Дом Огненного Змея

После шумного зала дворцовая площадь казалась тихой. Тилле знал, что это ненадолго: почтовые голуби уже прилетели, гонцы прискакали, доставив сообщения адресатам — известия получил не он один — и сейчас где-то в чьих-то кабинетах, скромных комнатках и богатых спальнях, устланных коврами и заваленных парчовыми подушками, принимались решения и отдавались распоряжения, которые очень скоро нарушат привычное спокойствие этой ночи. Будто в унисон с его мыслями на Часовой башне заголосил гонг — в небудничном быстром темпе, возвещая о свершившейся в Эмерии перемене. Король умер. Да здравствует король? Развязывая на ходу шейный платок, Тилле сбежал по ступеням и направился в сторону причала. Отыскав глазами видукову лодку, он сперва удивился, не увидев на носу знакомой фигуры в горизонтальном положении, а потом мысленно хлопнул себя по лбу: ну конечно, Таминомга же не удостоился чести везти их на приём. Видук, возможно, и смог бы уговорить своего островитянина облачиться в парадную форму (если она вообще была на него пошита), но даже в ней тот вряд ли бы смотрелся сообразно обстановке, поэтому сегодня его место занял дворовый посолиднее, предпочитавший коротать ожидание на берегу в компании остальных лодочников. Сейчас все они вполголоса переговаривались, гадая, что произошло, пока за их спинами на другом берегу канала по окошкам расползался свет. Трое спутников Тилле догнали его почти сразу. Он не знал, что видук сказал своему сыну, но был благодарен за отсутствие вопросов, за вышколенность и расторопность слуги, который помог им погрузиться и отчалил в считанные минуты. Возможно, Тилле ошибся в своих предположениях — видит Альфата, он был бы рад! — но сейчас не хотел отвлекаться на лишние разговоры. Увы, первые свидетельства его правоты — вереницы огней в проёмах между домами, пронзительные выкрики проповедников — не заставили себя долго ждать. Тилле поразился организованности Братства: даже если они готовились к чему-то подобному, степень слаженности действий почти восхищала. Пока лодка проталкивалась сквозь заторы на пересечениях каналов — на воде становилось тесно, как и на улицах — с каждого угла доносилось: — …в тот же самый день! И где — в святейшем из святых мест! Что это, если не послание свыше? — …Единый и пророк Его говорят нам: довольно! Что мы видели от короля, кроме податей, на которых жиреет погрязшая в грехе знать Фиресты? — Долой наместника! И королевский гарнизон пусть убирается восвояси! Не будет над нами другого правителя, кроме нашего сиятельного аркдука! — …знак! Он подал нам знак! Да будет воля Его! Послушав немного, видук посмурнел лицом и начал поторапливать слугу, хотя тот и так делал, что мог. — Погодите, но… как же это? — в глазах Харута застыла такая искренняя растерянность, что Тилле стало его почти жаль. — Что значит «долой наместника»? Почему?.. Зачем?.. — А я тебе говорил, — Ашут ви-Дасси бросил на сына косой взгляд. — И я говорила, — тихо сказала Сарена, теребя жемчужную нитку на шее. — Все проповедники — лжецы. — Господа, — вклинился Тилле, — боюсь, мне больше нельзя временить с отъездом, как бы ни желал я подольше насладиться вашим гостеприимством. — Он повернулся к видуку. — Может ли корабль отплыть прямо сейчас? — "Лазурная ласточка" полностью погружена, команда уже должна быть на борту. Я напишу капитану и пошлю кого-нибудь вас проводить. Тилле украдкой перевёл дух. Он был готов выбираться из города по суше, если придётся, но от кафеллы до порта ближе, и не нужно снова проходить через центральные кварталы, где риск оказаться втянутым в какую-нибудь заварушку возрастал с каждой минутой. Возможно, им всем и удастся пережить эту ночь без особых потрясений. Он заберёт мастера Дуффита — и сразу на корабль, а ви-Дасси отсидятся дома. Тут к шуму снаружи прибавился шум в голове — да так внезапно, что Тилле от неожиданности вцепился в край сиденья. Одна мысль, озвученная знакомым голосом, ввинтилась в сознание и начала отбивать там барабанную