За Лин Куэй

Мороз сковал моё тело. Мой последний доспех, Саван из серебра. Предсмертные стихи японского самурая © 1617 год, Япония, второй тракт в хвойном лесу между поместьем Хандзо Хасаши и усадьбой Эйдзи Ниисато. Для юной Мэй этот день отличался от сотен других дней. Этот день был днём смотрин Мэй как невесты для Ниисато. Утром девушка, её отец, Коичи Асато, прислужницы, носильщики уехали из поместья Хасаши и уже три часа как находились в пути. Три мучительных часа для Мэй и остальных путников. А мучением было резко опустившаяся температура воздуха до уровня ниже нуля. Ниже. Нуля. Если три часа назад, в поместье господина Хасаши и в приграничных к нему территориях было просто прохладно, то теперь, в окрестностях лесного тракта, был нестерпимый холод. Почему такой скачок в температуре произошёл в разгар лета? И как, как за три часа температура снизилась до нулевого уровня? Снова и снова задавая себе одни и те же вопросы, путники всё глубже и глубже кутались в шерстяные одеяла и хлопковые накидки. Путникам повезло, что неделю назад мама Мэй, подобно всем мамам в мире, встала в пять утра, боясь, что её ребёнок и муж опоздают на отъезд, который состоится аж в семь вечера. И вот, в пять утра мать Мэй держа в левой руке зонт от солнца, а в другой шерстяной плед, всё поучала единственного ребёнка: –Ты же ещё юная! А если обморозишь себе что-нибудь? А если холодный шторм и град пойдут?! И не говори мне, что это лето! Всё, молчи! Ничего слышать не желаю! Сейчас уже пять утра, а отъезд вечером в семь, так что к полудню ты уже должна приготовить все вещи, а иначе опоздаешь! — и швырнула зонт в сумку. Сонная Мэй, не понимая смысла сбора немногочисленных вещей в пять утра из-за боязни опоздать на отъезд, который начнётся в семь вечера, всё же уступила матери и начала собираться. По указанию матери положила и зонт от солнца, и шерстяные пледы, и хлопковые покрывала, и белые простыни, и ножи с отточенным лезвием вместе с мисками, палочками для еды и кружками для чая, и ещё много всего, что Мэй тогда посчитала ненужным барахлом. Наивная девушка тогда думала, что нет смысла брать сезонные вещи, ведь длительного холода точно не будет, и нет смысла брать кухонную утварь, если есть лишние рё для обедов и ужинов на встречающихся по пути идзакаях. Теперь, сидя в паланкине, заворачиваясь в шерстяной плед, Мэй удивлялась своей тогдашней наивности. Денег оказывается было негусто, так что им пришлось готовить или разогревать домашнюю еду, а не угощаться в идзакаях. И вот теперь пригодились сезонные накидки и пледы. Неспроста все мамы в мире встают в пять утра, собирая все нужное и ненужное в сумку, боясь опоздать на отъезд, которая состоится в семь вечера, ведь потом всё-таки мамы оказываются правы, с нежной улыбкой на лице думала Мэй, попутно смотря на Лин и Чиё. Лин и Чиё безуспешно пытались согреться потирая ладони друг о друга. Хоть они так же как и Мэй кутались в длинный шерстяной плед на двоих, это не спасало от вязкого холода и они за три часа никак не согрелись. Лин и Чиё не были выходцами из клана шиноби, никогда в жизни не слышали про тренировки в залах и не знали, что существуют техники дыхания, позволяющие долгое время пребывать на холоде. Они были женщинами из крестьянских семей и всю жизнь служили аристократкам. Поэтому Мэй, зная об этом, дала им свой длинный плед, который был тёплым от её тела, при этом беря их плед из рук для себя. Женщины с благодарностью ей поклонились. Мэй на благодарность лишь ухмыльнулась про себя, поражаясь терпению прислужниц. А ведь они могли просто попросить её, а не молчать, дрожа от холода все три часа. Они так бы и мёрзли, не предложи Мэй обменяться пледами. С сомнением отрывая взгляд