Глаза быстро привыкали к темноте, но от этого не становилось легче. Иногда казалось, что страх шевелился где-то в мозгу, ближе к затылку, скользя по черепной коробке, словно в поисках выхода. Тьма любезно кормила его, рисуя то бегающих по ногам крыс, готовых вот-вот вгрызться в плоть, то чьи-то горящие глаза, уставившиеся в диком ужасе, то чей-то искривлённый в страхе рот. По ночам любой шорох звенел в ушах громче любого колокола. На третью ночь всё наконец успокоилось. Хотя, возможно, сознание Эллария помутилось настолько, что в этом беспроглядном мраке он наконец видел не свои страхи, не своё прошлое, а свет. Осознание обожгло его разум в тот миг, когда вошедший мужчина зажёг факел.
Палач — его звали Иврэ́н — даже не посмотрел на единственного заключённого здесь. Он нагляделся на Эллария достаточно во время казни воина госпожи, так что мужчине было достаточно знать, что этот сопляк всё ещё жив. Иврэну было необходимо следить за тем, чтобы Титран не творил глупостей, но тот был на удивление безволен и молчалив. Его болтовни мужчина бы не перенёс исключительно из-за личной неприязни, которую, к слову, никак не показывал.
Титран был под стражей всего третью ночь, но сколько мыслей копошилось тараканами в его голове сказать сложно. Сложно представить, что чувствовал человек, который мог править всем, чем желал, но из-за одной ошибки потерял всё.
Вернее, не так. Эта мысль до разочарованного вздоха банальна, но даже так Элларий не мог понять многих вещей. Конечно, сначала он был в гневе, пытался торговаться с охранниками и палачами, говорил о богатстве своего дома, но впервые золото, коим были набиты сундуки в его и отцовских владениях, ничего не решило. Ничего не решила благородная кровь. Ничего не решили связи.
И именно это заставило парня наконец задуматься о том, что происходило всё это время. Ему всего двадцать один год, а он видел жизнь только последние три дня. Три дня, проведённые в камере.
От себя становилось тошно. Одежда была пропитана потом, грязью: рубашка и штаны засалены так, словно в них ходили несколько недель, не снимая. Убогое, жалкое зрелище, над которым он, Элларий Титран, посмеялся бы вдоволь. Сейчас не до смеха. Сейчас он, сидя на холодном полу, вжался в стену спиной, поджал ноги, обняв руками колени. Парень думал, что многое изменилось в нём, но эта мысль лишь утешала раненное эго господина, оказавшегося в столь ужасном месте.
Элларий стал думать, пользуясь теми недолгими минутами просветления, настигшего его теперь. Каждое новое умозаключение ранило его, не даровало того покоя, о котором Титран молил с первых минут своего заключения.
Парень врылся тонкими, изящными пальцами в свои до омерзения грязные волосы. Они всё ещё собраны в слабую косу, но этот символ для Эллария уже ничего не значил. Наверное. Молодой наследник рода Титран уже и не знал, чего хотел он сам, а что ему привил отец, амбициям которого не было конца и края. Наорен требовал послушания и следования правилам места, где родился его сын. Элларий — к сожалению своего отца — один из сынов Траймера, значит, служба для него была честью, если не долгом. Плевать, что воин — это не тот, кто занимал место в ряду солдат, но ещё и человек, способный идти в атаку и защищать то, что ему ценно.
Но кем был Элларий на самом деле? Одним из сотен тысяч наследников богов, тем, у кого могла оказаться в руках власть, или просто сломленным человеком, вынужденным играть всю жизнь по чужим правилам?
И то, и другое.
Элларий до сих пор боялся гнева богов. Он боялся приговора, ибо знал, был уверен, что в живых его после такого никто не оставит. Наверняка, будь он на месте этого… Человека, Эдира, или на месте его госпожи, убил бы без всяких раздумий виновного в преступлении. Он кричал бы громче всех о том, что нельзя проливать кровь столь значимых, близких к богам людей, но сейчас он думал о другом. Мысли судорожно цеплялись друг за друга, выстраиваясь, как казалось, в совершенно логичный ряд.
В Талроне Элларий топил отца и его идеи, как и его «любовь» к нему, родному сыну.
Парень не помнил и дня, чтобы Наорен гордился им. Не помнил, чтобы хоть раз в своей жизни этот человек плакал по потере своей жены, Иллеи Титран, матери его сына. Он слышал лишь оскорбления в её сторону, на что парень мог только молчать. Он никогда не знал её, видел лишь пару раз портрет, но не более. Илле́я умерла в родах, видимо, отдав свою жизнь за жизнь сына.
От чего-то Элларий всегда думал, что мама могла бы полюбить его искренне, не навешивая обязанностей и личных ожиданий. Увы, но об этом парень никогда не узнает.
Трагическая судьба постигла её, и этому Наорен был рад, не скрывая своего счастья, по крайней мере, когда выпивал дома. Не было ни скандалов, ни громких речей, лишь тихие, язвительные насмешки, но не более. Порой случались стычки между Элларием и его отцом, тогда в ход шёл тонкий металлический прут. Удивительно, как Наорен, уважаемый советник, ненавидевший свою жену всем сердцем, вкладывал молодому наследнику рода Тэльм сказки о семье, любви и верности.
Элларий усмехнулся. Он никогда не видел, чтобы его отец был с кем-то так же учтив и ласков, как с Дэаром. Никогда не видел столько же заботы и понимания. Глупая, детская обида на отца сейчас вновь взыграла в парне.
Дэар был недосягаемым идеалом, примером того, каким, по словам отца, должен быть настоящий, хороший сын. Дэар всё всегда знал лучше, всегда был понятливее, сильнее в науках, языках — во всём. Он был для Эллария, как младший брат в семье, которого любили больше, хотя разница между ними всего в год. Какие были причины для этого? Парень до сих пор не мог дать себе ответ, да и вряд ли Судьба даст ему подсказку.
Но несмотря на это Элларий всегда относился к Дэару, как к другу, конечно, не забывая о статусе. Они вместе провели часть детства и юность, оттого парень был готов делать всё, что от него ожидали. Всё: от убийства до стукачества, притворства верным роду Тэльм, слежки, но… Отец был прав. Толку от Эллария было мало, ибо сын оказался куда трусливее, чем ожидалось. В своё время молодой Титран не стал следить за людьми госпожи, ибо боялся, что те его тут же найдут и долго разговаривать не станут, а Элларий страшно боялся физической боли. Возможно, трусость пару раз спасала его жизнь, но, когда парень проявил ту самую пресловутую верность идеям отца, оказался в тупике.
Судьба умела издеваться и делала это с подобающим ей изяществом.
Иврэн пару раз стукнул по железным прутьям решётки, а после присел, протягивая миску с водой Элларию. Поставил на пол.
На удивление, палач был единственным здесь, кто приносил заключённым чистой воды и чуть больше еды. Говорил, что нет в предписании правила «кормить заключенных падалью», по крайней мере, пока над ними не свершили суд. Дальше уж с такими, как Элларий, могли и обязаны были делать то, что положено.