дробь: «Не ходи в кафеллу. Не ходи в кафеллу. Не ходи в кафеллу». Он прижал пальцы к виску, вслушиваясь, но призрачный голос быстро стих. Показалось? Их лодка, преодолев все препятствия, углубилась в ту часть города, которую далёкие звуки гонга ещё не успели выдернуть из сна. Дождавшись, пока чернильная тьма в проёме под очередным мостом сменится скудным светом открытого участка, Тилле обвёл взглядом сосредоточенные лица своих спутников. Сказать им, что надо развернуться? Что дома может ждать ловушка? Даже если бы он сам был готов бросить на произвол судьбы ни в чём не повинного приказчика, видук ни за что не согласится оставить жену, а Харут с Сареной — маленького сына. Если никакой ловушки нет, и голос в его голове — результат профессиональной подозрительности вкупе с не в меру развитым воображением, тогда он только зря напугает людей (кое-кто из них и так чересчур впечатлителен и порывист). А если в кафелле и впрямь поджидают, то ви-Дасси в панике могут лишь осложнить дело. Лёгкий толчок вывел его из раздумий. Пока он сомневался, как лучше поступить, лодка успела достичь места назначения, и Харут уже помогал Сарене сойти с её качающегося борта на каменные ступени домашнего причала. Не считая фонаря над входом, глядящий на воду лик кафеллы был тёмен, как и фасады соседних домов. Спрыгнув на берег, Тилле расстегнул жилетку, проверил внутренний карман, закатал рукава и выкинул из головы все мысли. Думать поздно, теперь нужно действовать по обстоятельствам, какими бы они ни были. Снова плеснуло весло — это слуга повёл лодку в амбар. Скрипнули петли отворяемой двери, а потом голос Харута впереди произнёс: — Матушка, тебе не спится? Голова ещё болит? Огрызок луны в небе да лампа, стоящая на столе под навесом, где все они часто трапезничали — вот и всё, чем освещался двор. Белое одеяние видукессы, казавшееся в свете лампы жёлто-бурым, колыхнулось, когда она поднялась со скамьи и шагнула им навстречу. — Голова намного лучше, благодарю. Просто хотела дождаться вашего возвращения — кажется, сегодня в городе неспокойно? — Там чёрт знает, что творится, — Харут раздражённо махнул рукой. — Я ничего не понимаю. Но серру Тилле нужно уезжать. Сейчас мы разбудим мастера Дуффита, отец напишет капитану, и… — Нет необходимости. Серр Тилле никуда не поедет. Видукесса остановилась посреди двора, и из тени анфилады выступили фигуры в отмеченных звездой балахонах — четыре справа, четыре слева — встав за её спиной, как свита. Руки они прятали в складках одежды, а лица — под низко надвинутыми капюшонами. — Наш общий друг, — теперь видукесса обращалась к Тилле, — скоро будет здесь. Меня попросили задержать вас до его прихода. Присядьте, подождите, — она кивнула в сторону скамьи, — а все вопросы потом адресуете ему. «Ну что же, — подумал Тилле с какой-то весёлой злостью. — Не могу сказать, что не был предупреждён». Хотя наткнуться на препятствие в лице хозяйки дома он, конечно, не ожидал — как и остальные, судя по их вытянувшимся лицам. Тилле прислушался: вокруг было тихо. Нигде не хлопнула дверь, ни один любопытный нос не высунулся в щёлку посмотреть, чем там заняты посреди ночи господа — значит, слуг скрутили и где-то заперли. Наверное, и приказчика заодно, и доставившего их лодочника тоже… Пока он прикидывал свои шансы против восьмерых с неизвестным оружием, воцарившееся потрясённое молчание прервал резкий голос Сарены: — Мой сын. Где мой сын? — Наверху с няней, в полной безопасности, — спокойно ответила видукесса. — Послушайте, никому здесь ничто не угрожает, я просто… — Зачем ты убила её, Агдата? Метнувшаяся было к лестнице Сарена застыла на месте, будто налетев на стену. Тилле не сразу понял, кто это говорит таким глухим надломленным голосом, а когда отыскал глазами видука — то почти не узнал его лицо: искажённое страданием, оно напоминало страшную восковую маску… А потом до него дошёл смысл слов. — Зачем? — спрашивал Ашут ви-Дасси, протягивая дрожащие руки к своей жене. — Она никому бы не помешала, не