от прислужниц, она немного раздвинула тяжёлые занавеси паланкина и увидела, что отец, сжимая зубы, упрямо держится в седле, а Коичи Асато никого не стесняясь громко стучал зубами от морозного воздуха. Коичи уже не мог контролировать свой организм и смертельно устал без конца смыкать зубы. Он знал, что следуя обычаям клана, шиноби должен сохранять лицо при любых обстоятельствах. Самообладание и искусство нинсо– это два фундаментальных навыка для шиноби и куноичи. И он действительно сохранял лицо и стремился сохранять лицо на протяжении тридцати трёх лет службы в клане Ширай Рю во избежание потери своей чести и деловой репутации. Коичи за все тридцать три года службы ни единого слова жалобы не проронил и не допускал даже намёка на недовольство чем-либо. Он всегда выполнял заказы от и до, не обращая внимания на урчащий желудок, еда в котором в лучшем случае была неделю назад, на частые обмороки и головокружения от нехватки питьевой воды. Неважно, начался ли тайфун, шторм или снег, он упрямо смыкал зубы, и медленно, с тяжким грузом в руках, успешно добирался до штаба клана вовремя. Даже в самый стрессовый момент, например как в тот день несколько лет назад, понимая, что он и его партнёры были окружены вражескими шиноби, которые ждали их вне помещения, он сохранял спокойствие и хладнокровно принял решение об использовании хранившихся в подсобке помещения фейерверков. Он и его друзья расправили фитили фейерверков, подожгли фитили огнивом, затем осторожно подкрадываясь к окнам и главной двери, резко открывая одновременно все окна и единственную дверь, быстро швырнули зажженные фейерверки в лица или под ноги противникам. Используя этот отвлекающих манёвр, они машинным движением вытащили из ножен изогнутые вакидзаси и быстро набросились на сбитых с толку противников, не видящих ни Коичи, ни его друзей из-за вспышек фейерверка. Коичи легко уворачиваясь от подслеповатых ударов вражеских шиноби, отточенным движением наносил удары лезвием клинка вакидзаси по мягкой коже их глоток, лиц и рук. По открытым участкам тела. Когда бой закончился предсказуемо победой Коичи, он, вытирая платком излюбленный вакидзаси от крови, подумал, что он не так уж и стар и все ещё может дать жару. С кривой ухмылкой на лице он с другими пошёл к штабу. Вспоминая теперь тот день, Коичи понял, что за несколько лет он изменился, постарел. Ему уже было пятьдесят лет и его выдержка перестала быть такой же непоколебимой и каменной прямо как гора Фудзи. А раньше же его выдержка была в точь в точь как гора Фудзи, который непоколебимо стоит на полуострове Хонсю с момента основания государства Ямато. Теперь он старый шиноби, который по своему желанию может уступить сыновьям место в клане. Да, так и должен сделать, а если не наставить сыновей на правильный путь, то его сыновья окончательно станут самураями и навсегда покинут клан. Вообще-то, его тридцатилетний сын уже как четырнадцать лет был самураем и служил своему даймё в маленьком городе-замке Канадзава с населением всего лишь в пять тысяч человек, а младший сын Кенджи с четырёх лет тренировался с другими детьми шиноби и состоял в клане Ширай Рю, но каждый раз при возвращении старшего брата из Канадзава на несколько дней в Эдо, восхищенно слушал рассказы брата о будничных днях самурая. Видя щенячий восторг в глазах младшего сына от рассказов про будни самурая, Коичи начинал чувствовать отвращение что к старшему, что к младшему и, не выдерживая, выходил из комнаты. Коичи, как и его старый друг Кобаяси, не имел неприязни к самураям и нейтрально относился к самураям как одному из сословий в японском обществе. Но все же к знакомым самураям он проявлял снисхождение, словно они были сумасбродами, способными