Тот, кто показал ему любовь

Эндрю любил моменты. Ему нравились закаты на крыше, полные комфортного молчания, правды и сигаретного дыма. Он хотел повторить редкие из-за тренировок перед сезоном игр прогулки по безлюдным паркам, когда Нил Джостен рассказывал ему про недалёкость героя в какой-то из недавних второсортных книжек. Он ценил утренний сладкий кофе и короткие записки аккуратным почерком, оставленные с утра на столе. Он дорожил привычным "до встречи" и мимолётным касанием пальцев при встрече. Эндрю нравилось молча сидеть рядом с Джостеном на шумных командных посиделках и нравилось незаметно касаться его волос. Ему нравились улыбки, адресованные только ему и нравилось знать, что он видит в Ниле больше, чем кто-либо другой. Эндрю любил короткие поцелуи и неизменное "всегда да", набитое у двоих на рёбрах. Эндрю нравилось наблюдать, как рыжее безобразие сломя голову носится по полю, ведёт мяч к воротам и после переодевается с уходом всех остальных. Эндрю нравилось как Джостен играл, но ещё больше он любил, когда он пел. Нил Джостен напевал себе под нос, когда мылся, переодевался, читал или делал домашку. Он тихо пел, когда вёл машину или готовил. Пел, когда бегал и пел, когда перевязывал костяшки после очередной потасовки. Нил пел почти всегда, но кроме Эндрю, казалось, никто этого и не слышал. Эндрю нравился акцент Нила. Едва заметный в одних языках и сильно слышимый в иных, его акцент завораживал. Миньярду нравилось, когда Нил говорил на других языках, но ещё больше нравилось, когда он на них пел. Эндрю плохо засыпал дождливыми ночами и, если всё же заснуть получалось, просыпался через пару часов от кошмаров, обтираясь от холодного пота. Эндрю ценил, что его рыжее безобразие просыпалось вместе с ним, заглядывая на второй ярус с вопросом в синих глазищах. Эндрю нравилось, что Нил осторожно гладил его по голове и напевал ему на ухо, еле касаясь тёплыми губами холодной кожи. Миньярд не стеснялся просить Джостена ему спеть, когда становилось невмоготу от тоски по излюбленному акценту. Нил всегда пел и языки повторялись довольно редко. Эндрю нравились все, но больше всего ему нравился русский. Дождь опять барабанил по окнам и не давал Эндрю спать. Он промучался больше часа, ворочаясь на простынях. Ночник над кроватью Нила горел тусклым светом. В комнате слышался шелест страниц с первого яруса двухэтажной кровати и недовольное пыхтение со второго. Тихое пение снизу. Знакомый мотив полюбившейся песни, которую он непонятно зачем так усердно специально учил. — Давай чуть погромче. Не слышно.— с губ слетело раньше, чем он успел подумать. Тихий смешок и звук захлопнувшейся книги. С первыми словами Эндрю слетел с кровати, приземляясь у изголовья первого этажа. Секунда и матрас прогнулся под двумя телами. За окном завывал ветер и дождь проливался на землю, а в их комнате горел тусклый свет и звучал чуть охрипший голос. Эндрю беззвучно шевелил губами вслед Нилу. — Пусть тебе присниться Пальма-Де-Майорка — стук пальцев по деревяшке кровати и проглатываемое "р"— В Каннах или в Ницце ласковый прибой. — невесомый поцелуй в висок с ощущением тёплой улыбки— Или в Подмосковье роща вдоль пригорка, только чтобы вместе были мы с тобой. Эндрю любил эту песню за то, что её любил Нил, который впервые запел её во время дождя на крыше. Запел после того, как пол часа молча сидел на его кровати после кошмара. Эндрю полюбил её ещё больше, когда узнал её перевод, когда Нил Джостен рассказывал о его короткой жизни в России. А ведь он так и не рассказал, какого чёрта его туда вообще занесло. Эндрю Миньярд любил синие глаза, рыжие волосы, веснушки по наступлению теплоты, рельефные шрамы и хриплый смех. Он знал, что именно это стало проводником к нему настоящему. Именно тот, кто воплощал в себе весь этот мир, подарил ему эту любовь. *** Эндрю любил моменты, любил сладкое, любил эту русскую песню и больше всего на свете любил Нила Джостена, который давал ему всё это и гораздо больше этого. Он любил Нила Джостена, который показал, что его сердце всё ещё способно любить.