Неправильно

Медный цвет на деревьев облетал, превращая и без того унылую картину резиденции Облачных Глубин с их равнодушно серыми стенами в совсем печальную. Хандра пробиралась под кожу, не оставляя в покое ни в основных покоях дома, где воротило от запаха чая, исходившего от супруга, ни на шумных улицах, где теперь каждый встречный и поперечный считал нужным ткнуть в то, что он из предательского Юньмэна. Прежде все настоятельно заставляли забыть свою малую родину, вбивали в голову, что его орден — это Гусу Лань, а теперь, чуть что, охали и говорили, что теперь понятно, почему он, Вэй Усянь такой странный: он же «оттуда». С одним таким особо одаренным и шумным Вэй Усянь сцепился не на шутку и не только языком: сверкнув покрасневшими от злости глазами, схватил его за белоснежный ворот и как следует его тряхнул. Приподнял бы и над землей, но почувствовал в области живота болезненное тянущее ощущение и отшвырнул глупца от себя подальше. И только когда тот отпрянул в сторону, Вэй Усянь увидел, с кем умудрился столкнуться. Су Миншань. Что-то в последнее время становится много этого Су. Неудивительно, конечно, ведь, услышав об окончании войны, мелкосортный клан тут же завел разговоры о свадьбе, которую пришлось отменить из-за похода. Теперь, когда Лань Ванцзи должен был вернуться, клан Су заметно приподнял голову над другими кланами, желавшими выслужиться перед великим орденом Гусу Лань. Но все равно очень раздражает. Вот и сегодня, прячась и от супруга, и от навязчивой лекарши, Вэй Усянь заперся в своей скромной комнатке в углу дома и работал над средством, что будет блокировать желание альф, но вдруг резко почувствовал подкатывающую дурноту и выскочил на улицу, пока не вывернуло наизнанку. Беременность давалась ему, как и любому юноше-омеге, нелегко. И единственное место, где предсказуемо ощущал себя комфортно, — это покои Лань Ванцзи. Развивающийся внутри ребенок словно периодически пытался выпрыгнуть через глотку наружу, а в доме своего отца успокаивался и засыпал. Тут хочешь — не хочешь, а придется часто забираться в гости в цзинши, а потому, избегая встреч со стражниками, пользоваться окном из сада. И едва он не так проворно, как прежде, перебрался в комнату, как вдруг понял, что дом не пустует. Слуги и раньше приходили, ежедневно протапливали покои своего молодого господина, так что тлеющие угли его не смутили. Дело было в странном аромате, который был настолько приторным, что сразу было понятно, что это искусственный запах, сделанный при помощи неудачного соединения нескольких отваров. Этот аромат ему было до боли знаком. — Су Миншань, — Вэй Усянь недовольно скрестил руки на груди и позвал обладателя этого мерзкого аромата. — Какого черта ты тут делаешь? Действительно, из-за стеллажа с книгами медленно, с достоинством выплыла фигура в светло-сиреневом ханьфу, которое было лишь легко запахнуто, как позволяют себе только люди в собственном доме и то не при гостях. Юный Су Шэ окинул Вэй Усяня с головы до ног, а потом надменно поинтересовался: — Тот же вопрос. Какого черта ты делаешь в этом доме? Даже глаз слегка дернулся от такой наглости. — Это дом моего наставника, а также моего племянника, — легко парировал Вэй Усянь, делая шаг вперед, и тот машинально чуть-чуть отступил, видимо, припоминая прошлую встречу. — Я могу приходить сюда за книгами, когда захочу. С такими доводами было сложно спорить, однако Су Миншань, пусть и не сразу, но нашелся, что возразить: — А еще это дом моего будущего мужа и мой будущий дом. Я пришел, чтобы освоиться. Вэй Усянь почувствовал, как неведомое ранее чувство ревности подобралось к сердцу. Это все гормоны, конечно, но совладать с естественными инстинктами оберегать свое было невозможно. Серые глаза опасно сощурились. Голос стал ниже и глубже. — Проваливай. И не смей пересекать порог этого дома, пока тебе членами клана Гусу Лань не будет дозволено сюда явиться, С у Ш э, — он нарочно сделал акцент на фамилии юноши, чтобы тот вспомнил, какому клану он принадлежит. Где-то в области живота потеплело, словно ребенок поддержал своего отца. Но этому глупцу явно было недостаточно простых угроз, потому что он снова рискнул протестовать, намеренно хватаясь за постельные принадлежности Второго Нефрита и делая вид, что собирается готовить ему кровать: — Завтра прибудет Лань Ванцзи! Я должен подготовиться к его приезду! Улыбка язвительная тут же расцвела на губах Вэй Усяня, который услышал о возвращении своего молодого наставника: — Быть тебе всю жизнь прислугой в этом доме, Су Шэ. Привыкай к этой роли, а к постели своего господина приближаться даже не смей. Подушки касается лента. Ты бы хоть почитал правила клана, прежде чем руками грязными ее пачкать. Трогать подушку адепта Гусу Лань можно только близким людям! Су Миншань, пальцы которого и вправду зависли над подушкой Лань Ванцзи, машинально их одернул, не на шутку испугавшись. А что если действительно