Half Moon

Онегин стоял у окна, держа в руках письмо с коротким, учтивым и почти ощутимо холодным приглашением на дуэль.  — Что передать? — раздался голос Зарецкого. Евгений медленно обернулся, отводя взгляд от чернильных строчек.  — Всегда готов, — такой же учтиво-холодный, целиком соответствующий приглашению тон. Зарецкий, кивнув, почти тут же вышел из дома… А Онегин лишь сейчас понял весь смысл написанных и сказанных слов. Не стоило и пытаться приглашать Ольгу на этот проклятый танец. Не стоило так жестоко шутить над чувствами друга. Не стоило позволять Ленскому уезжать, не обьяснившись с ним. Он должен был предположить, что поэт может зайти так далеко, и сделать всё, чтобы поговорить с ним до того, как у него в руках окажется письмо. Но теперь… Теперь отказаться было невозможно. До приглашения на дуэль о конфликте знали только Онегин и Ленский. Теперь же в это дело вмешался старый дуэлист —Зарецкий, который совсем не отличался молчаливостью или нелюбовью к сплетням. А шёпот за спиной, который, без сомнения, будет преследовать Евгения, если он попытается отмахнуться от вызова… Оставалось надеяться, что или Владимир сам поймёт, что излишне им наводить пистолеты друг на друга, или дуэль остановит какой-нибудь случай. Лишь под утро Онегин по-настоящему осознал, что уже через несколько часов будет целиться в своего самого близкого друга. До этого дуэль казалась чем-то нереальным, сном, плохой шуткой… Словно на пороге вот-вот должен был появиться Ленский и, смеясь, шутливо укорить Евгения за то, что он так легко согласился принять вызов. Но назначенный час был всё ближе… Онегин, кинув взгляд на медленно светлеющее небо, лёг обратно в кровать, постаравшись забыться сном. Эта дуэль не должна состояться. Проснувшись, Евгений всё же приказал слуге запрячь лошадей. Он был почти спокоен: давно рассвело, столь сильное опоздание было серьёзным нарушением правил. Скорее всего, Ленский уже вовсе уехал… Ещё издали Онегин заметил фигуру человека с длинными чёрными кудрями, пристально смотрящего на подъезжающую карету.  — Но где же ваш секундант? — Зарецкий удивлённо взглянул на Евгения. Ни слова про опоздание. Ни слова. Онегин едва смог скрыть досаду, видя холодный и решительный взгляд Владимира. Секундант… Он и не пытался его искать. Для того, чтобы сорвать дуэль, подойдёт кто угодно…  — Мой секундант? Вот он: мой друг, monsieur Guillot, — Евгений спокойно указал на пораженного слугу. Зарецкий вскинул брови, уже хотел что-то ответить, но…  — Пусть так, — раздался негромкий, но отрывистый и твёрдый голос Ленского. Онегин удивлённо поднял на него глаза.  — Так что ж… Начинать? — учтиво спросил он. Нет, не может быть, что после опоздания и секунданта-слуги…  — Начнём, пожалуй, — и Владимир, больше не глядя на врага, развернулся, быстрым шагом направившись к мельнице. Так оборвалась последняя надежда Онегина на отмену дуэли. Между бывшими друзьями было тридцать два шага. Тяжёлый пистолет удобно ложился в руку — слишком удобно, если вспомнить, для чего Онегин вообще взял его. Кровь пульсировала в висках, сердце с каждой секундой колотилось всё сильнее. Это безумие! Ленский стреляет хуже, чем он! Нет. Что угодно, но не смерть поэта. Выстрел в воздух тот мог счесть лишь большим оскорблением, поэтому оставалось одно — ранить. Слегка ранить в ногу или плечо. А после поговорить с ним, объясниться — и, возможно, Владимир сможет простить… Они перешли первые четыре шага. Евгений медленно поднял пистолет. Руки тряслись. Нет. Так стрелять нельзя. Надо успокоиться… Но как можно быть спокойным, когда ты целишься в своего — чего теперь врать? — самого близкого и единственного друга?.. Ленский тоже начал поднимать пистолет… И вдруг раздался выстрел, мгновенно вспугнувший