Луна в/в

Луну под кожу Я пробирался сквозь толпу, отталкивая от себя раскрасневшихся мокрых людей, которые даже не обращали на это внимания и продолжали ритмично дергаться под какую-то незамысловатую мелодию. Если не вслушиваться, она, казалось, состояла из вздохов и ударов сердца, в сотни раз усиленных огромными колонками. Я посмотрел вверх, на потолок старого заброшенного здания какого-то завода или фабрики, где, собственно, сейчас проходила самая масштабная вечеринка десятилетия. Где-то в мире взорвался очередной атомный реактор — чем не повод приурочить начало нового года к началу индустриального апокалипсиса? Окна в потолке фабрики были грязными, стекла преимущественно отсутствовали — снег медленно падал внутрь и растворялся на полпути, так и не долетев до пола. На улице начинался январь, а внутри бушевал жар сгорания урана, примитивно сымитированный теплом человеческих тел. Мое внимание привлек самый настоящий диско-шар, который кто-то из активистов апокалипсиса повесил на ржавую арматуру под потолком. Источниками света оказались простые фонарики, примотанные скотчем к массивным колоннам, которые поддерживали крышу здания. Я с отвращением попытался уйти от этих людей, снежинок и призрачных звезд, которые шар щедро сыпал на стены и потолок — таких ярких и красивых. Они будто бы говорили, что где-то есть чудеса в мире, где-то, но не здесь и не для меня. Возле одной из рухнувших колон кто-то разбил подобие бара: сверху на ней стояли пластиковые стаканчики, а позади — ящики с пивом и водкой. Я подумал, что это чудесно, ведь я тоже смогу отпраздновать начало своего собственного конца мира — напиться и бессмысленно находиться здесь, вдыхая истощенный тысячей легких воздух, воображая, что я не один. Но как раз, начиная с этого дня, я официально был один. Вчера были похороны соседки; она жила в квартире напротив и иногда приносила мне поесть — вот и все, лишь за это она заслуживала смерти. Мои родные и все, кто когда-либо желал стать мне другом, умерли, попали в тюрьму или впали в кому, уехали за границу без предупреждений или, как бы это смешно ни звучало, ушли в монастырь или армию. Совпадение штука сложная, но по отношению ко мне она вела себя предельно просто. Интересно, много ли из этих людей вокруг могут вообразить, каково это, когда в телефоне нет ни одного номера, и некому позвонить, если что-то вдруг случится? Разве что в больницу, но если, например, медик в скорой помощи попадется доброжелательный, то не факт, что она вообще доедет. Я сел на колонну и стал смотреть на людей: в ограниченном пространстве всегда кажется, что их больше, чем есть на самом деле, но и этого количества слишком мало, чтобы я не чувствовал себя одиноким. Внезапно кто-то ощутимо толкнул меня в бок. Справа из ниоткуда взялся странного вида тип; я мог бы поклясться, что еще миг назад его там не было. — Ты что, телепортировался сюда? — уныло буркнул я в ответ на пристальный взгляд. — А ты фантастики пересмотрел, что ли? — язвительно ответил он. Я присмотрелся: по лицу соседа невозможно было определить возраст или настроение. У него были рыжие волосы до плеч и потрепанная кепка на голове, она бросала тень на проницательные глаза непонятного цвета. Одет тип был донельзя странно: поверх растянутой футболки со стилизованной буквой S и потертых джинсов он натянул черный плащ, словно у него там были припрятаны краденые стволы или паленые ролексы. — Могу тебе предложить кое-что интересное, — заговорщицким тоном начал тип. — Если ты о колесах, то мне не интересно. — Фу, как вульгарно, я таким не торгую. Я продаю чистую неразбавленную луну! — на его лице не было и тени улыбки, когда он это сказал. — И что это за дрянь с таким странным названием? — Луна, — непонимающе повторил парень. — Причем, высшего качества. Я невесело рассмеялся и решил поддержать его глупую игру, пока он чисто случайно не вспомнит, что куда-то спешил. — Что же за глюки