тот прознает, что он натворил? Отец три шкуры с него спустит, если узнает, что по его вине свадьба не состоялась. На всякий случай, от греха подальше, от кровати отошел. А Вэй Усянь расхохотался. Разумеется, он все выдумал, хотя до конца не был уверен, что какого-то такого правила действительно не существовало (их же 3000!). Но демонстративно приблизился, взял подушку, помял ее, расправил, а затем вовсе совершил непозволительное: взял и прилег на место хозяина дома, примеряясь, удобно ли. Заметив, как Су Миншань округлил глаза на такую дерзость, пожал плечами: — Я его дядя, мне можно, — и видя, как тот закипает от злости, сладко потянулся. — Да, хороша кроватка. Жестковато, правда, но ничего. Спина прямее будет. Пожалуй, дождусь своего племянничка прямо тут, в постели. Это был контрольный выстрел стрелой в самое сердце. — Ты сумасшедший, как и все вы там, — с презрением отмахнулся юноша и опрометью бросился из дома, не желая больше терпеть издевательства над собой. «Там» — это в Юньмэне, понятно же. Вэй Усянь даже уже не обижался. Только заложил руки за голову и стал думать. От осознания, что уже завтра вернется Лань Ванцзи, внутри боролось два чувства. С одной стороны, Вэй Усянь, и это, разумеется, тоже было от влияния беременности, испытывал некий трепет от предвкушения грядущего счастья. Такое бывает, когда ты знаешь, что утром увидишь любимого человека: сердце еще с ночи бьется, как заполошное. С другой же стороны, он боялся, нервно покусывая губы. Лань Ванцзи — человек однозначный, как камень, и прямой, как палка, а потому в мире интриг, которыми оплел Гусу Лань Мэн Яо, ему будет нелегко. Он влегкую может прижать к стене его и убить, обладая колоссальной физической силой, но не сможет потягаться с ним в хитрости. Но ведь есть он, Вэй Усянь. Не менее сметливый и изворотливый. Да, лишенный основания в виде сплетен, которыми так ловко разжился Мэн Яо, но ведь несколько секретов уже у него есть в рукаве. Омега из Цинхэ Не, делясь своим богатством, наверняка считал, что берет под крылышко себе очередного подопечного и верного соратника. А что, если попробовать стать такой же ядовитой гадиной, как сам Мэн Яо, как Юй Цзыюань, потерять стыд и последние привязанности? Что у него есть в сухом остатке? Вэй Усянь взялся за математические подсчеты. Первое — выгодный статус в обществе. Супруга Учителя никто не опасается, но все уважают. Второе — удачное происхождение. Да, он бастард, однако… Все же сын правителя Юньмэн Цзян. Третье — у него будет ребенок от Второго Нефрита, который и так неровно к нему дышал, а теперь и вовсе станет с ним близок. Плюс секрет Лань Цижэня и Лань Сичэня и Мэн Яо. Для начала весьма неплохо. Но… Вэй Усянь задумчиво нахмурился, прощупав рукой подушку. Есть одно «но». И от него надо как-то избавляться. Если Лань Ванцзи женится, он будет скован по рукам и ногам, а без него точно успеха не добиться. Следовательно, теперь есть, на ком испытывать новые отвары. Пора матереть, если хочешь выжить в этом мире. Именно с этой мыслью Вэй Усянь поудобнее устроился на постели, накрылся одеялом и уснул. Что ни говори, а природа не дура: придумала, что беременному омеге, окруженному вещами своего альфы, становится легче.

***

Утренняя тошнота будила куда лучше, чем звуки колокола, сообщающего о подъеме, так что к моменту пробуждения Облачных Глубин Вэй Усянь был уже дома, имитируя облик верного супруга. Даже мужу подал чай. Другое дело, что чай был экспериментальным, но Лань Цижэню знать об этом не стоит. Он выпил поданное, поблагодарил, а затем хотел было поцеловать Вэй Усяня, пока слуги занялись завтраком, но омега ловко увернулся и даже строго напомнил, что этот час нужно посвятить медитации, а не плотским утехам. Учитель, недовольно сложив губы, заложил руки за спину и удалился в сад камней, чтобы соединиться с природой, а его проворный муж взялся за пиалу, только осушенную Лань Цижэнем, и рассерженно швырнул ее об пол. Опять промах. Столько сил и трав ушло на новую композицию — и все без толку. Хорошо еще, что в этот раз получилось подобрать компоненты, ничем не отличающиеся от любимого чая Учителя, так что тот и не почуял неладное. Однако так, топчась на одном месте, он терял драгоценное время и преимущество перед хитрым Мэн Яо. Вместо желаемого выпада снова и снова оставался недвижимым. Вэй Усянь уже собрался было огорчиться, как вдруг сквозь стены услышал тонкий и яркий зов походного рога, возвещающем о приближении войска. Улица тут же отозвалась радостными восклицаниями, приветствующими тех, кто сумел вернуться с войны. Ни секунды не думая, омега схватил свою накидку и рванул из дома, мгновенно слившись с толпой встречающих. Об отваре он обязательно подумает позже. Процессия, торжественная и печальная одновременно, двигалась от главных ворот Облачных Глубин в сторону покоев главы ордена. Живая река из людей, которые победили свою судьбу, блестя на морозном