Три года зависимости

Она сидит на твоём кресле, в объятии тусклого полумрака, по-хозяйски закинув ноги на твой же рабочий стол . Она с лёгкой улыбкой и ледяным взглядом наблюдает твои метания из угла в угол, еле кивая головой на твои громкие крики и покачивая бокалом с янтарным спиртом. От неё пахнет ментоловым табаком и ты каждый раз морщишься проходя мимо. Она младше тебя лет на десять, но ты чувствуешь себя жутко неловко под тяжестью её глаз, когда она молчит в ответ на вопрос и непомерно медленно облизывает губы, смазывая контур той чёртовой, доводящей до дрожи в коленях от вида на её губах, неизменно бордовой тёмной помады. Помады, след от которой так и не стёрся с твоей водолазки. След, который ты так и не смогла себя заставить свести. У неё ангельская внешность и характер ебучей стервы, выводящий из себя всех в её универе и приводящий в восторг всех, кто хоть раз видел её без белья. И даже ты сама со своим прославленным рациональным мышлением и всей логикой не смогла бы провести никакой взаимосвязи. Ты всегда смотришь на неё со смесью восхищенного презрения и слепого обожания, готовая на всё лишь за один её взгляд на тебя. Она сводит людей с ума своим голосом, красотой и манерой. В её постель мечтает вернуться каждый, кто был там хотя бы раз, приползая на коленях к её двери. Ты не знаешь, почему вообще все сворачивают ей вслед головы и почему её с самой пылающей яростью ненавидят. При общении с ней только так и никак иначе, вот только на тебя, похоже, это правило не сработало. Ты и самой себе не признаешься, какими словами покрывала её после очередной бурной ночи, когда терпкий запах её духов ещё не успел вывертиться из помещения, вновь пропахшего пеплом и сексом . Ты презирала её и ещё больше презирала себя. Её образ мерещился тебе всюду, бросая в нервную дрожь. Юная милая девочка со взглядом прожженной бляди и пепельно-белым каре. Ты смотришь на неё каждый раз по-новому после долгой разлуки, каждый раз клянёшься самой себе не влюбляться. И каждый раз плюёшь на свои же клятвы. Она становится для тебя центром всего и тебе кажется, что сердце твоё не выдержит, если ты ещё хоть раз увидишь её в компании кого-то, кто подъедет к её подъезду на неприлично дорогой машине и будет осыпать её бриллиантами, только бы получить хотя бы секундой дольше того миража её искреннего внимания. Но ты сильная и ты каждый раз снова всё это выдерживаешь, не говоря только, что твой белый кафель опять пришлось оттирать от успевшей присохнуть крови. Ты никогда почему-то не вытираешь её вовремя, а потом материшься, ползая на коленях и удерживая в зубах презираемую тобой же сигарету. Ты кашляешь от едкого дыма и тебя выворачивает от острого чувства неправильности и отвращения к ней и самой себе, но так у тебя хотя бы остаётся запах, который ты снова и снова будешь чувствовать, утыкаясь носом в её макушку. Запах, уже будто ставший частью её любимого аромата вишни с ликёром. Ты раз за разом просишь её не курить, уже больше по привычке, чем реально расчитывая на что-то, но в глубине души ты и сама понимаешь, что скорее солнце за западе встанет, чем она перестанет травить себя и тебя вместе с ней. Иронично, но ты спишь с ней три года, но так никогда и не сказала то самое заветное «мы». Есть только ты и только она. А ещё есть она и те кому она будет позволять себя трахать, пока ты допиваешь очередную бутылку виски, давясь слезами бессильной ярости и живьём пожирающей тебя изнутри зависти. Ты знаешь, что она вновь переступит порог твоей квартиры, скидывая прямо в коридоре с себя всё до белья. Знаешь, что она вновь пройдёт мимо тебя в тех чёртовых ахуительных кружевных стрингах, а ты будешь смотреть на неё, почти голую и молча что-то задумчиво делающую на твоей кухне. Будешь смотреть и думать насколько сильно успеет промокнуть твоё бельё к тому моменту, когда она не вопьётся в твои губы пронзающим поцелуем, прокусив их вновь пару раз до крови. Но до этого ты будешь молча смотреть на тёмные линии татуировок на болезненно-бледной коже и сияние стали в её сосках. И твоё терпение обязательно будет вознаграждено, когда ты наконец прикоснешься к её телу и услышишь протяжный стон, от которого снесёт крышу нахрен и ты примешь его самой сладкой на свете музыкой. И тебе всё равно, что из раза в раз из вас двоих кончает только она, делая тебе одолжение и позволяя брать себя так, как того хочешь ты. И кажется, ей всё равно, что с кожи потом долго сходят те сине-фиолетовые следы, которые она и не особо то прячет, лениво закрывая тонкой тканью неизменно-ярких цветных рубашек. Ты давно поняла, что она прочно въелась тебе под кожу, вызывая болезненную потребность с её присутствии. Ты поняла, что жить как раньше уже не сможешь, что она стала твоей зависимостью и безумием, и с такой же ясностью ты понимаешь, что тебе срочно необходим тот самый врач, которого сама же рекомендовала когда-то больному каким-то из перечня особо острых расстройств другу. Да, ты прекрасно понимаешь, но тем не менее уже в пятнадцатый раз набираешь недоступный для сети номер. Ещё немного, и ты станешь первой, кто смог таки дозвониться на выключенный телефон. Ещё немного и ты на коленях будешь перед ней ползать, рыдая навзрыд, моля просто хотя бы изредка видеть её перед собой вживую. Ты бы продала свою душу по первому объявлению, только чтобы она хотя бы иногда со снисходительной усмешкой победителя целовала твои губы. Этой ночью она сидит в твоём кресле и, стряхивая пепел на паркетный пол, ждёт, когда ты наконец успокоишься и в последний раз примешь её оргазм, перед тем, как она с ледяным хладнокровием в последний раз выйдет из твоей квартиры, чтобы собрать свои вещи, сесть в заказанный автомобиль и, пройдя контроль, вернуться в родительский дом, в страну, которая стала ей родиной ещё в младенчестве. Вернуться с красным аттестатом, говорящем о её лживо-оправданном звании родительской гордости, и не вспомнить даже имени, которое она, кажется, за всё время назвала не больше пяти-шести раз. Она спустя четыре года обучения вернётся домой, а ты, как и раньше, останешься в одиночестве, заливая в себя очередную бутылку и с отчётливой ясностью понимая, что не успеет её самолёт приземлиться, как ты перестанешь существовать, отравившись своей же больной любовью, до отвращения неправильной и ужасной, но смешавшую боль с удовольствием. Вызвавшую привыкание до точки, от которой не возвращаются. И только звук смски из открытой вкладки соцсети нарушит предрассветную тишину в опустевшей квартире, привычной к слезам и крикам под звон разлетавшейся в крошку посуды. "Отправка сообщений ограничена".