внезапно напасть на друга или чего ещё похуже. И вот теперь его старший сын стал тем самым сумасбродом, самураем. Рюноске, его старший сын, пугает крестьян своим вакидзаси, проводит пытки людей и является телохранителем феодала-даймё. Ручная собачка для своего феодала. Вместо того чтобы стать шиноби и работать на себя и клан, Рюноске стал самураем и стал работать на самурайский клан, получая за работу несколько мисок риса в день. Какой позор! Сын прославленного шиноби Ширай Рю отрабатывает за несколько мисок риса и кружку чая! А ведь старший вполне мог стать шиноби. Если бы старший давно стал шиноби, то давно бы разбогател на заказах клана. На худой конец он мог бы стать ремесленником или того хуже- торговцем. Что мешало старшему Рюноске пойти и заняться строительной торговлей, а ещё лучше освоить ремесло, например, стать наборщиком в книгопечатном деле? Ведь сам Коичи, его сыновья Рюноске и Кенджи много раз бывали в Китае, тайком выезжая из Японии в Китай на торговых голландских кораблях. Они узнали каким образом и где китайцы изготовляют шёлк высшего качества, как китайцы уже начали издавать печатные книги. Или Рюноске мог бы стать врачом, так как неплохо разбирался в медицине, фармакологии и химии. Рюноске, Кенджи и Мэй были учениками великого лекаря Нагата Токухона, и, поэтому разбирались в медицине, по крайней мере знали, что болезнь определяют по симптомам пациента. Конечно, Коичи и Кобаяси тоже учились у господина Нагаты Токухона и читали, подробно разбирая рецепты в произведении старого достопочтенного господина «Девятнадцать рецептов почтенного Токухона», но все же у них рвение учиться было не таким сильным как у юной Мэй или молодых Кенджи и Рюноске. Для шиноби и куноичи знать и разбираться в растениях, травах и насекомых и также составлять противоядие, яды, лекарственные препараты во всех видах лекарственной формы: недозированные отвары, эликсиры, настои, отвары, сиропы, дозированные свечи, капли, порошки, мази, растворы, пасты являлось базовым умением. Но Рюноске, Кенджи и Мэй перешагнули через уровень базового умения и уже превосходно для своих молодых лет разбирались в медицине. А возможно их повышенный уровень знаний связан с тем, что Рюноске, Кенджи, Мэй специально готовили к служению в клане и с того дня как они начали говорить и осознавать сказанное, а именно с четырех лет, их сразу же стали учить основам каллиграфии, чтению, счёту и этикету шиноби. Когда они уже начали уверенно читать, считать и писать, то в возрасте 7 лет их отправляли на занятия к мастеру Нагате Токухону и одновременно с началом изучения азов медицины и химии, ребята продолжали и читать, и писать, и считать. Когда выдавался выходной день, свободный от тренировок, бесконечной математики, астрономии и химии, каллиграфии и чтения, то маленькая Мэй подбирала ткани и шила изумительные кимоно с использованием золотых нитей и целых пластинок для ее многочисленных кукол, Рюноске хулиганил и из чистой вредности готовил слабительные чаи из ягод и трав для отца и его друзей, а младший сын Кенджи любил в столярной мастерской строить из дерева и бамбука целые маленькие дома с крышей и чайные для кукол Мэй. А ведь Рюноске с его недюжинным талантом, особенно в области медицины, мог бы стать превосходным врачом, разбогатеть на врачебном поприще и наконец мог бы жениться на Мэй. Если бы захотел, Рюноске мог бы завести детей с Мэй и открыть большую мастерскую для одежды, вышитой по заказу, ведь Мэй прослыла искусной портнихой в Эдо, несмотря на свой юный возраст. Но нет же, Рюноске из чистого упрямства и желания досадить отцу пошёл на пожизненную службу к феодалу-даймё и теперь будет подчиняться даймё, который подчиняется сёгуну, а