солнце серебряными латами, двигалась размеренно между берегов из тех, кто так ждал этого дня. В некоторых руках были поздно расцветшие цветы с гор, кто-то подбрасывал вверх горсти риса, осыпая героев, которые шли по главной улице резиденции ровным строем, заметно поредевшим, но все еще гордым и несломленным. Вэй Усянь старался не заглядывать в их лица, боясь порезаться душой об их страдания, отразившиеся в морщинах и сединах. Его глаза жадно искали лишь одно лицо, и вскоре оно, словно окруженное лунным сиянием от доспехов, появилось среди своих воинов. Толпа гусуланьцев и крестьян, пришедших из ближайших деревень, восторженно захлопала в ладони. Кажется, кто-то даже расплакался при виде столь юного полководца в белых одеждах, ниспадающих по боевому коню. Лань Ванцзи, чье имя теперь вошло в мировую историю, сидел как-то неестественно прямо в седле, сохраняя абсолютно равнодушный вид, словно его никак не радовало возвращение домой. Вэй Усянь едва сдержался, чтобы не выкрикнуть его имя, когда белая лошадь важно прошагала мимо него, но, провожая его взглядом, понял причину, по которой его молодой наставник так отрешен: справа от него двигалась еще одна светло-серая лошадь, на которой сидел человек в пурпурной богато расшитой накидке. Цзян Чэн. Вэй Усянь лишь нервно сглотнул, осознав, что строй воинов в белом под серебристыми латами сменился на немногочисленное войско в фиолетовых клановых одеждах, поверх которых были надеты медного цвета доспехи. Армия Ордена Юньмэн Цзян прибыла в резиденцию явно не для мирных переговоров и вовсе не выглядела поверженной в тяжелой войне. Скорее наоборот, юньмэнцы чувствовали себя куда увереннее, нежели местные. Вокруг Вэй Усяня мгновенно прежде дружелюбно настроенные гусуланьцы заворчали и даже громко начали возмущаться, что в Облачных Глубинах не место предателям. Чувствуя, как накаляется обстановка, омега поспешил к дому Лань Сичэня, понимая, что там сейчас наверняка будет разворачиваться нешуточная баталия. Хоть бы только словесная!.. Он успел как раз к мгновению, когда глава Лань вышел встречать своего младшего брата вместе с Лань Цижэнем, который выглядел крайне недовольным и настороженным, словно не рад был его прибытию вовсе. Впрочем, и сам правитель ордена не улыбался, как это бывало обычно. Кажется, сейчас все внимание было не на Лань Ванцзи, который был ранен в ногу, как успел заметить Вэй Усянь, протискиваясь между подданными, а на Цзян Чэне, легко спешившемся и решительной походкой приближающемся к представителям клана. Там же, вполне предсказуемо, около Лань Сичэня появилась скромная фигурка Мэн Яо, приветливо улыбающегося всем. Разумеется, он не мог пропустить такое представление. — Глава Лань, Учитель Лань, советник Мэн, — голос его изменился с тех пор, как они в последний раз виделись. Он стал зычнее, тверже, как и сама фигура молодого правителя Юньмэна. Цзян Чэн, соблюдая приличия, поклонился, и ему ответили тем же, хоть и с настороженностью. — Я прибыл сюда, чтобы сообщить, что война между Юньмэн Цзян и Цишань Вэнь — это дело только этих двух орденов. Не стоит в это более вмешиваться. Прежде собравшиеся некоторые старейшины, простые зеваки из слуг, стражники Облачных Глубин перешептывались между собой в недоумении, а теперь на площади между людьми и вовсе повисла тишина, в которой стало слышно, как Лань Ванцзи с трудом наконец спустился с лошади, не ступая на перебинтованную ногу, а затем поравнялся с Цзян Чэном и склонился перед братом, сложив аккуратно руки впереди. Эта безмолвная поза означала только одно: он желает сказать, но ждет для этого дозволения. Но Лань Сичэнь будто не видел его в упор, сосредоточенно всматриваясь в лицо напротив. Светлые глаза главы Лань пытались отыскать ответ на какой-то вопрос, блуждая взглядом по говорившему, но явно не находили искомое, судя по нахмурившимся бровям. Тогда слово взял вездесущий Мэн Яо, который ласково улыбнулся озадаченному правителю ордена и с таким же радушием повернулся к ожидавшему хоть какой-то реакции Цзян Чэну. У Вэй Усяня, стоявшего в отдалении, сжалось сердце от тревожного предвкушения: — Юньмэн Цзян, таким образом, объявляет о разрыве союза с орденами Гусу Лань и Цинхэ Не? — на этих словах из-за спины своего будущего мужа выглянуло маленькое личико Не Хуайсана, который совершенно ни против чего не возражал. Казалось, будь его воля, он бы со всеми подписал мирное соглашение, только чтобы его и его веер никто не трогал. Цзян Чэн, заметно приосанившись, небрежно кивнул, будто это мелочь. Его захотелось очень больно стукнуть по голове по праву брата, встряхнуть, чтобы не творил ерунду, а потому невольно приблизился, оказавшись в поле зрения всех участников события. Не стал подниматься к супругу, решив послужить живой преградой, остался буквально перед Лань Ванцзи, который, заметив знакомого, невольно дрогнул и приподнял взгляд от земли. И только теперь наконец-то их взгляды