракурсов того, как она сидит за партой или стоит в коридоре, согнувшись над телефоном. Много скетчей её профиля, потому что подойти и нормально поговорить было неловко — тем более попросить повернуться для зарисовки. Лиза вообще тот человек, которому сложно взять и начать с кем-то общаться, поэтому первые месяцы учёбы на первом курсе она предпочитала находиться в стороне от Насти, лишь поглядывать издалека и незаметно черкать в своём блокноте. Но чем дальше заглядывать в скетчбук, тем больше там Настиных ракурсов, поз, эмоций. Со временем линии тоже стали плавнее, потому что спешить было некуда — частенько Настя специально позировала ей, а потом восхищённо разглядывала наброски, нахваливая Лизин талант и тепло улыбаясь. А ещё потому, что Лизе за два года не удалось их таки сформировавшуюся дружбу оставить таковой. Рисовала она с такой же нежностью, с какой думала о Насте. И с каждым днём бабочек в животе становилось всё больше, с каждым днём становилось всё сложнее контролировать свои чувства — они вырывались наружу излишней тактильностью, неконтролируемой улыбкой и смехом со всего подряд. Благо что между подругами такое в порядке вещей, иначе Лиза давно бы уже спалилась. И вот теперь Настя едет ей позировать. Почти голой. Скорее всего, это будет провал, но Лиза ни за что не отступит. Будет красная как рак все несколько часов — окей, начнёт заикаться — пожалуйста, спалит себя с потрохами — ладно. Но она не упустит появившийся шанс. Шанс на что именно? Пока непонятно, но она надеется, что на что-то. Лиза не слепая. Может, глупая, но не слепая — похожее поведение Насти она замечает: такую же широкую улыбку, сияющие глаза и более долгие, чем раньше, объятия. А также робкие поглаживания по спине, постоянные прикосновения к её волнистым, вечно выпадающим из хвоста волосам и — нечасто, но бывает — долгие пронзительные взгляды. Особенно когда Лиза что-то старательно рисует и высовывает язык, постоянно облизывая губы. Вначале эти взгляды удивляли и вызывали вопросы: «Мне показалось? Она случайно так посмотрела? Я не так всё поняла?», но после — стали провоцировать мурашки и желание чего-то большего, чем объятия. Поэтому и провал — конец их дружбе. Вопрос: только ли со стороны Лизы, которая по-любому спалится, или с обеих? Хочется верить во второй вариант, но первый она не исключает и при этом не боится его — устала за два года держать всё в себе; эти грёбаные бабочки, кажется, скоро всё-таки вырвутся наружу лавиной её чувств. Она живёт по принципу «не попробуешь — не попробуешь». И не узнаешь. Поэтому если перед ней стоит выбор: делать или не делать, то она всегда делает, даже если жалеет. Для неё в этом, кажется, и заключается смысл жизни? В рисовании и риске. И всё на букву «р». Но больше на философские размышления у Лизы времени нет — в дверь звонят, и она, так и не успев всё подготовить, бежит открывать. Даже одеться и накраситься нормально не успела — так, замазала консилером пару красных пятнышек и нанесла блеск с красноватым оттенком, который, как ей кажется, очень хорошо подчёркивает её пухлые губы. — Привет, крошка! — Настя, отчего-то радостная и излишне взбудораженная, входит в коридор и крепко обнимает, не давая закрыть дверь. Она вешает тоненькую джинсовую куртку и снимает туфли, довольно выдыхая. Кто тут из них крошка? Лиза, метр восемьдесят с кепкой — с высоким хвостом, — или Настя, метр шестьдесят? Впрочем, она ни в коем случае не обижается, наоборот, мягко улыбается — такое милое обращение, как всегда, согревает и заставляет бабочек внутри вспорхнуть. Интересно, они обычные, белые, или всё-таки разноцветные, с красивыми узорами, обрамляющими крылышки? Когда-то Лиза пыталась нарисовать подобный арт: девушку с вырывающимися из живота бабочками; но получилось не то, что она представляла себе в голове, и рисунок пришлось выбросить. Классика. — Слушай, я тут не всё приготовила… — объясняет Лиза небольшой беспорядок в комнате. — Мне нужно минут пять, и всё! — Без проблем. — Настя по-хозяйски усаживается на диван, расположенный прямо у стенки, и вытягивает ноги, медленными круговыми движениями начиная разминать мышцы. Лиза очень старается обойтись без залипаний на её аккуратные стопы. Если честно, непонятно, как и зачем она носит такие высоченные каблуки. По её словам, красота требует жертв, хотя для Лизы это звучит как бред. Ну да ладно. Пока Лиза носится туда-сюда за красками, кистями и прочими канцелярскими предметами, она постоянно чувствует на себе Настин пристальный взгляд, но никак не реагирует. Словами — совсем никак, внешне — только легонько рдеет ушами, но внутри пищит и не может успокоиться. Ей приятно, неловко и жарко одновременно. Страшно представить, что будет, когда начнётся процесс рисования, хотя это уже проблемы будущей Лизы. Настоящая Лиза