сёгун в свою очередь прислушивается к придворным дворянам, а придворные дворяне подчиняются императору всей Японии Гоо-Мидзуноо. Всё чаще и чаще Коичи думал, а может быть он слишком контролировал сыновей? Тем более Рюноске, который с детства раздражался когда ему указывали что делать и как это делать. Если бы он был бы с ним помягче, может быть он и не сбегал бы, тяжко думал Коичи. Из тяжких воспоминаний о старшем сыне его вывел вопрос Кобаяси: –Знаешь, меня беспокоит вид носильщиков. Кажется, что они сильно утомлены. Может быть стоит немного передохнуть? Сейчас полдень, а церемония смотра невесты начнётся только поздним вечером. От того, что мы час отдохнём ничего не переменится. Как ты думаешь, Коичи? — спросил Кобаяси. Коичи с обеспокоенностью посмотрел на носильщиков паланкина. Действительно, у носильщиков был нездоровый вид. У всех четверых ткань верхней куртки– хо–в районе подмышек насквозь промокла, несмотря на то что хо было на подкладке и достаточно плотной. Носки-таби и штаны-хакама покрылись грязевыми разводами из-за того что носильщики в течении трёх часов то и дело наступали на выбоины и рытвины, скрытые под грязевой лужей. Носильщики были бледными, они выдыхали вязкий холодный воздух со свистом. Губы у них посинели, а руки и лицо были красными из-за мороза. Плотная куртка-хо никак их не спасла от перемен температуры. –Я с тобой согласен, Кобаяси. У них плохой видок…как и у нас у всех, ха! Вот что тебе скажу, если мы сейчас же не отдохнём, не согреемся и не выпьем по кружке горячего чаю, то не доберёмся живыми до усадьбы Ниисато. А для Эйдзи Ниисато нужна невеста, а не труп невесты– Коичи попытался пошутить о смерти словно бы защищаясь от собственных мыслей о смерти из-за переохлаждения. Никто не отреагировал на шутку Коичи, потому что его шутка оказалась слишком правдивой. Лишь только Кобаяси подал голос, начав приказывать носильщикам властным голосом: –Мы здесь сделаем привал на час. Перестаньте нести паланкин. Поставьте паланкин в овраг. Помогите выбраться моей дочери и её прислужницам из паланкина. После этого вы сразу же берете у меня сухие куртки хаори, носки и штаны, переодеваетесь, потому что в мокрой одежде вы замёрзнете и окоченеете. Затем как переоденетесь я вам раздаю ножи и полоски ткани, чтобы вы пошли в лес и собрали хворост. Если нет хвороста на земле, то ножом рубите сухие ветки деревьев и туго связывайте ветки полоской ткани. Рубите только сухие ветки. Только сухие. Поняли? — на вопрос Кобаяси носильщики ответили глубоким поклоном, сгибая корпус в талии с выпрямленной спиной и руками расположенными по бокам. Затем носильщики, уже несколько оживленно подняли паланкин и перенесли его в овраг. Носильщики раздвинули тяжелые занавеси, и затем, предлагая руку для прислужниц и госпожи, помогли выбраться им из паланкина. Потом с нескрываемой радостью и воодушевлением от предстоящего отдыха и вкусного горячего чая, заваренного на костре, они взяли сухие теплые вещи у господина Кобаяси и стали быстро переодеваться, скрывшись за пустым паланкином. В это время Кобаяси и Коичи спустившись с лошадей, уже обсуждали где можно было зажечь костёр и накрыть простынь (за неимением стола) для чаепития и обеда. Решено было отдохнуть под толстой хвоёй, там где трава короче. Мэй и прислужницы, прислушиваясь к разговору отца и господина Коичи, готовились выполнять распоряжения от них. Отец, видя уже переодетых в сухые теплые вещи носильщиков, приказал им подойти и забрать ножи с кусками ткани. Носильщики брали ножи и ткани, попутно еще раз благодаря господина Кобаяси за проявленное милосердие. Кобаяси стало как-то неловко от того, что обычный человеческий поступок эти носильщики воспринимают как