Право на песню

В ту зиму дрова в каминах и очагах трещали по всей Магре. Самые почтенные старожилы не могли припомнить второй такой холодной (по местным меркам) зимы. Впервые за долгие годы снег покрыл землю слоем толщиной в два-три пальца, и магрийцы вооружились против нежданной погоды старыми испытанными орудиями: пуншем, горячим имбирным пивом и регулярными походами в общественные бани. Чезаре Эль Бранте шагал по широкой улице в сопровождении двух жандармов. Плечи префекта окутывал теплый черный плащ с меховой оторочкой, высокие сапоги месили грязный снег. От свиты из жандармов Чезаре охотно бы отказался, но в первые годы после Восстания ему пришлось пережить пару пренеприятных покушений, так что неудобство было вполне оправданным. От удара в спину не спасет порой даже фехтовальное мастерство, а вот пара дубинок и две пары острых глаз могут и выручить. Как бы там ни было, верховный судья провинции преодолел снежные заносы и открыл дубовую дверь под вывеской: жареный кабан в королевской короне. Чтобы попасть в святая святых «Кабаньего короля», потребовалось преодолеть винтовую лестницу и спуститься в светлый, натопленный подвал. – Эй, хозяин! – позвал Чезаре, сбрасывая плащ. – Поди-ка сюда! Хозяин – крупный черноволосый мужчина с узловатыми руками бывшего кузнеца – появился у деревянного прилавка. – Завтра день рождения доброго принца Флавия, но я желаю начать пить уже сейчас. Я слышал, ты можешь попотчевать кой-чем, чего и под Белым Древом не найдешь. Хозяин, несколько удивленный внезапным появлением благородного гостя, оправился и подмигнул. – Так точно, ваша милость, могу. Только, вы уж извините, назвать это не смею-с. Секрет-с, боюсь, услышат да разболтают-с. – Будь по-твоему, не называй, только неси поживее! Чезаре щелчком большого пальца отправил на прилавок золотую монету. Этому жесту – расставаться с деньгами небрежно, буквально швыряясь – он долго учился в студенческой молодости, когда денег у него совсем еще не водилось, и щегольнуть можно было разве что серебряной полушкой. День рождения принца Флавия был не единственной причиной, побудившей Эль Бранте приобщиться к питейным тайнам «Кабаньего короля». После той злосчастной аудиенции прошло уже больше месяца, и Чезаре заметил, что у него не идет из головы горькое выражение в глазах Эль Борна, когда Гай Темпест отправил в камин «Закон об искусствах». Воспоминание раздражало и расстраивало, становилось трудно работать. Как часто бывало в тех случаях, когда их с Эль Борном взгляды расходились, Чезаре, посмеиваясь над своим прежним начальником, одновременно ему и завидовал. Что именно возбуждало зависть, он и сам не вполне понимал, но отрицать ее не мог. У Огюстена было что-то важное и ценное, чего не было у него. Короче говоря, Эль Бранте оставил на время свою драгоценную коллекцию вин и отправился на поиски новых ощущений в питейные заведения Анизотти. Хозяин «Кабаньего короля» уже поставил перед ним пышущую дымком кружку, от которой исходил аромат перебродившей клюквы. Но не успел господин префект отведать угощение, как его внимание кое-что отвлекло. Это был звук гитары. К питейному залу примыкала небольшая круглая комнатка, очевидно, предназначенная для азартных игр. Но когда один из жандармов по знаку префекта приоткрыл дверь, то вместо картежников глазам мужчин предстало нечто совсем иное. Молодая женщина, лет около тридцати, сидела с гитарой на стенном выступе, уперев в круглый стол ногу в высоком сапоге. Пестрая шаль покрывала ее плечи, в волосах блестели мелкие монеты. Несмотря на холод снаружи, платье у нее было очень легкое: колени и руки были обнажены, что, кажется, очень нравилось слушателям – небольшой компании мещан. Певица еще раз перебрала струны гитары, мастерски «хлопнула» штоф крепкого напитка и запела. Голос у нее был низкий для женщины, глубокий и с легкой хрипотцой, которая придавала пению особое обаяние. Послушай, молодец, мой сказ о бедах прошлых дней: Вошла я как-то в темный зал пред зенки трех судей. «Ясна вина!» – один сказал, другой поддакнул вмиг, А третий гаркнул: «Гнать ее плетьми на ссыльный бриг!» «Послушай, девка, мой совет – Не вздумай там дерзить, Не то клеймо и хлыст, мой свет, Твою умерят прыть. К дружку бежать и не мечтай, Не жди его привет. Тебя ссылаем мы в тот край, Откуда хода нет».