«Рана — это место, через которое в вас входит свет» (Руми)
Май 2021. Дом — лучшее место на земле, место, куда ты так любишь возвращаться после долгих скитаний или изматывающей работы, место, где тебя ждут. Неважно кто. Это может быть лохматый взъерошенный пёс с мокрым носом, рыжий кот, никогда не подающий виду, что скучает по тебе, книга, на страницах которой сохранились твои странные пометки чёрным карандашом или мягкие тапочки, в которые так приятно сунуть ноги, избавившись от надоевших каблуков. Дом — это фотографии, хаотично развешанные по стенам, с них иронично, а то и с укором на тебя смотрит прошлое твоими же юными глазами, памятные безделушки, ничего не значащие для других, но для тебя представляющие невероятную ценность. А ещё это музыка, включенная на полную громкость, под которую танцуют твои душа и тело без стеснения и боязни попасть в объективы камер, рисунки, наспех сделанные бессонной ночью при свете луны и небрежно брошенные в ящик старого комода, ветхий выцветший ковёр с загнутым краем, который так жалко менять на новый и потому ты запинаешься о него снова и снова всякий раз, когда проходишь из гостиной на террасу, запах кофе, того самого, которого предпочитаешь именно ты… Бирдже безумно любила родной дом и в свои неполные тридцать семь не представляла, что когда-нибудь снова сможет его покинуть, пусть даже променяв на роскошную виллу с видом на море и большой сад. Она любила уезжать, но более всего — возвращаться. После всех разочарований это было то место, которое придавало силы, лечило её израненное сердце, возрождало желание неустанно двигаться вперёд. Возможно поэтому она так любила приглашать к себе гостей, но не всех, лишь самых близких, ведь впустить в дом — всё равно что впустить человека в свою душу, открыть перед ним свой маленький, бережно охраняемый от всех ветров мирок. — Проходите, — открыла дверь и пригласила войти внутрь Пынар и Ибрагима. В тот день они снимали сцены приёма в помещении отеля недалеко от района, где жила Бирдже. Менеджер привезла ей соглашение на участие в рекламной компании крупного косметического бренда и как-то так само сложилось, что получила приглашение на ужин от своей клиентки. Шутка за шуткой прихватили и Ибрагима, не сильно стремившегося пораньше вернуться к себе домой. Расторопная Эсра, предупреждённая своей хозяйкой о скором приезде с гостями, уже вовсю хлопотала в гостиной, раздвинув небольшой с виду ореховый стол и уставив его разнообразными яствами собственного приготовления. Казалось, там хватит на десяток голодных людей, а не только на троих. Среди тарелок предусмотрительно занял своё место и жестяной кувшин с мутным ракы. Эсра понимала, что после тяжёлого дня друзья Бирдже, да и она сама, возможно, захотят расслабиться. Так и получилось. Время прошло весело, в разговорах о съёмках и о планах на будущее. Последние дни Ибрагим казался немного странным, чуть растерянным, но упорно молчал о причинах своего сменившегося настроения, не желая, чтобы это каким-либо образом повлияло на атмосферу их работы. Кувшин то и дело мелькал в воздухе, переходя из рук в руки, пока совсем не опустел, но тогда наблюдательная Эсра вновь его наполнила. Напряжение съёмочного дня немного отпустило и головы наполнились пьянящей лёгкостью. Под столом, за право спать на мужских ногах, развернулась настоящая война между Джипси и серой кошкой со странной кличкой. — Только ты могла назвать животное Кисмет (фатальность)! Как же такое вышло? — всякий раз спрашивал Ибрагим и слышал историю котёнка-найдёныша из Каппадокии, ставшего первым и главным питомцем Бирдже, к которой потом присоединилось ещё шестеро таких же уличных горемык и одна чёрная, невероятно умная и преданная собака. — У каждого из них своя печальная история со счастливым концом. Мы собрались под одной крышей, чтобы скрасить друг другу одиночество. С тех пор как пару лет назад бесследно исчез мой рыжий кот Пабло, Кисмет стала главой и старейшиной нашей домашней стаи. Она и Джипси покоя не даёт, всем здесь заведует, — с теплотой в голосе рассказала о домочадцах Бирдже. В тот вечер Ибрагим впервые увидел свою подругу сильно навеселе. Она без конца смеялась и вела себя очень раскованно и непринуждённо, не переступая при этом за рамки приличий. Глядя на неё, невозможно было оставаться серьёзным, несмотря на всю безысходность собственного положения. — Я бы сейчас спела! Вы не против? — вдруг прозвучало неожиданное предложение и присутствующие его горячо поддержали. Все уже знали, что Бирдже любит петь и часто делает это в компаниях, но слышать в живую пока не приходилось. — Ты ведь играешь на гитаре? — обратилась к Ибрагиму и, получив утвердительный ответ, попросила