***
Исколотая иглами кожа наконец перестала задевать нервы, и прошедшая неделя пришла к своему пику — школьной поездке. Уплывающие назад дороги и деревья менялись в цвете, а открытое окно автобуса задувало, сменным от городского воздуха, ветерком. Охлаждая разум, он дарил сонливость и умиротворение, каких Мидория не видел долгое время. Расслабленность мышц и пустая голова подарили размеренное сопение, опуская в вязкость сна. Скоро укачивающий тёплый воздух, что резал стекло открытого окна, стал равномерен, пока и вовсе не остановился, отправляясь встречать других путников. Автобус перестал натыкаться на то протяжные, то мелкие кочки, будя. Духота заполнила салон, и цветные радужки вылезают из-под тяжести век, все еще сонно оглядывая толпящихся в проходе ребят. Лениво втянутый воздух поднимает на ноги, и Мидория следует последним. Перед глазами встало ясное зеленое одеяло, ровно осевшее на летнюю почву, донося шелест массивной листвы. Роскошь лесного платья раскинулась вокруг, скрывая изъяны за помпонами деревьев. Но красивая картина не способна развеять иллюзию такой реальности. Былые иголки догнали тело, вновь впиваясь в него остриями, пару минут назад казавшиеся сбитыми ветром. Редкое журчание близ располагающихся источников уже не казалось таким успокаивающим, наоборот, подливало своими водами керосина в костёр мыслей, которые уже не могли успокоить своего хозяина фразами «всë в порядке» или «ты сотню раз перепроверил свои изобретения, промахов не было». Но громко твердящее темечко тянуло руки в хихикании, помогая проталкивать иглы глубже, вторя о провале. И два дня пролетают голодным соколом, неся за собой третий, пока несчастную птицу не сбивает стрелой невидимый охотник, предупреждая о часах до практики. Утро третьего дня уже намекало на большие перемены. Спросонья первой мыслью было: Сегодня экзамен. Ранее вязко текучие дни предвкушали остроту сдачи, но теперь этот жженый вкус ощущался на языке, жаркой волной обливая по самые пятки. Изуку скучает по тем дням ожидания в спокойствии. Напоследок сдув пылинки с оборудования, он засовывает его в рюкзак и выбегает наружу, где уже ждал Погрузчик, восседающий на своем металлическом роботе, которого он считал своим «геройским костюмом». Как он вообще сумел притащить его? Пытливое время тянулось в хрусте травы под ногами, пока они отдалялись от домика, в котором класс проводил вечера поездки. Руки сжимают лямки рюкзака. Мидория вслушивается в шелест покачивающихся деревьев. Наконец шаг Хигари замедлился, и теперь Изуку поднимает взгляд с земли, игнорируя слезливость глаз, раздраженных встречным ветром. Где-то там, внизу расстилался темный ковёр, который признанно называть лесом. Они стояли на горном выступе, напоминающий высокий пьедестал, пока под ним согнулись зеленые почитатели. Легкость кислорода позволяет вдохнуть полной грудью, хвастаясь своим отличием от грязного городского. Лишь над головой плыли белые корабли, медленно движась в никуда, наблюдая за ускользающим от них миром. Высота отвесной скалы, где «бесчувственный охотник» решил пожарить птичью тушку, страшила окружными валунами, будто те собирались столкнуть юное тело с обрыва в лиственный батут. Он, казавшийся перьевой подушкой, привлекал своей мягкостью, но голос разума понимал, что неверный шаг и шансы на выживание сдвинутся на ноль. Ветер продолжал задувать свои песни в глаза и уши, отчего Мидория слабже слышал инструкции «охотника» Хигари. Черствый браконьер удерживал в руках «птаху», от которой зависило продолжение сего кошмара. Нынче не способное летать существо испускало последние писки жизни, пока Изуку пытался настроиться на ритм ветряных мелодий. Он не любит «птиц». Особенно, если под таким свободным словом скрывается более жестокое «экзамен». Эти пташки, запятнанные собственной кровью, зазывали к себе, хладным телом опускаясь на ладони. Так и Мидория сейчас удерживает в руках оборудование, дожидаясь своего будущего носителя, который в следующий