императорское милосердие. Хмыкая от неловкости, Кобаяси предупредил носильщиков: — Будьте осторожны, в лесу стойкий туман, которого неделю назад не было. Держитесь вместе. Не уходите далеко. После того, как я распоряжусь здесь, я приду на подмогу. — выслушав очередной приказ господина, воодушевленные носильщики в очередной раз поклонились и затем развернулись, быстрыми шагами уходя вглубь леса. Смотря как фигуры носильщиков растворяются в тумане, Мэй чувствовала необъяснимую тревогу. У неё было чувство, что кто-то из туманного леса смотрел на неё. Она физически ощущала, что кто-то неотрывно наблюдает за ней. Пытаясь найти человеческую фигуру в тумане, она прищурилась и в течении долгого времени вглядывалась в туманый лес. И чем больше Мэй всматривалась в лес, то тем больше ей казалось, что это лес всматривается в неё. От страха и тревоги, она не осознавая своих действий, поднесла правую руку к приоткрытому рту и начала грызть ногти. Кобаяси, в это время уже дававший распоряжения прислужницам, увидел как Мэй никого не смущаясь кусает ногти. От стыда за неподобающее поведение дочери его голос зазвучал жёстко и от того чересчур громко: –Мэй, у тебя других дел не находится кроме как обкусывать ногти? Ей богу, ты ведёшь себя как пятилетний ребёнок. Иногда я даже сомневаюсь что передо мной стоит шестнадцатилетняя куноичи. Хватит придуриваться и раздражать меня, у меня и своих дел полно. Веди себя соответственно. Иди и отдавай Лин и Чиё приказы, займись чем-нибудь более полезным! — после того как Кобаяси выплюнул последние слова, он заметил, что Мэй как-то поникла а глаза её покраснели, две прислужницы испуганно притихли, Коичи отрицательно помотал головой, явно не одобряя гневную тираду Кобаяси. Успокоившись, Кобаяси мирно закончил– Отдай приказы Лин и Чиё, а я пока займусь лошадьми с господином Коичи. Мэй глубоко поклонилась, складывая руки на коленях. Затем, после поклона, она еле сдерживая слёзы, ломающимся от боли голосом начала распоряжаться: –Лин, возьми чистую белую простыню из паланкина. Затем ты с Чиё постелите простыню на земле, что под той толстой хвоей. Вытащите все миски, чайник, кружки и палочки. Сервируйте на девять человек. Я пока что проверю свежесть замороженной курицы. Если птица свежая, то приготовим нимоно, если нет, то выкинем мясо и приготовим обжаренные овощи в соевом соусе и рис– служанки поклонились и принялись исполнять приказ госпожи. Мэй пошла к паланкину и начала копаться в сумке с припасами продуктов. Она боялась, что ценная курица протухла и им придётся поедать рис без мяса. Не то, чтобы Мэй любила мясо птицы и вообще мясо, просто за неимением рыбы в той лавке, в которой она с отцом купили курицу, закончилась свежая рыба, поэтому им пришлось брать мясо птицы. Хотя Кобаяси, Мэй и Коичи как шиноби из клана прекрасно знали, что у шиноби действует такой же запрет на поедание мяса как и у самураев. Ценности буддийской религии и синтоизма сплелись воедино, и поэтому даже такие престижные сословия в японском обществе как самураи и шиноби-но-моно не должны поедать мяса, так как в буддизме ценится даже жизнь паука, запутавшегося в собственной паутине, а в синтоизме поедание любого мяса приравнивается к совершению греха и приводит к накоплению кегарэ (скверны) в душе верующего. Исходя из этого у самураев и шиноби был общий запрет на поедание любого мяса, кроме рыбы. Но за неимением рыбы, им пришлось брать курицу. К вящему сожалению Кобаяси и Мэй, мясо птицы стоило так же дорого как и чистое серебро, добытое с острова Садо. Им пришлось раскошелиться на сто пятьдесят рё, чтобы попробовать хоть один раз в жизни вкус куриного мяса. И вот теперь, стоя в тракте в холодном лесу, Мэй во всем