Эсру принести музыкальный инструмент своего отца, давно пылившийся в комнате родителей. — Прошу вас, заказывайте репертуар! — воскликнул мужчина, глаза которого сверкали от выпитого. — «Моё прошлое — рана в сердце». Знаешь? — Конечно! Кто же не знает? Но это же грустная песня. Давай что-нибудь более жизнеутверждающее… - настаивал Ибрагим, перебирая струны и пытаясь привыкнуть к звучанию нового для себя инструмента. Его белая футболка взмокла, а лицо покраснело, пылая подступившим изнутри жаром. — Хочу эту! Я её люблю. — Ну хорошо. Твоё желание — для меня закон. Тонкий, но выразительный голосок взмыл к высокому потолку, поражая своим артистизмом и глубокой передачей эмоций, заложенных в тексте. Известная турецкая песня тридцатых годов прошлого века, времён молодой республики Ататюрка, перепетая столькими исполнителями, что со временем ставшая практически народной, в исполнении Бирдже имела и трагичный, и нежный оттенок. Под «Прошлое», на турецком сокращённо «Mazi», в танцевальном клубе, который она до недавних пор посещала, они с учителем часто танцевали танго, точнее «турецкое танго», как они его называли в шутку, с присущими этническими особенностями, но всё же по ритмическому рисунку очень близкое к классическому аргентинскому танцу. В прошлом и я знал сердечную боль, Ведь всю мою жизнь сожгла любовь. Я понял, стоит любви лишь одной, Молодость, растраченная мной. Я стоял перед ней на коленях, Но она не стала любимой моей. Наконец, я пал и жизнь отдал, За зеленое море в ее глазах. Хоть я и не обнимал твой стан, но не отрекся от своего желания. Ты осталась печальной историей, что отобрали у меня. Другому возлюбленной стала, другому стала счастьем, А мое сердце — страна руин от края до края… Ибрагим не мог сдержаться, чтобы не подпеть на припеве, хотя всегда считал свои вокальные данные очень скромными, да и музыкой он больше интересовался современной, электронной. И всё же, потомок греческих и арабских кровей, он причислял себя к истинным туркам, которым не чуждо всё, что связано с родиной, потому вторил столь привычному с детства напеву. Закончив, все трое взялись за руки, но тут же Пынар сообщила, что ей пора ехать. Они проводили её и остались вдвоём. Кувшин снова поднялся над ореховым столом, заполнив длинные прозрачные стаканы, которые, однако, так и остались не выпитыми. — Я закурю? — спросил, но не дожидаясь ответа, поднёс зажигалку к сигарете. Их окутал густой дым. Бирдже и сама могла изредка позволить себе вредные привычки в компании, потому её ничего не смущало. Неловко ей было скорее от другого. От того, что они вдвоём и им хорошо вместе, а дома его ждёт Михре и маленький Али. — Вызвать тебе такси? За руль в таком состоянии опасно садиться. — Это вежливая попытка избавиться от меня? — затушил сигарету о пепельницу, в нужный момент оказавшуюся под рукой. — Что ты! Просто тебе пора, я думаю… — Мне некуда идти. Я снова ушёл из дома. Неужели и ты, моя душевная подруга, выставишь меня за дверь, когда мне так плохо? — посмотрел на неё печальным жалостливым взглядом. — Прости, я не знала… Не вела бы себя так… - от неожиданного поворота в разговоре Бирдже, казалось, протрезвела. — Как это «так»? Ты сама жизнь! Пой, танцуй, смейся всем назло! Назло моей боли, моему отчаянию, моей растерянности. Когда ты веселишься, я тоже хочу жить. В последнее время у меня только два утешения — твоя улыбка и объятия маленьких нежных рук Али. Я только за них и держусь, — безвольно опустил голову и уставился в пол. — Ибрагим! — села рядом и обняла его за плечи. — Ты выберешься, я знаю. Посмотри сюда! — ткнула пальцем в цветную бабочку с двумя надписями у себя на руке. — У каждой любви есть хорошие и плохие времена. У тебя сейчас настали плохие, но это означает только одно — скоро на смену им придут прекрасные дни, возможно, лучшие из тех, что тебе когда-либо приходилось прожить. Он поднял свои глаза и посмотрел на неё. Остатки грима на лице, причёска звёздной теледивы — то ли перед ним сидела Лале, то ли уже Бирдже, но каждая из них была ему по-своему очень дорога. — Да? А что делать, если любви больше нет? Нет ни хороших времён, ни плохих, никаких нет. Всё. Закончилось. Навсегда! — Мы много раз говорили с тобой об этом. У тебя есть ради чего бороться. — С кем бороться? С самим собой? Вот смотри. Ты сейчас играешь сильную женщину. Она мужа ценит, детей любит, в работе преуспевает, но скажи мне честно, будет ли счастлива твоя Лале без моего Кенана? Пройдёт день, неделя, месяц, а его не будет рядом, как она привыкла. Однажды Лале проснётся и поймёт, что она одинока, несмотря на свой самый правильный в мире выбор. Потому что жить надо с тем, с кем твоё сердце. — А будет ли