миг пугающе сваливает ладонь на плечо, прошибая током неожиданности. — П-привет, Урарака-сан, — Изуку выдавливает из себя улыбку, параллельно отстраняясь и оборачиваясь к девушке лицом. Сегодня он впервые видит свою сокурсницу в геройском костюме. В глаза цепляется широкая обувь, напоминающая длинные сапожки, расширенные в икрах. Такие же широкие вставки на бедрах и запястьях. Что поразило больше, так костюм нашел свое сочетание нежно-розового и темного изумруда. Именно так, как создал свое оборудование Изуку. Она смущенно улыбалась под прицелом зеленых радужек и перестала топтаться с ноги на ногу, когда Мидория завидел позади нее про-героя Снайпа. Он кинул короткое «здравствуйте» и теперь все внимание было привлечено к лежащему в руках изобретению. Глубоко вдохнув лесного воздуха, который перестал играться с ветром, Мидория рассказал о принципе строения и работы приспособления. Абордажный крюк уже не новый продукт в мире приборов поддержки, но Изуку вложил в него тяжесть трудов и материала, однако подметил причуду Очако, которая способна это исправить. Принцип работы был прост: прочный канат, прошедший через термообработку прикреплён к складному крюку, способный уцепиться за любую поверхность, позволял Очако перемещаться на любое расстояние, докуда дотянутся метры оборудования. — Обезвесив собственное тело, она с легкостью может достичь цели. Я также сохранил подушечки на внутренней стороне, чтобы сгладить… Что случилось? — он отрывается от своего оборудования, глядя на краснющую Урараку, что нервно прикусывала ноготь на большом пальце. Вздрогнув от вопроса, она оббегает взглядом стоящих с ней двух про-героев и обеспокоенного друга. А в следующую секунду склоняется в извиняющемся поклоне, твердя соответствующие слова. — П-простите, что подвела вас своими недостаточными навыками в контроле причуды! Прости, Мидория-кун, но я не смогу использовать твоё оборудование. И взгляд юноши темнеет, впиваясь в русую макушку, пропуская мимо ее извинения. Нарастающее раздражение перекликается со сдерживаемым волнением, заставляя в неопределенности застыть телу. Он чувствует очередной укол в спину. Не ясно, втолкнула ли его Урарака своей причудой или это совесть голосит в стенках грудной клетки. Вокруг исчезают лесные пейзажи, будто усталые белые корабли бессильно свалились на землю, оставляя красок лишь двум телам. Изуку не видит ничего вокруг — белизна, в которой мерзким пятном отпечаталась Урарака. И он вглядывается в это пятно, безумно желая взглянуть в глаза. Ладонь тянется к все еще склоненной макушке, стараясь мягко поднять лицо за подбородок. Но он скрыт распущенными волосами. А потому Мидория не церемонясь, сжимает пряди, потянув вверх. Сперва столовая, затем рассказы о USJ, а теперь его экзамен. Позорные цели, множество невесомой болтовни и вишенкой торта становится бесполезность — то, что ненавидит Мидория больше всего. Теперь он встречается с переливающимися в слезах и красноте глазами, приближаясь и выплевывая в лицо единственный вопрос: «Сколько еще раз ты меня разочаруешь?» Но вот меркнет белëсый свет, заполняя полотно привычным разнообразием красок. Очако также склоняется в извинениях, пока голоса учителей стараются успокоить девушку, параллельно решая проблему. Такое наваждение пугает, а потому он молча всматривается в окружающую подошву, пробившуюся траву и серость скальной поверхности, отвлекая мысли о потемнении рассудка красотой извилистых камушков. Девичьи слезы стихают, заполняя неродившуюся тишину голосом героя-стрелка. — Но предметы и других ты все же можешь сделать невесомыми? — подаёт голос герой, почесывая подбородок сквозь маску. После краткого угукания, сдача текла своим чередом. Так просто. Мидория наблюдает за сосредоточенной Ураракой, которая запускала в небо воздушные шары, какие делала из тяжелых валунов, что были разбросаны природой. Свист вытянувшегося крюка, и вот невесомый шар тянется к Очако, тенью опадая на девушку. А если ее причуда