* Жандарм приоткрыл дверь негромко, компания его не заметила. Хотя если бы и заметила, то может, все равно осталась бы на местах. В глазах певицы горел такой золотой костер, что уйти от ее голоса казалось сущим безумием. Чезаре Эль Бранте слушал песню и глядел на молодую женщину во все глаза, приоткрыв рот, ничего не видя вокруг себя. – Подножие меня возьми, – пробормотал он. – Не может быть… Понадобилось примерно полминуты, чтобы господин префект вспомнил, где находится, и обратил внимание на хозяина. На том лица не было от страха. – Ты не говорил, что у тебя гостят мещанские артисты. – О-она хорошо платит, в-ваша милость. Н-но про музыку я ни сном ни духом! Я ей н-не разрешал! – поспешно добавил хозяин. – Понятно. Некоторое время Эль Бранте сосредоточенно о чем-то думал, глядя в соседнюю комнатку, на лица певицы и слушателей. Кое-где в нечесаных бородах и на жестких щетинах блестели слезы. Голос переливался, слагая простую и горькую историю о влюбленной изгнаннице. Чезаре подал знак жандарму. Тот распахнул дверь пошире, и ее стук вывел слушателей из пленительного транса. На лицах людей проступили растерянность, беспокойство, а кое-где уже и испуг. – Задержать эту женщину, – скомандовал префект. – Здесь налицо нарушение Удела. Прошу всех покинуть заведение. *** Жандармы толкнули женщину в карету префекта, кучер дал ходу лошадям. Чезаре позволил себе немного полюбоваться этим лицом, в котором, несмотря на опасную ситуацию, не было ни страха, ни злости. Только покой и легкое презрение – выражение, достойное герцогини. – Здравствуй, Айлис. Услышав свое имя, женщина с изумлением всмотрелась в лицо своего высокородного пленителя. В ее глазах мелькнуло узнавание: даже годы спустя, они оба помнили тот вечер. – Старший меня высеки. Судья из Этерны. Она помедлила. – Вы поправились. Чезаре коротко рассмеялся. – А ты все так же красива. И так же ничего не боишься. Голые плечи подернулись под пестрой шалью. – А чего бояться? Известное дело, опять прикуете к столбу или высечь велите. Уж сколько со мной так бывало. Чезаре нахмурился. – А я-то надеялся, что ты попробуешь околдовать меня и сбежать. – Уж пробовала когда-то. Вы не поддались. Напрасно, кстати. Отпусти вы меня тогда, мы провели бы вместе лучшую ночь в вашей жизни. Карета проехала заснеженный участок и помчалась по чистой дороге. – Постойте-ка, – в глазах Айлис проступила тревога. – Это не поворот к Префектуре. – Нет. И это не арест. Задержали тебя для проформы. Надо поддерживать репутацию, знаешь ли. – Тогда что вам нужно? – Твои услуги, конечно. Айлис понимающе кивнула. – Как пожелает благородный господин. Она привычным жестом закинула ногу на ногу и приподняла платье, демонстрируя обнаженное бедро над сапогом. Повела плечами, давая шали чуть упасть и открыть вырез на платье. – Изволите взять свое здесь или подождем до ваших покоев? Реакция префекта удивила Айлис, пожалуй, больше, чем все, что было до этого. Эль Бранте даже не задержал взгляд на ее приманках и только потер переносицу рукой в кожаной перчатке. – Не эти услуги, Айлис. Сегодня ты послужишь своей стране. Но сперва, – по губам префекта пробежала усмешка, – мы съездим в гости. *** День Огюстена Эль Борна прошел в подсчете денег: два приюта для малоимущих детей, которым он покровительствовал, требовали новых пожертвований. Советник не считал благотворительность чем-то особо продуктивным, но и эта малая лепта на дело сострадания приятно ласкала совесть. То, что наместник Темпест в целом одобрял дворянскую благотворительность и меценатство, было одной из тех причин, по которым старый советник все еще уважал его высочество, несмотря на все, что между ними было. Спускаясь из кабинета на первый этаж своего поместья, Эль Борн столкнулся со слугой. Дворецкий объявил о визите господина Эль Бранте, при этом советник невольно заметил странное выражение на лице слуги. Чезаре в самом деле ждал его внизу. – Господин Эль Борн. Простите за неожиданное вторжение, но дело важное и срочное. – В таком случае я весь… – Эль Борн нахмурился, прислушиваясь. – Почему вода плещется? – Я взял смелость попросить горячую ванну. – Для кого же? Огюстен обернулся на источник шума, в сторону анфилады, что вела к небольшой комнате для гостей. Дверь была приоткрыта, анфилада