Артланг

Тоге Инумаки — несомненно, невероятно сильный маг.   Тоге Инумаки на первом году обучения получает второй уровень, пока остальные мечтают о третьем; Тоге Инумаки на втором году уже повышен до полу-первого; Тоге Инумаки ходит на задания в полном одиночестве, потому что в его способностях (и магических, и умственных, и физических) нет абсолютно никаких сомнений.   Но, к сожалению, Тоге Инумаки не помогают собственные проклятия.   Тоге не может сказать своей руке: отрастай заново. Тоге не может приказать себе же: не мучайся фантомными болями. Тоге не может заставить себя: не отводи взгляд от Юдзи, ты же знаешь, он не виноват.   Тоге не может приказать кофе завариться самому, чтобы ему не приходилось лезть на стул в верхний шкафчик за банкой, едва удерживая равновесие. И не может сразу переучиться печатать сообщения одной рукой, когда привык двумя. Не может сказать ремешку часов застегнуться на его запястье.   Тоге может только успокаивать себя и принимать помощь — не из жалости, а из заботы.   Юта Оккоцу — несомненно, самый сильный из всех оставшихся магов.   Юта Оккоцу — аномалия современности.   Юта Оккоцу получает особый ранг еще до того, как узнает, что попадает в магический колледж; до того, как учится держать в руках катану; до того, как вообще осознает, что такое проклятия и проклятая энергия.   Но, к сожалению, его сила не помогает ему во всем.   Проклятая энергия не помогает не терзаться кошмарами. Рика за спиной никогда не гарантирует победы и совсем не облегчает груз сильнейшего, который с удовольствием носил запечатанный ныне Сатору Годжо.   И он недостаточно владеет обратной техникой, чтобы вернуть Тоге руку.   Юта подходит позади, кладет ладони на пояс и сажает Тоге на плечо, чтобы тот дотянулся до пресловутой банки с кофе. Потом Юта ставит ее пониже, сверху лепит стикер: «Пожалуйста, не переставляйте кофе выше» и дорисовывает милый смайлик.   Юта долго возится с его телефоном; но ловко перенастраивает клавиатуру.   — Односторонняя, — радостно говорит он, — и не придется тянуться через весь экран.   Юта знает — ладони у Тоге не такие уж и большие. Это у самого Юты пальцы длинные и тонкие; Тоге нравится прикладывать свою ладонь к его, сравнивать, каждый раз, будто в первый, а потом переплетать пальцы и некрепко сжимать.   Чтобы Юта сжал свою в ответ.   Тоге обнимает Юту вечерами одной рукой. Они лежат на одной, слишком узкой для них двоих кровати; пятки Юты неудобно упираются в изножье, но он не хочет вставать. Юта жмется головой к чужой груди, сжимает пальцами простыни рядом. Тоге зарывается ладонью в тёмные волосы, почесывает короткими ногтями; тянется к уху Юты и шепчет:    — Спи спокойно.   Тоге не может заставить уснуть себя; но с тяжестью рук Юты вокруг себя, с его ровным сопением под ухом ему и самому легче перенести каждую ночь.   Утром Юта помогает ему собраться. Надевает на него футболку, поправляет высокий воротник. Он садится на одно колено перед Тоге, бережно застегивает ремешок часов на тонком запястье; ведет пальцами по тонкой коже, чтобы убедиться, что нигде не защемил и не зажал. Не сдерживает тихий смех:   — На твоем фоне я совсем бледная поганка. Не перетянул?   Тоге качает головой.   Он не отличается смуглостью, но Юта и правда еще бледнее. Тоге и пары часов на солнце хватит, чтобы зарумяниться, чтобы золотистый оттенок мягко лег на кожу; Юта прячется от солнца, будто оно может его сжечь. Или боится, что оно вытянет из него все тепло. Юта снаружи — холодный. Его ступни всегда ледяные, как и ладони, как и шея, которую Тоге любит целовать перед сном. Горячие у него только губы; Юта понимает, что это ерунда, но для себя романтично думает, что они такие из-за того, что он слишком часто прикасается ими к Тоге. К его горячим костяшкам. К его трепетным векам. К его совсем не острым скулам и обветрившимся уголкам губ. К его острым коленкам и выпирающим тазобедренным косточкам. Рика хранит его проклятия; Юта хранит тепло, чтобы каждую его капельку отдать Тоге.   — Сушеный тунец.   От ласкового смеха Юты Тоге хочется улыбаться; и он не отказывает себе в этом желании.   Он трет плечо. Рука, которой уже нет, неприятно ноет. Пульсирует в такт биению сердца. Руки у Тоге всегда были тёплые; теперь только одна. Но его сердце все еще бьется быстро; его плечи всегда горячие, его коленки едва не обжигают прохладные плечи Юты. Тоге тёплый снаружи, но внутри у него тысяча льдинок из сожалений, заботы, внимания, и растаять они не могут. Юта снаружи — ледник и холодный айсберг; а внутри — обокравшая солнце душа. Юта поднимается. Кладет ладонь поверх чужой; и прижимается горячими губами ко лбу Тоге. Фантомная боль понемногу отступает; тепло разливается по плечу, течет по груди, пробирается по потоку крови в самое сердце. Вытесняет всю боль; оставляет только успокоение, приятный огонек тепла. Будто вечернее солнце щедро греет подставленные румяные щеки.   Тоге говорит:   — Нарцисс.   Юта улыбается.   Целует переносицу Тоге, положив ладони на его щеки. Не может сдержать касаний и нежно проводит большим пальцем по скуле.   — Орхидея, Тоге. Одна льдинка тает.