Когда-то Иврэн служил у покойного императора в его отряде, был одним из его приближённых, так что жизнь многому научила. Мужчина был исполнителем воли Арадоса по части казней и пыток. Так уж вышло, что Иврэну лучше всех удавалось выбить информацию из человека, даже если тот был самым верным предателем среди всех.
Дэар в ночь после наречения, толком не приняв власть в свои руки, первым делом издал указ о расформировании личного отряда отца и распределении воинов по надобности в другие энтрии и антарии, что было нормой. Иврэна он отправил в отставку по возрасту, но назначил в качестве палача. Надеялся извлечь из бывшего воина пользу.
Однако имя Иврэна на слуху не только из-за его умений. Арадос никогда не забывал своего человека, прекрасно помня, что тот сделал для него и всей империи.
— Попей воды, пока дают свежую, — чуть грубый голос Иврэна звенел в ушах ещё с несколько секунд.
Элларий недовольно поморщился, но поднялся и прошёл к миске. Как псу наливали воду и ждали благодарности, но… Какая ирония. Он ещё только недавно шутил над тем, что верный пёс Ситалы так же ел и пил из собачьих мисок, ибо Эдиру так привычнее. Теперь же Титран поднял с пола железную чашку и медленно выпил воды.
Как унизительно.
Послышались шаги на лестнице. Иврэн молча отошёл от камеры и стал наблюдать. Двери были закрыты, на посту стояла охрана, но мужчина на всякий случай крепче охватил рукоять своего топора. Род Титран довольно богат, так что освободить наследничка из лап тюрьмы Наорен явно должен был хотеть, но…
Двери открыла женщина, и она мягко вышла из сумрака коридора.
Палач тут же поклонился, по военной привычке приложив ладонь к сердцу и не убрав с топора руки, как бы отдавая честь.
— Госпожа, не ждал видеть Вас в такой час.
Ситала лишь едва заметно усмехнулась на это и окинула взглядом камеры. В этой тьме едва мерещились очертания людей, словно души заморенных голодом заключённых остались здесь на веки. Место явно нагнетало своей историей, казалось, кто-то шуршал в углу, но это были всего лишь крысы. Заключённых под стражей держали здесь до тех пор, пока правитель не огласит своего решения, но кроме Эллария здесь никого не было. Пока что.
— Прошу прощения за поздний визит, господин Иврэн. Как Ваше здоровье? — мягко и спокойно спросила женщина, складывая руки в привычном жесте на животе, закрывая одну ладонь другой.
Мужчина чуть опешил, ибо не ожидал от госпожи любезности после произошедшего, но всё же ответил:
— Благодарю за беспокойство, всё согласно возрасту.
Ситала опустила взгляд на правую руку мужчины, изуродованную шрамами, и печально качнула головой. Пламя редко кого щадило на войне, но Иврэн получил травму ещё до службы. Их дом сгорел при пожаре ночью, вот и осталась память на всю оставшуюся жизнь о том ужасе. Иврэну тогда было лет пятнадцать, возможно, чуть меньше. Это всё, что госпожа знала.
— Надеюсь на это, — Ситала подошла ближе и взглянула на Эллария, — как и на то, что нас не побеспокоят. Господин Иврэн, я хотела бы поговорить с заключённым наедине, если позволите.
— Конечно.
Палач подчинялся воле госпожи беспрекословно, хотя сам желал поговорить с ней. Сожаление засело в его сознании, не отпуская. Иврэн помнил Ситалу маленькой девочкой, помнил, что с ней было потом, и смотреть на то, как она стойко держалась во время наказания её человека, было невыносимо. Бывшему воину казалось, что он был обязан этому помешать, но до сих пор не мог взять в толк как. Он сделал то, что было в его силах: подсказал, чем стоило бить, чтобы Эдир мог продержаться дольше, но… Этого будто бы было мало.
За Иврэном закрылись двери.
Ситала повернулась к Элларию, вглядываясь в его вид. Он был истощён, бледен и по прошествии всего лишь трёх дней абсолютно сломлен. Парень только сейчас поклонился ей в приветствии, чуть пошатнувшись.
— Рад видеть Вас, госпожа, — тихо молвил Титран, а после взглянул на неё с мольбой, словно это способно разжалобить её, залечить раны, вернуть бессонные ночи. Увы, но нет. Элларию уже ничего не поможет.
— Как думаешь, зачем я пришла сюда?
— Чтобы… Огласить приговор?.. — Элларий едва выговорил последнее, в горле от страха пересохло.
Неужели… Это всё взаправду? Конечно, всё это время он и не думал, что его помилуют, но правду говорили люди: в последние секунды свободы надышаться невозможно. Страх зашевелился вновь, становясь единым с сознанием, но оцепенение взяло вверх. Даже если бы парень был на свободе, он не смог бы сбежать. Стоял бы как вкопанный, не в силах даже вдохнуть, ступить шаг в сторону.
Ситала упивалась картиной. Да, она считала, что Титран заслужил подобной участи за то, как глумился над Эдиром, желая его добить, за то, что едва не стал причиной их смерти. Если бы парень промахнулся, а такое могло быть, плеть распорола бы ей шею, и женщины не стало бы через пару мгновений. Воля случая, не более того.
— Не только. Знаешь, Элларий, — начала было женщина чуть спокойнее, но в её чётком, поставленном голосе, вновь зазвучал холод, — я долго думала над тем, как поступить с тобой, но никак не могла избавиться от одной навязчивой мысли. Такое бывает, когда не можешь толком спать ночами то из-за тревоги, то из-за ран, и всё, что тебе остаётся — это в потолок смотреть. На твоём месте я предпочла бы видеть именно твоего отца, а не тебя. Уверена, ты бы хотел поменяться с ним, будь такая возможность.
— Что Вы такое г-говорите, — почти шёпотом ответил парень, но женщина лукаво улыбнулась. Элларий не понимал, к чему Ситала вела.
— Мне прекрасно известно, что он тебя ни во что не ставит, сколько бы Наорен не отрицал этого. Это заметно. Очень заметно. Твой отец за все дни твоего заключения ни разу не подошёл ко мне с просьбой помиловать тебя. Я видела его дважды на советах, у него было столько возможностей, но ни одну он не использовал, чтобы тебя спасти. Ни одну. Скажи мне, разве так поступает любящий отец? — по началу госпожа говорила холодно, а после перешла на прежнее спокойствие, даже понимание, сочувствие. Она видела, как было больно это слышать Элларию, но ничего не поделаешь, ведь Ситала говорила правду. — Нет, не поступает… Но вот что странно: ты ведь его единственный сын, единственный наследник рода Титран. Твоя смерть закроет историю вашего дома, и на этом всё кончится. Всё то, что так бережёт твой отец, обернётся в прах по одному моему приказу.
Элларий поджал губы, опуская голову. Ситала играла на самом больном точно так же, как это делали с ней последние дни.