просматривалась хорошо. Взору советника предстала Айлис, подходящая к медной ванне в чем мать родила и погружающаяся в горячую воду. Через анфиладу донесся плеск воды и женский голос, мурлычущий простую мелодию. Эль Борн, не меняясь в лице, осмотрел эту картину, прикрыл дверь и повернулся к гостю. – Там голая женщина, Чезаре. – Вы, как всегда, точны в определениях. – Могу я узнать, почему вы привели голую женщину в мой дом? – Ну, когда я ее привел, она не была голой. Просто немного грязной, – сказал Чезаре таким дружелюбным тоном, словно это должно было все объяснить. – Ее зовут Айлис. Когда-то она торговала своим телом. Но теперь зарабатывает бродячим актерством. И она – ключ к вашему закону об искусствах. Эль Борн слегка побледнел. Цепочка его рассуждений пока складывалась таким образом, что средний Эль Бранте либо сошел с ума, либо выпил всю свою винную коллекцию разом, либо затеял какую-то интригу по очернению его, Огюстена Эль Борна, личной жизни. И Эль Борн не был уверен, какая из этих трех разгадок хуже. – Эль Бранте, я стар и не понимаю современных шуток. Объяснитесь. Чезаре подался вперед и начал объяснять. Через минуту Огюстен Эль Борн расцепил скрещенные руки и заложил их за спину. Еще через полминуты сел. Через тридцать четыре секунды после этого вставил первое возражение. Вскоре двое мужчин уже вели оживленный спор: вопрошали, возражали, оспаривали и делали выводы. А через две комнаты от них, далекая от политики и дворянских Уделов, плескалась в теплой ванне женщина из мира ночных грез. Эль Борн умолк и ненадолго задумался. – Это может, пожалуй, сработать. Рискованно, но история не любит робких. Однако позволите спросить? – Извольте. – Почему бы вам не провернуть все это самому? Если дело сложится, ваше имя будет на слуху у всего Анизотти! По меньшей мере. – Если я скажу, что я осторожный карьерист, который не хочет так рисковать, вы поверите? – Ничуть. Вы, Эль Бранте, изворотливый властолюбивый тщеславный чревоугодник, но ни в коей мере не трус. Чезаре расхохотался, услышав эту краткую характеристику. Эль Борн сухо усмехнулся. Затем лицо префекта сделалось серьезным. – На самом деле все очень просто. Если за дело примусь я, никто нам не поверит. А в вас поверят без колебаний. – Почему же? – Не очевидно ли? Вас любит народ, Огюстен. – А вас нет? – Не льстите, – Чезаре улыбнулся без особого веселья. – Да, я известен как справедливый человек, но мне все равно несут бутылки медовухи через заднюю дверь. Все считают, что я справедлив из выгоды. Спросите любого мещанина, он вам скажет, что я человек «дельный». На их языке это значит «корыстный». Эль Борн не нашелся с ответом. Возможно, потому, что подобные мысли о среднем Эль Бранте приходили в голову и ему самому. – Но вы, – префект вскочил с места и в странном волнении прошелся по комнате, – вы, барон Эль Борн, другое дело. Вы боролись за права и вольности народа, ничего не требуя и не ожидая взамен: ни денег, ни повышений, ни благосклонности. И продолжаете это делать, когда судьба вознесла вас высоко. Тот жест, о котором мы говорим… вы, наверное, единственный дворянин в Магре, для которого он будет естественным и правдоподобным. Это то, на что может дерзнуть Огюстен Эль Борн, дворянин-бунтовщик. И то, во что никто не поверит, сделай это Чезаре Эль Бранте, аркнийский ставленник. В гостиной настала тишина. После краткой исповеди Эль Бранте казалось правильным немного помолчать; так молчат слушатели перед последним перебором гитарных струн. – Подножие нас возьми, – сказал Эль Борн. – Будь по-вашему. Я сделаю это. Только пусть дама сперва оденется. *** Три дня спустя на углах Анизотти царило немалое оживление. Люди гудели, толкались, протискивались в первые ряды. На пестрых алых афишах витыми черными буквами значилось: «Театр Талисман дает первое представление! Народные куплеты, байки и пляски весь вечер в исполнении блистательной Айлис! На средства и при покровительстве барона Эль Борна». – Что-то скажет на это наместник? – спросил кто-то. Этот вопрос задали на двух, пяти, пятнадцати углах. И никого этот вопрос не интересовал больше, чем самого барона Эль Борна. *Поется на мотив старой английской песни "Джим Джонс с Ботани-Бэй". Оригинал можно услышать, к примеру, в фильме "Омерзительная восьмерка".