сидевших на деревьях птиц. На одежде медленно проступало тёмное пятно крови. Рука неловко, словно удивлённо, прикоснулась к ране на груди… И тело с тихим стуком упало на белый снег. Онегин неверяще смотрел на свой пистолет. Соскользнувший палец всё ещё лежал на курке. Нет… Нет-нет-нет, это невозможно, он не мог попасть! Ленский лишь ранен… Конечно, он только ранен! Евгений, отшвырнув пистолет, бросился к юноше, упал рядом на колени, крича его имя… Но Владимир не отвечал. Потухший взгляд синих глаз был направлен в небо, такое же холодное, как и он сам.  — Ну что ж? Убит, — спокойно, словно речь шла о погоде, произнёс Зарецкий. Больше Онегин не слышал ничего. Холод пробрал до самых костей, словно его резко окатили ледяной водой. Сердце замерло, а в голове стучала, разрывая изнутри, лишь одна мысль. Ленский убит. Убит!.. *** Евгений раскрыл глаза, разбуженный глубокой ночью чьим-то вскриком. Молодой человек огляделся, пытаясь понять, откуда он раздавался, но рядом не было никого… Вздохнув, Онегин медленно положил голову обратно на подушку. Как и неделю назад. И месяц. И год… Столько раз за свою жизнь Онегин участвовал в дуэлях. И столько раз дело кончалось не примирением или простым ранением, а смертью второго дуэлянта… Так почему же он продолжает вспоминать лишь чёрные кудри, рассыпавшиеся по окроплённому алым снегу?.. Это был его собственный голос. Как и каждый день в течение уже двух лет. *** На следующий день Евгений ехал домой после очередного светского мероприятия, на котором его почему-то очень желали видеть. Молодой человек, вытерпев пару бесконечно долгих часов, в итоге просто сбежал не попрощавшись. Пусть разочаровываются — чужое мнение его уже не беспокоит. Зима. Снова. Зима. Солнце рано уходило за горизонт, поэтому Онегин торопился добраться домой, пока улицы ещё освещались лучами заката. Но как бы он ни подгонял кучера, а тот, в свою очередь — лошадей, на порог Евгений ступил уже в ночной темноте. Берясь за дверную ручку, молодой человек был уверен, что дом встретит его так же, как обычно: холодно, пусто, и только бутылка хорошего вина да кресло у камина смогут его порадовать. А чему ещё радоваться, когда знаешь, что которую ночь не сможешь крепко уснуть?.. С этими мыслями Онегин закрыл за собой дверь. Небрежно скинул пальто, прошёл в гостиную, надеясь наконец-таки расслабиться у камина…  — Ох, Евгений, наконец-то Вы вернулись! — этот голос раздался настолько неожиданно, что Онегин вздрогнул. От окна отделилась высокая, до боли знакомая фигура… — Когда я приехал, Вас не было дома, но слуги сказали, что я могу подождать в гостиной. Вы не говорили, что собираетесь куда-то… Где Вы были? И ах, каким восхитительным и красочным был сегодня закат! Вы ведь видели его? Я даже набросал несколько строк, пока ждал… Но Евгений, что это с Вами?.. Онегин не ответил. Лишь так же стоял, бледнее снега, на пороге комнаты, чувствуя, как сердце сначала замирает, а потом начинает судорожно биться где-то в горле. Широко распахнутые серые глаза были устремлены на стоящего против тёмного окна Владимира Ленского.  — Что с Вами, Евгений? — повторил свой вопрос Ленский. — Вы выглядите так, как будто увидели… Привидение, — поэт с лукавой улыбкой взглянул на побледневшего Онегина.  — Так и есть, Владимир… — наконец тихо, едва слышно ответил он. — Я вижу его каждую ночь уже несколько лет. Взгляд Ленского на мгновение изменился. Вскинув брови, он поражённо посмотрел на Онегина.  — Вы меня удивили, Евгений! — он снова улыбнулся. — Вы ведь всегда говорили, что не верите басням о призраках… — но, увидев, что Онегин всё такой же бледный, Ленский сменил тон. — Вы не шутите, Евгений? Вас правда уже несколько лет мучают кошмары? Могу ли я как-то…  — Нет-нет, Владимир, в этом нет ничего страшного, — Онегин смог выдавить улыбку. — Они не тревожат меня так сильно… Это пройдёт… Когда-нибудь…  — Что ж, раз Вы так уверены… — Ленский с лёгким сомнением посмотрел на друга. — Но всё равно, если нужна будет моя помощь, я всегда рад! Поэт говорил что-то ещё, но смысл слов ускользал от Онегина. Вот он, Ленский, стоит прямо перед ним. Такой же весёлый, как обычно, с чёрными кудрями до плеч и вечно мечтательным сапфировым взглядом, словно ничего не произошло… Живой… Как… Как так получилось?.. Неужели всё это… Эти именины, этот танец с Ольгой, эта проклятая дуэль — неужели всё это было просто долгим кошмарным сном?..  — Евгений, я же вижу, что что-то случилось! — выдернул его из мыслей встревоженный голос Ленского. — Вы выглядите взволнованным и таким уставшим… Вы уверены, что хорошо спите, не смотря на кошмары?  — Конечно, Владимир… Я просто задумался, — ещё одна утешительно-вежливая улыбка. Ленский украдкой вздохнул, но с привычной теплотой посмотрел на Онегина. — Владимир, я… — медленно, словно с трудом, сказал Онегин. — Простите меня. Ленский изумленно распахнул глаза.  — За что же, Евгений?  — За все слова, которые могли Вас обидеть. За необдуманные поступки, которые могли Вас задеть. За всё… — Онегин говорил тихо, едва подбирая слова. Нельзя, нельзя было упустить эти мгновения… Ленский жив, вот он, стоит прямо перед ним… Но кто знает, что будет в следующую минуту?.. — За всё, что могло когда-либо причинить Вам боль…  — К чему это Вы, Евгений?.. — Ленский не понял. Не понял, да и не смог бы никогда понять, почему сейчас для Онегина было так важно сказать эти слова. — Неужели Вы так сожалеете о том, что вчера заснули, пока я читал Вам свои стихи? — Ленский тихо рассмеялся, лукаво глядя на друга. Онегин не смог сдержать грустной улыбки. И верно… За день до именин у Лариных, Ленский написал ещё несколько стихов, каждый из которых, как и почти всё, что он писал ранее, был пронизан любовью… Он читал их, долго и вдохновенно, вновь и вновь оживляя каждую написанную на желтоватой бумаге строчку… Однако, закончив, он так и не услышал ни «Недурно, mon cher», ни куда более привычного «Насколько же Вы неисправимый романтик, Владимир…» — Онегин, невыспавшийся накануне, убаюканый мелодичным голосом поэта, задремал прямо в кресле…  — На самом деле, думаю, это мне надо просить у Вас прощения, — голос Ленского прервал это воспоминание. Онегин удивлённо посмотрел на друга. — Не могу сказать, что ничуть не разозлился на Вас, но Вы не виноваты в том, что уснули тогда… Вы устали… Всё-таки я слишком часто надоедаю Вам со стихами, — он немного виновато улыбнулся, протягивая вперёд руку. Онегин неосознанно также протянул ему свою.  — Владимир, Вы не… Но он не смог договорить. Видение исчезло, как только он попытался соприкоснуться с рукой поэта… Онегин ещё долго стоял в центре гостиной с чуть поднятой рукой. Медленно, словно ему было трудно двигаться, он сделал несколько шагов к окну. Туда, где возникло это видение, когда Евгений только зашёл… На небе ярко светилась половинка луны. В стихах, картинах… даже в разговорах её упоминали так редко, что Онегин уже начал забывать, что она иногда бывает и такой. Кто-то любуется величественной полной Луной, кому-то близок тоненький хрупкий серп Месяца, а для кого-то нет ничего прекраснее укромной темноты новолуния… Но полулуние в своих речах, картинах и произведениях не восхваляет никто. Не оттого ли, что люди считают, будто невозможно прожить и дня без своей второй половинки? А те, кто пытается жить так, кажутся им разбитыми, несчастными и неполноценными, словно эта Луна?..  — «Владимир, Вы не правы. Если бы Вы только знали, как бы я хотел, чтобы Вы и сейчас надоедали мне своими стихами…»