Димсексуал

      Чита холодная. Зимы здесь долгие, лютые — такие же суровые, как сам город. Солнца практически нет. Вечная тьма, сугробы, никому не сдавшийся песок на дорогах и выключенные фонари — вот и всё. Даже мысли мрачнее становятся: то ли от того, что эти самые фонари включают только на выборы, то ли от того, что живёт в таком месте. В Питере вот сейчас вечерняя иллюминация, всякие снежинки-звёздочки, наряженные ёлки повсюду. Не хочется признавать, но он скучает по этому всему. Там было… Просто.       Было. А сейчас он работе, вышел на мороз покурить да полюбоваться, как солнце из-за туч выглядывает. Такое далёкое-далёкое, белёсое, готовое в любой момент скрыться из виду. Холодно до жути, пальцы застывают, а он курит и ждёт, пока его хоть немного пригреет. Снова начинает завывать ветер, сдувая колючие снежинки с сугробов прямо в лицо, и это хоть немного приводит его в чувства.       Пятница. Рабочий день сегодня чуть короче, настроение чуть лучше, но всё равно мысли гложут изнутри, не давая расслабиться. Не хочется ничего, разве что в Питер, смотреть на блядскую ёлку в центре и пытаться радоваться жизни. — Эй, Рус, ты так до конца смены курить будешь. Долго ещё? Начальник жалуется. — Пять минут, — он выдыхает дым в морозный воздух, и вместе с ним изо рта выходит пар. — Иди, жопу зря не морозь. — Как знаешь, — какое-то время Руслан вслушивается. Хруст снега прекращается, скрипит дверь — и можно выдохнуть, он снова один. Уже не курит, просто держит в руке сигарету и смотрит на тяжёлые серые тучи. Холодно. Как же, блять, холодно.       Интересно, Антоха отдал наушники?       Сука. Руслан жмурится, но воспоминания уже начинают мелькать перед глазами калейдоскопом картинок. Он сжимает руки в кулаки так крепко, что костяшки пальцев белеют. Сигарета тушится о ладонь, обжигая холодную кожу, а Руслан даже не замечает. Дима. Существуют только боль и… — Видел? С животными нужно на руках из лифта выходить, — Руслан ткнул в правила лифта, чуть не промазав при этом. — Опасно тебе так ездить.       Продолжая свою мысль, он подхватил Диму на руки, при этом еле устояв на ногах. Лифт остановился. — Слышь, чучело, всё наоборот должно быть, — еле слышно пробормотал Дима, уткнувшись ему в шею. Его мягкие губы касались кожи, вызывая мурашки.       Руслан ещё тогда охуел, что так бывает: вроде бы, ничего особенного, а торкнуло с этого сильнее, чем со всей выпитой за вечер водки. Надо было насторожиться, прекратить эту хуйню сразу. Остановить. Всё к хуям остановить.       Из лифта так и вышли, он только перед самой дверью Диму аккуратненько на пол поставил, всё ещё слегка придерживая. Они явно перебрали, это понятно уже по глазам и по тому, что, если б Руслан руку всё-таки убрал, Дима бы сразу ёбнулся. Ну и квартиру он минуты две открыть пытался.       Продолжили, блять, попойку. Руслан потирает обожжённую руку. Сука. Как можно было настолько напиться? Тогда всё казалось привычным, правильным. Вот только нихуя это не правильно. Ненормально смотреть на кента с сердечками в глазах. Нет, Руслан, конечно, со стороны не видел, но ощущалось это примерно так. — Блять, хочу «Лалаленд» поставить, ты не против? — язык у Димы заплетался настолько, что Руслан его даже не сразу понял и машинально кивнул, не отрывая взгляда от его глаз.       Дима встал, наверно, чтобы пульт взять, но что-то не так пошло, и он чуть не ёбнулся на Руслана, в последний момент успев схватить его за плечи. В горле как-то резко пересохло. Они же, вроде, фильм смотреть собрались, а Дима в него так вцепился, что, кажется, и не отпустит теперь. А ему тогда и не надо было, чтоб отпускал. И сказать что-то хотелось, но слова не находились никак.       Он приоткрыл губы. Дима сел к нему на колени, обнимая за плечи. Блядство. Руслан лишь глаза ненадолго закрыл, и тут же ощутил прикосновение его губ к своим. Словно парализовало на мгновение; на поцелуй он стал отвечать секунды через две, опомнившись и прижав к себе Диму ещё ближе. Он и не против был, сам к нему жался, и целовал настолько страстно, что Руслан потерял ощущение реальности. — Дим, ты чё? — он отстранился первым, потихоньку осознавая, что произошло. Дима и сам от него отпрянул так быстро и резко, что чуть не ёбнулся об подлокотник. — Я пойду, — практически трезвый голос. В тусклом свете Руслан разглядел мокрый блик на щеке. Показалось, наверно. Но его испуганный, загнанный взгляд точно был настоящим.       Он ведь, наверно, мог что-то по-другому сделать. Вспоминать дальше не хочется, но в голове уже прокручиваются следующие сцены, от которых чувствуется лишь стыд. Руслан же его не смог остановить. Хотя, остановишь тут. — Дима, блять, куда ты пойдёшь, там темно как у негра в жопе! — Дима его даже не слушал, наверно. Запрыгивал в свои зимние кросы. — Домой пойду, пидараса кусок, — Руслан никогда не слышал Диму таким нарочито отстранённым. Таким… Нуждающимся в поддержке. Не слышал, и не мог сообразить, что сказать. — От пидораса слышу! Дима, блять, — слова сами срывались с губ, только вот не те, которые он бы хотел. — Отъебись, Рус, — дверь захлопнулась. Он поморщился, чувствуя, как его сердце неприятно сжалось. Дима, блять. Сам же и полез, никто его не просил вот эту вот пидорскую хуйню творить. — В пизду, — Руслан глубоко вздохнул, залпом выпил оба стакана с так и не начатыми коктейлями, и, ёбнув кулаком стену, лёг спать. Утром он нашёл наушники, одиноко лежащие на диване. Скинул Антохе, пусть лучше он возвращает. Руслан даже на этот диван нормально смотреть не может.       Два дня прошло. Он занимался всем, чем угодно, лишь бы себя занять, ведь отвлечёшься — сразу перед глазами вся эта хуйня всплывает. Странно, что Антоха ещё не просёк, что к чему, он обычно их ссоры первым замечает и пытается конфликт порешать. Нет. Тут даже не ссора. Тут пиздец. Обидное-то самое, что ему… Ему понравилось. До приторно-сладостных ощущений, ватных ног и всей прочей сопливой хуйни, когда он вспоминает, как Дима целовал его. Было так хорошо, словно все проблемы из жизни исчезли. Но он же не пидор. Они. Он. Не пидоры. Не могут повторить.       Руслан себя так ещё ни с кем не ощущал, и это страшно, больно. Неприятно признавать, что самый лучший твой поцелуй был с собственным братаном. Неприятно признавать, что твой братан целуется так охуенно, что ты прощаешь его за то, что он вообще к тебе полез.       Руслан тяжело вздыхает, смотря на сигарету в снегу, уже припорошённую снегом. Пора обратно идти. Он берётся за промёрзшую ручку двери, выкинув из головы все лишние мысли, и только ожог на руке напоминает о себе тянущей, вяжущей болью.