отключится? С такой безумной идеей Мидория пожирает взглядом образ недогероини, пока та не станет размахивать перед его лицом ладонью, с румянцем на щеках захваливая приспособление. Изуку улыбается на ее слова, развеселенный представленным кино. — Я провожу Урараку к классу. У них вот-вот начнётся тренировка, — радушно отзывается Снайп. Язык извивается меж зубов, выбиваясь на волю, но ему не суждено пробить сомкнутые челюсти. Натирающие плечи лямки поддавались сжатию пальцев, сдавшись этой участи. Изуку на глазах упускает возможность поговорить с учителем третьекурсников, но голос Погрузчика, что был занят оцениваем дизайна крюков, окликает прежде: — Мидория, прекрати так жаться, ты сдал, — но чужие подбадривания, какие хотел услышать Мидория на протяжении долгой недели, не были услышаны. Зрачки продолжали пялиться в спину уходящего героя. — Я обещал показать ему оборудование, — всë же губы размыкаются и щебетание языка срывается с уст, пока Маиджима, хмыкая, окликает коллегу и что-то обсудив, удаляется вместо него, завлекая Очако разговором. — Признаться, я удивлён, что ты и для меня сотворил что-то, — улыбается про-герой, проводив взглядом удаляющуюся пару, поворачивая голову к Изуку, что с неприкрытым восхищением начал разглядывать костюм героя и что-то тихо бурчать, не стараясь заткнуться после его слов. — Вы же такой ответственный герой, — он почесывает щеку указательным пальцем. — Стрелок, использующий свою способность на общественное благо! А ваша причуда просто восхитительна! Когда я загорелся идеей создать что-то для героя, в голове сразу всплыл ваш образ! Я не мог оставить это без внимания! — тараторил Мидория, поджав кулаки ко рту и глядя в лицо Снайпа блестящими глазами. На что про-герой смущается, проводя ладонью по затылку, но со смешком принимая оказанное внимание. Изуку секундно щелкает пальцами, вспомнив про изобретение, а после опрокидывает верхнюю часть рюкзака, доставая оттуда пистолетовидное нечто. Про-герой молча наблюдает за вернувшимся бормотанием ученика, который осматривал крученное в руках оружие, про себя шуча «неужто огнестрел?» — М-можно вашу левую руку? — вспотевшие ладошки хватают чужую перчатку, отмечая примерный диаметр запястья. — Самонаведение — прекрасная, но также и опасная причуда, особенно узконаправлена. Ведь поэтому вы работаете в UA? — геройская рука стягивается ремешком, на котором красовался черный дисплэй. — Я изучал вашу способность и стиль боя, а потому считаю, что вы отличный герой, и я хочу помочь развить каждую особенность причуды. Это отслеживающее устройство. — Изуку тычет в экран трекера, а тот тут же реагирует на прикосновение, цветным радиусом показывая точки. — Если судить сразу, то кроме стрелкового оружия вам ничего не подойдет, а делать замысловатые части костюма не имеет смысла, ведь ваша роль сосредоточена на дальних дистанциях. Разве что базовая защита, с которой справится любое агенство. — он отвлекается от своих речей, снова залазая в сумку и гордо протягивая оружие в руки герою. — Так я пришел к чему-то, что позволит вам также быть на расстоянии, но задействует причуду. П-подождите, я объясню! — выкрикивает Мидория, охватывая вытянутое предплечье, готовое было выстрелить. Снайп лишь смеется, извиняясь со словами: «Я лишь хотел подержать, привычка». — В этом пистолете каждая пуля сделана вручную, неся в себе информацию о местоположении. Смущение покинуло обоих, и теперь Снайп заинтересованно разглядывал оборудование, порой находя интересующие вопросы. Маленькая победа для юного изобретателя. Но судьба снова отворачивается не в пользу Изуку, когда шепот Снайпа ругательски обращен вдаль: — Похоже пожар, нужно как можно быстрее предупредить остальных и идти на помощь. Мидория прослеживает за направлением взгляда про-героя, замечая облако пыли и кричащее полотно зеленого, что заживо горело в смеси синего и алого пламени. Смыкает веки, устало вздыхая и кидает взгляд в сторону. Почему всë опять не идет гладко? А