старавшаяся видеть только хорошее, впервые поблагодарила духа, который казалось заколдовал ей такой мороз. Ведь мясо и овощи не испортились наверняка. Хотя, что за дух такой, который колдует над температурой воздуха и даже погодой? Задав себе мысленно этот глупый вопрос, она хихикнула и продолжила возиться в глубине сетчатой сумки, ища овощи и обвёрнутую в темную ткань курицу. Найдя продукты, она достала их. Достав, она по очереди начала присматриваться, ощупывая все овощи. Овощи все еще свежие, хотя конечно огурцы немного завяли и стали не такими твердыми, но в целом пригодно. Оставив овощи, она взяла курицу и приблизила мясо к носу, начав принюхиваться. Вроде мясо тоже не испортилось. «Значит можно приготовить нимоно!» — сразу же сообразила Мэй. От мыслей о еде у неё заурчал живот, и она быстро обратно сложила все продукты в сумку. Выйдя из паланкина, Мэй закинула сумку с продуктами на плечо и медленно пошла в сторону толстой хвои. Добравшись до уже сервированной простыни, она прошла ещё дальше и аккуратно положила сумку на место, которое расположено в двух шагах от уже сложенного домиком сухой коры и хвои. –Чие, Лин, продукты в порядке. Можете приступать к приготовлению. Подготовьте курицу, снимите с неё кожу, удалите жир и сухожилия, вымойте курицу, смотрите чтобы перьев или грязи не было. Если что-то непонятно, то спрашивайте– распорядилась Мэй. Лин и Чие послушно кивнули. Затем опасливо беря в руки куриное мясо и острый нож, принялись с осторожностью чистить кожу, ведь мясо курицы они и видели-то, и держали в руках, и готовили как пищу впервые в своей жизни. Не обращая никакого внимания на неловкие движения прислужниц, Мэй отвернулась от них и принялась изучать полноту необходимых материалов для растопки костра. «К сухой коре и хвое следует добавить хворост, тогда будет костер в самый раз. Вот бы носильщики побыстрее принесли хвороста» — подумала Мэй, заламывая холодные пальцы рук. Вот и она начала мёрзнуть. А ведь минуты назад она радовалась что могущественный дух не дал испортиться и пропасть овощам и курице! А впрочем недолго они пробудут в этом лесу, сейчас главное это не замерзнуть, а для того чтобы не замерзнуть, надо постоянно двигаться и ходить, пришла к выводу Мэй. Затем она быстрыми, но мелкими шагами пошла обратно к паланкину. Стоя у паланкина, смотря на беспорядок внутри, она решила прибраться. С некоторой остервенелостью Мэй начала вытаскивать пледы, одеяла и другие вещи, стряхивать по нескольку раз и класть обратно в сумку, предварительно складывая в прямоугольник. В это же время отец Мэй и Коичи разбирались с лошадьми, которые почему-то были изрядно испуганы. Лошади вращали ушами, вертели хвостом и задерживали дыхание. Коичи и Кобаяси уже сняли с лошадей груз, седло сняли сразу же как только спустились, а утром даже не запрягали лошадей, не надевали удила и уздечку, так как не было нужды запрягать при маленькой скорости езды, да и зачем мучать животное. И вот сейчас лошади постоянно вращали ушами и фыркали. Благо хоть лошади не отказывались от питья воды и кушанья в виде овса, свежей травы, яблок и моркови. И чем больше Кобаяси и Коичи гладили двух лошадок по ухоженной гриве и давали им сочной моркови и овса, то тем больше лошади успокаивались. Доверчиво склоняя голову к земле, лошади все больше и больше опускали оттопыренную нижнюю губу. Тем самым они намекали хозяевам, что они не прочь лечь на бок, и расслабив голову и шею, уснуть. Кобаяси понял намек, согнав лошадей в овраг, предварительно расстелив на овраге сухое теплое одеяло. Лошади, почуяв присутствие друг друга, окончательно успокоившись, все же легли на бок и медленно закрыли глаза. С тревогой смотря на лошадей, Кобаяси прошептал: –Лошади. Сколько же они натерпелись из-за странностей погоды. Наверняка сейчас уснуть не могут. Надо побыстрее возвратить лошадей к табуну, чтобы они могли расслабиться в кругу своих. А сейчас я не уверен, что они спокойны.