Ночные страхи.

      — Вот и закончилась твоя драма… — устало протянул Саша шепотом, не отрывая глаз от потемневшей картинки работающего ноутбука. Сил почти ни на что не оставалось, но тот своим долгом посчитал на момент посильнее сжать совсем расслабленную ручку Цвиркунова, которую он не отпускал всё время просмотра очередного сериала, согревая ту под одеялом. — Лягушонок, ты там уже всё что ли? Еще пару минуточек и захрапим? — Яшка тут же оживился в ответ на приевшуюся кличку и поднял тяжелую и звенящую, точно кремлевские часы, голову с плеча зеленоглазого, успев попутно выбеленных волос в рот набрать по свей неуклюжести. — Ну что ты там плюешься, я же мылся недавно. — Это что, мой шампунь…? А я-то думаю… — с недоверием зыркнул кудрявый сначала на высунутый язык, а потом на потенциального воришку, и тут же смиловался, расплывшись в тёплой улыбке, когда увидел в момент проснувшиеся смущенные глаза. Он прекрасно осведомлен, как часто Шурик под шумок тырит Цвиркуновские вещицы, но хранит каждый случай у себя в голове, на случай, если опять захочет посмотреть на разоблачение «полного сарказмом и самого хладнокровного в мире человека». В последний раз, как кудрявый думал, ему надолго хватит той поимки с поличным: как выяснилось, каждый Яшин отъезд из дома хотя бы на денька три сопровождается у второго припадками почти что лебединой верности, и тот натягивает на подушку заношенную футболку голубоглазого. Хотя бы теперь объяснилась причина скорой и суетливой покупки узенькой прямоугольной подушки, в то время, когда им отношениям не стукнуло и несколько месяцев. А вот про шампунь Яша раньше и не думал. А что, от него самого пахнет всякими цветочками и персиками, может такой вот насыщенный аромат у всех его штучек для душа. — Смотрите какой! Еще глаза не разлепил, уже жалуется он на меня! — Балу покрепче приобнял парня за плечо и легонько потряс, на что второй только захихикал и оставил смазанный поцелуй на Сашиной щеке. — Это был эксперимент, бесстыдник, все ради науки! — щеки от чего-то покраснели еще на пару тонов, как у вечно неловкого подростка с очень-очень тайной влюбленностью, о которой в публичных местах нельзя даже думать. А Яшка, не унимаясь, сипло хохочет, опаляя разогретым прерывистым дыханием Сашину шею, и в темени прищура голубых глаз первого забодрствовали блеклые чертики. — Како-о-й еще эксперимент, дурной! — и звонко чмокнул Балунова в горячую щёку снова. И еще раз. И еще раз. И опять, и так, пока у самого губы не заболят от распирающей игривой нежности, снявшей головную боль и нахлынувшей будто внезапно. Но он абсолютно всегда хочет обожать Балунова просто до смерти и изо всех сил это показывать. Останавливает иногда только тот случай, засевший в памяти, когда Яшка, выплескивая всю свою любовь и преданность, с разбегу налетел на блондина с объятиями, а в итоге… Ну, брякнулись оба от души на асфальт и ходили на пару замотанные. «А я говорил, что так и расшибешься, горе луковое». Хотя болячки болячками, но то, как Шурик с трепетом выводил цветочки зеленкой вокруг Яшиных ссадин — своя приятная нотка во всем этом происшествии. Еще славно бы было, если бы возникнувший в тот момент из воздуха Горшок так громко не ржал. Саша поскорее отложил гаснущий и безмолвный ноутбук на стоящую у их общей кровати табуретку с импровизированной клетчатой сидушкой, чтобы младшему было удобнее терроризировать лицо Балу на сон грядущий. Последний наигранно жмурился, кривлялся, но с головой его увлеченность этим ребячеством выдавало то, как поднимает он руки, пропуская Цвиркунова на себя, чтобы тот лег сверху и бесился так, как вздумается его вихрастой голове. Балунов и сам был бы не прочь порезвиться, если бы не устал, как гончая псина в сезон охоты. Яшка же нагло пользовался и во всю злодействовал: хихикал, точно поехавший; дергался; больно упирался локтями в грудную клетку; кусался, точно хорек, и тут же расцеловывал оставленные им «смертельные ранения». Суматошно, но с таким уютом