встретились. Медовые некогда глаза стали медными, отяжелевшими, провалившимися в складки из-за недосыпа и тревог. Но в одно мгновение, едва Вэй Усянь слабо ему улыбнулся, поддерживая, эти же самые уставшие глаза будто солнце озарило. И только машинальное частое моргание оторвало пристальный, пожирающий буквально взгляд Лань Ванцзи от омеги, оказавшегося внезапно рядом. — Вэй Усянь! — Цзян Чэн тоже заметил своего брата и неожиданно рванулся к нему. Они не виделись с самого момента убытия в резиденцию Гусу Лань, когда еще казалось, что все испытания, которые выпадут на их долю, будут преодолимы, когда оба были полны сил и мечтаний. Теперь же между ними, потерпевшими крах во многих своих чаяниях, словно выросла пропасть, однако Цзян Чэн с присущей ему решительностью пожелал в пару шагов ее уничтожить. Но ему перегородили дорогу. Как возник прямо перед его носом Лань Ванцзи, Вэй Усянь не понял. С той хромотой, что сковывала каждое движение юного наставника, он должен был нескоро приблизиться, но на деле у него ушло не более мгновения, чтобы закрыть собой омегу и чтобы Цзян Ваньинь буквально уткнулся в его лунные латы. — Какого черта, ты!.. — набравшийся от простолюдинов словечек, глава Юньмэна осыпал благонравного Второго Нефрита отборной бранью, но тот и ухом не повел, словно уже все это слышал. — Уйди в сторону! Вэй Усянь почувствовал себя ужасно неловко за широкой спиной своего (ну да, своего) альфы, поскольку всем телом ощущал жжение от внимательных и сердитых взглядов со всех сторон. На мужа предпочел даже не оборачиваться, представляя, какое у того гневное выражение лица. — Ты что, думаешь, что я с тобой не справлюсь, гребаный ты камень? — теряя терпение, Цзян Чэн выхватил меч. — Это мой брат! Если я захочу к нему подойти, то ты меня не остановишь! Я пройду по твоему трупу, ясно?! Что же должно было случиться с ним, если он совсем потерял разум, заявляя такое в Облачных Глубинах, в окружении войска Лань Ванцзи и на глазах его семьи? Кто с ним сотворил такое?! Цзян Чэн был от природы крайне ведомым. Достаточно было ему, доброму и впечатлительному мальчику, внушить что-то, как он непременно соглашался и верил всему, что ему говорили. Подрастая, он пытался было бороться со своей дурной зависимостью от чужого мнения, однако быстро угодил в жесткие и крепкие объятия тетушки, которая умело им управляла. Неровен час, как нашелся кто-то, сумевший подобрать ключик к норовистому правителю Юньмэна, и взял его под контроль. Невольно подумалось о Мэн Яо, хотя было неправильно вешать все грехи на одного единственного злодея. Да и к тому же, не могли же его руки дотянуться и до дальних земель. Или могли?.. Но думать уже было некогда: нужно было срочно брать всё в свои руки, тем более что музыкальные пальцы Лань Ванцзи тоже легли на рукоять Бичэня. Не хватало еще, чтобы эти двое сейчас схлестнулись в бою. — Ай-я, А-Чэн, что ты ругаешься, как сапожник?! Ну не стыдно тебе, а? — Вэй Усянь аккуратно вынырнул из-за своего защитника и шутливо погрозил пальцем брату. — Приехал в приличное место, вещи важные говоришь, а вот-вот нападешь на местного наследника престола! Фиолетовые, насыщенные кровью своих противников, глаза тут же посмотрели на него, сжигая дотла. Не знай Вэй Усянь своего братца с раннего детства — испугался бы. — Глава Цзян, — его окликнул Лань Сичэнь, который наконец-то, по всей видимости, подобрал лучшее решение для сложившейся обстановки. — Нам следует поговорить наедине. Но молодой правитель лишь пренебрежительно фыркнул, окинув взглядом и Лань Ванцзи, и его старшего брата: — Беседовать не о чем. Не Минцзюэ с остатками войска возвращается в Цинхэ Не. Ваши воины тоже могут отдыхать. Война окончена, — и едва глава Лань попытался возразить, Цзян Чэн жестом остановил его. — Дела Юньмэн Цзян более не касаются других кланов. Пора бы научиться считаться с мнением не только Великих орденов. По площади проскользнул недовольный шепот. И вправду, как можно такое было открыто заявлять? Лань Сичэнь, конечно, сдержан и терпелив, не схватится за оружие, требуя объяснений, однако не может игнорировать подобное поведение. Пока он лишь растерянно взглянул на Мэн Яо, невинно пожимавшего плечами. Но Лань Цижэнь на правах Учителя, к чьему слову беспрекословно прислушиваются, строго спросил: — Вы заключили союз с Цишань Вэнь за спиной у Великих орденов. Это предательство. Мы поддержали вас в трудный час, прислали своих людей. Незаметно улица наполнялась воинами в лунно-серебристых латах, которых было заметно больше, чем тех, кто окружали своего правителя в пурпурных одеждах. Кто-то, кажется, опиравшийся на палку, гневно выкрикнул: — Юньмэнцы нас предали! Ради них мы проливали кровь, а они!.. Его голос сорвался и провалился в гуле поддержки. — Вас никто не звал на север! — невозмутимо парировал Цзян Чэн, даже не повернув головы в сторону воина. — Вы сами явились, потому что боитесь, что Цишань