она счастлива, если оставит свою семью? Будет ли вообще хоть кто-то счастлив на обломках разрушенных детских жизней? Ты об этом думал? — Думал. Самое страшное — это нелюбовь, непонимание, неуважение. Можно связать людей самыми прочными верёвками в мире, сковать цепями, но это ничего не решит. Дети видят неискренность, чувствуют её. Я не хочу быть актёром в своей семье, не хочу вечно играть роль заботливого мужа тогда, когда внутри всё бурлит от негодования, от раздражения, от обид, — схватил стакан ракы и осушил его до дна за один раз. Потом потянулся за вторым, тем, что налил для Бирдже, но её рука его остановила. — Не пей больше, не надо, — вырвала из ладоней и вместе с кувшином отставила подальше. — Что случилось? Рассказывай. — А что тут рассказывать? Михре сняла деньги со счёта, большую сумму, отказалась говорить, с какой целью. Хорошо, я закрыл глаза. Ибрагим Челиккол — не бедняк и не скряга, надо, значит надо. Сказала, что поехала к матери, Али оставила с няней. Потом оказалось, что она легла в клинику, чтобы убрать какую-то кожу на животе, оставшуюся после родов. Зачем? Почему тайком? Не посоветовалась, не спросила моего мнения, бросила ребёнка… Я взорвался, а она посчитала, что мне на неё денег жалко. Но дело то не в этом! Зачем мне идеальная жена с подтянутым животом, если нам даже поговорить уже не о чем? Михре думает, что если внешне будет соответствовать актрисам, которые меня окружают, я вновь её полюблю. Глупость! — Вы оба глупцы, как я вижу. Взрослые люди, а ведёте себя как дети, не можете договориться. Я вызову такси, оно отвезёт тебя туда, куда скажешь. Проспишься, а утром пойдёшь к жене и попросишь прощения. — Не пойду! — Пойдёшь. Ради сына. Ради меня. — Ради тебя? — тяжело вздохнул и замолк. — Ради тебя я всё сделаю… Ты лучшее, что случилось со мной за все последние годы, мой подарок судьбы, — снова замолк, припав к её голове своим горячим раскрасневшимся лбом. — Только можно я сегодня никуда не поеду? У тебя ведь есть в доме свободный диван? Мне на одну ночь… - по тому, как начал заплетаться язык Ибрагима, Бирдже поняла, что последний стакан ракы достиг своей цели. Неизвестно, где он сейчас живёт и как дойдёт до кровати, поэтому самым правильным решением было оставить его здесь, у себя. Держась друг за друга, они дошли до большого дивана, над которым висело старое вытянутое по всей длине зеркало в деревянной потёртой раме — ещё один раритет семьи Акалай. Ибрагим сразу же тяжело рухнул на подушки, увлекая за собой Бирдже, но она довольно быстро встала на ноги и стала искать плед. Он нашёлся на её любимом кожаном кресле у окна. — Не уходи! Посиди со мной! — сжал её ладонь, не выпуская, когда она его накрывала, пришлось повиноваться. Бирдже села на пол, на ковёр рядом с диваном, на почтительном расстоянии, но всё же очень близко. — Расскажи мне что-нибудь о себе, то, чего я ещё не знаю. — Всё знаешь… — Ты такая правильная, рассудительная, благородная. А ведь и тебя наверняка жестоко предавали. Сколько раз разбивали твоё верное сердце, скажи? — утих в ожидании. Бирдже выдержала паузу в надежде, что Ибрагим быстро уснёт, но этого не случилось. — Один. Всего один. Но мне хватило на всю жизнь. Это был Сарп Левендоглу, мой второй муж. Я его любила так, как после, наверное, уже никого. Смотрела ему в глаза преданно и восхищённо, полностью растворялась в нём, а он однажды просто вытер об меня ноги. Мы тогда слишком многого хотели от жизни: новые машины, квартира в престижном районе, дорогая одежда, вечеринки, отдых по высшему разряду... Точнее, не я всего этого хотела, а он. При этом Сарп не всегда был с работой. По сути, он остался актёром второго плана, которому иногда перепадали главные роли, но с соответствующими невысокими гонорарами. По большому счёту, весь финансовый груз лёг на мои плечи. Его родители хотели внуков, а я не чувствовала уверенности в завтрашнем дне. После сериала, где мы снимались вместе, познакомились и влюбились, нам предложили совместный фильм «Сумасшедший лесник». Там снималась актриса, Дерья Шенсой, моложе меня, милая такая, покладистая, располагающая к себе девочка. Мы втроём сдружились, она даже бывала у нас дома. А потом… Потом я узнала такую боль, какой никому и никогда не пожелаю. Я снималась в Стамбуле, а Сарп поехал отдыхать, он сёрфингом увлекался. И вот с отдыха наши общие знакомые прислали мне фото и видео его и Дерьи, целующимися у всех на виду… Сарп всё отрицал, но после развода они сразу сошлись и жили вместе несколько лет. Мой телефон с компроматом на него выкрали, но я и так бы не пошла в суд с этой грязью, предпочитая расстаться мирно. Он хотел обвинить меня в неудаче нашего брака, боялся, что по турецким