двигает мольберт и столик со всем необходимым ближе к стулу и переводит взгляд на расслабленную Настю. И как ей удаётся оставаться такой спокойной в такой стрессовой, на взгляд Лизы, ситуации? Будь она натурщицей, давно бы уже сгорела от стыда и отказалась от этого. Но, слава богу, она просто рисует. — Так, сейчас придумаем тебе позу, — тихо говорит Лиза и делает несколько шагов вперёд, оказываясь в метре от Насти. — Мне уже сейчас раздеться? — Стреляет в упор своим вопросом, добивая невинным взглядом из-под красиво изогнутых — ламинированных, наверное — ресниц. — Ты… Эм-м… — Лиза сглатывает и делает вид, что задумалась. Сердце, до этого и так колотившееся чуть быстрее нормы, ускоряется ещё сильнее. Блять, просто блять — других слов нет. — Ладно, давай сейчас. Наверное, мне так будет проще придумать позу. Нагло, очень нагло врёт и — увы — краснеет, неловко поправляет не поместившиеся в хвостик прядки волос, то заправляя их за ухо, то вытаскивая обратно. Настя молчит, старается не разрывать зрительный контакт — что убивает ещё больше — и начинает не спеша снимать одежду. Футболка летит на спинку дивана, шорты — прямо за ней и скатываются на сидушки. На Насте остаётся только нижнее бельё, и Лиза отводит взгляд. Что за стриптиз тут происходит? — Ты, это… Лифчик сними, а трусы оставь, — говорит она, максимально выжимая из себя уверенный, спокойный голос, и мысленно добавляет «пожалуйста». — Я планирую детально прорисовать всё, что выше пояса, а таз, бёдра — образно, пару штришков и пару мазков. — Оке-ей. — Лифчик летит следом за всем остальным, и Лиза в эту же секунду даёт себе обещание не смотреть хотя бы первое время. — Ну что, как мне сесть? Или, может, лечь? — хитро глядя на неё, спрашивает Настя и начинает примерять на себе разные варианты. «Всё, соберись!» Но мысленное наставление — просьба, мольба — помогает плохо. Настины выгибания сводят с ума, просто лишают возможности дышать — в горле уже сухо, глотнуть бы чего. Желательно, виски. Хотя такое она обычно не пьёт. Лиза обводит взглядом плавные линии её бёдер, талии, небольшого животика, который жуть как хочется укусить; смотрит и всё никак не может насмотреться на красивые груди среднего размера — у неё самой они маленькие и не такие симпатичные. А вот Настя — точно мраморная статуя, созданная самым лучшим скульптором. Не смотреть на неё невозможно, не рисовать — преступление. И Лиза не хочет быть преступницей. — Вот так замри! — внезапно останавливает Настю, которая тут же застывает в указанной позе. Она сидит полулёжа, одна рука чуть задрана вверх — опирается на спинку дивана и будто за неё держится, — вторая аккуратно лежит, согнутая, на подлокотнике. Лиза ещё раз оглядывает Настю и всё не может понять, что же не так, что выбивается из картины? Взгляд падает на немного странно лежащие руки и ноги, вытянутые не так красиво, как хотелось бы. Вот она — жизнь. В ней всё далеко не так эстетично, как на рисунках, фотографиях или в книгах. Но как будто в этом же и её прелесть? Если у всех всё будет идеально, то будет неинтересно, будет не к чему стремиться. А Лиза живёт тем, что к чему-то двигается и чего-то добивается, тем, что учится чему-то и развивается в своей стихии. Подмечает свои недостатки, которые мотивируют работать дальше, и чужие «неидеальности», которые добавляют людям очарования в её глазах. А в каких-то случаях — перчинки, как с Настей. Лиза неспешно подходит к дивану и наклоняется. Пальцы сами тянутся к чужой руке и мягко её обвивают. Просто немного подвинуть или положить, так же как и вторую, на подлокотник? Первый вариант ей нравится меньше, но второй обязательно вынудит залипнуть взглядом на том, на чём не следует залипать нормальным подругам. Что ж, как там любит говорить Настя? Красота требует жертв, да? Ладно! Лиза аккуратно снимает руку со спинки и укладывает ниже; ведёт пальцами по коже и случайно касается рёбер. Её бьёт лёгким фантомным разрядом, а Настя дёргается — вероятно, от щекотки. Лиза пугливо поднимает взгляд и почти тонет в чужих глазах. Очень странно, конечно, думать о том, в чём именно можно утонуть, если глаза карие, но ей сейчас совсем не до этого, правда. Взгляд тёплый — не разочарованный, не боязливый и не брезгующий, ни одной негативной эмоции в нём не читается, и Лиза выдыхает, возвращаясь к своему делу. Разумеется, она залипает на немного топорщащиеся соски. Разве можно было ожидать другого, когда они такие… манящие. Красивые, розовые и очень лизательные. Может, позвать Настю позировать полуголой всё-таки было плохой идеей? Потому что ещё чуть-чуть, и Лиза умрёт. Говоря откровенно, такой реакции от себя она не ожидала — ещё никогда не ощущала в себе такого желания. — Тебе не холодно, всё хорошо? — незаметно сглатывая, уточняет Лиза и разгибается. Ох, спина уже не та. — Я