— Выходит… Моя судьба решена? Я готов принять смерть, но, прошу…
Тэльм засмеялась и отрицательно качнула головой. Подошла ближе, сложила руки на груди, отвечая чуть тише:
— Нет. Тебя ждёт совсем иной исход. Видишь ли, я не люблю проливать кровь зря, хотя, признаюсь, твоя смерть от части могла бы меня утешить. Я никогда не прощу тебе издевательств над моими людьми, и буду в этом права. Я могу устроить тебе пытку сродни той, что могла бы стать приговором не только Эдиру, но и мне. Представь только, что ты мог убить меня, — Ситала не сдержала улыбки, когда увидела, как ужас сверкнул в глазах парня, — тогда бы твою судьбу уже решал Даэс. Но прежде, чем я озвучу свою волю, хочу знать: почему твой отец так относится к тебе? Уверена, тебе есть что мне рассказать.
— Я не знаю… Я ничего не знаю, госпожа, клянусь!.. — перепуганный мальчишка вдруг встал на колени. Он трясся, он боялся, смотрел на неё глазами, полными слёз. Что она сделает с ним? Отдаст на съедение псам в назидание остальным? Показательно казнит? Да что вообще у неё в голове?!
И почему теперь, решив встретиться с Элларием лично, она спрашивает об отце? Зачем ей всё это? Надавить на больное — это очевидно, но ведь должно было быть что-то ещё! По крайней мере, в этом должен быть хоть какой-то смысл!
— А если у меня есть ответ? Что если у твоего отца есть причина так себя вести? — голос Ситалы показался мягче, звонче, её вопрос задел что-то очень глубоко внутри.
Женщина шагнула назад, вдыхая глубже медленно, успокаивая бурю внутри. Она расскажет не всё, только часть своих догадок, ведь… У неё был свой личный повод ненавидеть Наорена Титрана с самого детства. Если Дэар думал, что только у него сердце болело за испорченные годы, то он крупно ошибался.
— И… Что же?
Ситала склонила голову в бок, вновь глядя в глаза Эллария. То, что он услышит сейчас, может на веки убить в нём веру в отца и их наследие, ибо оно… Ложно. От начала и до конца. До самой последней литы — всё им не принадлежало, и пусть боги помилуют род Титран, ибо не в золоте их главная проблема.
— Вспомни легенду «Соумна́р», её точно ставил три года назад твой отец. Судьба так иронична, ибо во многом её сюжет повторился сейчас. Её конец довольно печальный: предателя, посмевшего унизить господина и его семью, сослали в самый дальний храм, где он сошёл с ума в первую же ночь, но… Ты ведь прекрасно помнишь начало и точно поймёшь, о чём я говорю. Предателю, имя его я не помню, не давали умирать служители храма, пока не прибыл сын того господина и не смыл кровью бывшего воина позор, которым покрыли его семью.
Элларий судорожно перебирал в памяти сюжет, и как только он вспомнил несколько деталей, так и застыл. Слёзы не бежали по его щекам, не было в парне того отчаяния, что было в его лице с несколько секунд назад. Осознание стоило дорого. Стоило порой всей той памяти, всей той оставшейся любви к тому, что когда-то приносило радость.
Ситала видела, что Элларий всё понял без лишних намёков. Парень не был таким уж глупцом, каким его порой выставлял родной отец.
— Я не даром напомнила про конец.
Ситала выдержала паузу. Она бы с радостью лишила Эллария жизни, но это было бы слишком легко и для парня, и для его отца. Наорен надеялся на милость госпожи и на то, что он смог перехитрить Судьбу, а род Титран продолжит своё существование, несмотря ни на что. Он ошибался. Ситала не так милосердна к тем, кто мог стать причиной гибели её людей, тех, за которых она воевала и долгие годы выстраивала своё влияние. Не так милосердна к тем, кто причастен к убийству еë отца, и сегодня утром Ситала дала себе слово никогда не забывать об этом.
— Волею своей и богов, тех, кто стал началом рода моего, — женщина заговорила громче, её властный голос был полон силы, — я приговариваю тебя, Элларий Титран, к изгнанию. Траум — твоя новая фамилия, храм Соумна на западе Траймера — твоя новая обитель. Там ты проживёшь до скончания своего века, не познав ни одной женщины, ибо на то воля моя.
И Элларий заплакал, завыл на её последних словах, склоняясь к полу. О, заточение здесь — это не самое страшное, как и служение богу войны безумной, Соумну, но отныне его жизнь пройдёт в стенах храма, в бесконечных древних учениях. Никогда ещё в жизни он не думал о служении, как о тюрьме, но от правды не скрыться: свободы ему не видать.
— Умоляю, простите меня… Умоляю!.. — всё завывая, Элларий поднял голову и с силой ударился лбом о каменный пол. — Я буду верой и правдой служить Вам одной!.. Клянусь!..
— Знаешь, что такое настоящая верность? — Ситала присела, подняла лицо Эллария в мягком жесте, заставляя смотреть на себя. Из свежей раны бежала тонкая струя крови, застилая правый глаз парня. Женщина не могла отрицать, что ей было больно смотреть на это зрелище, но продолжила: — Это поднять бунт, пойти на собственную казнь без тени страха; это ослушаться приказа и лечить умирающего; это ночами стеречь покой или пожертвовать своим во благо других людей, — вот что значит «верность». Я знаю, что ты можешь измениться, но это не делается всего за три ночи. Живи. Живи и учись, ибо я тебе позволила это. Одно могу только точно сказать: твой отец сделал великую глупость, когда отверг тебя. Ты его единственный сын, чтобы там Наорен себе лишнего не думал. Остальное рассудит Норанна.
Ситала мягко отпустила Эллария и поднялась с места. В тот же миг вошёл Иврэн, обеспокоенный криками, но, увидев, что всё хорошо, даже выдохнул.
Госпожа вновь сложила руки и заговорила уже с вошедшим мужчиной спокойно и ласково:
— Господин Иврэн, заключённый после операции направится в западный храм Соумна. Добраться обязан живым, а служители обязаны заботиться о том, чтобы Элларий Траум исправно проходил обучение.
Женщина подошла к палачу и что-то сказала ему на ухо. Что-то, что заставило Иврэна усмехнуться.
— Выполню в лучшем виде, госпожа, — мужчина согласно кивнул, однако осторожно добавил: — но прежде я хотел бы кое о чём с Вами поговорить…
Ситала чуть нахмурилась, но после кивнула в сторону коридора. Их разговор вряд ли будет долгим, однако лучше, чтобы всё было коротко и по делу.
Они вышли за дверь. В коридоре никого не было. Женщина приблизительно догадывалась, о чём хотел сказать палач, но лучше дать ему говорить первым. Мужчина был довольно груб и лицом, и всем своим видом, но Ситала прекрасно знала, что в этом человеке порой было сострадание, не постижимое ни одному другому сердцу. Она помнила, что у Иврэна были сын с дочерью, у них уже свои дети, так что с радостью, будь у неё такая возможность, оставила бы дедушку в покое, но, увы… Возможно, ей удастся изменить и это со временем.