то откликается внутри. Замученный тяжелым четвергом и сериалами (совсем не его вкуса) Сашка, стараясь для образа особо не подавать вида, чувствует, как у него срывает крышу от каждого касания, пусть местами не самого мягкого и ласкового. Про себя думает о том, как же ему повезло — быть загрызенным в собственной постели этим ходячим лохматым счастьем в неизменно широких штанах. Саша лукаво улыбается и, словно по случайности, подставляет шею под Яшины терзания и ласки, а под приправой таких же неозвученных оправданий зарывается пальцами в прядки отросших кудрявых волос. Вот наконец и руки соскользнули, и зеленоглазый уже держит румяное лицо младшего в своих ладонях, и по такому же стечению странных обстоятельств мягко целует в аккуратный, заляпанный мелкими веснушками нос, спускается к припухшим губам, сминает своими. — Умотал ты меня, товарищ разведчик, — прижал Яшу к себе Балунов, разорвав мокрый поцелуй, и положил тому голову на острое плечо, с которого в процессе игрищ съехала перекошенная белая футболка. — Ах ты! — в тысячу раз ощутимее укусил его голубоглазый за выпирающую ключицу. — Мама, я полюбил бандита, — драматично вздохнул тот, но даже не вздрогнул. — А нечего честным людям кислород перекрывать! Это кто еще тут бандит, а? — мальчишка, пойманный в плотное кольцо из теплых рук еще побрыкался для приличия, но вдруг резко расслабился, будто кот на печи. Вот что бы ни пищал, как бы не возмущался, а на самом деле замурчит вот-вот, только волю дай. Еще и щечкой потерся. Ну кот котом. — А я люблю тебя очень… — шепотом произнес, еле уловимо, но как всегда прямой наводкой и в самую душу, как умеет. — Думаешь, вот так я тебе все с рук и спущу, экзекутор, м? — звонко поцеловал Саша кудрявую макушку в ответ на чистосердечное признание. — И правильно ты думаешь. Я тоже тебя очень сильно люблю. Даже, если по локоть руку откусишь, также любить буду. — И еще одну серию со мной посмотришь, да? Посмотришь, же? — Ты не наглей там, я уже старенький, мне десятый сон видеть пора! Всего вам молодежи пока не понять, вот доживешь до моих двадцати трех, ух, припомнится еще… А «Спокойной ночи, малыши» твои давным-давно закончились. — Зануда! Что с тобой будет через десятка три лет, если уже так ворчишь… — Охуею немало я через три десятка, когда мои бедные суставы ощутят каждое твое нападение в один миг! Давай, рой себе уже нору в одеялах и засыпай, пока я тебе лекции читать не начал, и ты окончательно меня деды не записал.       В душной комнате горел только слабенький голубой ночник освещавший только тот самый табурет, вокруг которого танцевала свой вальс пара мотыльков и жалко шелестела бархатными крылышками, а на близ стоящей двуспалке наконец установились свои извечные порядки: один сопит без перерыва, раскинув ноги и руки, а второй, забившись в уголок, копошился, как мышь в зерне. Причем всё это в унисон и так гармонично, будто соловьиная перекличка, а не сонная-слюнявая возня. И казалось, так продлится до утра, если бы не еще одна закономерность. — Саш, ты спишь? — конечно же он спит, что еще ему делать после четырнадцати часов труда без передышки. Еще один залп особо громкого сопения, и у Яши отпали вообще все вопросы. — Ну вот. Всё сам, всё сам… Цвиркунов выбрался из своего кокона, освобождая из плена пухового одеяла свои конечности по очереди, точно паучок, затем так и сел в своем углу, вглядываясь в абсолютную темень. Ни черта не видно, хоть костер разводи посреди комнаты, а еще лучше, как сам Яков успел подумать, хорошенько почесав затылок, тихо умереть во сне от обезвоживания, нежели навернуться десяток раз в коридоре и обязательно сломать шею. Больно уж не хочется идти туда, даже до выключателя топать как-то боязно, ведь помимо всех бед, этот выключатель еще найти надо. Проще говоря, темноты боится Яшка страшно, с самого детства входит в состояние замороженной картошки, как только гаснет свет. А еще его преследовало страшное проклятие с именем Михаил: то старший брат кошмарил