бросила тень на семью. Мы бы тихо уехали, она прожила бы хорошую жизнь… — Хорошую жизнь?! — Спокойствие слетело с Агдаты, как слетает со старой статуи потрескавшаяся дешёвая позолота. Исчезла добродушная степенная матрона, на её месте теперь была женщина, оскорблённая в лучших чувствах: ноздри раздуваются, глаза сверкают, губы подрагивают от негодования. — В обители порока, попирая установленный свыше закон, без какой бы то ни было надежды попасть в Небесный Чертог — ты это называешь хорошей жизнью?! Единый милостив к неверующим, и судить будет по делам, поэтому у тебя и у неё, — узловатый палец ткнулся в Ашута, потом в Сарену, — ещё есть надежда. Но если бы Фалита вошла под своды их окаянного леса, запятнала себя противной Ему магией — её душа была бы потеряна навсегда! Тилле мороз продрал по коже, и волосы встали дыбом на затылке. Услышанное не укладывалось в голове. — То есть, — проговорил он медленно, почти против воли, — когда вы убивали свою семилетнюю внучку, вы тем самым заботились о её душе? — Тебе не понять, колдун. — Упёршийся в него взгляд сочился презрением. — Ты никогда не узришь Его свет, после смерти отправишься прямиком в Подземное Пекло, а я — я ещё свижусь с Фалитой. Мы все свидимся с ней, каждый в свой срок. — Видукесса вновь оглянулась на мужа, потом на сына, и ободряюще сказала: — Она совсем не страдала, я добавила в лимонад достаточно капель от бессонницы, чтобы… Пространство двора перерезал утробный нечеловеческий рык — Сарена как безумная бросилась к Агдате; кажется, она готова была задушить свекровь голыми руками. Видук перехватил её, с силой оттащил и сгрузил белому как мел Харуту, прошипев: «Держи покрепче». Тот машинально обхватил жену, и вместе они осели на землю, где Сарена продолжила отбиваться и кричать что-то нечленораздельное на своём диалекте. У Харута, похоже, от потрясения отнялся язык. Видукесса хотела сказать что-то ещё, но другой голос, низкий и бархатистый, прервал её: — Прошу прощения, мне неловко вмешиваться в… что это, какая-то семейная неурядица? Но дело неотложное. Вы сможете продолжить сразу, как я с ним разберусь. Брат Арума — а следом ещё пятеро — появился с той половины дома, что выходила на улицу; кто-то явно оставил открытой парадную дверь. Пока сурового вида братья, теперь общим числом тринадцать человек, распределялись по двору, отрезая все пути к отступлению, их предводитель поравнялся с видукессой и сказал: — Благодарю вас, моя дорогая. Вы несказанно помогли. — Рада служить Единому. Видукесса поклонилась — почтительно, как кланяются наставнику. Тилле, стряхивая с себя ступор и липкое отвращение, шагнул вперёд. Прятаться было бесполезно. — Вижу, вы определились, а венидук ви-Мадхей получил нового союзника, — начал он, стараясь звучать беспечно. Брат Арума окинул Тилле взглядом, нечитаемым из-за темноты, но в едва дрогнувших уголках губ угадывалась насмешка. — Единый явил нам знак. — Он раскинул руки и возвёл очи к небу. — Оставлять его без внимания было бы кощунством. Я бы спросил, определились ли вы, но это уже не имеет значения. Прошу, пройдёмте со мной, желательно без лишнего шума — ведь вы же не хотите, чтобы кто-нибудь здесь ненароком пострадал? Тилле не хотел, и сопротивляться на самом деле не собирался. Интересно, понимает ли видукесса, что её и её семью только что взяли в заложники? Или ей всё равно? Он огляделся по сторонам, просто чтобы потянуть время, но глаз зацепился за какое-то движение на галерее второго этажа. Тилле быстро отвёл взгляд — нельзя было, чтобы кто-то ещё это заметил. Тогда у Таминомги будет шанс… «Молодец, — мысленно похвалил Тилле островитянина. — Вовремя спрятался, а теперь выводит служанку с ребёнком. Эх, вывел бы он ещё и моего приказчика…» Но нельзя было слишком многого требовать от судьбы. Вскинув голову, Тилле собрался двинуться ей навстречу, когда брат Арума проронил: — Ах да, моя просьба относится и к досточтимому видуку. — Что? — сказал Тилле. — Что? — повторила следом видукесса. — Я