— Госпожа, я понимаю, что сейчас не лучшее время бередить старые раны, но хотел бы попросить у Вас прощения за то, что не помог. Я должен был отказаться от этого ужаса, не давать императору манипулировать мной. Прошу, простите меня, Вы же знаете, что я был предан Вашему отцу и Вам.
В карих глазах Иврэна Ситала всего на миг увидела глубокое сожаление, печаль и вину, но… Тэльм с тёплой улыбкой взяла мужчину за крепкие руки и сказала со всей искренностью и благодарностью:
— Господин Иврэн, я никогда не забуду, что Вы сделали для меня. Мой отец был Вам всю жизнь благодарен за храбрость и отвагу, и теперь я могу до своего последнего вздоха хранить память об этом. Только представьте, что могло быть со мной в ту ночь? А что было бы с Эдиром, не подскажи Вы какой хлыст нужно брать всем? Вы спасли и меня, когда была крохой, и его сейчас. Не Вам вину чувствовать, бросьте это! — Ситала улыбнулась под конец, а после отпустила руки мужчины, когда увидела, что тот успокоился. — Вот, так-то лучше. И всё же прошу Вас сделать всё именно так, как я сказала.
— Разумеется! Как я могу… — басистый голос Иврэна был полон радости, и женщина на это тихо посмеялась.
— Прекрасно. Доброй ночи.
И Ситала ушла, слыша удаляющийся плач и вой из камеры. Она понимала, что расплачиваться за грехи отца Элларий не был обязан. Он действовал согласно своему воспитанию, миру, в котором его растили, но у парня было столько возможностей посмотреть на эту жизнь без прикрас. Сложно судить об этом, когда у самой детство закончилось, так и не начавшись, из-за чего пришлось взять много ответственности в свои руки. Ситала порой с ужасом для себя понимала, что была слишком сурова и холодна, но что оставалось ей делать? Возможно, просто изгнать мальчишку, но любой его бастард мог стать наследником рода Титран, и её слово, данное себе утром, стало бы пустым и ничтожным.
К тому же, Ситала сохранила ему жизнь, хотя имела право убить. Если бы женщина хотела просто отомстить Титранам за их деяния, подстроила бы несчастный случай смерти Наорена и Эллария, но делать этого не стала.
Ситала действовала на долгую перспективу, рассчитывая свои силы грамотно, извлекая выгоду из любого своего положения. Даже выдача жалования из своего кармана повышала её репутацию в глазах многих, хотя был иной, менее затратный выход. Репутация стоила дорого. Репутация смывала с рук Ситалы Тэльм кровь. В конце концов, будь госпожа иного склада ума, слабее волей или мягче характером, её тело уже давно покоилось бы где-то в сырой земле.
Закрыты все двери, женщина наконец вышла из тёмных коридоров. Прохладный ветер лёгкими порывами обдавал тело, заставляя на миг расслабиться. Неужели за последние дни Ситала наконец сможет спокойно поспать? Вполне вероятно, но всё же тревога не отпускала.
— Ну, как всё прошло? — с нескрываемым любопытством и волнением спросила Хандарра, стоявшая у двери по приказу госпожи. Она же подхватила подругу под локоть, уводя её от этого места, слыша, как снова в камере кто-то завыл, заверещал от боли. Нечего тут больше делать.
— Элларий плакал. Не могу понять, было мне его жаль или нет, но… Что поделать! Такова моя воля и его собственный выбор.
Хандарра бережно поддерживала госпожу, пока они шли до дворца.
— Надеюсь, он хоть раскаивался, — усмехнулась Элтан, наконец отпуская Ситалу, когда удостоверилась, что госпожа в порядке.
— Ага, — почти без эмоций поначалу ответила та, а после усмехнулась, — был мужик и нет мужика.
Хандарра лишь посмеялась.
Однако был тот, кто наблюдал за этим. Тот, кто знал куда больше, чем любой человек, больше, чем знали некоторые из богов. Это был Фиард. Мужчина, в хитрости которому не было равных, в правление которого чаще всего случались перевороты и тайные заговоры, такие перемены, что кровь стыла в жилах у всех.
Но кто сказал, что Фиарду нужно править, чтобы провернуть что-то? Верно, такого никто не говорил и не мог сказать, ибо богу было достаточно лишь чуть потянуть за нужную нить, и всё дальше свершится без его помощи. Однако нужно всё делать аккуратно, так, чтобы та нить не оборвалась, иначе узор не сложится на полотне Судьбы, а это чревато последствиями. Мировой Порядок обязаны хранить все, и для этого порой приходилось идти на жертвы.
Фиард это знал, как никто другой, хотя, справедливости ради, его плата
на этот раз оказалась ничтожной. Больше всего отдал Даэс, вскоре расплату отдаст и сама Норанна, дабы их общее дело наконец завершилось. А этому делу без малого семьдесят лет по человеческим меркам, если не больше.
Но полно петлять по витиеватым дорогам прошлого, ибо итог того пути станет ясен лишь в будущем даже богам.
А пока Фиард видел, как женщины разошлись возле казарм, и Ситала пошла обратно во дворец, в свою коморку, где провела последние дни. Почему она оставалась там? Фиарду казалось, что подобное уединение давало ей силы. Возможно, для кого-то это покажется странным, но далеко не ему, богу хитрой войны, судить об этом. Он видел результат. И этот результат радовал и его, и его старшего брата, Даэса.
Однако пора и саму Ситалу порадовать.
Фиард усмехнулся. Свистнул. И словно на этот свист из тьмы ночной вылетела тёмная птица. Она была не слишком большой, но зато быстрой, выносливой и очень понятливой. Эту птицу — чем-то напоминавшую сокола — в некоторых государствах называли «инри́той», само же название брало начало от «inritan», что означало «время» на древнем языке богов. Так или иначе, это было оправданно, ибо инриты прекрасно летали на огромные расстояния, позволяя доставлять письма. В особенности они хорошо знали местность Траймера, Атланы, Энвамарда и южной части Рэнтара, ибо обитали здесь задолго до того, как люди поняли их пользу.
Сейчас инрита, когда-то подаренная Арадосу, аккуратно приземлилась на руку госпожи, позволила погладить себя по голове. Птичке это даже понравилось, судя по прикрытым чёрным глазкам. Однако сколько бы Ситала теперь не хотела пригреть лаской милое создание, она аккуратно достала из маленького цилиндра на лапке послание. Инрита предусмотрительно пересела на плечо госпожи, а женщина принялась читать, подойдя ближе к настенному факелу.
Перечитала. Наконец выдохнула, спрятала послание у себя.
— Ты принесла мне благие вести, — госпожа вновь погладила птицу по голове. — Полетишь обратно на своё место?
Инрита стала переминаться с лапки на лапку, чуть впиваясь острыми коготками в плечо Ситалы, оставляя маленькие дырочки на тонкой рубахе. Даже на миг показалось, что птичке не хотелось покидать уютное места, но… Всё же, чуть потоптавшись, она улетела, оставив госпожу наедине с её мыслями и посланием, звучавшем так:
«Свет Луны коснулся чёрных стрел и в эту ночь.»