законам его обяжут содержать бывшую жену до следующего замужества. Нанял частного детектива, чтобы поймать с Джаном, мы тогда просто дружили, я ходила к нему на спектакли. В суд передали фотографии, где мы смеёмся и держимся за руки, где Джан стоит на пороге нашего с Сарпом дома. Я от него и так ничего не хотела, от всего отказалась, что положено… — Негодяй! — протянул Ибрагим, всё это время внимательно слушавший исповедь своей подруги. — Наверное, я сошлась с Джаном назло Сарпу, где-то чтобы насолить, где-то чтобы скрасить то нестерпимое одиночество, что засело во мне. Мы стали встречаться три месяца спустя после официального развода. Сарп расценил наш роман как подтверждение его домыслов и написал в социальной сети душещипательный текст, в котором утверждал, что наш брак распался из-за моей измены, теперь уже доказанной. Я так много плакала тогда, даже не представляешь. Мужчина, которого я так любила, жестоко предал меня и повернул всё так, будто предала я. Ну как? Как так можно было ошибиться в человеке? Язык Бирдже, развязанный алкоголем, в тот вечер наболтал слишком много, но они с Ибрагимом к тому моменту стали друг другу гораздо больше, чем просто друзья, срослись душами и умами. Рассказать любой секрет, выплеснуть любое откровение, даже самое личное, не казалось преступлением, не вызывало смущения. Между ними тогда зародилось огромное доверие, распространявшееся на все сферы их жизни, даже на очень сокровенные. — Ненавижу несправедливость, не терплю, а ещё больше презираю мужиков, которые так подло обижают женщин. Надеюсь, ему кто-нибудь хорошо врезал за тебя? — Бирдже замотала головой в знак отрицания, но ей было приятно, что кто-то хочет её защитить, Джан в своё время об этом даже не помышлял, его тонкая артистическая душевная организация не позволяла. — Хочешь, я врежу? Подлость ведь не имеет срока давности! — Не надо. Спи уже, — улыбнулась и дотронулась до его могучей руки. — Теперь ты понимаешь, почему я так поддерживаю решение своей Лале? Потому что порядочность — не пустое слово. Она либо есть, либо её нет. Недостаточно просто говорить, нужно поступать в соответствии со своими принципами. Не делай другому то, что причиняет боль тебе. Ибрагим заснул и Бирдже не знала, слышал ли он её последние слова. Она ещё долго сидела рядом, на полу, обхватив двумя руками собственные колени и вглядываясь в блики тусклого света на лице своего близкого друга. Чем сильнее он нуждался в ней, чем больше привязывался, чем упорнее ноги несли его в её дом, тем тревожнее становилось на сердце. Это неправильно, так быть не должно. Не давало покоя и то лёгкое головокружение, что она испытывала каждый раз в совместных сценах с объятиями и поцелуями — плохой сигнал в сложившейся ситуации. «Как же мне помочь тебе? Как нам обоим помочь? Как сделать так, чтобы ты больше не ходил за мной, чтобы нашёл необходимое понимание и поддержку в своей семье? Я не могу позволить, чтобы ты сбился с пути из-за меня, приняв мою бескорыстную помощь за что-то другое… Я и себя боюсь не меньше. История Сарпа и Бирдже, когда другая женщина вошла в дом другом и разрушила его, не должна больше повториться. Я сделаю всё, чтобы этого не случилось, дорогой мой Ибо».***
Похмельное утро оказалось на редкость тяжёлым. Ибрагим проснулся от ощущения, что на него кто-то дышит и смотрит. А ещё — кто-то сверху лежит. Это была Кисмет, вольготно развалившаяся на спине на пару ещё с какой-то кошкой, кличка которой не запомнилась. Джипси, увидев, что гость открыл глаза, завиляла хвостом и сунула свой мокрый нос ему подмышку. Одной рукой снимая живность со спины, другой — почёсывая за ухом псину, актёр прислушался к раздающимся с террасы тихим женским голосам. Каково же было удивление, когда Ибрагим через стекло увидел Бирдже и Михре, о чём-то мирно беседовавших за чашкой утреннего кофе. — Что за… - хотелось выругаться, но сдержался, и молча, с недовольным помятым лицом, появился перед женщинами. — Проспался? — как ни в чём не бывало улыбнулась прекрасно выглядевшая, свежая Бирдже, словно накануне он пил в гордом одиночестве. — Мы тут поговорили по душам немного. Михре отвезёт тебя домой, к сыну. — Спасибо конечно, но я не просил. Как-нибудь сам мог бы справиться, — по глазам видно, что обиделся. Через несколько минут супруги всё-таки уехали вместе, а Бирдже, взяв телефон, впервые написала в мессенджере сообщение для Эрдема Хамзы — архитектора, чьи контакты появились у неё не так давно с подачи Михре. Он сразу же откликнулся, включившись в милую переписку. Так начались их отношения, очередные в череде тех, которые спасали от одиночества в бесконечном поиске любви. «Так будет лучше нам всем. У тебя своя