могу закрыть форточку. — Всё супер, — успокаивает Настя. — На улице двадцать семь градусов, я не замёрзну. — Окей. — Слава богу, а то становится и так жарковато, а если ещё и окно закрыть, вообще будет мрак. Лиза отходит на шаг и окидывает взглядом верхнюю часть тела подруги — подруги, серьёзно? Вроде хорошо смотрится, остаются ноги. Но с ними проблем меньше — трусы есть, смущающего взгляда нет, значит, всё более-менее спокойно. Только внутренняя часть бёдер не даёт покоя… Пальцы очень хотят погладить, ощутить под собой бархат кожи, но Лиза стойкая: упорно старается держать контроль над всеми своими частями тела. — Согни, пожалуйста, левую ногу немного. — Попросить проще, чем самой касаться этих невозможных бёдер. Таких сочных, мощных и таких красивых. Пусть сама разбирается со своими ногами, а не Лизу мучает. — Так? — Но Настя, будто нарочно, сгибает слишком сильно. — Нет, поменьше. — А потом разгибает и почти что возвращает ногу в первоначальное положение. — Насть! — Что такое? — невинным голосом спрашивает она и хитро прищуривается. Лизе кажется, или её провоцируют? — Я не понимаю, как тебе нужно! Возьми, — Настя неожиданно хватает её за руку и тянет ближе, — и сама сделай так, — совершенно ничего не стесняясь, кладёт чужую ладонь себе на бедро, — как ты хочешь, — последнее произносит тише, с придыханием и смотря прямо в глаза. Сердце пропускает несколько ударов. Дуэль взглядов на жизнь. В груди всё клокочет, Настина кожа обжигает пальцы, но получить ожог не так страшно, как оторвать руку от бедра. Лиза и не отрывает, наслаждаясь возможностью потрогать так, как давно хотелось; ведёт руку под коленку и несильно надавливает, чтобы согнуть так, как ей нужно. Хотя это не предел её мечтаний — в голове уже давно нарисовалось множество разнообразных картинок, но то, что Настя сама положила её руку к себе на бедро, уже заставляет сердце делать кульбиты и мёртвые петли. — Вроде всё, — чуть хриплым голосом объявляет Лиза, прокашливается и тут же сматывается к мольберту, буквально прячась за ним. Выдыхает. Успокаивается немного. За холстом как за каменной стеной — она действительно чувствует себя расслабленнее и увереннее. Первые штрихи нормализуют сердцебиение. Руки больше не дрожат, а в голове рассеивается туман, который мешал ей адекватно мыслить рядом с Настей. Вначале резкие и небрежные линии постепенно становятся всё аккуратнее, абстрактные фигуры принимают форму человеческого тела, и в наборе этих фигур уже проглядываются такие знакомые для Лизы черты. Прямая линия носа, пышный пучок, из которого торчат едва заметно прорисованные волоски, ресницы, глаза, губы, скулы — с каждой минутой лицо становится всё детализированней. Лиза смотрит на набросок и любуется, переводит взгляд на замершую Настю и любуется вдвойне. Несмотря на первоначальное смущение, рисовать её — самое настоящее удовольствие, и Лиза с головой погружается в процесс и не контролирует время. Выплывает из своих мыслей, только когда случайно ломается карандаш. Лиза вздрагивает и переводит взгляд сначала на упавший на паркет грифель, а потом — на скетч. Кажется, это её лучшая работа на данный момент. Впервые она чувствовала такое вдохновение и впервые с таким сильным порывом рисовала. Главное — не испортить красками, но Лиза в себе уверена: если работа будет идти таким же темпом, то всё должно получиться. — Ты закончила? — подаёт голос Настя, осторожно разминает затёкшие мышцы рук и возвращает всё в нужное положение. — Да! — с воодушевлением отвечает Лиза. — Набросок готов полностью, остаются краски. Это, конечно, займёт ещё какое-то время, но, считай, треть работы готова! — Она ещё раз оглядывает скетч и не может сдержать улыбку. Внутри разливается тепло от гордости за себя, и это чувство хоть и удивляет, но ощущается таким правильным и нужным. Так и должно быть вообще-то — она должна гордиться собой, должна себя хвалить, но, увы, чаще всего эта потребность игнорируется. Обычно её хвалит Настя — буквально заваливает комплиментами по поводу рисунков и не только, но этого на самом деле недостаточно. Важно уметь признавать свои успехи, даже если получилось не так хорошо, как хотелось бы. — Ой! Ты не устала сидеть так? — взволнованно спрашивает Лиза и всё-таки выглядывает из-за мольберта, выходит из своей крепости и оказывается рядом с Настей. Несмотря на то, что она определённо подзаебалась сидеть без движения, взгляд у неё по-прежнему тёплый и ласковый. — Коть, всё замечательно! Даже если я устану, я хочу, чтобы ты завершила работу. Я же знаю, как это важно для тебя, — улыбаясь, твёрдо говорит Настя и крутит головой, чтобы шея не ныла. Желание крепко обнять в знак благодарности соревнуется с желанием ей помочь: нежно погладить шею, несильно надавить на плечи и размять мышцы, услышать довольный стон или