***
Когда лучи рассвета коснулись сада дома Титран, Наорен уже не спал. Он имел дивную привычку вставать рано, поэтому часто коротал время до завтрака наедине с собой, гуляя по своему владению. Ранняя прогулка способствовала ясности ума, поэтому и теперь советник, сложив руки за спиной, прохаживался по вымощенным дорожкам сада и думал. Думал о том, что ждало его теперь.
Судьба Наорена не была лёгкой, если уж говорить откровенно. Его детство и юность прошли в славном Рэнтаре, колыбели искусства и науки, и сам Титран подавал большие надежды. Отец и мать пророчили ему карьеру советника, и Судьба исполнила их надежды. Правда, совершенно не так, как сам Наорен того ожидал.
Его спокойную, размеренную и абсолютно предсказуемую жизнь разрушила паранойя правителя, Альхира Грайма. Дело в том, что семья Титран относилась весьма лояльно к политике Траймера, что было невозможным преступлением в то время, когда молодой Арадос только принял власть в свои руки. Его высмеивали во время советов, на которых порой присутствовал Наорен со своим отцом, претендовавшем на пост десницы, но… Во всех этих насмешках молодой Титран видел страх. Тогда Наорен был совсем юнцом, вот и выразил свои мысли вслух в беседе с одним из советников, что привело к краху.
К этому добавились слухи о том, будто бы он, наследник рода Титран, в то время женатый, завёл интрижку с невестой Альхира. Эти обвинения были таким абсурдом! Они не имели под собой абсолютно — абсолютно! — никакого основания. Но… Стоит ли говорить, что от имени и рода молодой невесты ничего не осталось, всё имущество Титранов перешло в казну, а им пришлось бежать? Стоит ли говорить, что от былой любви к родине мало что осталось? Это и без того понятно.
Мать и отец Наорена не выдержали позора, оба были слабы здоровьем. Их успели похоронить на семейном кладбище рода Титран до бегства.
Наорена и его жену Арадос принял, даже выдал немного денег и позволил Титрану занимать место в Общем Совете, разумеется, не за просто так. Наорен выдал всё, что знал, правителю Траймера, и его информация явно принялась по душе молодому Арадосу.
Иллея была недовольна тем, что её муж так глупо подставился, но прошлого не вернёшь. Их семейная жизнь превратилась в сущий ужас, спали супруги в разных спальнях и исполняли тот самый «долг» раз в два месяца. Один раз крайне удачно, если судить по появлению Эллария на свет, но… Уже тогда у Титрана была любовница, с которой он проводил ночи хоть и редко, но с особым желанием. От их союза даже родился сын.
Как забавно, правда? А он ведь терпеть не может бастардов, но своя кровь — это совсем иной разговор.
В крайнем случае, за судьбу своего старшего, Эллария, Титран спокоен. Он хоть и видел в этом мальчишке уйму недостатков, к тому же, становясь старше, он всё больше походил на мать, но… Элларий его сын. Не самый удачливый, смышлёный, но родной и по-своему любимый сын. Пусть парень и не оправдывал его надежд, а порой был жалким и немощным, он был хорош во владении мечом и явно мог стать кем-то стоящим.
Всё же мальчики рано или поздно вырастают.
Цепляясь мыслью за мысль, Наорен вспомнил про Дэара. Он примерно одного возраста с Элларием, но молодые люди были довольно разными. И всё же им была свойственна одна и та же черта — упрямство.
Разговаривать с мальчиком, молодым императором, пока не было никакого смысла. Он вряд ли услышит советника сейчас, когда Дэар всецело находился под влиянием своей дорогой сестры и своего горя по потере отца. Будет кричать и кидаться, обвиняя Наорена в чём-то, но никакие угрозы и выпады не изменят отношение мужчины к нему. Всё-таки именно он воспитал Дэара, а не его отец, поэтому Титран всё заведомо прощал.
Всю юность Дэара Наорен старался вложить в него чувство прекрасного, прививал любовь к литературе, поэзии, архитектуре и истории. Мальчик никогда не был глупым, ему просто не хватало опыта. Ему не хватало родительской любви, по крайней мере, Титран вкладывал и эту мысль в голову Дэара едва ли не с первого дня обучения.
Через год-другой мальчишке суждено вырасти, и Наорен это прекрасно осознавал. Возможно, последний разговор, заставивший его, опытного советника, ужаснуться, был одним из моментов того самого становления мужчиной. Эдакий протест воле опекающего родителя. Пусть это и так, Наорен был уверен, что подобное вряд ли повторится, ведь он всегда был авторитетом у Дэара. Ситале никогда не удастся поменять прошлое и отношение к ней до конца — вот, в чём истина.
А её решение…
Наорен остановился. Отдал приказ слугам, чтобы накрыли в беседке, в саду, куда и направился после. Захотелось переключиться, дабы воспоминания об этой особе не испортили утро, но всё же придётся поразмышлять и о ней.
Ситала Тэльм не была исключительной женщиной, но отрицать её влияние опасно глупо. Удивительно, что они сошлись в мыслях о системе образования и том, что искусству должно быть уделено гораздо больше внимания. В своё время Ситала поддержала инициативу Титрана о создании специальной школы, где одарённых детей учили бы литературе, актёрскому мастерству или же скульптуре, но… Всё же оставался вопрос в том, кто мог там учиться. Разумеется, госпожа настаивала на том, что у таланта нет привязки к богатству и нет смысла учить только детей из знатных домов. В любом случае, споры окончились ничем. Война порушила их планы.
Однако больше Наорена волновало её решение насчёт Эллария. Мужчина прекрасно давал себе отчёт, что едва ли эта женщина будет жестока. Назначит штраф в пользу казны и успокоится на этом. Ещё лучше будет, если он встретится с ней сегодня днём и всё обсудит. Возможно, придётся надавить на больные точки, хотя…
В этом тоже была проблема. Давить на то, что её отец был милостив к провинившимся — соврать. Арадос не был милосердным в минуты гнева — это все знали. Титран всё ещё помнил, как император казнил трёх мужчин прямо перед входом в главный храм богов войны, где был ритуал. Повод был резкий. Титран высказывался против казни, говорил о том, что за провинность этих трёх ублюдков нужно бы из страны выслать — всё же они были из знатных домов Рэнтара — и за эти слова Наорен поплатился постом десницы. Хорошо, что не головой.
Так или иначе, репутация у Ситалы действительно была хорошей. Даже доказательств её любовной связи с этим выродком не было никаких за всё время слежки. Её ни разу не видели с Эдиром, разумеется, кроме моментов, когда женщина исполняла свои обязанности, и воин сопровождал её. Ни слова, ни полслова о любовных интригах, что было крайне странным, всё же женщине двадцать семь лет, а последней известной любовной историей был Алгор каких-то лет семь-шесть назад. Конечно, Титрану ничего не стоил лёгкий блеф, но едва ли это заставит Ситалу хоть бровью повести. В Траймере, будь их отношения с воином правдой, никто бы даже слова против не сказал. В этой империи до подобного не было никому дела. В конце концов, та же Скиллада Тэльм была бастардом, и все спокойно отреагировали на их с царём брак. К тому же, был старый закон, оберегавший право всех женщин и мужчин Траймера на брак по желанию, всё же семья в этих краях была делом крайне важным и тонким, но были и свои нюансы. Например, на любовников или любовниц реагировали относительно спокойно. Если муж с женой решили, что делить ложе больше не хотят, могли развестись, а могли и на сторону ходить. Странный, дикий народ! Но кому-то это было даже на руку.