потом замечает ЭТО. И это ЧТО-ТО тоже смотрит на него в ответ, скрытыми за тканью глазами, а может те и вовсе отсутствуют. Но у Мидории нет иного объяснения, почему изуродованное лицо глядит точно на него. Застывший страх въедался глубже, дрожащими губами пытаясь достучаться до про-героя, что слишком поздно замечает трясущееся тело юноши. Изуку не отрывает взгляда от человекоподобной твари. Такой, каких он видел не впервой по снимкам. И теперь Мидория разделяет глупость гражданских. На это адово отродье можешь лишь смотреть, пока образ не ввинчится в голову. Стоит Снайпу резко дернуть головой за левое плечо, как противогазную маску сбивает острота доброй эмали. Удар в грудь отталкивает Мидорию и дает оторвать взгляд, переводя на бросающегося навстречу монстру героя. — Мидория, беги! — На-а-адо рабо-отать, — хрипит раскрытый ремнями рот, вводя в больший ступор. Пелена непонимания зарябила перед носом, пока про-герой отбивает медленное тело. Но черепаший облик взымает в небо, втыкая в скальную поверхность, сука, зубы! Те остриями растут из его раскрытой пасти, копьями впиваясь в поверхность. Теперь завернутая «кукла» кряхтела в воздухе, обернутая коконом черного шмотья, напоминая смирительную рубаху сумасшедшего. Пара тварьских копий летят в Мидорию, и тот еле будит свои рефлексы, защищая зрение, в конце концов смягчая удар порезом под глазом. Но примерзшие конечности поплатились, и внешнюю сторону бедра раздирает белый нож, окрашиваясь в красный. Сейчас он слышит нечеловеческий крик. И ужасается больше, когда осознает его принадлежность самому себе. Корпус берет вес на левую сторону, пока организм вкалывает дозу ждущего своего часа адреналина. Еще не добравшаяся до низа кровь стучит в висках, чувствуя снаружи кожи стекающий пот. А радужки дергаются, быстрее вываливая из мешка век пробирающиеся слезы боли. — Мать твою, Мидория, уноси ноги! — гудящие уши слышат выхлоп, пока мозг даёт понять, что это был выстрел пистолета, а после треск ножевой стрелы в месте встречи с пулей. Сдавленный крик Снайпа, выплевывающего на серый камень бурую жидкость, смешанную со слюной, хлыстом отбивает по щиколоткам. Ноги ноют кровавым ручьем, но Изуку вычерпывает у них силы на рывок, отдаляясь от кошмара, какой надеешься встречать лишь в пикселях компьютера, напоследок слыша тихий свист выстреленного оружия.***
Сожженные ступни стучат по тропе, подталкивая двигаться еще быстрее. Поднявшаяся следом пыль коварно сохраняла свой шлейф от ботинок, порой в шутку играясь с трением, теряя для Изуку возможность прочно ступить на поверхность и также чётко оттолкнуться. Тело теряет свой первобытный ритм, и он заваливается вправо, маша руками. Тонкая нить снова растягивается, задевая клубок нервов. Такая, со стороны смешная, махинация дает удержать равновесие, и он срывается с большей скоростью, пока верхушки крон не равняются с такой же зелёной макушкой парня, а потом и вовсе давая слиться с ними воедино. Ребристые стволы деревьев тянутся ввысь, не забывая прочно удерживаться внутри почвы. Мидория оборачивает каждого из них, славливая насмешливые ловушки леса из тонких прутьев и веток, что так и норовились пробежаться по слезливым белым яблокам, но попадали лишь по щекам. Те, что росли ниже, были не лучше, постоянно подбивая каждый открытый участок тела. И он решает последовать примеру могучих растений. Сейчас, пока горсть адреналина играет на его стороне, он может позволить себе не обращать внимания на боль, попросту ее не чувствуя. Самое время облить ледяным дождем рассудок, приводя внутренний бардак в порядок. Он позволит телу бросаться вперед, но не пустит с ним разум, заставляя того плотно укрепить свои шатающиеся корни. Я должен позвать на помощь! С его скоростью он способен добежать до домика за семь минут, а то и меньше. Желательно меньше, потому что в одиночку Снайп долго не протянет, если вообще еще способен стоять на ногах. Но слишком поздно приходит осознание, что прежняя тропа утеряла свою