вздох и увидеть ещё более широкую улыбку. Хочется, но не можется — нельзя. А вот обнять можно, но потом. В кармане домашних штанов вдруг вибрирует и тихо пищит телефон. Лиза жестом просит Настю подождать и быстро отвечает на звонок — недавний клиент, которому она делала сайт. — Добрый день, Сергей. Да, сейчас свободна, а что нужно? Прямо сейчас? Хорошо, мне хватит получаса. Да. Поняла, да-да. Сейчас сделаю. Всего доброго. Она кладёт трубку и максимально расстроенно смотрит на Настю, которая всё-таки поменяла позу и села, откинувшись на спинку дивана. — Пиздец, Насть, мне прямо сейчас нужно отвлечься и кое-что сделать по работе, — удручённо объясняет Лиза. — Минут тридцать придётся подождать. Ты тогда оденься, можешь прийти ко мне, можешь тут полежать, отдохнуть. Прости. — Она заламывает пальцы и поджимает губы. Как же это всё не вовремя. Эта сраная работа ломает абсолютно все планы! Сейчас Лиза сделает, что нужно клиенту, потом вернётся, дорисует, и на этом всё — настроя-то уже никакого нет. Не то чтобы она в целом рассчитывала на какой-то другой исход, но… Всё равно отвратительно. — Ты чего, не извиняйся! — Настя не двигается и как будто не собирается даже одеваться, но Лиза уже не особо обращает на это внимание, все её мысли сосредотачиваются на работе. — Иди, а я подожду. — Ладно, — грустно улыбается Лиза и всё-таки плетётся в другую комнату. Ноутбук, по обыкновению, долго запускается, что немного нервирует, но всё-таки включается, и Лиза тоже включается в работу. Итак, найти ошибку в коде, которая почему-то появилась только сейчас, исправить, проверить всё ещё несколько раз, а потом исправить ещё один момент, касающийся оформления сайта. Слава богу, ей заплатят — иначе бы не согласилась ни за что на свете. Исправить баг — ладно, но что-то доделывать — нет, уж извините. Заканчивает всё она даже раньше, чем обещала, — через двадцать минут. Сайт работает, дизайн исправлен так, как Сергей написал в телеграме, а уведомление о пополнении счёта уже светится на экране блокировки. Красота. Хотя нет, красота ждёт её в соседней комнате, а это — просто хорошо. — Насть, я всё! Щас приду, — кричит она и выключает ноутбук. Встаёт, хрустя позвонками, и идёт в другую комнату. Ещё из коридора она замечает Настю, почему-то стоящую посреди комнаты спиной к ней. И всё ещё раздетую. Лиза, взяв себя в руки, перебарывает смущение и заходит внутрь. — Насть, а ты чего тут… — Договорить не успевает — Настя резко поворачивается к ней и испуганно смотрит прямо в глаза. Что такое? Через секунду взгляд падает ниже, и всё становится понятно. В одной руке у Насти маленькое зеркальце, в другой — среднего размера беличья кисточка, которую она, очевидно, стащила со столика, а на теле… На теле яркие узоры, нарисованные тоже Лизиными красками. В планах было покрасить картину акварелью, но гуашь была тоже взята на всякий случай, и её-то Настя и использовала. Плавные линии идут вдоль ключиц, спускаются вниз, к животу, обрамляют грудь и немного на неё залезают. Цвета градиентом перетекают один в другой и хорошо сочетаются друг с другом. Выглядит это красиво, несмотря на то, что сделано по приколу. Настя делает очень интересные макияжи глаз, и тут её навыки, видимо, пригодились. Лиза не может оторвать взгляд. Пялится, не скрываясь совершенно, рассматривает каждую линию, каждый участок кожи и не знает, что ей хочется больше: дополнить этот боди-арт или стереть, чтобы зацеловать Настю. — Лиз… — хрипло бормочет она. — Прости, что взяла твои краски, просто… Просто меня потянуло к искусству, не знаю, — шутит Настя и прячет взгляд. — Я видела в тиктоке, как люди разрисовывают тело, и мне внезапно захотелось попробовать. — Насть. — Голос Лизы тоже садится, и она совсем перестаёт его контролировать. Пусть хрипит, пусть срывается! У неё нет сил сосредотачиваться ещё и на этом. — Всё хорошо. Ты… ты и есть самое настоящее искусство. Настя поднимает удивлённо раскрытые глаза, которые внезапно загораются. Или это свет так падает? — То есть тебе нравится? — Нравится. — Нравится рисунок, да? — И рисунок тоже. — А я? — шепчет Настя и подходит чуть ближе. Либо всё, либо ничего. — А ты — в первую очередь. Сердце в груди колотится так, что слышно должно быть даже соседям, а тело бросает в холод от волнения, потому что Лиза близка к провалу как никогда. Она едва дышит и смотрит, почти не моргая, на Настю, которая медленно приближается с каждой секундой. Но она не разочарована. Она улыбается. Сердце сильнее вздрагивает в груди и даже не думает возвращаться в нормальный ритм. — Тогда, ради всего святого, перестань тупить. — Настя встаёт в десятке сантиметров от неё, и Лиза наклоняется. Её глаза прямо перед глазами, губы — ещё ближе. — И думать перестань! К губам порывисто прижимаются чужие, начинают целовать с таким напором, что