Вэнь, завоевав наши территории, нападет на вас! С чего вообще вы взяли, что имеете право решать нашу судьбу?! Мы в состоянии сами решать свои проблемы! Это было лишнее. И без того накаленная атмосфера в момент заискрила во все стороны. Вэй Усянь в отчаянии снова воззвал к брату, пытаясь спасти его от неминуемого поражения: — А-Чэн, не надо!.. Клану бывших рыбаков, только-только вставшему на ноги, никак нельзя было обзаводиться врагами. Ему следовало пытаться найти союзников и поднимать экономику за счет выгодной торговли. Но война, внезапно пришедшая на эти земли, спутала карты юному правителю, искренне любившему свой народ. Да, Вэй Усянь тоже знал, что ни Гусу Лань, ни Цинхэ Не, ни Ланьлин Цзинь нет дела до скромных территорий, покрытых прудами, равнинами и лотосовыми озерами. Разумеется, они готовы были бы разменять эту пешку в обмен на покой, ограждаясь от проблем на севере. Но теперь, когда политическая обстановка в Поднебесной изменилась, возникла угроза совершенно новой войны. И черт его знает, чья возьмет. Воины Солнца, как называли себя жители Цишань Вэнь, куда выносливее и подготовленнее воинов запада, юга и востока. Однако объединенная армия Трех Орденов вкупе представляла собой опасного противника. Но примкнувшие два клана Юй и Цзян к Цишань Вэнь могли серьезно изменить ситуацию. — Надо! — грубо и горделиво выплюнул Цзян Ваньинь, словно подпитываясь от возрастающей напряженности. Руки, сжатые в кулаки, заметно подрагивали, но не позволяли себе слабины. Цзыдянь, чувствуя своего хозяина, переливался фиолетовым в ожидании боя. — Я не прячусь нигде и прямо заявляю, что отныне не следует совать нос в чужие дела! В бессилье Вэй Усянь обернулся за помощью к главе Лань, но тот лишь недоуменно хлопал ресницами. Разумеется, ему и в его праведную голову не могло прийти подобное. Зато Мэн Яо улыбался, как и всегда, крайне вежливо и приятно, словно был согласен с Цзян Чэном, который, чувствуя безнаказанность и свободу действий, мгновенно распалился окончательно, будто намеренно доводя ситуацию до абсурда: — Учитель Лань! — и Лань Цижэнь ответил горделивым молчанием и тяжелым взглядом, но правителю Юньмэна этого было более, чем достаточно. — Я объявляю все прежние договоренности между нашими кланами разорванными! Вэй Усянь ошалело обернулся на супруга, но тот даже не удостоил ответом отчаянного молодого человека в пурпурных одеждах. В висках больно запульсировало от предчувствия катастрофы: Гусу Лань такое неподобающее поведение точно не стерпит. — Вэй Усянь! — не дождавшись никакой реакции, Цзян Чэн сурово нахмурился и протянул руку к брату, чтобы схватить его за запястье. — Ты уходишь домой со мной! Ты адепт клана Цзян, твое место в Юньмэне! Ох беда. Омега и додумать сокрушенное не успел, как об медные заговоренные наручи звонко ударился изящный Бичэнь, заставляя протянутую руку рухнуть вниз. Столь короткого и резкого ответа Цзян Чэн не ожидал, но ему оказалось достаточно и пары секунд, чтобы сообразить, что случилось, и, сверкнув яростно глазами, точно перед ним его старый враг, выхватить Саньду. Лань Ванцзи ловко увернулся от замаха противника, крутанувшись на месте, и даже на сантиметр не уступил места рядом с Вэй Усянем, вернувшись в исходную боевую стойку. Он упрямо молчал, уничтожая соперника взглядом и всем видом давая понять, что ничто на свете не заставит его отдать омегу в прежний клан. Толпа вокруг, растущая с каждой минутой, взволнованно задвигалась, угрожая превратиться в уличный бой, и Лань Сичэнь поспешил спуститься вниз, так же заграждая собой мужа дяди: — Глава Цзян! Мы готовы разорвать с Вами все отношения, — его мягкий голос умел обволакивать и убеждать, однако Цзян Чэн сейчас был словно глух. — Но Ваше требование о возвращении господина Вэя невыполнимо. Он уже часть нашего клана. Кто бы ему еще пару лет назад сказал, что из-за него, скромного омежки, развернутся нешуточные баталии, готовые вот-вот вылиться в настоящую войну, он бы только рассмеялся, прекрасно понимая, что никому, кроме брата, не нужен. Однако и теперь от осознания, что Два Нефрита заслонили его, защищая как члена семьи, все равно не чувствовалось счастья. Цзыдянь внезапно пронесся яркой молнией поверх голов братьев. Хватило ли бы сил Цзян Чэну выстоять против двух сильнейших заклинателей? Ярость и чувство несправедливости по отношению к его землям подпитывали его, так что наверняка бой вышел бы кровавый. Но Лань Ванцзи словно в землю врос — не уступит, хотя даже не представляет, что оберегает не только своего дядю и честь семьи, но и собственного омегу и дитя. А Лань Сичэнь тоже выхватил из ножен Шоюэ — светящийся серебром меч. Глава Лань редко брался за холодное оружие, предпочитая игру на сяо, однако сейчас обстоятельства были исключительными во всем. Выходило скверно. Братья Лань, если не убьют, то пленят Цзян Чэна. И что тогда? Цишань Вэнь как союзник Юньмэн Цзян обернется против Гусу Лань