голую землю, теперь здесь вокруг прорастала зелень. Слишком поздно Изуку понимает, что не чувствует под собой опоры, и угол тела стремительно снижается к нулю, пока всем весом не ударяется о твердую почву. Подвернувшаяся ступня зло ударяет корпус вправо, и невыносимая боль сверкает во всем организме, пульсируя в кровоточивой ране. Оставив позади себя алый след, Мидория скатывается в низы, не сдерживая крика боли. Слезы смачивают и без того вспотевшее лицо, слегка ослаблевая страдание. Кажется, словно всë вокруг затихло, чувствуя вину за свои шутки. Тем временем порция адреналина иссякла вовсе, предательски покидая юношу в ужаснейший момент, в стократном размере давая почувствовать боль рваных уголков кожи. Вспышка боли не дает сдержать очередной прилив слез, и рваный вздох вырывается из легких, не давая места крику. Пульсация вскоре стихает, и Мидория опускает взгляд вниз, на свои ноги: дыра в шортах потемнела от крови, и Изуку приходится перебороть желание оставить все как есть, как можно аккуратнее оттягивая ткань. Но в резаную плоть успели попасть куски земли и вживиться пара острых веток, малейшим касанием проникая глубже. Эта каша мусора и крови ныла также, как разум Мидории, что хотел треснуть и без того покалеченного хозяина за его тормоз. Пальцы тянутся к торчащим побегам, вытаскивая. Он рычит, жмурясь, откидывает голову назад, к земляной стене. В спину топорит помятый рюкзак, который также успел словить пару порезов и пыли, напоминая сумку, что валялась на помойке ближайший месяц. Он снимает его с плеч, заглядывая внутрь. Морганием протолкнув влажность с глаз, Мидория четко увидел полупустую бутылку воды, облегченно выдыхая. Достает, открывая крышку и поднося горлышко ближе к ноге. Замирает тело, замирают лёгкие, предчувствуя очередную вспышку боли. Но рука дрогает, пуская струю прямиком на рану, вымывая из той грязь, между тем окрашиваясь в розовый. Нужно её перевязать. В голову не приходит ничего лучше, чем шматок футболки. Местами грязная, рискует занести инфекцию. Но всяко лучше, чем отрубиться посреди чащи от кровопотери. Рваный звук лоскута оголяет правый бок, но находя пристанище вокруг бедра. На этот раз боль не столь резка, хоть и доставляет дискомфорт. И пока она не отступит, Изуку останется наедине с мыслями. Теперь можно было оглядеться. Но уже трудно понимая, куда его занесло. Влажная голая земля вздымалась выше, образуя угол нависающего над головой обрыва, откуда клочья корней, рядом стоящих деревьев, свисали к низине. Перед лицом такая же стена. И они окружили Мидорию с его сторон, будто запирая в клетку. Но присущие ей прутья отсутствовали, что даже при желании, он не сможет посмотреть через нее. Недавно увиденное зрелище впивается новым воспоминанием. Кто это был, и что он забыл посреди леса? Какой ебнутый на голову человек станет нападать на приезжих? Но его повадки и неясные выражения придумывали другую версию: ному. Выходит, что внезапный пожар, выпущенный ному — дело рук злодеев? Но какого черта они здесь забыли? В глуши, где нет их главной цели — Всемогущего? Снова просчёт. Посмотрев по сторонам, Изуку заметил ряды сваленных сюда стволов. Типичное диво любого оврага. Единственное выход — выбраться. И стихшая мука позволяет подняться, но не давая разрешения на опору, вынуждая прихрамывать. Он замечает удобный подъем и движется по нему, возвращаясь назад. Однако каждое дерево похоже на другое, и то, какое он видел прежде. Исчез овраг, а вроде появился новый, но похожий на прежний. Ранее нависшие корни давали отдохнуть, спрятали от, казалось, преследовавших лезвий. Но теперь снова просыпается страх, а над головой больше не висит деревянный купол. Лишь облако странной пыли плывет неподалеку, и Мидория соображает, что это может быть причудой одного из злодеев. Как бы то ни было, ужасало не это, а близ слышащийся голос героини: — Бакуго, избегай столкновения со злодеями! Всë тело парализует от отравляющего газа, и Мидория замирает на месте, не