Лиза едва не падает и не сносит стоящий совсем рядом мольберт: от шока и от удовольствия. Она дождалась. Целует Настю с такой же отдачей. Дорвалась. В волосы зарывается чужая рука. Настя снимает резинку, несильно сжимает рассыпавшиеся пряди и очень приятно чешет кожу головы, посылая волны удовольствия и заставляя зажмуриться. Лиза в ответ ведёт рукой по плечу — не задевает подсохшие краски — и кладёт её на щеку. Гладит нежную кожу, потому что удержаться невозможно. Хочется поцеловать и её, но от губ оторваться пока не получается. От Насти слышится тихий стон, когда Лиза прикусывает губу, а затем проводит языком в том же месте. Так и запишем: реакция на укусы. Лиза не может перестать целоваться, а вот Настя — ещё как может. Запыханная, отрывается от губ, которые уже немного припухли, и тянется к шее — ей наверняка удобно с её-то ростом. Она перестаёт мелочиться на укусы и засосы и терзает чувствительную кожу с небольшими передышками в виде лёгких поцелуев. Голова начинает кружиться от ощущений и эмоций, и Лиза хватается за чужие плечи — крепко-крепко держится и не хочет отпускать. Ей хорошо, ей приятно, ей очень горячо, и теперь-то она знает, куда направить весь этот огонь. — Настя, — подаёт она голос на моменте, когда в местечко между ключицами приходится нежный поцелуй. — Пожалуйста, сходи в душ, смой с себя краски, — умоляюще просит Лиза. Она хочет трогать Настю всю, а вляпаться в гуашь, чтобы потом искать влажные салфетки, — нет. — А? — Сходи в душ, — уже более твёрдо говорит Лиза и отодвигается немного, чтобы заглянуть в глаза. — Я хочу тебя исцеловать всю, а краски мешают. — Ах вот как мы заговорили, — хитро улыбается Настя. — Так долго молчала, смотрела на меня. А теперь говоришь такие… приятные вещи. Ты не перестаёшь меня удивлять. Хорошо, пару минут, и я вернусь. Лиза ещё раз целует её в губы и теперь уже наверняка отрывается. Но Настя не уходит: — А ты сегодня была в душе? — Д-да. Была. За пару часов до твоего прихода. — Лиза смущается, но отвечает чётко. От мыслей, что будет дальше, внутри что-то скручивается, но не как бывает от нервов. Это ощущается дико приятно, особенно когда всему виной человек, в которого ты влюблён. — Готовилась? — Настя двигает бровями вверх-вниз и, напоследок провоцирующе проведя пальцами по животу сквозь футболку, всё-таки ступает в сторону ванной. — Нет! Да. Она в ответ довольно хмыкает и скрывается за дверью, даже не закрывая её на замок. Слава богу, ничего показывать ей не надо — уже кучу раз была у неё дома, всё знает. Лиза приглаживает свои волнистые волосы, заправляет мешающие прядки за уши и присаживается на диван, где ещё каких-то полчаса назад лежала полуголая Настя. Она ведёт рукой по мягкой обивке и пытается успокоить хаотичные мысли и сердце. Это не провал. Это победа. В ванной слышится шум душа, но даже его заглушает собственное тяжёлое дыхание. Пиздец. Но пиздец в хорошем смысле. Фантазировать особо не хочется, и стоило бы подумать о том, что будет не через месяц, а через десять минут, но Лиза уже начинает представлять их будущее. Для неё вариант, в котором дружба перерастает в любовь, — идеальный. Да, нужно будет привыкнуть к их новому статусу отношений, но это всё дело времени. А то, что они уже друг друга знают как свои пять пальцев, — это огромный плюс: знают планы на жизнь, взгляд на отношения, тип привязанности — спасибо тестам в интернете, — хобби, любимые блюда… Знают практически всё. И если Настя позволит ей дальше узнавать её не как подругу, а как любимую девушку — Лиза будет самым счастливым человеком на свете. Вообще, в её планах не было заниматься сексом в первый день отношений («Если они будут», — нашёптывает вредный внутренний голос), но Настя — тот человек, ради которого она пойдёт на уступки, сделает исключение — и не одно, — позволит ей установить свои правила игры. Потому что Лиза уверена, ничего плохого Настя не сделает и не предложит. Лиза ей доверяет: доверяет свою жизнь и своё тело. И с удовольствием доверит будущее. — Хэй, мадемуазель, чего грустите? Я составлю вам компанию? — За своими размышлениями Лиза даже не замечает, как Настя выходит из ванной. Она обмотана светло-персиковым мягким полотенцем, и это выглядит одновременно и горячо, и мило. — От компании точно не откажусь! — Лиза не успевает подняться, как Настя подходит вплотную и грациозным и уверенным движением усаживается к ней на колени. Тяжеловато, но это приятная тяжесть, самая правильная и нужная тяжесть. Лизины руки медленно ползут по ягодицам и спине, останавливаются на выглядывающих из-под полотенца лопатках. Острых, красивых. Теперь можно потрогать всё. Всё — и даже больше. И от этих мыслей щёки, и так розовые, становятся ещё более пунцовыми, вместе с ушами горят сильнее, чем было до этого. Это не укрывается от внимания