Как думаешь, Коичи? — Коичи в ответ на его шепот медленно вобрал воздух в себя и пристально посмотрел в глаза Кобаяси. –Я думаю, что ты возможно прав и что действительно сейчас наши лошади конечно же терпят стресс без сна и отдыха в табуне. Но вот в голове у меня назрел вопрос.Не обидишься, если задам? –Спрашивай– лишь отрубил Кобаяси. –Так вот.Почему ты так заботишься о лошадях, которые приходятся тебе лишь животными для передвижения, вот даже сухое одеяло для них постелил на земле, но не беспокоишься о своей родной дочери, пожалел для неё сухое одеяло? — на одном дыхании задал вопрос Коичи. –Асато, –от появившегося раздражения Кобаяси обратился к другу не по имени, а по фамилии–тебя сильно волнует, почему я не дал Мэй сухое одеяло? Знай, что у нее был плед матери. И она не мерзла. Если мерзла и сейчас мерзнет она может подойти и сказать. Мэй– не животное, она может спросить в отличии от животных. –Я не о том, животное она или нет! Дал ты одеяло ей или нет! Я просто не могу понять, ведь она же твой единственный ребенок! Да, она девушка, не мужчина, не наследник рода, но всё-таки такой же человек. Иногда мне даже кажется что я забочусь о ней больше чем ты! — возмущенно прошептал Коичи, уязвленный сравнением Мэй с животным. –Хочешь сказать, что я являюсь плохим отцом? — напрямую спросил Кобаяси. –Я не говорю про то, какой ты.А про то, что ты делаешь! –устало возразил старик Коичи. –А что я делаю? –невинно, словно бы действительно не понимая того, что делает, поинтересовался Кобаяси. Коичи в ответ на его издевку скрежетнул зубами и уже не сдерживаясь, перешел с шепота на обычную речь: –Сказать, что ты делаешь?! Так вот, ты подкладываешь свою юную дочь под Эйдзи Ниисато, человека, который много лет избивал и в конце концов отравил свою жену. А все из-за чего? Из-за того, что ты однажды увлёкся играми в идзакаях и теперь погряз в долгах у своих знакомых, в том числе у Ниисато! Твоя дочь будет вынуждена ложиться в одну кровать с мужчиной, который моется в лучшем случае раз в две недели, даже я со своим старческим отупевшим обонянием чувствую запах Эйдзи с порога войдя в прихожую его усадьбы! Он будет десятилетиями избивать Мэй, а когда Мэй располнеет или постареет, то отравит её! Ты этого желаешь своей дочери? –Я желаю дочери лишь лучшего. Я старею, моя жена тоже стареет. Кому будет нужна Мэй, если мы умрём? Она будет зарабатывать своим шитьем и раскраиванием ткани так мало, что будет хватать на одну комнату, рис без рыбы, кружку вчерашнего чая–словно бы отмахнувшись прошептал Кобаяси. –А когда это одна комната, рис без рыбы и кружка вчерашнего чая стали хуже чем брак по расчету с мужчиной, который отравил жену? Ты хочешь чтобы она раздвигала ноги перед убийцей собственной жены? — недоуменно воскликнул Коичи. –А может ты хочешь чтобы Мэй раздвигала ноги перед твоим старшим сыном? Или все-таки перед младшеньким? Или может быть Мэй одновременно будет раздвигать ноги и перед старшеньким, и перед младшеньким в одну ночь? Жаль, но у твоих сыновей пока что нет лишних денег, как у тебя с женой — уже не осознавая что именно он говорит, явственно прошептал Кобаяси. Тут Коичи уже не выдержал: –Сукин сын! Как ты можешь говорить такое о своем ребенке?! — хватая Кобаяси за шиворот, заорал Коичи. На ор испуганно обернулись Мэй и прислужницы. Кобаяси примирительно поднял правую руку и махнул рукой, жестом показывая Мэй и прислужницам что это лишь небольшая дружеская перепалка. Мэй с сомнением отвернулась