жизнь. У меня своя». Всю дорогу Михре и Ибрагим ехали молча и лишь дома, после того, как он поиграл и пообщался с Али, настало время для серьёзного разговора. Оба были настроены решительно, так как очень устали от бесконечных дрязг и разборок. — Признаться, меня настораживала твоя дружба с Бирдже, но сегодня я в корне изменила своё мнение. То, что она позвонила, попросила приехать, попыталась помочь, многое говорит о ней, как о человеке и друге. И всё же мне больно и обидно, что ты доверяешь ей так много, больше, чем кому-либо. Так откровенно рассказываешь о нас, о наших проблемах, ночуешь в её доме, будто у тебя нет ни семьи, ни жены. Почему наши отношения не могут быть такими же доверительными, как ваши с ней? Почему я тебе больше не друг? — Хороший вопрос. Попытайся сама себе на него ответить. Твоё женское, эгоистичное, собственническое взяло верх над всем остальным. Если ты попытаешься измениться, в первую очередь ради Али, у нас будет шанс спасти брак. — Измениться должна только я? А ты? Чем готов пожертвовать ты ради семьи и сына? Это был вопрос, вновь ведущий в никуда. Ответь на него Ибрагим сейчас, они бы снова сильно повздорили. За последний год он лишился почти всего: покоя, свободы, сна, права распоряжаться собственной жизнью, жены, которая казалась другом… Не слишком ли большую жертву он уже принёс? — Давай перестанем выдвигать взаимные требования и попробуем наладить отношения. Это будет последняя попытка. Если не получится, значит всё — разойдёмся в разные стороны, перестанем друг друга мучить. Вспомни всё хорошее, что было у нас в самом начале. Ведь было же? — посмотрел в глаза жены, понимая, что должен выполнить обещание, данное Бирдже. — Прости меня за всё. За резкость, за несдержанность, за обиды. Тебе тяжело, я понимаю, но и меня пойми. Вместо того, чтобы сказать что-то в ответ, Михре подошла и прижалась к его груди — такой тёплой, такой родной, такой дорогой и необходимой ей. Так они с Ибрагимом помирились.***
Через два дня возобновились съёмки «Полёта птицы». Предстояло снять самую жаркую сцену между Кенаном и Лале в отеле, куда по сценарию оба приехали в командировку. Это был всего лишь поцелуй, но по накалу эмоций он должен был превзойти более пикантные сцены главного героя с другими женщинами. Что-то с самого начала не задалось, не заладилось между партнёрами, что случалось крайне редко. Ибрагим вёл себя то слишком холодно, то наоборот, недозволительно агрессивно. За механическими действиями не ощущалось никаких эмоций, с таким же выражением лица можно было рубить дрова или копать землю. После шести дублей губы Бирдже покраснели и вспухли, она начинала злиться, впервые за всю историю совместной работы. — Аллах! Ну что ты делаешь? — кричал Дениз. — Перед тобой любимая женщина, ты о ней десять лет мечтал! Должны быть страсть, желание, сумасшествие в глазах. А ты мне что показываешь? Будто Кенан пришёл на свидание с очередной девушкой из той половины Стамбула, что прошла за эти годы через его постель! Я тебя не узнаю. Перерыв! Всё, хватит… - раздражённо махнул рукой режиссёр. Актёры разошлись по своим гримёркам, чтобы привести себя в порядок. Гримёр за последний час поправлял макияж с десяток раз, нанося новый слой помады на губы Бирдже, теперь же, похоже, предстояло поработать над гримом более основательно, но прежде нужно было выяснить отношения с Ибрагимом. — Ты издеваешься? За что мстишь мне, не понимаю? — первый вопрос, который она задала. — Ошибаешься. Просто не в духе. У каждого бывает. — У нас с тобой никогда такого не было. Не может быть. Не должно. Мы всегда отлично понимали друг друга на съёмочной площадке, всегда находили лучшее решение для каждой сцены, что теперь изменилось? — Почему ты всё решила за меня за моей спиной? Я же не котёнок, которого нашли в парке мокрым и вшивым и ищут хозяина, чтобы вернуть, только бы не болтался под ногами, вызывая жалость. Я мужчина. Я сам решаю с кем мне быть и как поступать, — не сдержался, немного вспылил. — Если ты так расцениваешь моё желание помочь, то прости, — теперь уже настала её очередь обижаться. — Вы не помирились? — Почему же? Разве по мне не видно? Я очень счастлив. У нас всё хорошо. Второй медовый месяц в разгаре. Всё благодаря доброй Бирдже Акалай, — сарказм, накативший на Ибрагима, было уже не остановить. Хотя он действительно испытывал благодарность, его задевало, что друг, который должен быть на его стороне, поддерживать, начал сам принимать решения о его дальнейшей судьбе, не спросив. — Вот и отлично. Возьми себя в руки и давай договоримся, как будем снимать этот несчастный поцелуй, — умерила пыл, успокоившись. В душе Бирдже не могла долго злиться на Ибрагима, как и он на