просто задам вашему супругу несколько вопросов в приватной обстановке. О том времени, когда он, будучи гвардейцем аркдука, состоял в охране покойной принцессы Амарины. — Брат Арума бросил на видука многозначительный взгляд. — Ведь вы, кажется, сопровождали её с наследником в том последнем путешествии в столицу… На лице Ашута ви-Дасси, пепельно-сером от всего пережитого (как давно он догадывался про Агдату? как жил с этой страшной догадкой?) отразилось какое-то понимание, но отвечать он не спешил — как и двигаться с места. Тянулись мгновения. Брат Арума ждал, видук колебался, Тилле понятия не имел, в чём тут дело и как необходимо действовать — даже видукесса, чья непоколебимая уверенность наконец дала трещину, переводила тревожный взгляд с мужа на братьев и обратно. И совсем никто не заметил, как притихшая какое-то время назад Сарена нащупала на поясе у Харута кинжал — острый хашвойский кинжал, гордость владельца, зависть коллекционеров — который несколько быстрых, сумбурных мгновений спустя погрузился в грудь Агдаты по самую свою великолепную рукоять. Всё-таки Харут держал недостаточно крепко. Дальше всё происходило очень быстро. Видукесса начала плавно оседать вниз. В следующую секунду горло Сарены пронзил арбалетный болт — и её уже мёртвое тело в ворохе брызнувшего во все стороны жемчуга глухо стукнулось о кафельные плиты двора. Харут вскочил на ноги с горестным воплем, а Тилле, наоборот, присел, уворачиваясь от болта, летящего в его сторону, и, пока брат Арума запоздало приказывал своим не стрелять, пространство уже полнилось свистом звёздочек-сепукки: Таминомга спрыгнул во двор с балкона, разбрасывая их по целям на ходу. Всё заметалось, задвигалось в убийственном неостановимом ритме… Тилле сунул руку во внутренний карман, выщёлкивая из ножен Полумесяц. «Как же я это ненавижу», — подумал он с усталой обречённостью. Но видук не вооружён, его сын теперь тоже — да и толку от них немного, а Таминомга не справится в одиночку. Тилле резко выдохнул и выпрямился в полный рост. Воздух, как всегда, откликнулся с готовностью — гибкий, вездесущий воздух, способный обтекать и просачиваться, обхватывать и застывать. Те, кто попадал в его незримый капкан, широко распахивали глаза, не понимая, в чём это вдруг увязли ноги, почему рука застыла, и палец не может нажать на спусковой крючок… Так и умирали, удивлённо сверкая перерезанными глотками. Тилле не был сильным магом, но человек на семь-восемь его должно хватить. Хватило на девять — правда, с последним уже вышла осечка: он быстро высвободился, и его стрела успела оцарапать бок. Царапина была пустячная; гораздо хуже, что от перенапряжения плывёт голова. «Ничего. — Тилле привалился спиной к колонне. — Сейчас немного отдышусь, и…» Вдруг чья-то жёсткая ладонь сомкнулась на его правом запястье, а к горлу прижалось холодное лезвие. — Не дёргайся, — предупреждающий голос оцарапал слух, — и я не причиню тебе вреда. Похоже, главный распорядитель нынешнего ночного торжества всё это время стоял в сторонке — наблюдая, как гибнут его люди, выжидая… Дождался. — Так же, как не причинил вреда семье ви-Дасси? — Тилле скосил глаза на заваленный телами двор, где Харут и Таминомга склонились над распростёртым на земле видуком. Что с ним — тоже мёртв? Или только ранен? Как бы там ни было, в тень под колоннадой никто из них не смотрел. — Досадная оплошность моего слишком нервного подчинённого, но согласись, дама выбрала не лучший момент, чтобы кидаться на кого-то с ножом. — Конечно, — сказал Тилле, пока его мозг отчаянно пытался найти выход из положения. — Она сама виновата. Не забудь сообщить ей об этом, если вдруг свидитесь в Небесном Чертоге. Пальцы на запястье сжались сильнее. — Бросай свою игрушку. Какой в ней теперь прок? Ты выдохся. — Уверен? — Тилле, поднатужившись, швырнул пригоршню уплотнённого воздуха через плечо и услышал в ответ тихий смешок. Ну да, самый большой урон, который он мог таким образом нанести противнику — это растрёпанные волосы, и