Насти: — Чего ты так покраснела? Думаешь о чём-то приятном? — интересуется она и обнимает одной рукой, снова зарываясь пальцами в кудряшки. — Так поделись. Чего теперь стесняться, когда у тебя на коленях сидит девушка, готовая на всё. — Её низкий тихий голос пробирает до мурашек, а смысл сказанных слов только способствует этому. — Думаю о чём-то очень приятном, — соглашается Лиза и слегка прикусывает губу, скрывая смущённо-хитрую улыбку. — Например? — Например о том, как поцелую каждый участочек твоего тела. — Лиза не привыкла разговаривать во время таких интимных моментов, поэтому стеснение побороть пока не может — прижимается лицом к месту, где плечо переходит в шею, и целует там, заставляя Настю поёжиться. — Только о поцелуях думаешь? — продолжает она, немного сжимая волосы и слегка надавливая на затылок. Лиза всё понимает и прикусывает кожу — теперь её очередь кусаться. — Ещё о том, как было бы хорошо тебя вылизать. Везде, — тихо шепчет прямо в шею и ведёт по ней носом. И по слюнявым местам, и по сухим участкам, ей приятно в любом случае — это же Настя! — Ох… Твои чертята мне нравятся. Настя сейчас как кошка: ластится, выгибается и чуть ли не мурлычет. Полотенце уже едва выдерживает её трение — держится только на груди и, кажется, спадёт при любом лишнем движении. Но тут все движения такие, хотя и точно не лишние. В отличие от самого полотенца. Лиза ведёт рукой к плотной ткани и тянет один край на себя. — Я сниму? — Спрашивает, хотя знает, что этот вопрос ни к чему. Настя сама помогает, и полотенце оказывается откинуто на диван, а она снова остаётся в одних трусах. — Лиза, Лизочка, — тихо произносит она и двумя руками берётся за Лизино лицо. — Не спрашивай, просто делай. — Я так не могу, — удивлённо отвечает Лиза и берёт Настины руки в свои, отнимая их от лица. — К грязным разговорам я хоть и не привыкла, но уточнять о твоём комфорте и удобстве я буду при любых обстоятельствах. — Она гладит чужие пальцы и несильно их сжимает. Настя замирает и смотрит, почти не моргая, — в её глазах читается не то удивление, не то умиление. — Ты… такая хорошая, Лиз. У меня такого ещё не было. Если я просила не спрашивать и делать, люди просто соглашались. А ты… такая нежная, как цветочек. — Лиза мягко целует её в нос и улыбается. — Хотя и пиздец горячая. Но, видимо, одно другому не мешает? — Конечно, не мешает. — Лиза проводит рукой по рёбрам и останавливается у груди, на которой, к огромному счастью, совсем не осталось следов краски. — Так что, мне вылизать тебя? — И глядит в большие чёрные зрачки, которые обрамляет уже едва заметный тёмно-коричневый цвет. Горячий шоколад. — Да, пожалуйста! — Нетерпеливая. — И, желательно, побольше удели внимание тому, что ниже пояса. Видимо, называть всё своими именами Настя тоже так себе умеет. Но зато быстро цепляет запястье и тянет его выше. Лиза аж сглатывает от того, как приятно в её ладони ощущается чужая грудь — такая же жамкательная и мягкая, как она себе и представляла. Большой палец нажимает на твёрдый сосок и поглаживает, пока губы постепенно до него добираются, прокладывая свой путь от ключиц. Настя вздрагивает и на грани стона выдыхает, когда язык касается одного соска, а свободная рука дотрагивается до другого. Лиза не кусает, только щекотно лижет и целует. Горячо дышит на него, а потом дует, заставляя Настю покрыться мурашками, откинуть голову назад и сильнее расправить плечи. Такая реакция на свои действия распаляет и призывает сделать больше: лизнуть увереннее, сжать сильнее, легонько куснуть-таки за грудь. Трусы успевают намокнуть, и Лиза несильно сжимает бёдра, чтобы в этом убедиться. — Блять, да сними ты уже одежду! — просит Настя и дёргает за футболку. — Я тоже хочу на тебя посмотреть. Того одного-единственного нюдса в телеге мне мало. — Она перекидывает ногу через Лизины бёдра и усаживается так, потираясь о них пахом. Сводит с ума. Лиза стягивает широкую футболку и мнётся перед тем, как снять лифчик. — Ты же не стесняешься меня? — ласково спрашивает Настя и медленно гладит по плечам, обводя пальцами родинки и шрамы от когда-то выдавленных прыщиков. — Немного… — Всё хорошо. Ты очень красивая, и я правда очень хочу на тебя смотреть. — Она так же нежно смотрит и успокаивает одним только взглядом. Всё действительно хорошо. Настя осторожно тянется к ней за спину и цепляет пальцами застёжки. Когда Лиза тихо угукает, она расстёгивает бюстгальтер, стягивает лямки и кладёт его в кучку к остальной одежде. По сравнению с грудью Насти, её грудь выглядит нелепо — маленькая и очень странно смотрящая вверх, но Настя, кажется, любуется так же, как любовалась Лиза: открыто, с улыбкой и с прикушенной губой. — Мне нравится. — Она целует грудь более напористо, чем Лиза пару минут назад, всасывает сосок, а затем с чмокающим звуком выпускает