Яшу, пугал своими россказнями про бабаек и злых домовых, а потом нарисовался в его жизни Горшенёв, опекаемый Сашкой при любых обстоятельствах, и новые страшные байки засели у голубоглазого еще на три жизни вперед. Днем-то он не верил в жуткие небылицы про мстительных духов, подумаешь, сказкой напугать решили, но вот, когда и носа своего не видишь, тогда становится, как минимум не по себе. — Ты что, малявка, не вырос ещё? Реветь вздумал, ну дела! Я же шучу так с тобой, — старший брат сел рядом на корточки и небрежно потрепал рыженькие Яшины кудри. — Ну хочешь я утром с мамой схожу в магазин и попрошу ее купить тебе… Чего захочешь! Шоколадку? Сушек? Пряников мятных твоих любимых хочешь может? А, знаю! Давай я уговорю ее испечь орешков со сгущенкой, ну… Не плачь ты только! — Не хочу! — капризничал младший, вцепившись в Мишину футболку так, что клещами не отдерешь. И заревел пуще прежнего. — Миша, почему шкаф приоткрыт? — Петли у него слабые… — Врешь! Врешь! — запищал Яша и, пихнув брата так, что тот шлепнулся на пол, отбежал в другой угол комнаты. — Ну Яша! Хочешь завтра с нами пойдешь гулять, а? Ну чего пожелаешь сделаю, только маме не говори! — Мишка и сам уже был готов зарыдать, ведь по его прогнозам, истерика эта не то что на один вечер, она еще пол недели будет напоминать о себе. Голубоглазый криво усмехнулся своим воспоминаниям и взглянул на Балунова, тая надежду, что тот нисколько не спит, а давно сверлит свою трусиху лисьим взглядом, но тот, кажется, и от землетрясения не поднимется. Цвиркунов тяжело вздохнул на всякий случай и после неловко перелез через спящую тушку, боясь опять ненароком отдавить Саше мизинчик в попытках депортироваться с кровати. Пронесло — на ногах Яша оказался скоро и на этот раз без происшествий. Он прощально взглянул на тусклый свет бесполезного ночника, купленного Балуновым, и принялся аккуратно шагать в сторону дверного проема, тщательно обдумывая каждое движение. Хотелось уже изо всех сил рвануть на кухню, да с таким шумом, что любая тварь бы из этого дома сбежала и не возвращалась, но тут еще дилемма: единственный черт, которого Яке удалось увидеть, так это тот, что сейчас так мирно храпит в нескольких метрах от него, а вот эту нечисть пробуждать не желательно, раз уж кудрявый решил побыть отважным этой ночью и попить водички без организации бригады. Еще пару аккуратненьких шагов по крякающему паркету, и вот она дверь во всей своей красе. А за дверью страшный мрак и коридорное мракобесие. Тут Яша решил ускориться, и стал вышагивать не так вдумчиво, лишь бы увидеть свет кухонной лампы, а после целый стакан прохладной воды из кувшина, облепленного наклейками с котятами. Там и дух переведет, и также смело направиться спать. Покрепче обнимет своего героя и уснет. Ну ради таких перспектив можно и пробежаться тихонечко. Но у Яши тихонечко выходит только прогуливать репетиции и тратить деньги на корм уличным зверушкам. — Твою же мать, — зашипел парень после столкновения с переросшим фикусом, стоявшим себе мирно перед поворотом в кухню. Как эта растительная конструкция не рухнула — вопрос хороший. А еще хороший вопрос можно задать на тему того, как Цвиркунов умудрился до того испугаться зловещего фикуса, что ноги его понесли в сторону обувницы, с которой градом посыпались все кроссовки, ботинки и запасы разноцветных кроксов. Пока Яша, сидя на полу, торопливо все распихивал по местам (не факт, что и до этого ни стояли нелепой гурьбой), нарисовалась новая проблема. — Опять жуликов гоняешь, моё симпатичное приведение? — раздался зевок за спиной Цвиркунова, от чего последний подпрыгнул на месте и швырнул на произвол судьбы пару несочетающийся обуви. — Господи! — Давай оставим ролевые игры на завтра, чего ты так разошелся-то! — Балу медленно подошел к перепуганному Яше и присел рядом, положив руку тому на плечо. — Ну что ты тут, бедняжка моя… Водички? — Водички… — смутился второй и закрыл лицо ладонью. — А что меня не толкнул? Вместе со мной пойдем