противник, кажется, прекрасно об этом знал. — Я слышал историю, — голос над ухом сделался ласково-тягучим, — о том, как однажды в трактире Фиресты четырнадцатилетний мальчик вскрыл глотки пятерым роминарским головорезам, сняв у одного из них с пояса вот такой стальной коготь. Говорят, в ту ночь на небе светила красная луна… И я спросил птичку, что мне напела: как же такое может быть? О, сказала птичка, это был не простой мальчик, он умел воздух превращать в камень. Роминарцы стояли как вкопанные, пока он пускал им кровь… «Неужели, — отвлечённо подумал Тилле, — Фахор изменил себе и убрал тогда не всех свидетелей?.. Нет, вряд ли. Просто слухи успели просочиться на городское дно; выскрести их оттуда — всё равно, что пытаться очистить сточные канавы от помоев». — Но если головорезов было бы не пять, а больше? Возможно, тогда мальчик не получил бы своё красивое прозвище, и я бы никогда не встретился с ним. Как считаешь? Тилле считал, что наслушался этого оратора на полжизни вперёд. Он был зол, вымотан, и ничего сейчас не желал так сильно, как поскорее отмыться от липких следов минувшего поединка, поэтому не слишком долго обдумывал свои следующие слова. — Интересная история, Умаар, — выдохнул он, стараясь повернуть шею так, чтобы на ней не добавилось порезов. — Откуда прилетела твоя птичка, из далёких северных краёв, где люди живут под землёй и со скуки кромсают друг другу лица? За спиной будто разлился могильный холод — и тогда только Тилле осознал свою ошибку. Но слово, как говорится, не воробей: вылетит, и… — Жаль, — сказал Умаар, сын Гастольфа из Полых холмов, с пугающей окончательностью. — Я не хотел тебя убивать. Как там любят писать популярные сочинители? «Вся жизнь промелькнула перед его глазами»? Тилле с содроганием сердца приготовился узнать, правда это или всё же выдумка, но тут где-то сзади, за пределами его видимости, оглушительно грянул выстрел. В ноздри ударил едкий запах дыма, лезвие у горла исчезло, и пальцы, выкручивавшие запястье, разжались. Тилле быстро отскочил, развернулся… Представшая его взору картина словно сошла со страниц какой-нибудь «Смерти в жасминовом саду». Угловая дверь, ведущая на кухню (а оттуда в погреб), была распахнута. В прямоугольнике просачивающегося из неё света стоял мастер Дуффит, в своих строгих, хоть и слегка помятых брюках, и застёгнутой на все пуговицы жилетке, в начищенных ботинках и неизменных очках на носу. Раскрытый зев саквояжа в его руке ещё не закончил исторгать из себя ценное содержимое: обязательства, сметы, списки вываливались оттуда и неприкаянно разлетались по сторонам. В другой руке, заметно подрагивающей, приказчик сжимал неизвестно откуда взявшийся маленький пистоль — такими дорогими штучками некоторые столичные барышни успокаивают испорченные чтением романов нервы. Кто бы мог подумать, что от штучки действительно будет толк… Следом за приказчиком из двери уже выскакивали остальные слуги, вооружённые ножами, скалками, и прочим кухонным инструментом. Умаар, чья правая рука повисла плетью, сориентировался мгновенно: метнулся в сторону, нырнул в ближайший проём, а вскоре в отдалении хлопнула входная дверь. Тилле не стал преследовать его. — О милосердные богини… — глаза мастера Дуффита, когда тот смог хорошенько разглядеть Тилле, расширились от ужаса. — В-вы… С вами… — Всё в порядке, — поспешил уверить он, вытирая Полумесяц об испорченную штанину, прежде чем спрятать в ножны, — кровь не моя, по большей части. Лучше скажите мне, дражайший мастер Дуффит, откуда у вас это? — он кивнул на пистоль. — Так… дорога же. Разбойники… Я решил, что нужно обязательно приобрести перед отъездом. Вот, носил всегда с собой… — раскрытый саквояж печально качнулся, выплюнув ещё несколько листков, и усы приказчика поникли; кажется, он только сейчас осознал, какой урон нанесён бумагам. — Невероятно мудрое решение, — сказал Тилле голосом, полным чувств. — Когда вернёмся домой, я возмещу вам стоимость покупки. Мастер Дуффит пытался возражать, но Тилле его уже