В любом случае, Наорену нужно что-то стоящее, чтобы Ситала прекратила лезть не в своё дело. Уж больно много вокруг неё преданных и верных людей, но золото могло всё решить.
Наорен вдохнул глубже, прикрывая глаза. Да, денег в этот раз он точно не пожалеет.
Он прошёл к столу, где уже стояла чаша с нарезанными фруктами, в корзинке был свежий хлеб, а на тарелке — жаренная яичница. Титран только глядя на еду понял, что был на удивление ужасно голоден.
— Никто из дворца не приходил? Не оставлял никаких вестей? — наконец лениво спросил мужчина у одного из слуг, принимаясь за завтрак.
— Никаких.
— Славно, — отвечал Титран, прожевав кусок хлеба, — значит, я успею поговорить с госпожой. Есть ли вести от госпожи Риальт?
— Она просила о встрече как можно скорее, но это было давно.
— Значит, подождёт ещё немного, — мужчина откинулся на мягкую спинку стула, в блаженстве закрывая глаза. Вдохнул полной грудью аромат раннего утра, наслаждаясь пением птиц и ласковым теплом солнца. Всё у него было под контролем, и всё прошло так, как он хотел.
Однако эту идиллию разрушили шаги. Торопливые шаги, человек, посмевший побеспокоить Титрана в такую рань, явно суетился. Под рёбрами странно похолодело. Мужчина был вынужден открыть глаза.
Перед его столом оказался коренастый мужчина с раскрасневшимся от спешки лицом. Его густые брови были сведены к переносице, грудь вздымалась от глубокого дыхания, словно пришедший хотел хоть немного в себя прийти прежде, чем слово молвить. Лысая голова чуть блестела от пота.
— Господин Титран, — мужчина наконец поклонился, — доброго Вам утра.
— Ты только ради этого идиотского пожелания пришёл сюда? — недовольно шикнул Наорен, но после милостиво приказал, растянув губы в подобии довольной улыбки: — И тебе доброго утра, Виэ́рий. Говори, что у тебя.
Мужчина набрал в грудь больше воздуха и стал докладывать:
— Господин Дэар после службы в храме Алдары приказал организовать раздачу хлеба и еды бедным. Эстор Маранд и иные советники, не вели себя подозрительно, единственное, что заметили солдаты это то, как пёс держал госпожу у склепа.
— Держал? — Титран в непонимании нахмурился. — Это в смысле?
— Ну, обнимал скорее. Госпожа ведь неприкосновенна, поэтому докладываю об этом и еще… Ещё Вам просили передать вот это.
Виэрий достал из широкого кармана штанов деревянную коробочку, завидев которую Наорен нахмурился. Ни ленты, ни записки — ничего. Это обстоятельство заставило советника сесть ровно, вцепляясь в подлокотники стула своими хрупкими кистями.
— Не открывал?
— Никак нет.
Титран внутри поёжился, но после выдохнул. Сам открывать не будет, вдруг там яд или ещё что подобное, однако сердце всё же яростно отбивало ритм в груди.
— Открывай, что стоишь? — приказал Наорен чуть грубее, а сам ждал, наблюдая за тем, как Виэрий легко открыл коробочку. Никакого запаха, никакого шума. Лишь Виэрий стоял перед столом, бледнея непонятно от чего.
О, эти жалкие мгновения молчания даже вечностью не казались. Тишина сейчас кричала громче всех, Титран даже не слышал собственного голоса, когда спросил о том, что в этой треклятой деревяшке лежало. Мужчина был вынужден сам встать и посмотреть, но тут же пожалел об этом. Тошнота подступила к горлу неминуемо.
На стенках и дне коробочки были едва заметные капли крови, а отрезанная морщинистая, волосатая плоть лежала безвольным куском мяса. Срез был ровным. Вонь стояла дикая, хотя, возможно так только казалось, ибо до гнилостных процессов оставалось чуть меньше суток, но… Подступившая к горлу желчь не заставила себя ждать.
Титрана вырвало на месте, прямо на кусты рэнтарских роз, но пришлось сглотнуть ком, повторно подступивший к горлу. Привкус желчи во рту, нёбо и горло противно жгло, а нутро переворачивалось снова и снова. Перед глазами темнело.
— Сумасшедшая сука, — выругался Титран, вытерев рот дрожащими ледяными пальцами, — такая же безумная, как её папаша… Чтоб они оба в Талроне гнили! О, боги… Мой…
Наорен отошёл на шаг и остановился, пытаясь перевести дыхание, но тут же его губы задрожали в лёгком, почти беззвучном шёпоте:
— Мой Элларий… Мой бедный мальчик…
Мужчина закрыл глаза, но даже в этой тьме он видел то, что принёс слуга, то, что осталось от Эллария, как от мужчины. О, эта безумная, поехавшая тварь отдала столь гнусный приказ! И за что?! За то, что его сын нечаянно ударил её?! Да будь она хоть божеством, хоть самой Праматерью, она не имела права на это! Не имела никакого!
Наорен отдал приказ ехать во дворец. Сейчас же.
***
Утро в императорском дворце выдалось крайне суетливыми. Казалось, что исполненный приговор всех взбудоражил, заставил бегать и судорожно думать. Думать о том, что всё привычное в жизни действительно закончилось. Ничего не будет так, как прежде. Никто не будет действовать так, как прежде.
Ситала раздала приказы о подготовке её старой комнаты к проживанию и возвращении её вещей на свои законные места. Сундуков с одеждой было три, так что разбирать там почти нечего. К тому же, наконец прибыли две верные служанки: Лаэннада, в прошлом няня госпожи, и Риния. Без них Ситале, конечно, было возможно обойтись, однако с верными людьми дела проворачивать куда проще и спокойнее, хотя за Ринией приходилось приглядывать.
Так или иначе, госпожа провела последнюю ночь в той старой коморке, сбросив с себя страх, сомнения и сострадание к тем, кто его не заслуживал. Возможно поэтому ей наконец удалось уснуть без лишних тревог, вдохнуть спокойно, хотя рана на левом плече давала о себе знать. Скоро пройдёт, по крайней мере, женщина на это надеялась.