за водичкой? — Будешь язвить еще! Тут Сашка поднялся и отошел на пару шагов в ту сторону, куда Яша уже пол ночи мечтает добраться. Последний растерялся и встал тоже, тупо уставился на намеки на силуэт блондина и, стоило Цвиркунову оторвать ногу от земли, как тот сделал еще шаг прочь, не проронив ни слова. Чудак. — Шур, ты чего? — совсем перестал соображать кудрявый и многозначительно почесался, видимо это уже привычка - репу чесать в процессе утопления в спутанных мыслях. — Осалишь меня вот, — и по голосу было слышно, как тот лыбится. Саша отошел еще дальше. — Я куплю нам в комнату кулер. Только одно правило: не включай свет. Нигде не включай. — Саш, не пугай меня, а, — неуверенно протянул Яша с запинками, как Шурик быстрой перебежкой оказался с другой стороны коридора и весело махал ручкой. — Ну что за детский сад! Соседей сейчас разбудишь! — Да ну, — всё продолжает коварно улыбаться Саша, зная, что Цвиркунов способен уловить даже самые маленькие изменения в его тоне. — Мне кажется, если они и могли проснуться, то это от твоих приключений. А, да, еще вчера ночью ты ни о каких соседях не дум- — Эй! — Напоминаю. Ты водишь! — и скрылся в спальне, точно блик фонарика пронесся мимо голубых глаз и растворился. У кудрявого по спине пробежал табун мелких мурашек, но делать нечего, теперь он от Балу отлипать не собирается, особенно после той яркой встречи с маньяком-фикусом. Сашу кудрявый нашел у шкафа, откуда тот добежал до кровати и бессовестно запрыгнул на нее. Яша, не совсем понимал, что происходит, и зачем доводить кровать до жалобных скрипов в такой ситуации, но к их постели шустренько потопал, попутно замечая, что в комнате больше не горит ночник. Пока младший продолжал соображать, Шурик перескочил на кресло, откуда, если первому не почудилось, показал язык. Стоило Яше среагировать, как тот спрыгнул и помчался в коридор, тихо смеясь и улюлюкая. Когда Цвиркунов оказался на месте их первой встречи этой глубокой ночью, то и намека на присутствие блондина здесь не увидел, однако голова заработала чуть быстрее, и парень шмыгнул в ванну, где и ожидал засечь другого и устроить допрос. Но чутье его обмануло: тоже никого, и за шторкой никто не прятался под собственный глухой смех в кулак. Тут донесся шорох сзади — видимо Балунов успел притаится на кухне до этого, а теперь уже дразнился за Яшиной спиной. Тогда и проснулся настоящий азарт. С кровати на пол, с кресла к шкафу, из ванны в кухню, и так могло бы продолжаться вечно, если бы во время игривой погони Саша не запнулся о лежащий тапок, отброшенный Яковом еще до салочек. Два сапога пара и еще один бесхозно валяется на пути. Кажется, судьба не могла не свести парней, потому что не найдется еще кого-то более неуклюжего, чем эти двое в своем союзе. — Шура! Ударился? Где болит, сильно приложился? — Яша спустился на колени у страдающей тушки Балунова и не знал, за что ему хвататься, и как все это дело поставить обратно на ноги. — Стой! Только не включай пока свет! — вдруг вскрикнул Саша и протянул вверх руку, на которую младший с непониманием уставился. — Ты не осалил, — тут блондин ожидал почувствовать легкий шлепок, но Яша просто переплел его пальцы со своими и, нагнувшись, поцеловал в мокрый лоб. — Победил, — заулыбался Балу и поторопился подняться. — Вот видишь, молодежь, темнота прячет в себе только разбросанные тапки, а так… Не так страшно ведь, да? — Ты хочешь сказать… — тут Яша еще раз промотал в голове всю их игру от и до, после чего хлопнул себя по лбу. — Это ты уставший так бегал… Ради меня? — Конечно ради тебя, не просто так же! Или ты решил, что я совсем поехавший? — но вместо очередного восклицания, Сашка ощутил, как что-то маленькое и кудрявое в порыве обняло его до хруста в ребрах. И все ушибы перестали ныть. — Ну что, пойдем опустошать кувшины и чайники? — Пока ты меня вот так любишь, я ничего-ничего не боюсь, — поднял голову Яша. — Хватай меня за руку покрепче, я отведу тебя на кухню, а то вдруг ты темноты боишься.