неё. — Зачем что-то обсуждать? Считаю, что нужно отрепетировать, — он подошёл и внезапно прижал её к себе, поцеловав именно так, как того требовал режиссёр, с трепетом, желанием, страстью. Его руки ласкали её лицо, а уста жадно впивались во вспухшие губы. Потом он поймал ртом её верхнюю губу, продолжая целовать её отдельно, вроде бы уже и заканчивая, но всё ещё продолжая. Она не оттолкнула, не возразила, ответила, будто бы приняв условия игры. Это был внезапный порыв. За работой, как за ширмой, они прятали друг от друга, да и от себя самих, истинные чувства, не имевшие ни малейшего права на существование. — Подожди. Это неправильно, — заговорила Бирдже словами Лале. Так было прописано в сценарии. Так было на самом деле. Вымысел и реальность, жизнь и игра. Все переплелось воедино. И эта преступная близость их глаз, таких родных, таких искренних, в которых нет места обману, будь они хоть тысячу раз хорошими актёрами. — Дениз будет доволен, — отпустил её, собираясь вернуться в свою гримёрку. Всё былое недовольство куда-то испарилось, вместо него появилось сдержанное добродушие и смирение, покорность своей судьбе. — Вот и славно. Быстрее закончим, быстрее освободимся. Ты вернёшься к семье, а у меня сегодня важное свидание, — вымученно улыбнулась, гоня прочь невозможное.***
В начале июня съёмки закончились, и актёры попрощались со своими героями. В тот день, когда прозвучало финальное «Стоп! Снято!», Ибрагим уже наслаждался отдыхом с семьёй в Каппадокии. Его сцены сняли чуть раньше, потому он не присутствовал на вечеринке по случаю завершения первого сезона «Полёта птицы». — Пусть наш проект станет успешным и ровно через год мы соберёмся здесь в том же составе, чтобы продолжить эту историю, — произнёс Дениз Йорулмазер, предоставив право двум главным героиням в исполнении Бирдже и Мирай разрезать торт. Он знал, что сценарий второго сезона уже есть в проекте, но всё зависит от успешности первого и решения Нетфликс. — Спасибо всем тем, кто причастен к этому сериалу, — подняла тост Бирдже. — Частичка Лале Кыран навсегда останется со мной. Я горжусь, что играла такую сильную, решительную женщину. В этой жизни иногда отойти в сторону, уступить своё место молодым и, на первый взгляд, недостойным — тоже сложный шаг, требующий мужества. Ведь и нам кто-то когда-то уступал своё место, свою славу. Мне было легко играть эту роль, потому что принципы и устремления главной героини в чём-то соответствуют моим собственным. К тому же, не все знают, но в двадцать я тоже работала на телевидении, ведущей спортивных новостей. К счастью, моя профессия даёт мне шанс прожить много разных судеб, и судьба Лале оказалась достойнейшей среди них, хотя, может быть, и не самой счастливой, не самой справедливой. Вечером Бирдже сбросила Ибрагиму фото финального дня съёмок и в ответ получила счастливые лица семейной пары и их ребёнка, обнимающихся на фоне города-крепости Учхисара. На душе было спокойно. Ни тени сомнения, ревности, зависти — ничего такого. Улыбнулась. И всё же потом взгрустнула, ведь свою большую любовь она всё ещё так и не нашла.***
Девятнадцатого июня две тысячи двадцать первого года ей исполнилось тридцать семь. По этому случаю в любимом баре «Коридор» за большим столом собрались лучшие друзья. Белое хлопковое платье-рубашка, доходившее до икр, подобранное широким поясом по талии, сочетающиеся с летним нарядом украшения, среди которых был неизменный медальон Мерьем, прямые волосы, неброский макияж — среди близких Бирдже никогда не стремилась выглядеть светской львицей, подчёркивая свою простоту, лёгкость и природную естественность. Неугомонный диджей Хайк сновал туда-сюда, заправляя музыкой, уже седовласый, но на лицо ещё моложавый Хакан — креативный фэшн-директор многих артистов, хохотал в компании лучших подруг Бирдже. Сама же именинница порхала между своими гостями с лёгкостью бабочки, украдкой посматривая на двери. Она поджидала особенных приглашённых, обычно не входивших в её компанию. Сама не хотела себе признаваться, что очень скучала по Ибрагиму. Последний сериал, а точнее события, происходившие за пределами съёмочной площадки, их чрезвычайно сблизили. Она оголила перед ним свою душу, он доверил ей свои сомнения. Что теперь делать со всем этим? Сообщение Михре со словами благодарности, после того как они вернулись из Каппадокии, уверило её в правильности выбора. На эмоциях Бирдже пригласила их вдвоём с мужем на свой главный праздник в году, чему радовалась и о чём сожалела одновременно. — Ты сегодня восхитительна! Нежна, мила, лучезарна! — Эрдем, новый возлюбленный, умел делать комплименты. Они пока просто встречались, не переходя на более близкие отношения, но то было