.
17 июня 2022 г. в 02:33
Обычно Алан Хейл проводил вечера где угодно, кроме собственного дома. Для него всегда находились занятия поинтереснее, чем игры в прятки с нестабильным и непредсказуемым отцом, будь то отлов ботаников с целью вытрясания из них бабла на обеды или стрелка с наглецом, посмевшим что-то вякнуть в его сторону. Впрочем, на худой конец годилось и избиение палкой кустов и высунувшихся из них любопытных рож, всё лучше, чем гадать, за что ему перепадёт в этот раз.
Однако, этот вечер был особенным. Родители собрались на свидание, что вызвало у Алана, как и у любого нормального подростка, жуткое отвращение. Они долго готовились, шутили, наряжались, рассматривали билеты в какое-то перемудрёное кино, а рожа Хартлисса светилась так, что было совершенно ясно даже космонавтам на орбите – сегодня ему перепадёт.
Впрочем, сколько бы Алан ни закатывал глаза и ни вздыхал, демонстрируя своё отношение к намечающемуся празднику взаимной любви и нежности, втайне он был очень рад сложившимся обстоятельствам. Редкие вечера в его жизни проходили в тишине и спокойствии, а день накануне был настолько тяжёлым, что мириад даже не подумал притащить к себе хотя бы верного пса Дрейка. Как только родители соизволили наконец покинуть дом, Алан просто бессильно упал на свою постель, бездумно глядя в потолок.
В голове звенела отупляющая тишина, перед мысленным взором бежал калейдоскоп ярких, неприятных кадров, хотя сентябрь в этом году выдался мрачным, холодным и дождливым.
В такую погоду тащиться в школу было в три раза поганее, новая куртка не спасала от холодных капель, плюющих за воротник и в глаза, наигранно-жизнерадостная церемония, устроенная в честь возвращения в школу, вызывала тошноту. Хейл показывал её так убедительно, что едва не украсил пол актового зала вонючей лужей взаправду. Но отвратительнее всего было то, что случилось после того, как их отпустили "пообщаться со старыми друзьями" и освежить в памяти набившие оскомину школьные строения. Будто эти обшарпанные стены и тёмные коридоры кому-либо хотелось видеть снова.
Алан немедля попёрся на спортивное поле, единственное терпимое место во всей школе, которое противный мелкий дождь делал лишь привлекательнее, все неженки остались в здании и поле было почти пустым. Почти.
Первым неприятным сюрпризом для кометы стал уверенно выруливший из-за угла Глиттер. В "Санни" Алана раздражало всё: и милые прозрачные ботики с утятами, и солнечно-жёлтый зонтик над головой, и глупое выражение маленького лица. И то, что Санни смотрел ему практически в глаза, за лето сильно вытянувшись и перестав быть мелким пацанёнком, которого можно было взять под мышку и отнести в укромный уголок.
После достопамятного случая, из-за которого Алан месяц не показывался на улицу, залечивая синяки от обеих сторон конфликта и подвергаясь надругательствам с особым тщанием, поднимать руку на привилегированного засранца он больше не смел, предпочитая раскрывать на него натренированное, полное ругательств хлебало. Обычно он начинал с оскорблений касательно внешности хрупкого Глиттера, а заканчивал вкрадчивыми вопросами о здоровье его дражайшего папеньки и его скорой кончине. Но в этот раз Хейл даже рта не успел раскрыть, как отборный мат застрял в горле тугим комом.
Потому что за замеревшим Санни появилась проблема номер два и она смотрела на Хейла сверху вниз холодным взглядом рептилии. Отрастивший себе роскошный ирокез Гатор вырос не только в высоту, но и в ширину, существенно превосходя задиристую комету по массе. И, как следует из законов космической физики, тут же изменив траекторию кометы, неизбежно притягивая к себе все небесные тела.
– Вы только гляньте, это же Сан Глиттер и его верная зелёная собака! Под скамейками, что ли, трахались? – оскорбительное предположение должно было послужить началом для драки, но мерзкий Гатор лишь посмотрел на мириада как на досадную помеху и двинулся в обход, направляясь к кампусу.
Алан зажмурился, не желая вспоминать дальнейшее. Оскорблённый в лучших вражеских чувствах, он совершенно потерял голову и бежал за размеренно шагающим аллигатором до самого края поля, выкрикивая оскорбления и пытаясь обратить на себя его внимание. К великому сожалению кометы, единственное, чего он добился, это смех с трибун, где за представлением наблюдали его так называемые друзья.
В очередной раз опозоренный отвратным рыжим крокодилом, мириад срывал злость на неповинных и беззащитных школьниках, к концу дня выдохшись морально и физически. Только в тишине и уединении собственной комнаты до него медленно, через отрицание, стыд и боль, стала доходить истинная причина собственной бесконтрольной злости. Алан Хейл был совершенно не против того, чтобы его завалила здоровенная ящерица.
Стоило ему закрыть глаза, как перед мысленным взором возникал Гатор, равнодушно и уничижительно разглядывающий его с высоты своего роста. Даже под расстёгнутой до середины груди курткой было видно крепкие мышцы, Монти явно не тратил время даром этим летом, хоть и не собирался тратить силы на выворачивающуюся наизнанку в попытках задеть комету.