его изо рта, напоследок нежно лизнув. — Мне вся ты нравишься. И не вздумай стесняться передо мной. — Постараюсь. — Вот и умница. Хорошая девочка… — поднявшись к уху, шепчет Настя и дразняще прикусывает мочку. Лиза тяжело выдыхает и крепче сжимает ладони, ранее удобно устроившиеся на ягодицах. От этих слов стало жарче раза в два. — Называй меня так почаще, — еле собравшись с силами, просит Лиза. — Ух ты, — улыбается Настя и чешет пальцами макушку, — у кого-то проснулся кинк на похвалу? Лиза игнорирует этот вопрос, но мысленно соглашается. — Я очень хочу сделать тебе приятно… Ляжешь на диван? — Всё для тебя. — Настя встаёт с колен и быстро ложится на спину, одну ногу оставляя на полу, а вторую закидывая на диван. Рядом лежит небольшая декоративная подушка, которую она подкладывает себе под голову. Лучше бы под поясницу, но тогда больно будет шее — Лиза знает и поэтому, за неимением других вариантов, встаёт и немного тянет Настю за ноги вперёд, чтобы потом было удобнее пристроиться между ними. Домашние штаны Лиза не снимает, потому что сидеть голыми коленками на полу — такое себе удовольствие. Нет, потерпеть можно было бы, но зачем, если есть штаны? Она аккуратно опускается и хватается за Настину ногу. — Блин. — Настя вдруг приподнимается на локтях. — Лёжа я тебя не увижу. Лиза удивлённо вскидывает брови. — Ну и ничего страшного, не надо… — Надо, — припечатывает она и поднимается полностью. Опирается на спинку дивана и съезжает ниже, ближе к Лизе. Подушку кладёт в этот раз под спину. — Вот так будет хорошо. Не разрывая зрительный контакт, Лиза ведёт рукой по ноге, доходя до внутренней части бедра и останавливаясь там. Кожа такая нежная, манящая, что не хочется отрываться ни на мгновение. И ведь теперь ей позволены не случайные мимолётные касания — она может гладить, целовать, кусать, оставлять засосы… Эти мысли кружат голову, и Лиза не сдерживается — тут же приближается к бедру губами и всасывает кожу. Выбранное в качестве жертвы место тут же краснеет, и на её лице растягивается улыбка. Теперь можно поставить засосы где угодно. Только если Настя позволит, конечно, а то не хотелось бы потом получить за разукрашенную шею. Но вот бёдра вряд ли кто увидит — свежепоставленный засос могут скрыть даже короткие шорты, — поэтому Лиза не стесняется и ставит ещё один, наслаждаясь вздрагивающими ногами и прерывистым дыханием. Она целует и целует, кусает и кусает, пока руки медленно пробираются выше — к тазовым косточкам и к тонкой ткани кружевных трусиков. Теперь уже безо всяких «а что если» Лиза думает, что Настя специально надела такие — соблазняющие и очень красиво на ней сидящие. Которые буквально через минуту окажутся рядом с остальной одеждой. Настя приподнимает бёдра, и Лиза, не медля ни мгновения, стягивает трусы. Сверху раздаётся громкий и долгий вздох — Настя дёргано раздвигает ноги буквально сантиметров на двадцать. И Лиза берёт всё в свои руки: кладёт ладони на колени, невесомо поглаживая их большими пальцами, и разводит сильнее. Облизывает губы и невинно смотрит наверх, где Настя нетерпеливо выгибается и двигается ещё ближе. Правая рука прокладывает свой путь дальше по бедру — прямо к промежности, что уже заметно блестит от смазки. Внутри всё вибрирует от осознания того, что это — её рук дело, причём буквально. Лиза осторожно прикасается большим пальцем к половой губе, водит туда-сюда, размазывая по ней прозрачную вязкую смазку и подбираясь к серединке всё ближе. Через какое-то время подключает вторую руку и ею отводит вторую половую губу, открывая вид на клитор. Настя только вздрагивает и громко дышит, но не издаёт ни звука, и Лизе очень хочется снова выбить из неё стон. А пока она разделяет её тяжелое дыхание и, несильно надавливая, проводит пальцем по клитору. Чужие бёдра дёргаются сильнее, и Настя откидывает голову назад, закрывая глаза. Лиза в восторге. Раньше она немного стремалась секса и переживала даже во время процесса, когда была возбуждена. Боялась сделать что-то не то, боялась показаться некрасивой, стеснялась сильно. Сейчас Лиза этого, к собственному удивлению, не чувствует, и единственное, чего ей хочется, — это доставить удовольствие Насте. Сейчас ей абсолютно насрать на то, как она выглядит: с растрёпанными волосами, со сгорбленной спиной и складочками на животе — плевать. Важно только то, что ей хорошо оттого, что хорошо Насте — её любимой Насте. Палец, уже весь блестящий от смазки, продолжает гладить промежность, с каждой минутой усиливая напор, и Лиза чувствует, что пора бы включить в работу язык. Она двигается ближе, снова легко чмокает покрасневшее бедро и прижимается губами к клитору — такому нежному и горячему, что приятно аж до мурашек. — Господи, блять, — слышится тихий долгожданный стон, Настя приподнимает таз, прижимаясь сильнее, и