в состоянии сдвинуть ноги. Корни окружающих деревьев проникли через почву к конечностям, прорезая их насквозь. Но Изуку молчит. Рвано глотает воздух, не ощущая примеси яда. Опускает глаза на землю, крича от разрывающих плоть чувств. Ноги дрожат, но самостоятельно удерживаются на месте. А в голове звучит крик героини, предупреждающего некого Бакуго об опасности. — Эти ублюдки нацелились на Каччана…? Ладонь касается лица, ощущая тепло кожи и опускается вниз, задевая губы. — Неужели с ним покончено? Злодеи его убьют. Избавят Изуку от колючей тени. Оборвут жизнь высокомерного ублюдка, которого терпел Мидория всю сознательную жизнь. И не придется даже ломать голову, как усмирить блондинистую шавку. Фантазия с каждым шагом навстречу эпицентру прорисовывала красочность такого волнующего зеленую голову события. Короткий прорез артерии. Протыкание грудной клетки. Выворачивание тела наизнанку. Шаги становятся быстрее, насколько они были возможны, крики учеников ближе, а образы смертей Кацуки всë ярче. Изуку дергает голову, проклиная дурманящий газ одного из злодеев, что вызывал такие странные картины. Размытость взора не дает различить четкость окружающего леса. Веснушки заводятся и поднимаются с растяжением губ. Тихий смех. Мутнеющие зрачки заворачиваются в узелки, сжимаясь и дрожа. Только вот, газ не был галлюциногенным… — Они убьют его… Убьют… А потом Изуку останавливается. Замирает, глядя на уморительную сцену, как бессознательного Каччана оттаскивает злодей в черноту пространства, блестящего фиолетовым туманом. Пальцы опускаются ниже к шее, чувствуя под собой дрогнувший кадык. А после рванут обратно к губам, давя на тех подушечками. Они и впрямь убьют его. Запечатлеют опустевший взгляд. Услышат посмертный стон и выбросят. — Это не то, чего я хочу. Мрак вокруг бледнеет, смываясь вовсе, и трезвость возвращается к рассудку. Боковое зрение ловит приближающихся героев, но они не успеют. Упустят. Выдуманные корни отпускают конечности, наоборот, толкая их дальше. Сопротивление ветра словно свелось на нет, и Мидория тянет руку к приближающемуся туману, проваливаясь в черную пустоту.***
Сознание будто переместилось в другой мир и от газа оставило свою ясность. Последним, чего хотел Изуку после сдачи экзамена — проснуться прикованным к полу, связанный и с кандалами на руках. Полуприкрытые веки не привлекали внимания у кучи народа. Судя по всему злодеев. А потому Мидория проводит взглядом по бару. Да, это был простой, сука, бар. Самое отбитое место города. Место, куда не приходят знакомиться и делиться, а только получать наслаждение во всех его проявлениях и забирать без остатка. Казалось бы, любое другое «заведение» было бы лучше. В других местах не пахло бы невыразимой вонью пота и объедков в углах, не проливалась бы кровь, а им это чуждо явно не было… Веки раскрылись окончательно, но глаза все еще пытаются скрыться под челкой. Странно тихо. По-странному прет дерьмом. И среди этой кучи странностей, Изуку заметил ещё одну: ему не страшно. Молча наблюдать казалось таким скучным занятием, как бы посчитали многие, но для Мидории это словно детективный сериал, где в главной «призрачной» роли был он сам. Тихо сидел здесь, игнорируя ноющую боль от ран, что покрылись кровавой коркой и стягивали кожу, при малейшем движении разрываясь, встречая новый прилив боли. И весь сидящий в непонятках страх лопается, роль закулисами отходит на второй план, когда на лицо падает тень «многоручки», как окрестил для себя Изуку этого безымянного. — О-о… А я тебя помню. Ты тот беспричудный выродок со спортфестиваля. Ты нам бесполезен. Посиневшая, словно от недостатка крови, рука тянулась к голове Мидории. Расстояние между ними снижалось, а зрачки покрасневших яблок сужались в такт сближению. Комок чувств смешался внутри желудка, болезненно на него давя, вместе с тем напоминая о сжимающих верёвках, какими он был связан. В чужих туманных ногах (если их было правильно так назвать), что фиолетовым пятном