Алан пошевелился, вздохнул и осторожно, неуверенно спустил руку вниз, будто до конца не верил в то, что делает. Он вспоминал сильные руки, сжатые кулаки, лениво изгибающийся при ходьбе хвост, здоровые челюсти, полные острых зубов... Тщательно отмеренную силу, с которой Монти открыл заедающую калитку на краю бейсбольной площадки. Сильную лапу, способную раскрошить бережно придерживаемое плечо Глиттера.
Пальцы Алана нажали сильнее, обвели вылезший орган сквозь плотную ткань джинс, мириад выгнул спину, тихо вздыхая. Определённо, он был бы не против, если бы Монти швырнул его в терпко пахнущую кучу едва начавших желтеть листьев на краю поля. Совершенно был бы не против, если бы навалился следом тяжёлым словно камень, плотным телом, надёжно прибивая ставшего мелким и хрупким по сравнению с антропоморфом мириада. И уж тем более он был бы не против, если бы Монти поймал в капкан его руки одной своей широкой лапой, крепко держа над головой удивлённого и испуганного противника. Хейл нисколько не сомневался, что теперь у аллигатора хватит сил, чтобы держать его как ему понадобится.
Если бы Алан мог, он представил бы взаимность и ласки, неторопливые поцелуи и заботу о партнёре, но он не видел в жизни такого и не верил, что между ним и испытывающим к нему что только можно, кроме желания, аллигатором могло быть подобное. Поэтому и гладил, едва касаясь, собственное вылезшее наружу щупальце, представляя как Гатор двумя рывками спускает с него штаны до колен и подкидывает вверх за задницу, принуждая расставиться перед ним как последняя космическая давалка. И наваливается снова, злой, тяжёлый и горячий, жарко дышащий в лицо мириада открытой зубастой пастью.
Хейл услышал тихий стон и с удивлением понял, что это его собственный. Комета лежал на кровати разгорячённый, погружённый в захватившую его эротическую фантазию, где по шее полз широкий язык рептилии, пробуя на вкус похрипывающую от страха и желания жертву. Запахи влажной листвы и чужого тела кружили голову, от крепкой хватки немели оцарапанные когтями запястья, в паху жарко пульсировало, наверняка уже испачкав всё вокруг обильно исторгаемой слизью.
Члены у аллигаторов небольшие, толстые, похожие на кривоватые грибочки, и да, чёрт возьми, Алан искал и смотрел! Как он тогда думал, исключительно для того, чтобы найти ещё один повод унизить врага, но теперь информация крайне вовремя пригодилась в совершенно ином ключе, далёком от жаркой ненависти, владевшей им тогда. Алан спустил руку ниже, раздвигая створки, защищающие текущую прозрачным колеоризу, к которой Монти в его мечтах приставил свой короткий смешной орган, чтобы войти во вскрикнувшего мириада одним сильным, жарким движением.
Это нельзя было назвать насилием. Невозможно насиловать того, кто так сильно хочет грубости, коротких, болезненных укусов, жадных, быстрых толчков в шуршащей листве, чужих рук, лапающих его как свою собственность. Монти горбился над ним, нависал громадиной, слишком быстро вымахавшей до недосягаемых для небольшой кометы размеров, тяжело дышал и срывал на нём всю ту злость и неудовлетворение, что сам Алан чувствовал внутри, отчаянно трахая себя пальцами.
– Монти... – звук собственного голоса заставил Хейла вздрогнуть и ненадолго вернуться к реальности.
Хриплый, надломленный голос, тихо и просяще выстанывающий имя злейшего врага, показался ему странным, но донельзя уместным. Именно так он стонал бы имя аллигатора, по праву сильного заявляющего свои права на тело мириада, если бы Монти мог расслышать слабый, задыхающийся голос Хейла сквозь собственное рычание, пробирающее до отчаянно выгнутого позвоночника.
Алан двигал пальцами всё быстрее, задевая ладонью основание чувствительного щупальца, второй рукой до боли сжимая подушку под своей головой. Он попытался было спрятать лицо в плече, но тут же развернул его обратно. Гатор, несомненно, пожелал бы видеть гримасы страсти и наслаждения, которое доставлял быстро подходящему к оргазму партнёру, крепко держа его свободной лапой за подбородок.
– Монти... ах... Монти... – сил сдерживаться больше не было, дыхания тоже, Алан скатился на едва слышное сипение, в котором лишь угадывалось чужое имя.
Наконец мириад выгнулся, крупно дрожа, всхлипнул громко и отчаянно, ритмично и сильно сжимая внутри собственные пальцы, получив, пожалуй, самый яркий оргазм в своей жизни. В ушах звучал фантомный стон аллигатора, долгий, с низкими, рычащими нотами, вибрирующими в груди Хейла, долго, почти мучительно переживавшего последние отголоски отдающегося во всём теле наслаждения.
Когда последние сладкие волны перестали терзать его мокрое, уставшее тело, Алан нехотя открыл глаза и успел увидеть медленно угасающее сияние. Реальность навалилась на него тишиной и одиночеством пустой комнаты, а также желанием немедленно смыть с себя щедро разлитую щупальцем смазку.
– Хрен он бы вообще глянул в мою сторону, – неизвестно зачем горько подытожил Хейл, доставая из-под кровати салфетки, чтобы вытереть изгаженную руку.