и уничтожит небольшой, но величайший орден. Так рисковать нельзя. И Мэн Яо предупреждал, что связываться с Юньмэном бессмысленно: «когда явится Ваш братец, откажитесь от него. Вам все равно не дадут быть вместе»… Теперь понятно почему. — А-Чэн! — Вэй Усянь изловчился и выскочил вперед двух альф. –Ты погубишь нас всех! Давай поговорим! Он едва не попал под хлесткий удар Цзыдяня, но Цзян Чэн, не желавший причинять ему боль, успел среагировать вовремя и отозвал свое духовное оружие обратно в кольцо, подпуская к себе брата. Однако за ним было тут же рванулся Лань Ванцзи, но его за рукав удержал глава Лань, что-то усердно ему шепча на ухо. Вэй Усянь обернулся и улыбнулся своему молодому наставнику, чтобы не беспокоился, и тот словно впервые выдохнул, хотя меча не убрал и не перестал взглядом внимательно следить за каждым движением омеги. Большого труда стоило стоило ему сдержаться, чтобы не пойти за удаляющимися фигурами двух братьев из Юньмэн Цзян. Единственным подходящим для переговоров местом без чужих ушей был ближний зал для торжественных приемов. Именно туда и свернул Вэй Усянь на правах местного жителя, показывая дорогу своему спутнику и попутно выстраивая непростой монолог в голове. С чего бы начать? Столько всего плотными слоями боли наросло на сердце, что ни один мудрец не сможет их облечь в достойную речь. Это и обида от первого предательства, когда Цзян Чэн позволил отдать его в Гусу Лань, и его равнодушие к судьбе бедного брата-омеге. Это и страх за него во время войны. Это и тревога за будущее их бывшего дома… Но сколько ни репетируй и не готовься, честнее всего будут истинные чувства и мысли. Так что едва они вдвоем оказались в комнате с резными узорами на потолке и на стенах, с губ слетело: — Какого черта, А-Чэн?! — это было не спланировано. Так, от чистого сердца, первое, что крутилось на языке. Тот недоуменно приподнял бровь, а потому пришлось продолжить. — Ты засунул язык в задницу, когда меня выдавали замуж, а теперь какого черта приперся сюда?! Да еще такое представление закатил! Словно камень с души свалился при этих словах. Все, что он так хотел высказать брату за последнее время, наконец вырвалось из него потоком пусть и бессвязных обвинений и возмущений. Впрочем, оказалось, что и с другой стороны недовольства предостаточно, потому что Цзян Чэн мгновенно взял себя в руки и перешел в наступление, и помещение на короткие минуты превратилось в их одну из комнат Пристани Лотоса, где они часто выясняли отношения: — Да ты!.. О чем ты вообще можешь судить?! Я восстанавливаю справедливость! — Да ты угробишь себя и меня! — омега, увствуя, что может не сдерживаться в выражениях, перешел на родное юньмэнское наречие с грубостями. — Меня никто уже не отдаст, а ты похоронишь последние надежды на процветание Юньмэн Цзян! Что вообще с твоей головой?! Цзян Чэн тоже с большим удовольствием сменил общий язык на местечковый диалект: — Не твоего ума дело, ясно? Никто не будет мной помыкать! Достаточно, понятно? Достаточно мной управляли! И не тебе мне указывать, что делать! Собирай свои вещи и не спорь! — и не дав брату ответить, тут же гневно выдал. — Или что, гусуланьцы трахаются лучше, что ты так за них держишься? Вэй Усянь ошалело округлил серые глаза, не представляя, как все эти факты сплелись в сознании Цзян Ваньиня, пышущего злостью и, похоже, ревностью: — Что? — Ты слышал, что я сказал, — сквозь зубы произнес в ответ правитель Юньмэна и вдруг приблизился настолько, что омегу обдало сильнейшим альфьим феромоном. Невольно закружилась голова с непривычки, и Вэй Усянь внезапно почувствовал, как его повело. Он судорожно отшатнулся от брата в поисках чего-нибудь устойчивого и надежного, но машинально зацепился за то, что оказалось ближе всего: за руку Цзян Чэна. От соприкосновения с кожей первого в его жизни мужчины, все нутро вывернулось наизнанку, готовясь вот-вот выплюнуть сердце через глотку. Такой родной аромат бережно укутал было, но наткнулся на преграду, которую выстроила сама природа, оберегая беременных омег от посягательств чужих альф. — Я знаю, что ты беременный, — близкий душе голос стал теплее, скользнув по уху. — Мы справимся и с этим. Захочешь — отправишь ребенка в Гусу обратно, пусть сами воспитывают своих отпрысков. Танцевало на кончиках оголенных нервов желание сорваться в бездну, но последнее ножом полоснуло, мгновенно отрезвляя. Цзян Чэн так легко распоряжался детьми, как истинный альфа, для которого зачатие потомства — лишь важный компонент жизни, но не ее смысл. Он и сотой части той боли от потери дитя не способен был ощутить и понять. Вэй Усянь тоже не желал связывать себя по рукам и ногам беременностью, однако теперь не мог противиться своей природе. — Я никому не отдам своего ребенка, — не представляя, откуда стало известно о его положении, омега рывком оттолкнул брата от себя, стряхивая с себя его руки, будто что-то грязное. — И вернуться не