Утром пришли ещё два ответа на послания Ситалы, однако с отправкой новых она не спешила. Рано. Она отдаст все нужные приказы только после того, как придёт ответ с Каэлгида, а от него зависело многое. Женщина надеялась, что Эйнорд откажет им в переговорах, едва ли не молилась богам об этом. Тогда им не придётся бессмысленно плыть на Север, пытаясь выстроить ничем не выгодный их стороне союз, северянам не придётся кривиться от вида и манер южан. Причин туда не ехать довольно много. У самой Ситалы была одна своя личная причина: Рагнханна всё ещё жива, так что придётся склонять голову и молвить ласковое «мама» при встрече с ней. То, что эта женщина жива, у Ситалы появилось чувство в эту же ночь. И это чувство явно было сцеплено с другим, ещё более чётким и явным. Ситала не видела ни одной причины, кроме личной ненависти, почему Эйнорд мог им отказать. Ситала знала, какой ответ получит, и это знание её не радовало.
Теперь же женщина взяла кусочек мяса и аккуратно дала его прилетевшей ночью инрите. Птица с жадностью вцепилась клювом в лакомство и тут же его проглотила. Ситала усмехнулась. По словам мужчины, державшего почтовых птиц на территории дворца, инрита не давалась кормить себя всё утро. Оно и не удивительно: птица не видела своего прежнего хозяина, вот и пыталась по-своему протестовать против других людей, а вот Ситале давалась с лёгкостью. Теперь инрита принадлежала ей. Эти дивные птицы жили до сорока лет, так что она ещё долго прослужит Ситале верой и правдой. По крайней мере, она на это надеялась.
Госпожа погладила пташку по голове. В солнечных лучах тёмное оперение инриты отливало синим. Мягкий ореол вокруг создавал едва уловимое ощущение того, что это прелестное создание прилетело не из бывшего соседнего государства, Энвамарда, а из Ханданэра, мира богов, где нет места людям. Из мира, о котором можно было судить лишь по легендам и снам, но Ситале он снился лишь пару раз. Ей в этом не везло, многим Ханданэр снился гораздо чаще. Возможно, богам было нечего ей рассказывать.
За дверью послышался шум. Ситала слышала, как Хандарра, стоявшая на страже, спокойным и убедительным голосом говорила о том, что госпожа велела никого не впускать к себе. Женщина знала, кто именно пришёл к ней в столь неудобный момент. Успела даже досчитать до трёх, как раздался раздражённый крик:
— Мне нужно срочно поговорить с госпожой! Немедленно!
Это был Наорен, которому, видимо, не пришёлся по душе её подарок. Какая жалость. А ведь Ситала так старалась, выбирая как именно оповестить мужчину о своём решении.
— Госпожа, — воительница открыла дверь и обратилась к женщине, — господин Титран милостиво просит его принять.
Ситала уловила эту насмешку и жестом руки указала, что Элтан могла его впустить.
Госпожа взглянула на вошедшего с мягкой улыбкой, молвя:
— Добрый день, господин Титран. Полагаю, вы уже видели мой подарок утром, — она вновь подхватила кусочек мяса и покормила птичку, сидевшую на высокой жерди впереди. Остальных почтовых пташек побеспокоил шум, поэтому Ситала попросила с подобающей лёгкостью: — Прошу Вас, только говорите чуть потише. Вы же не хотите испортить себе кафтан.
Наорен, стиснув зубы, выдохнул. Ему хватило сил не кинуться на госпожу с кулаками, но всё же нервы сдавали сильно. В золотом свете дня образ женщины, стоявшей перед ним, был полон величия, изящества, святости, от которых тошнило. Снова. Титран был готов плеваться желчью, но проглотил ком в горле прежде, чем начал говорить холодно и жёстко:
— Если Вы считаете уместным называть
это подарком, боюсь представить, что происходит в Вашей голове и на какие бесчинства Вы способны ради личной потехи! Что с Элларием и где он теперь? В сточной яме? В псарне? Или Ваши люди теперь издеваются над ним?! — мужчина прикрикнул, но Ситала даже бровью не повела. Никак не реагировала на шквал обвинений, лишь ответила:
— Ваш дорогой и единственный сын сейчас на пути в один из храмов богов войны, где пройдёт обучение. Он изгнан, и теперь Элларий принадлежит фамилии Траум. Поверьте, если попытаетесь освободить сына от этой участи, я лично приведу иной приговор в исполнение, — её ровный, спокойный голос вселял подлинную ненависть в душу Наорена. — Но не стоит так переживать о его новой фамилии. Моя троюродная сестра, Феррада Траум, как Вы знаете, показала себя на войне достойно, поэтому её участь куда более завидна, чем у многих изгнанников. Для меня Феррада стала синонимом воли и подлинной силы. Когда пытались взять Марáн, город, где она жила, именно Феррада взяла в руки меч и повела бравых женщин в бой. Благодаря ей и тем воительницам мы с отцом приехали не к пепелищу, а к городу ослабшему, но всё ещё стоявшему до конца. Мы отбили его вместе. Феррада не была обязана идти вместе с нами дальше, ей в пору ненавидеть род Тэльм за то, как мы поступили с её бабушкой, Аттраной, сестрой моего с братом деда, Минэроса. Однако она пошла с нами. Верность не всегда может помочь, разумеется, но жизнь продолжается и нужно двигаться дальше.
— При всей Вашей жалкой философии, такую жизнь можно назвать существованием! — прорычал Титран и подошёл ближе. — Неужели в Вас нет ни капли сострадания?
Ситала замерла на миг, а после улыбнулась.
— Нет.
Наорен опешил. Казалось, что в этом душном помещении, где ему воняло древесиной, птичьим пухом и помётом, не осталось воздуха. Он был прав. В порыве гнева Ситала слишком похожа на своего отца. Этот спокойный тон, этот холодный взгляд и эту честность он ни с чем не перепутает. Титран скривился в насмешке.
— Вот оно как… Кто бы мог подумать, что у любимицы народа всего Траймера нет сердца. А Вы знаете, что чувствует отец, когда его сына, его плоть и кровь обрекают на такое? Что Вы вообще можете знать о том, какого это любить своих детей?! Особенно, если у Вас всего один ребёнок! В свои двадцать семь лет — жалкие двадцать семь! — у Вас нет ни мужа, ни детей, только этот жалкий пёс, безродный ублюдок и горстка приближённых, но не более того! Верно, откуда Вам знать о чувствах родителя?! Откуда Вам вообще хоть что-то знать?!
Ещё одно слово, и Ситала бы занесла руку. Влепила бы пощёчину без всяких раздумий, но ей удалось сдержаться, возможно, в первый и последний раз.
Она шагнула к Титрану и заговорила чуть тише:
— Я знаю, что чувствует мать, потерявшая дитя, знаю, что чувствует отец, едва не потерявший дочь по вине трёх ублюдков. Знаю, с чем приходится сталкиваться каждую ночь после того, что было со мной. Знаю, что переживают женщины и дети на улицах города, что приходится воинам терпеть там, на поле брани, где умереть легче, чем лишний раз вздохнуть. Знаю. А Вы хоть что-то знаете кроме того, как кидаться столь пламенными речами? Титран, я даже от части поверила Вам и Вашей боли, но нет… Не в этот раз, — она улыбнулась вновь, но в глазах Ситалы бушевало пламя. Женщина положила ладонь на плечо мужчины, впиваясь в плоть ногтями через дорогую ткань кафтана. — Вы правы, я прожила жалкие двадцать семь лет без мысли о браке и муже, но знаете, что меня больше всего беспокоит? Вы настолько озабочены моей постелью… Это так странно. Не боитесь, что поползут скверные слухи? Советую закрыть рот раньше, чем произойдёт нечто непоправимое, господин Титран. В конце концов, я не моя мать, чтобы Вы уделяли этому столь пристальное внимание.