лишь вопросом времени. — Я хочу сделать тебе особенный подарок. — Да? — улыбнулась. — Приглашаю тебя на выходные отдохнуть в чудесном месте на берегу Чёрного моря. Там отель у моего друга, очень живописный, романтичный. Думаю, настало время побыть нам вдвоём, наедине. — А ты не слишком торопишься? — Я думал, что это естественно. Не всё ли к этому идёт? Нам далеко не двадцать лет, мы взрослые люди, — во внешности известного архитектора было одновременно что-то привлекательно-мягкое и до ужаса смешное. Возможно, усы, торчащие в разные стороны. Бирдже не успела дать ответ, когда увидела сквозь стекло до боли знакомую фигуру вдалеке в сопровождении роскошной блондинки. Без сомнений оставив ухажёра, вышла на улицу, чтобы встретить своих гостей. Пара выглядела вполне счастливо, что не могло не радовать. Уже внутри бара Ибрагим обнял её и горячо поздравил, что-то прошептав на ухо, чтобы никто не услышал. Бирдже было смутилась от его слов, от тепла его дыхания, от крепких надёжных рук, но постаралась не подавать вида, ведь рядом были Михре и Эрдем. Выпив, Ибо занял своё любимое место — за диджейским пультом, вытеснив оттуда в шутку обиженного Хайка, а его супруга присоединилась к общему веселью. Позже двое статных мужчин встретились на улице, выпуская в воздух клубы сигаретного дыма. Смерили друг друга оценивающими взглядами, словно будущие соперники, хотя знали, что это не так, именинница накануне их представила друг другу. — У Бирдже чудесные друзья. Я пока плохо всех знаю, но думаю, что освоюсь в этой компании, — признался Эрдем. — Она умеет дружить, как никто другой. Для каждого найдёт правильное слово, каждому поможет. Ты ещё не понял, как тебе повезло. Такие люди, как Бирдже, искренние и настоящие, встречаются на пути крайне редко, может быть, раз в жизни. Это подарок свыше, его нужно ценить и беречь, — Ибрагим хотел добавить ещё что-то, но вовремя остановился, не желая навредить подруге. Ему стало не по себе от своих же собственных слов. Что-то щемящее, невыносимое, болезненное. Ревность? Друзей ведь тоже можно ревновать, не желая делить с другими? Теперь, когда она не одна, когда рядом есть человек, которому можно выговориться, открыть душу, пожаловаться, поделиться радостями и печалями, теперь она больше никогда не позовёт его… — Я уже понял, что Бирдже особенная. Очень хочу, чтобы она стала счастливой со мной. Постараюсь сделать всё, чтобы так и было. — Постарайся… - Ибрагим небрежно бросил окурок в урну, сглотнув подступивший к горлу ком. Они смеялись, пели, произносили громкие речи, танцевали. Приехали родители Бирдже — приятная пара в возрасте с современными взглядами на жизнь. Знавшие Ибо и раньше, теперь они могли близко пообщаться. Отец, внешней копией которого получилась дочь, всё время хлопал знаменитого коллегу своей любимицы по плечу и явно ему симпатизировал. Мама, такая же открытая и эмоциональная как Бирдже, без конца благодарила его за дружбу с единственной дочкой. Во всей этой суете два взгляда время от времени останавливались друг на друге, читая тоску сквозь смех и улыбки. Эти взгляды подмечали многое: и руки милой блондинки на мужественной шее, и откровенные взгляды усача на элегантную виновницу торжества и много чего ещё, от чего где-то глубоко в душе становилось зябко. «Почему мне кажется, что у меня тебя воруют? Зачем я снова тебя отдаю кому-то, кто не принесёт счастья? Но разве у меня есть право препятствовать? Кто я такой? Просто друг», — думал он. «Всё правильно. Я сделала всё, чтобы ты был счастлив, отдала Михре то, что мне не принадлежит — право быть главной в твоей жизни. Теперь не от меня зависит, как она им распорядится», — думала она. — Что ты решила насчёт моего подарка? — Эрдем снова завёл разговор о романтическом отпуске вдвоём, когда они танцевали вместе. — Поедем. Я хочу начать новую жизнь. С чистого листа.***
Летние месяцы, наполненные солнцем и приятными встречами, скрасили былую тоску. И Ибрагим с семьёй, и Бирдже с Эрдемом посещали свою любимые места отдыха в Мугле и Чанаккале, на побережье северного Эгейского моря, но ни разу не пересеклись. Бирдже всерьёз готовилась к выпуску своей первой ювелирной коллекции, подолгу решая по телефону связанные с этим проблемы. Дилара Карабай, хозяйка отеля Симург, помогала ей и советом, и делом. Вечера они проводили вдвоём на террасе с видом на море и предгорье Каз, потягивая из бокалов охлаждённое вино или что-либо покрепче. Делились опытом, иногда тихо что-то напевали. Эрдем, теперь почти всюду сопровождавший Бирдже, в это время предпочитал работать над своими проектами, почти не расставаясь с ноутбуком. — Ты счастлива, моя бабочка? — как-то спросила Дилара. — А что, не похоже? — Из