"Ибо не обращал свой взор к небу. Земля — она была ему ближе. И он изучал в Сарагоссе право Человека и кровообращение Человека — в Париже."
И. Бродский
IV.
— …и ты обнял пациента. Фред, какого черта! — Не по своей инициативе. Ему это было нужно. — Да плев… О, боже. Я тебя не узнаю. — Хочешь обвинить меня в нарушении этики? — Что?.. Флоренс обернулась на него, даже перестав поджигать сигарету. Серо-сапфировые глаза всегда темнели от негодования. И сейчас спутник отражал свое собственное. Ее свечение падало на рассохшиеся перила гостевого дома. Никаких шансов дотянуться светом до черного минивена в черном ночном поле. — Фред, я о тебе думаю, а не о нем. С каких пор ты обнимаешься с жертвами? Если бы каж… — Я знаю, Фло. И спасибо, что заботишься о моем благополучии. Я помню, как отстраняться, и все остальное тоже. Она покачала головой, вытатуированные белым на темной голове узоры смешались в молнии. Каждый раз, когда она курила, Фреду казалось, что именно сигареты как-то выпили ее губы. Сделали тонкими. Дымный выдох повис в воздухе неподвижно, там, где и был произведен на свет. А ведь они еще хотели в отпуск. Хорошо, что не успели. — …Но сейчас помощь нужна не мне. Я в норме. А пострадавший подросток — нет. Тот, кто достучался аж до нас, сделал это не зря. — Он же еще в больнице… Ну, в крайнем, блин, случае успеем изолировать. — Осталось несколько дней. Иначе я бы и не подрывался. — Ну, показывай. Ради чего выдернул. Он молча передал камеру, глядя перед собой. Высохшие реки трещин на перилах. Внутри — черная труха. В поле молчаливой, безветренной травы, видимо, очень много сверчков. Площадка перед домом и терраса высвечены фонарем, поле — нет. Как будто они на общественных слушаниях, и чем громче они друг с другом спорят, тем надрывнее кричат в зале согласные на несогласных… Надо больше спать. — Это комета. Сейчас придется снова смотреть и еще и обсуждать. — Это ребенок. Ты же видела архивы? — Личинка кометы. Ну, нет приводов, нет фотографий. И расу вообще-то мало где пишут. Ох, черт. О, фак… Ладно. Я поняла. Это… — Заживет, там уже обработали. Я осмотрел, пах не задет. Избегали специально. То есть, не как в тот раз, где детей решили целенаправленно очистить… Сосуды уже заживают, сухожилия целые. Шрамы, может, останутся. Кнопки переключения камеры. Эта тишина, в которой слышно, насколько медленно их нажимают. И что при этом думают, тоже слышно. Адвокатский вздох, в котором смирение и понимание, что делать дальше. Этот вздох Фред любил. — Ну, хорошо. Ладно. Ладно, допустим. — Ему сунули камеру обратно. — Кометы. Она усмехнулась и покачала головой. — Ты понимаешь, что значит физический контакт в таком случае? Он закрыл глаза. Остались только крики сверчков друг на друга. — И не надо мне отвечать у себя в голове, я отлично знаю, что ты там про меня думаешь. Фредди, Карпман машет тебе ручкой. Говоря, она достала из сумки пачку бумаг, сняла с руки массивное серебристое кольцо-коготь. — Я спасатель не по Карпману, а по должности, вообще-то. И ты, кстати, тоже. — Не надо. Вот не надо. Делать вид… — Она агрессивно раскатывала валик печати по маленькому полю чернильной темноты. Такому же, как окружало дом. Только для кого-то спасительному. — Что я не пойму, как тебя выбило из колеи. Ему же уже пятнадцать, Фред. Угадай, кого он в тебе увидит вместе с родительской фигурой. Кто из нас психиатр?.. Интересно, успеют ли они до утра найти босса и насколько он будет им рад посреди ночи. Из машины медленно и сонно выбрался Ульрих. На ее фоне он казался еще меньше и тоньше, чем обычно. И, как всегда, опустив голову и с руками в карманах, молча преодолел траву по грудь и пришел к ним на крыльцо. — Значит… — Вероятно посттравматическое стрессовое расстройство. Неадекватные эмоциональные реакции. Идеи самоуничижения, самообвинение, депрессивные проявления. Хронический стресс. Не дезориентирован, критика присутствует… Повторяющийся мотив страха… Ульрих встал слева от Флоренс, молча глядя на фото. Не отрываясь, медленно и немного потерянно, как, впрочем, делал почти все, взял ее руку с дымящей сигаретой, наклонился и затянулся. —… перед одним из родителей, а именно, отцом. Систематическим насилием с его… — Я его видел. Перо-коготь перестало шуршать. — Кого? Ты что, был там и мне не сказал? — Его отца. В больнице. Он пытался пройти в палату. Пришлось ему объяснить, что этого он сделать не сможет. — Погоди, Большой Босс же сказал, что его уже уведомил лично. Утром. — Я был позже. — прошелестел Ульрих. Фред впервые поднял глаза и посмотрел на него. Глаза младшего из ЧК не отличались от ночной травы. — Отец, значит… — Какой настойчивый. — Флоренс задумалась. — С главой комиссии не получилось, авось кто-то еще впустит. Тоже комета, угадала? — Или просто туповат. — Уль игнорировал вопрос, как истинный буддист, и благополучно оккупировал чужую сигарету. — Ну, — еще Фред ненавидел выгораживать кого-то из идей объективности. Но почему-то всегда оказывался тем, кто это делает. — Надо отдать должное, как любой беспокоящийся отец. И нужно будет найти супругу. Он сказал, что она недавно уехала. — М, вот и выясним завтра. — И она поставила на документ печать комиссии. Их печать. Видели бы те уважаемые сущности, кто получал эти бумаги после, как выглядело обычное заседание Чрезвычайной Комиссии по делам несовершеннолетних. Уль и Фло нагнулись к ее сигарете одновременно. Она улыбнулась и отпихнула его плечом. Видели бы процесс принятия этих решений те, в чью жизнь уведомления с печатями федерального уровня приходят, как гром, раскалывающий ее на до и после. Из них всех только Большой Босс выглядел, как тот, кто может и должен такое вручать.