могу. Нам не дадут быть вместе. — Кто еще не даст? — непонимающе нахмурился молодой правитель и снова подошел, ласково касаясь скулы. — Собирай вещи, сейчас же едем домой. Мог ли Цзян Чэн хотя бы догадываться, что за его спиной, как и за спинами других глав орденов, плетутся интриги? Вряд ли. Ни один альфа не желал даже предполагать, что может быть переигран слабым полом. Этим так умело и пользовались сильнейшие и влиятельнейшие омеги Поднебесной, к коим пора было присоединяться. Но с Юньмэн Цзян это будет невозможно: судьба этого клана наверняка уже рассчитана и просчитана. Нездоровый цинизм рано или поздно заставил бы принять это страшное решение. А значит… — А-Чэн, — понадобилась вся воля, что была, чтобы произнести эти чудовщные слова. — Ты испугался однажды защитить меня, а теперь поздно. Возвращайся домой один и будь осторожен. Молодой глава Цзян недоуменно снова было коснулся щеки, надеясь переубедить, но рука омеги тут же остановила это нежное движение, переводя разговор в деловое русло: — Я серьезно, А-Чэн. Вокруг враги. Никому не верь. Возвращайся домой и старайся думать своей головой. Красная нить, связывающая их столько лет, истончилась настолько, что напоминала уже лишь легкую прядь паутины, которая готова была вот-вот оборваться навсегда, разводя двух некогда самых близких людей по разным берегам судьбы: — А ты?.. — А я… Супруг Учителя Лань и жду ребенка. Я остаюсь в Облачных Глубинах, — голосу хватило твердости и решимости произнести это, не дрогнув. Но Цзян Чэн не мог поверить собственным ушам. Он преодолел столько испытаний ради этого мгновения, и все напрасно?! — Ты что, сошел с ума? — сильнейший запах альфы, подавляющий волю омеги, обхватил брата за горло, и тот невольно выдохнул глубоко от подскочившего в разы ощущения возбуждения. Это казалось невозможным, ведь Вэй Усянь сейчас беременным, и он не должен был так реагировать на чужого мужчину. Однако, вопреки законам природы, он испытал настолько сильное влечение, что вот-вот грозилась наступить течка, такая редкая при вынашивании ребенка. Он растерянно посмотрел на Цзян Чэна, потянувшегося за поцелуем, но в следующее же мгновение осознал, что напрасно гневил природу, поскольку она-то в отличие от людей никогда не ошибалась: ровно между ним и братом, едва не задев их губы, проскользнуло ледяное лезвие Бичэня. Лань Ванцзи оказался на пороге, сурово хмурившийся и распространявший такой мощный аромат сандала, от которого немудрено было потерять твердость в ногах. Видимо, решивший, что надолго наедине двух братьев оставлять нельзя, он пришел убедиться в том, что все в порядке, но, увидев, что происходит, даже не стал думать. Он действовал решительно и безапелляционно, сверля взглядом омегу: — Вэй Ин, — его известное немногословие сказало все за него одним подрагивающим от ярости низким голосом. — Отойди. Он был прекрасен в это мгновение гнева. Будто натянутая тетива, Второй Нефрит готов был в следующий же миг ринуться в бой, несмотря на перевязанную ногу, боль в которой, казалось, Лань Ванцзи уже и не помнил. Ему достаточно было малейшего повода ударить Цзян Чэна, и теперь он его получил. Задыхаясь от нарастающего возбуждения и волнения за сцену, разворачивающуюся перед глазами, Вэй Усянь суматошно пытался сообразить, как уберечь обоих от фатальной ошибки, и не придумал ничего умнее, чем изобразить обморок, свойственный его состоянию. Внезапная его дурнота отвлекла двух противников и даже на короткий период заставила отвлечься, пока альфы суетливо звали лекарей, но в один момент чуть не усугубила ситуацию, потому что сразу оба хотели перенести обмякшее тело омеги в постель. Наверняка они все же подрались бы, если бы не явился наконец Лань Цижэнь. Никогда ни до, ни после так не радовался мужу, как теперь, и впервые даже почувствовал себя счастливее на его руках. Но проблема решилась лишь на время. Два упрямца готовы были упереться, словно бараны, лбами, чтобы добиться своего, а потому конфликт перетек из зала торжественных приемов в покои Учителя. Они молча сверлили друг друга ненавидящими взглядами и у постели больного, и после — в отдалении ее, когда вновь пришел Лань Сичэнь, старающийся сгладить ситуацию. Между фигурами лекарей, окруживших его заботой, Вэй Усянь с кровати видел, как глава Лань хмурился, снова выслушивая претензии молодого правителя Юньмэна, и как не соглашался уступить сам Цзян Чэн, и как упрямо одно и то же повторял безэмоциональный голос: «Он часть нашей семьи». Знать бы, из-за чего столь тверд в своем мнении Лань Ванцзи — все было бы куда проще. Заполошное сердце подсказывало одну версию, но разум отодвигал ее в сторону. Это невозможно. Лань Цижэнь зато был рядом, как верный супруг. Он сидел на краю постели и держал своего мужа за руку, пока врачевательница вливала в его горло какой-то дурно пахнущий отвар в профилактических целях. Заметив этот вполне невинный жест, Цзян Ваньинь вдруг сурово