от них и продолжила встряхивать и складывать все постельные принадлежности. Чие и Лин продолжили очищать курицу. Коичи, расслабив схватку, наконец убрал руку от воротника Кобаяси. Затем Коичи одними губами прошептал: –Просто знай, Кобаяси, если бы у меня была бы единственная дочь, то скорее я бы дал ей возможность выбрать. Тем более Мэй хорошо шьет и раскраивает ткань. Поначалу она да, мало будет зарабатывать, будет хватать только на конуру в доме да на рис и чай. Но потом, когда она заведется постоянными клиентками, то количество заказов наоборот возрастёт. Да и если Мэй не хочет становится портнихой, то вполне может стать куноичи…иначе зачем мы столько лет обучали её владению вакидзаси? –слова Коичи о том, что Мэй «вполне может стать куноичи» вызвали в Кобаяси тихий, искренний смех. Смеялся он долго. В это время Коичи просто смотрел на него, как на человека, который бредит или получил контузию или ещё что. Закончив смеяться, Кобаяси, вытирая слезы от долгого смеха, сказал: –Мэй вполне может стать куноичи? Мэй? Куноичи? Ты не видел, как она тренируется вместе с остальными шиноби и куноичи. Да, портниха и медик-травница или врач из Мэй просто получится превосходный-отменный. Но куноичи….Я опасаюсь за её жизнь и здоровье, если она станет шиноби. –А будто бы можем не опасаться за свою жизнь и здоровье, да, Кобаяси? –задав вопрос по тихому засмеялся Коичи. Так же искренне. Смотря на то как его друг смеётся, Кобаяси усмехнулся и тут же серьезно возразил: –Я не спорю с тобой, Коичи. Нас всегда с юных лет окружала опасность. Да, нас могли и убить, и сделать калеками, слепыми, глухими, или безногими, безрукими, безъязыкими. Но ты знаешь, не было ещё случая, когда один шиноби насиловал, а затем перерезал горло другому шиноби. Возможно такие случаи есть, но их ничтожно мало. Зато много случаев когда шиноби, самураи, ронины или простые мужчины, а хуже простых мужчин насильники, людоеды, разбойники насиловали взятых в плен куноичи-девушек. Девушек жестоко насилуют, затем перерезают им горло, а потом бездыханное тело бросают в кювет. Ты представляешь что будут чувствовать отцы из клана, когда они увидят тела своих дочерей? –когда Кобаяси все это тихо говорил, то Коичи во все глаза смотрел на лицо Кобаяси, стараясь заметить усмешку или издевку. Но ни усмешки, ни тем более издевки не было. Кобаяси искренне переживал за жизнь и неприкосновенность своей дочери. А ведь Кобаяси никогда не показывал своих чувств к дочери. Но всегда спрашивал у неё про её самочувствие, покупал ей дорогие ткани, пластины и пуговицы, украшения на последние деньги…до того как стал зависим от долгов. Впервые Коичи стыдно за свои слова, которые он не подумавши сказал в лицо своему старому другу. Почему он не видел, как Кобаяси изо всех сил пытался найти способ расплатиться с долгами, не обращаясь к Эйдзи Ниисато? Ведь Кобаяси выкручивался как мог, но только не шёл к Ниисато, и только острая нужда заставила его пойти к Ниисато. А что Коичи сделал для того чтобы его друг Кобаяси не пошёл к Ниисато и прочим не видящим границ богачам? И осознавая, эту мысль, Коичи ещё больше проникся к другу. Кобаяси изо всех сил старался, чтобы его дочь не стала куноичи и не стала чьей-нибудь женой. Но Коичи упрямо не желал видеть его стараний и выбрал самый легкий путь– обвинил своего друга во всём. Делая выводы о своём друге, Коичи рассеянно похлопал его по плечу. Кобаяси молча улыбнулся и закрыл глаза в ответ на этот жест. Внезапно тишину нарушил истошный, полный страдания крик человека. Все пятеро обернулись в сторону крика. Из туманного леса изо всех ног бежал один из носильщиков с раной в бедре. Левая рука полностью до плеча была покрыта толстым слоем льда.