не слушал. Перешагивая через тела и стараясь не поскользнуться на влажных плитках, он направился туда, где — это было ясно по скорбному молчанию людей, сгрудившихся вокруг — был бессилен что-либо изменить. Видук лежал в луже крови, головой на чьём-то свёрнутом кафтане. Кровь продолжала выплёскиваться из раны на его животе, которую Харут безуспешно пытался зажимать обеими руками. Когда Тилле опустился рядом на колени, тот поднял мокрое от слёз лицо и сказал: — Меч… У кого-то из них был меч, а у отца — только кинжал… — тут он осёкся, и Тилле понял, из чьего тела видук этот кинжал вытащил. «Единственное оружие в пределах досягаемости… Ему надо было чем-то защищаться…» Опущенные веки видука дрогнули, он открыл глаза, уже подёрнутые предсмертной дымкой. — Серр Тилле… — голос звучал так тихо, что пришлось наклониться ниже, чтобы разобрать слова. — Наш договор с графом… теперь сложно будет выполнить… Мне жаль… Тилле покачал головой, легко коснулся его руки, пытаясь вложить в этот жест всё, что чувствовал: сожаление, печаль, благодарность. Неважно, всё это было неважно — единственное, что сейчас имело значение… — Ума… брат Арума, — Тилле уронил свой собственный голос почти до шёпота, — что он от вас хотел? Запавшие губы несколько раз беззвучно шевельнулись — видно было, что видуку всё сложнее и сложнее говорить. — Я поклялся, — прохрипел он, — что унесу эту тайну в могилу… Но вы можете спросить… вашего… Владыку… Потом дыхание его оборвалось, взгляд застыл… Ашут ви-Дасси был мёртв. Позади начал шириться хор приглушённых всхлипов. Харут весь обмяк, съёжился, его вымазанные в крови руки безвольно упали вдоль тела. Таминомга яростно сорвал с волос свою узорчатую повязку, скомкал в кулаке и с силой впечатал кулак в пол. Говорить и действовать, понял Тилле, придётся ему. — Они вернутся. — Он обвёл глазами собравшихся. — Нам надо уходить отсюда. Харут, вы слышите меня? — Когда ответа не последовало, Тилле схватил младшего ви-Дасси — теперь уже видука — за плечи и хорошенько встряхнул. — Я не могу… оставить их… всех… Тилле обернулся туда, куда Харут оборачиваться боялся. Там, всего в нескольких шагах Агдата смотрела остекленевшими глазами прямо в небо, а Сарена — на боку, с выпростанной рукой — словно бы и после смерти пыталась дотянуться до неё. Тилле тряхнул Харута сильнее. — Вы забыли, что у вас есть сын? Таминомга, в ответ на невысказанный вопрос, кивнул: — Они в доме для лодок. В безопасности… пока. — Идите, молодой хозяин, — подал голос дворецкий. — Мы позаботимся о… — его кадык дёрнулся, и он замолчал. Тилле стоило некоторого труда заставить Харута подняться на ноги — тот не сопротивлялся, но впал в какое-то оцепенение, и им с Таминомгой пришлось вести его за собой под локти. В лодочном амбаре из закутка, в котором Тилле с островитянином когда-то перебрасывались звёздочками, выползла дрожащая от страха служанка, прижимая к себе свёрнутого кульком младенца. До этого Тилле думал — какая удача, что двухгодовалый мальчик до сих пор ни разу не заплакал, но теперь понял, что удача здесь ни при чём: предусмотрительная видукесса явно угостила внука тем же лимонадом, что и его бедняжку-сестру, просто с менее убийственными намерениями. Мальчик крепко спал, но выглядел при этом здоровым и невредимым. Лодка — не та, что возила их на приём, а поскромнее, — еле вместила четверых мужчин и женщину с ребёнком. Запрыгивая в неё последним, Тилле оглянулся через плечо. Фонарь на причале так же подмигивал жёлтым глазом, так же спокойно темнел поднимающийся над водой фасад — никто бы не догадался о разыгравшейся внутри кровавой драме. Не так Тилле представлял себе прощание с кафеллой ви-Дасси. Хотелось что-то сказать этому дому напоследок, но что — спасибо? Прости? Его ум ещё не успел переварить случившееся за последние полчаса. До рассвета было далеко, между ними и "Лазурной ласточкой" лежала добрая четверть охваченного смутой города… Он молча отвернулся и стал думать о том, как живыми доставить всех к кораблю.