нахмурился и зычно прикрикнул: — Не надо изображать из себя крепкое семейство! В этом доме все пропитано ложью! Вэй Усянь не стал спорить, но умоляюще взглянул на брата. Да, клан Гусу Лань, славящийся своей репутацией, давно погряз в обмане и притворстве, однако осуждать адептов великого ордена в их же резиденции неумно. Будущее Юньмэн Цзян теперь, скорее всего, предрешено, но зачем же, пока тонешь, рушить все вокруг вместо того, чтобы искать крепкий камыш? Лань Сичэнь предсказуемо строго осадил своего собеседника, призвав к порядку, но Цзян Чэн лишь размашисто отмахнулся: — Плевать я хотел на ваши правила поведения на территории Облачных Глубин! Вам самим бы их для начала соблюдать! Увидев, как опять сурово нахмурился Лань Ванцзи, Вэй Усянь крайне проворно вскочил с постели, опасаясь взрыва. Никто другой не мог поставить точку в этом затянувшемся предложении. Цзян Чэн все еще его брат. Неопытный в деле дипломатии, слишком прямолинейный для политики, откровенный и решительный, нуждающийся в долгой закалке в горниле мирового управления. Он жертва времени и обстоятельств. Оставленный отцом ради любовницы, потерявший мать, свою первую любовь и надежную опору в виде тетки, молодой глава имел право на ошибки. Однако ему их никто не собирался прощать: каждый шаг на политической арене — это шаг по полю, на котором растут дикие розы: ты видишь лишь прекрасные лица, но не замечаешь, как твои ноги испещряются тысячей кровоточащих ран. — А-Чэн, — чтобы не пришлось снова имитировать обморок, омега решительно выдернул за руку брата на улицу. — Ты рубишь сук, на котором сидишь. Лишившись поддержки других кланов, ты обрекаешь Юньмэн!.. — К черту Гусу Лань, — в своей манере парировал глава Цзян, позволяя тащить себя. — У нас есть более серьезные союзники. С Цишань Вэнь мы обеспечим себе безопасность с востока. Эти же трусливые монахи с гор без особой надобности не спустятся. Орден Цзинь давно замолчал под грузом монет, а Цинхэ Не… — фиолетовые глаза искрились от злости, словно Цзыдянь. — Цинхэ Не падет, если подумает выступить против нас! Это звучало так убедительно и так сладко, что хотелось верить. Но Вэй Усянь уже знал от Мэн Яо, что подобным планам и надеждам Юньмэна сбыться не суждено, и оттого еще тяжелее было слышать эти слова. Омега в отчаянии схватился за пурпурные рукава, до права ношения которых так и не дослужился в Пристани: — Цишань Вэнь никогда не заключает союзов, А-Чэн, опомнись. Они обманут тебя! Повинись перед Гусу Лань, разорви соглашения со Знойным дворцом… Островатое лицо напротив, еще более подчеркнуто опасное, исказилось в гримасе крайнего недоумения, будто не мог поверить в услышанное от бывшего адепта клана Цзян. Война сделала Цзян Чэна еще недоверчивее и горделивее, а потому нить губ дрогнула в разочаровании: — Повиниться?.. Вэй Усянь, прекрасно зная, насколько несгибаем его брат, уже хотел было приняться убеждать заново, старательно не замечая, как люди, ждавшие на площади, снова их обступают со всех сторон, как вдруг прямо около него один человек, явно из приглашенных адептов, даже бросил в молодого главу тухлой локвой, которая мгновенно обагрила пурпурные одежды: — Трусливые предатели! Вступили в сговор с нашими врагами! — голос был бойким откуда-то из толпы согласных зевак… ... Недаром говорят: если на небе собираются тучи, рано или поздно возникнет молния. Все произошло в одно мгновение. Даже меньше: омега едва успел отскочить в сторону, боковым зрением увидев, как Цзыдянь стремительно искрящейся змеей выскользнул из кольца и метнулся в сторону обидчика, шею которого в следующий же миг обхватило тугим объятием, как оковами. Не понадобилось и секунды, чтобы Цзян Чэн дернул рукой, вокруг запястья которого сиял браслет из нескольких оборотов сверкающего кнута. Вэй Усянь с широко раскрытыми глазами лишь выдохнул от неожиданности, глядя на то, как человек оказался задушен без единого слова осуждения. На площади после вскрика боли повисла тишина. Только опасно стрекочущий Цзыдянь лентой скользил между людьми, которые онемели от ужаса. Они все, воины, вернувшиеся недавно с войны, надеялись оставить смерть позади, однако вновь столкнулись с ней в мирное время. — Уходи. Это все, что выдавил из себя Вэй Усянь, не в силах отвести взгляд от багрового следа на шее удушенного мужчины, чье тотчас обледенелое тело в белых одеждах рухнуло на руки товарищей. — Уходи, Цзян Ваньинь. Ты не в себе. Неизвестно, кто изъел его душу и разум, но не ему, омеге-бастарду, справиться с этой бедой. Да, как брат он обязан был протянуть руку помощи, но не обязан был протягивать ее снова и снова, когда по ней бьют. Не обязан был и не хотел больше бороться. Впрочем, Цзян Чэн более и не уговаривал. Он сделал свои выводы, презрительно сплюнул в сторону Вэй Усяня и скомандовал своему войску в медных латах выдвигаться в сторону дома. А Вэй Усянь молча развернулся и пошел к себе домой. Д о м о й.