Марни на пути к морю

      Я открыла глаза и в тот же миг подумала: сегодня у меня день рождения. Через секунду эта мысль уже улетучилась, оставив только недоумение. С чего я вообще взяла, что сегодня день моего рождения?       Я ровно ничего не помнила о своём прошлом лет до пяти, когда меня привезли в приют для девочек. В одной из книжек я вычитала, что это называется младенческой амнезией. У меня не было родителей, которые сказали бы, когда я родилась, а в пансионе Благодарности никогда не праздновали ничего, кроме Рождества и Пасхи. Дата моего рождения была потеряна навеки. Но уверенность, пришедшая, казалось бы, из сна, не уходила.       Вскоре, впрочем, уверенность потускнела. Воспитательнице показалось, что мы с Лизой и Жизель вчера плохо вычистили галерею, и нас троих лишили завтрака, дав лишь поблагодарить благодетелей в столовой, отправили всё дометать. После этого я сидела на долгих уроках, голодная и злая. Сновидение показалось мне через призму этого дня полной чепухой.       Когда мы шли с классов на прогулку, на стенах тонкими мелками были нарисованы разные значки, воспитательница вызвала воспитательницу восьмёрок и велела ей с этим срочно разобраться, а я не стала, по своему обыкновению восхищаться неизвестным языком — всё казалось мне глупым и неприятным.       Земля со вчерашнего дня немного подсохла. Во время прогулки мы с Дорой отправились побродить по саду. Дора была прожорлива, словно свинья и надеялась найти в саду что-нибудь поесть. У неё были волосы красивого оттенка розового золота, а всё остальное было худым и некрасивым, острое лицо, покрытое веснушками, и острые локти, вечно в синяках. Пока Дора обгладывала прошлогоднюю рябину, до которой чудом не добралась раньше, я искала, куда неделю назад спрятала свой секретик. В одной из рябин было узкое дупло, туда-то я и положила свёрток с карамелью, но забыла, в какое из деревьев.       А вот и мой тайник. Я убедилась в том, что Дора не смотрит, увлечённая рябиной, и полезла за карамелью, но пальцы скользнули по чему-то другому, не по бумажному свёртку. Достав, я поняла, что это была карта, большая и плотная. Рубашка украшена цветочным орнаментом. На лицевой стороне выгравировано то, что заставило меня вздрогнуть.       Это была не обычная игральная карта, в колоды которых воспитательницы резались порой долгими зимними вечерами. На лицевой стороне была нарисована величественная женщина в странной струящейся одежде и в колпаке. Руки сложены на груди. Это была карта таро — «Верховная жрица». Карты таро относились к списку строго запрещённых вещей, про которые нам вообще не предполагалось знать, из пансионата однажды выгнали аж трёх девочек, у которых в комнате нашли колоду, а изгнание — худшее наказание, даже хуже Темницы. Мне повезло, что я немного разбиралась в этом вопросе (у Мэг Сплетницы были записочки, украденные у восьмёрок о том, как эти карты работают).       На белом рукаве жрицы было написано: «Дебора Пророчица. В пятницу в библиотеке, Гнездо».       Нам не полагалось знать имена девочек из других групп, но некоторые были известны всем. Имя восьмёрки Деборы было одним из таких.       Итак, это не просто потерянная карта, занесённая в дупло ветром, это приглашение. Забыв про карамель и спрятав карту в рукав, я вернулась к Доре с каменным лицом, не выдающим моего восхищения.       Я была шестёркой: уже не малышкой четвёркой, но всё ещё не посвящённой в тайную кухню семёрок и восьмёрок. И от осознания, что меня скоро впустят в их мир, за таинственную завесу знаков мелом и цветами, перешёптываний, острых взглядов, ночных встреч, кружилась голова и забывались все обиды дня.       «Это мой подарок на день рождения», — подумала я, твёрдо решив поверить недавнему сну. Потому-то во время вечерних чтений (как раз была пятница) я попросилась взять книгу и под этим предлогом пошла в библиотеку.