Лиза воспринимает это как намёк продолжать. Она раскрывает губы и ведёт по клитору языком, кайфуя дико от контраста поверхностей. Нажимает сильнее, облизывает, целует выше. Посасывает и щекочет кончиком языка, снова вызывая у Насти стон. Как охуенно. Как она давно этого хотела… — Ты такая умничка, — раздаётся тихий шёпот, который заставляет в груди всё сжаться. Она умничка, она делает ей очень хорошо. Бросает в жар постоянно, и между собственных ног становится, по ощущениям, так же влажно, как у Насти. Лиза, не отрываясь языком от клитора и малых половых губ, одну руку кладёт на собственную промежность и начинает медленно массировать через ткань штанов. Она закрывает глаза и чуть не теряется в своих ощущениях. На землю возвращают чужие пальцы, осторожно зарывшиеся в волосы. Настя то прижимает голову сильнее, то просто нежно почёсывает макушку, то сжимает пряди, когда становится особенно хорошо. И судя по тому, как часто у неё из груди начинают вырываться стоны, по тому, как сильно она выгибается и совсем съезжает вниз, Настя очень близка к финалу. Впрочем, Лиза тоже — поэтому ускоряет движения и языком, и рукой. Тело уже всё влажное от жара, дыхание сбито, и приходится пару раз оторваться от чужой промежности, чтобы подышать ртом и довольно оглядеть распластавшуюся по дивану Настю, которая одной рукой гладит свою грудь, а вторую, убрав с Лизиной головы, положила на лобок и немного оттянула вверх кожу, чтобы помочь и себе, и Лизе. Рот уже ощутимо ноет, поэтому, напоследок широко лизнув клитор, Лиза отрывается, быстренько размяв челюсть парой движений, и руку, до этого державшую Настино бедро, пристраивает вместо своего языка. Во рту чувствуется солоноватый вкус смазки, и Лиза сглатывает. Пальцы уверенно начинают двигаться по клитору: кружат по нему, иногда съезжают то выше, то ниже и набирают скорость. Она смотрит на Настю снова: та закусывает губу и тихо мычит, ногтями ведёт по ключицам, оставляя краснеющие следы на коже, и дрожит сильнее. Лиза не останавливается, быстро дрочит, при этом стараясь не перегнуть палку и случайно не сделать больно излишне резкими движениями. Через полминуты Настя замирает и, плотно-плотно зажмурившись, громко простанывает что-то между буквой «о» и буквой «а». Её бёдра мелко дрожат, как и живот, как и руки. Мышцы промежности судорожно сокращаются, и Лиза, не выдерживая такого горячего зрелища, делает последний рывок: быстро и с нажимом дрочит себе и кончает, утыкаясь лбом в чужую коленку. — Боже, — шепчет она и всё пытается отдышаться. Между ног становится неприятно липко, и хочется поскорее вытереться, но мышцы каждой конечности — сахарная вата. Сил встать просто нет, поэтому она продолжает сидеть на прохладном паркете и пытается успокоиться. — Кошечка, вставай, — ласково просит Настя и, судя по дрогнувшей ноге, поднимается. — Давай ты будешь прижиматься к моему плечу, а не к колену. Лиза отрывает лоб от неудобно твёрдой коленки и смотрит на Настю. Та глядит в ответ, улыбаясь глазами в том числе, и тянет к ней руки, безмолвно приглашая к себе под бок. Вот теперь силы появляются — Лиза шустро садится на диван и крепко прижимается к Насте, обнимая её двумя руками и не желая никуда отпускать хотя бы в ближайшие полчаса. Чужие руки точно так же обвивают, поглаживают по спине и пробегаются по ней пальцами — щекотно, но очень приятно. Сердце, кажется, вот-вот лопнет от переполняющих его чувств, и Лиза еле держится от того, чтобы заскулить. — Я в тебя влюблена. Очень сильно. — Признание даётся легко, так, словно она говорила эти слова уже тысячу раз и даже больше. Потому что теперь бояться нечего. — Я в тебя тоже. Настя отодвигается на пару сантиметров и, улыбаясь, нежно-нежно целует, как будто это их первый поцелуй. Невинный и полный чувств — не страсти, но любви. Бабочки всё-таки вырываются наружу, разлетаются по всей комнате и порхают вокруг них двоих. В голову приходит идея для новой работы, и Лиза очень надеется её запомнить. Хотя она уверена, что запомнит — такой-то момент! Но вначале… — А картину-то мы закончим? — будто читая её мысли, интересуется Настя, когда отрывается от её прилично опухших губ. Лиза поворачивается к одиноко стоящему мольберту, оглядывает совсем позабытые краски и кисточки и тихо смеётся. — Только если захочешь. Думаю, в этот раз всё получится быстрее, — намекает она на свои собственные залипания и вечно отказывающее от чувств сердце. Теперь не надо будет ничего скрывать — наоборот. Можно будет широко улыбаться, стрелять взглядом и озвучивать все комплименты, которые в девяноста девяти процентах случаев замалчивались, хранились внутри и ждали своего часа. Теперь, не боясь разочарования и осуждения, можно показывать все чувства, которые тоже преданно и верно ждали своего часа. — Я хочу. Этот час наконец-то настал.