года в год имена твоих мужчин меняются, а лицо остаётся прежним. Таким же открытым, красивым, искренним, но глаза не горят, не светятся любовью. Где же ты потеряла свои крылья? — Это так заметно? Я всю жду, жду… Уже пять лет жду, после развода с Сарпом. Не понимаю, что происходит. Всё не то, понимаешь? — Может, остановиться уже? Иногда одиночество помогает увидеть то, что не видно в людской суете. Эрдем хороший человек, но он тебе не пара. Чужак. Ищи родное сердце, родственную душу, того, кто одним своим присутствием осветит твою жизнь. А может быть, такой человек уже есть? Подумай... — Твоя дочка что-то рассказала? Дила была на моём дне рождения… — Она у меня умная и очень наблюдательная. Только я хочу услышать это от тебя. Признайся же. Не мне, себе признайся. Одинокая слеза предательски покатилась по щеке и остановилась прозрачной капелькой на подбородке. Потом вторая, третья, четвёртая. Бирдже уткнулась лицом в плечо своей старшей опытной подруги в надежде прекратить этот приступ отчаяния. — Поплачь, милая. Это поможет, — приговаривала Дилара, поглаживая волосы, ставшие кудрявыми от солёной морской воды. — Я не хочу себя жалеть, не буду. У меня столько возможностей в жизни, зачем держаться за мысли о человеке, который никогда не будет со мной? Я сделала для него всё, что могла. — Затем, что если он засел в твоём сердце, другой туда больше не войдёт. Твои поиски окончены, ты пришла к концу пути. Можешь отрицать, не замечать, головой биться об стену — ничего не изменится. — Но ведь не судьба. Пусть будет Эрдем, Фасих, Джан… да кто угодно. Имя не имеет значения. Мне уже всё равно, — развела руками. — Да и какой смысл их перебирать? Может мне уже замуж выйти, сделать последнюю попытку, как считаешь? — засмеялась, немного истерически. — Подожди ещё. Твоё от тебя не уйдёт. Я знаю, что говорю.***
В конце июля начали приходить ужасные новости о лесных пожарах, охвативших Турцию. Провинция Мугла пылала, как пылали сердца людей, переживавших за родину. Гибли животные, птицы, уникальные леса, рушился экологический баланс всего региона. Иногда огонь очень близко подходил к поселениям людей, грозя уничтожить их дома и забрать жизни. Каждый помогал в силу возможностей. Не мог остаться в стороне от беды и такой человек, как Ибрагим. Созвонившись с друзьями из Мармариса и Бодрума, он узнал о команде добровольцев, помогавших пожарным, и почти не раздумывая, решил присоединиться к ним. — Я не пущу тебя! — кричала Михре, преграждая путь мужу. — Если ты погибнешь, что будет со мной, с сыном? — Ничего не случится. Я не могу сидеть сложа руки. Как человек, как гражданин. Моя страна горит, — продолжал собирать вещи, без разбору скидывая в сумку рубашки, кроссовки и джинсы, не зная, пригодятся ли. — И что я скажу Али? Твой папа любил леса и косуль больше тебя, потому бросился в огонь? — Скажешь, что я был честным человеком, который любил его и всегда поступал в соответствии со своими убеждениями, по совести. Я это и для него делаю. Для всех людей Турции, — Ибрагим был непреклонен. Немногословный на людях, по виду иногда флегматичный, он имел огромное сердце, которое не могло остаться безучастным к людской беде. — Если ты сейчас уйдёшь, не возвращайся! — в сердцах крикнула Михре, не зная, как ещё остановить мужа. — Хорошо. Надеюсь, ты помнишь, что мы дали друг другу последний шанс, другого не будет. Ты сама приняла это решение. Последнее, что сделал Ибрагим — поднялся в комнату Али, чтобы крепко прижать его к груди и поцеловать на прощание. Мальчик ничего не понимал, только всё время повторял «папа» и тянул ручки к его шее. — Я твой отец. Когда ты вырастешь, будешь гордиться мной, а я, надеюсь, тобой. Есть моменты, когда мужчина не может поступить иначе. Я уверен, мой отец, будь он жив, меня бы тоже поддержал. Борьба с огнём шла долгих восемь дней. Грязные, голодные, спавшие в течение суток не больше двух-трёх часов, и то урывками, отважные мужчины пытались победить стихию. Ибрагим видел горе людей, оставшихся без крова, отчаяние матерей, потерявших сыновей, агонию обгоревших животных. Хватаясь за пожарный брандспойт, из которого мощным потоком лилась вода, он падал в гарь и пепел, но снова поднимался. В такие минуты нужно было держать в уме что-то, что делало бы его связь с этой жизнью крепче. Это были светлые кудри Али, развивающиеся по ветру и ещё грустная песня, спетая тонким голосом, противостоящим аду вздымающихся на десятки метров языков огня. В прошлом и я знал сердечную боль, Ведь всю мою жизнь сожгла любовь… …наконец, я пал и жизнь отдал, За зеленое море в ее глазах… …другому возлюбленной стала, другому стала счастьем, А мое сердце — страна руин от края до края…