— Я совершенно не понимаю, что Вы вообще несёте.
На губах Ситалы заиграла холодная, язвительная ухмылка. Отрицание порой говорило больше любых слов. Женщина выждала мгновенье, убрала ладонь и закончила почти шёпотом:
— А Вы наивнее, чем я полагала. Господин Титран, мне порой Вас искренне жаль… За годы Вы растеряли не только человечность, но и способность подвергать сомнению то, что Вам говорят. Конечно, для любого человека ошибаться — это нормально, но для советника довольно рискованно. Мало кому можно довериться искренне, даже если это горячо любимая Вами женщина, — госпожа говорила медленно, глядя прямо в глаза. Сил молчать не оставалось даже у Ситалы. — Неужели вы оба думали, что вас никто и никогда не замечал? Прятаться надо уметь.
Наорен занёс руку, но женщина успела перехватить её прежде, чем мужчина ударил бы её по щеке. Хват у Ситалы крепкий. Вскоре завоняло палёной тканью. Затем кожей. Тэльм видела, как ненависть к ней превращалась в страх потерять правую руку, как мужчина сжал крепкие зубы, кривя рот от боли.
— Не моего ума дело с кем спала моя мать, ибо её здесь нет. Не моего ума дело с кем спали или спите Вы, господин Титран, но я милостиво напоминаю Вам об одном: никто не смеет поднимать на меня руку или пытаться меня обмануть. Никто. Я не просто дочь богов, я — десница императора, пойти против меня — это значит пойти против всего Траймера и его правителя. Неужели Вы предадите Дэара? Неужели Вам хватит духа?
Ситала рывком отпустила руку Наорена. Мужчина тут же отошёл. Дышал тяжело, хотел было что-то сказать, но лишь молча осмотрел ожог. Шрама не останется, конечно, но угроза была слишком явной. Оба потеряли самообладание, ибо раньше их неприязнь сквозила лишь тонкими намёками в речах, а не в рукоприкладстве.
— Наглая клевета. Я не могу знать, кого именно Вы видели с матерью, но мне дела до неё не было.
— Из Вас прекрасный актёр на сцене, но не в жизни. Я ничего не скажу Дэару об этой глупой выходке лишь при одном условии.
Ситала вдохнула медленно, приподняла голову. Она видела, как Наорен метался в мыслях, не знал, что ему делать. Он сам не ожидал, что не сдержит порыв её ударить, а тут надавили на личное. На самое больное, ноющее по ночам до сих пор.
— Каком?
— Вы добровольно пожертвуете по пять миллионов золотых в мои фонды помощи — на Ваше счастье их всего два, — а также выдача хлеба и еды бедным горожанам будет на Вашей совести в течение всего периода. Таково желание правителя. Не моё.
— И это всё? — Наорен с недоверием усмехнулся. Неужели за десять миллионов лит и организацию еды на сутки бедным людям — это вся цена за неудавшуюся пощёчину госпоже? Однако ответ пришёл сам: слово Даэса — закон. Закон, который мог исполниться и без воли Ситалы. — Хорошо.
Ситала мягко улыбнулась, словно одобряя подобный ответ, а после кивнула на дверь. Наорен обязан уйти, хотя своего мужчина явно не добился, лишь встрял в сделку с госпожой. Сына он не вернёт. Ничего он уже не вернёт на круги своя. Однако… Придётся навестить Риальт и как можно скорее.
Титран вышел и громко хлопнул дверью, от чего птицы вновь перепугались. Ситала выдохнула и провела ладонью по лицу, словно желая снять усталость. И действительно, она сорвалась, причём так не вовремя. С другой стороны, госпожа прекрасно понимала, что даже если бы она смолчала, ничего бы не изменилось. Сегодня же Титран вновь отдаст приказ о слежке, о том, чтобы кто-то из доверенных лиц отправился в Атлану или Виэрсу, нашёл что-нибудь.
Не найдут. Уж об этом Эдир позаботился.
За окном что-то зашелестело, а после мягкая тень коснулась пола. Прилетела белая инрита. Пришло послание из Каэлгида.
Ситала аккуратно достала письмо из железного цилиндра с характерной для Каэлгида резьбой на крышке, а после подошла к окну. Сломала печать рода Гирэм и достала лист тонкой бумаги, сложенный три раза пополам. Раскрыла. Принялась читать.
«Деснице императора, Ситале Тэльм.
Ваше письмо принесло Нашему сердцу глубокую тоску и боль. Соболезную Траймеру, Вам и его светлейшему императору, пусть правление Дэара Тэльм будет долгим.
Я запомнил Арадоса одним из сильнейших людей, кого я знал, но все смертны. Об этом стоит помнить нам, как людям, заботящимся о благе тех, кто у нас в подчинении. Раз боги так решили, что Мне суждено править Каэлгидом, то я обязан любить Мой народ и делать всё для блага его.
Я позволяю открыть переговоры между нашими сторонами и прибыть с делегацией.
Мудрейший правитель Каэлгида,
Эйнорд Гирэм.»
Ситала тихо выругалась. Затем усмехнулась этой глупой приписке «Мудрейшей правитель Каэлгида» в письме. Эго так легко не спрячешь, если оно занимало слишком много места.
Госпожа спрятала письмо к себе в карман платья, а после вышла из комнаты. На вопросы Хандарры о том, что было с Наореном, ответила лишь простое «обозначила границы дозволенного», но обошлась без подробностей. Теперь Ситала думала лишь о том, что ей нужно оповестить Главный совет о решении, сформировать сотню воинов, которые будут сопровождать её в плавании и на территории Каэлгида, отдать распоряжение о подготовке новых людей. Только после этого написать ответное письмо Эйнорду о том, чтобы тот позволил изгнанникам из Каэлгида присутствовать с ней, под её протекцией, а таких людей у женщины было человека четыре в первой сотне.
Из Каэлгида изгоняли людей без разбора, некоторые бежали сами не в силах жить там. Это для Ситалы не говорило ни о чём хорошем. Она, как десница, будет обязана заключить самый выгодный договор из всех возможных с Эйнордом, иначе всё прахом пойдёт. Дело даже не в золоте, не в богатстве земель Каэлгида, а в знаниях, которые хранились там. В тайнах, которые могли стать ключом к избавлению от некоторых болезней в Траймере. Если женщина ничего не найдёт там, значит, будет брать хитростью.
Иными словами, работы предстояло довольно много, но для начала… Нужно отдать приказы по пяти адресам, включая Атлану и Виэрсу.
От своих планов Ситала точно отступать не намерена.