выглядывали из-под барной стойки, сквозь потертые пальцы блестел знакомый жёлтый рюкзак, что следовал за Изуку с начала средней школы. Почему блестел? Потому что глаз, как в мини играх, видел в нем подсказку, которая напомнила о человеческом желании жить. Изуку чувствует холод пальцев, один из которых успевает коснуться мокрого лба. И как в центрифуге, он прокручивает всё с такой же бешеной скоростью, пока ощущает ещё одно прикосновение. «Бесполезный» — слышат уши могильный хрип этого странного типа. Теперь он различает ненависть. Как быки реагируют на красный цвет и звереют*, так и Мидория перестаёт лишь пугливо ожидать, желая напасть. Но между тем животный ужас никуда не исчезает, ведь холодный пот так и течёт по его телу. Страсть жить и принести благо этому миру подпаляют уверенность. Третий палец врезается в побелевшую от ужаса кожу. Взгляд снова мечется по затхлой комнате, выделяя родную сумку. Он вспоминает все содержимое рюкзака: учебники, тетради, канцелярия, парочка денежных купюр, которых хватит лишь на проезд и обед. Ничего сверхудивительного, а потому Изуку уже готов смириться с тем, что его ждёт. Руки ломило в онемении, а запястья отдавались болью при каждом, даже лёгком, движении, какое допускали кандалы. Жёсткие верёвки на открытом плече стерли слой кожи. Тетради… Кажется, появилась идея. — Я хочу стать одним из вас! — он откидывает голову и отчётливо ощущает лишь один палец. Повисло ещё большее молчание, чем было до этого. Ожидание. Моменты, которые не стоит просиживать просто так, нужно пытаться задействовать инстинкты и вколоть им разум, иначе живым отсюда выбраться не получится. Невзначай его радужки мелькают вправо, туда, где бессознательно сидит Каччан, и что-то внутри сбрасывает один из тяжёлых камней. Мидория понимает, что нотка страха обрывается, озадачивая. Неужели он боялся, что Кацуки это услышит? Меньше нитей — больше причин задуматься. Удивительно, что лишь сейчас Изуку улавливает мелкую коробку рядом с туманным существом, что помехами отражалась в его тенях с соответствующим звуком. — Томура, успокойся… — Мидория следит за опускающейся ладонью и встряхивая головой. Видимо, он сильно ударился, раз теперь кажется, будто коробка с помехами передает голос. — Никогда не отбрасывай руку, которая тянется в твою сторону, — уголки губ неверно подрагивают, подмечая сказанную иронию.***
— Изуку Мидория — беспричудное создание, цепляющееся за любую возможность стать героем, — издалека слышится насмешливый голос, но эхом раздаваясь по углам помещения, врезаясь в уши. Мидория вертит головой в поисках света. Но лишь слабое свечение зеленых ламп показывали, что его не скинули в бездну. Шаг им навстречу, слух улавливает шорох в темени пространства. Не человеческое дыхание, движение не людских конечностей. Будто огромная псина ковыляла на остатках раздробленных лап, не в силах скулить, ведь голосовые связки были превращены в месиво и съедены. Шум знакомых помех прерывает разглядывание черноты и яркий свет телевизора смотрит в спину. Изуку оборачивается, встречаясь с грëзами, которые он предпочел никогда бы не увидеть. Торчащие из тела мужчины трубки придавали его дыханию ясности, пока светло-серые пиявки бегали по экрану слева. Но что более пугающее — отсутствие лица. Почему-то эта пустота вселяет уверенность, что находящийся перед лицом злодей — тот, о котором так переживает Всемогущий. — Спасибо, Курогири, — свет телевизора отключается и снова Мидория вынужден вглядываться в мрак. — Слишком темно, согласись? — слышится двойной хлопок, и комната заполняется тусклым, но хоть каким-то свечением. И теперь Мидория видит глаза — не на лице злодея, а позади него; два отверстия — не у него, а позади. Второе тело, такое же перетянутое кожей, имеющее глаза, нос и уши. — Почему же ты хочешь стать частью злодейского отродья, герой? — последнее слово он особо подчеркивает, намекая на свою скептичность в сторону Мидории, который откровенно пялится на них обоих и молчит. Юноша осознает еще кое-что. Ему скучно. Сквозь шрамы, где стянутая кожа выводила узоры, Изуку чувствует скуку. И осевшее на шее беспокойство надавливает сильнее, будто пытаясь прошептать, что такое настроение Все за Одного станет для Мидории последним, прежде чем он сделает глоток кислорода. — Я… Хочу изменений, — скрип кресла говорит о напряжении в теле ВЗО. Он заинтересован. — С самого детства я грезил стать героем, но видя, во что это превратилось, как выдуманная ими система гниëт, но никто этого не видит. — Отчего же ты поступил в UA, где таких героев пруд пруди? Со вздохом отбивает грязный рот, пока пальцы опускаются на ручку кресла, быстро выводя странный символ, будто отдавая безмолвный приказ. Это видит Изуку, и капля ледяного пота стекает по углу лица. Это конец. Но безумная идея отяжеляет плечи, сгорбливая. И он готов пойти на что угодно, ведь теперь сомнения гложат, что живым он отсюда не выйдет. Кто же знал, что самым страшным будет признаться в своих желаниях. — Хотел доказать… Больше самому себе, наверное, что герой это не красивая картинка в интернете, постоянная улыбка и сильная причуда. А тот, кто жертвует всем, чтобы спасти людей. И как бы странно это ни звучало, вы единственные, кто может мне помочь, — слова из юношеского рта льются рекой, язык будто живет отдельно от головы и после всего начинает осознавать сказанное, будто сейчас он нашел место, где ему не нужно ничего скрывать, даже от себя. — Ты не лжёшь, — эту деталь его фразы Изуку подмечает, ставя галочку о способности злодея распознавать правду. — Что ж, думаю, нам нужно пообщаться. Можешь называть меня Сенсеем, юный Изуку. — Простите, но для меня вы такой же злодей, как и остальные. Я здесь не для того, чтобы видеть в вас учителя, а чтобы смотреть на вас, как на подручный инструмент для достижения цели, Все за Одного. Они оба замолкают. Мидория уже не сдерживает дрожь, смотря на сжатые губы. Секунды растягиваются подобно разогретой карамели, пока Изуку бегает глазами по темным сторонам, ожидая принять зубы ному или вколотый наркотик. Но учащенное сердцебиение стихает, когда до ушей доносится звонкий хохот и губы злодея обнажают зубы. — Какая же у тебя цель, мальчик? И как ты собрался использовать этот «инструмент», который ты не в силах удержать в своих руках, дрожа перед ним от страха? — Хочу избавиться от нынешних героев, у которых есть лишь это звание, — страх бьет ключом. Золотым. По голове. Сильно, вбивая тупые зубчики через череп. Нужно выжить. Самое главное — выбраться отсюда живым. — Томура же ваш преемник, я прав? Позвольте мне сделать его сильнее, у меня… Есть множество записей о слабостях как героев, так и злодеев. Грëбанный идиот! — Тогда прими от меня подарок в качестве причуды, думаю, тебе она понадобится, — он протягивает ладонь к Изуку, но тот отстраняется. — П-простите, но нет.***
Прилив тошноты будоражит горло в третий раз. Трижды за сутки его втягивает темно-фиолетовый дым, и трижды за сутки он слышит голос того, о ком «мечтал» узнать с момента начала обучения в UA. Глаза щурятся от яркого света, хоть Изуку и считал эту дыру чересчур черной. Но по сравнению с тем ужасом, какой повстречал он пару мгновений назад, это место кажется неплохим. Как минимум, из-за придурковатости их «лидера», что размахивал своими руками (включая те безжизненные, что сливались с его голубыми волосами) перед теликом, лишь потешая. Мидория не вслушивался в его ругань, завороженно глядя на бывшего одноклассника, чьи веки дрогали, а значит он скоро придет в себя. Облаченный в кандалы и прицепленный ремнями, Кацуки ровно дышал, чем не мог похвастаться Изуку. Пот выступил на лбу от плохого предчувствия и легкого потемнении в глазах. Всë же, он потерял достаточно крови. — Было ошибкой тащить сюда Каччана, — шепчет тихо рот, пока сам Изуку прижимается к стенке, и прикрывает веки. День выдался слишком долгим. И он видит сон наяву, куда провожают прищурые глаза, что отливали сверканием жестокого солнца.