после этой твоей луны? Незнакомец ответил, и что-то в его словах заставило меня вздрогнуть: — Ну, знаешь, я сам не балуюсь, но говорят, это как… чистое вдохновение жить, единение со вселенной, острое ощущение собственной значимости — для каждого по-разному. Я замер — вещи, что описывал этот мутный тип, были именно тем, чего так не хватало моей жизни. Появление этого торговца луной, который до невозможного много знал, начало пугать меня. Я нервно отвернулся, и мой взгляд зацепился за яркое пятно на фоне мятежных подростков, одетых, в основном, во все черное. Это была девушка, она сильно выделялась из толпы простым белым платьем, светлыми волосами и медленными движениями не в ритм музыке, словно бледная луна среди ночных небес. — Красивая… — заметил тип, проследив за моим взглядом. Я с досадой молчал, думая над тем, как бы закончить этот странный разговор, уйти куда-нибудь и забыться. Еще и эти звезды... — Н-но… ты не познакомишься с ней, потому что… — взгляд незнакомца стал еще более проницательным, а затем на его лице появилось выражение озарения: — А ну, не двигайся! Тип выудил из необъятного кармана плаща ручку-фонарик — как у врача — и, резко ухватив меня одной рукой за шею, посветил в правый глаз. Первым моим порывом было заехать ему в челюсть и уйти со спокойной душой, но затем я увидел свет фонарика, и что-то внутри меня тихонько щелкнуло. Все, чего мне хотелось в тот миг, — это смотреть на голубой мерцающий луч, быть близко к нему. Но тип тряхнул рукой, фонарик погас, и наваждение выветрилось. — Что это было только что? — пораженно спросил я. — Болотный огонек, особенно полезен от гопников. Ты бы их рожи видел, если засветить таким в глаз, — незнакомец уныло глянул на меня и вздохнул, а затем продолжил: — Эх, мужик, что же ты мне не сказал, что ты проклят? А я уже был уверен, что срублю с тебя денюжку. Думал, ты просто несчастный. Я опять почувствовал острое желание ударить его, но тот продолжил все таким же разочарованным тоном: — Давай проведем утиный тест. Если оно выглядит, как утка, плавает, как утка и крякает, как утка, то это, вероятно, утка и есть. Сейчас, минуточку, дай подумать: у тебя умерли или разъехались по миру все родственники или друзья, кто бы с тобой не познакомился — у него или нее обязательно возникают «веские» (иногда даже самые абсурдные для нормального человека) причины не продолжать отношений. Я в недоумении уставился на парня. Он тем временем вытащил из другого кармана плаща старый кирпичевидный телефон и позвонил кому-то. — Привет! Да… Нет, а что? Черт с ним, слушай, тут мужик с этим, как его… классическим саваном… Да, тем, что одиночества. Нет, назаром* не обойтись… Да, я собираюсь всучить ему луны. А ты что, хочешь идти к нему домой искать иголки в косяках или кладбищенскую землю под ковриками? Ну, вот я тоже так подумал, пусть сам бродит по эфиру и разруливает свои проблемы. Мне было немного не по себе: этот незнакомец слишком много узнал обо мне, только посмотрев мне в глаза. Что-то невообразимое творилось с той самой поры, как он появился рядом. — О чем это я? Ах да, саван! — продолжил он, спрятав телефон. — Так вот, кому-то из знакомых ты не угодил, и этот кто-то хорошо о тебе позаботился. Если ничего не сделать сейчас, то пиши пропало. Пойдет что-то наподобие автоиммунной реакции: чем больше ты будешь верить в то, что навсегда останешься один, тем сильней будет становиться проклятие. А вообще-то не все так плохо, радуйся, что тебе плачущего мальчика** под дверь не подсунули на ночь глядя, ты бы вряд ли тогда сидел здесь. Память начала услужливо подбрасывать воспоминания о том, как это, по его словам, «проклятье» начало обрезать все мои связи с людьми, когда мне исполнилось примерно семнадцать. Сначала друзья, потом родственники, затем и вовсе все, кто бы ни знакомился со мной, один за другим пропали из моей жизни. Даже собака... ее украл соседский мальчик, а я не попытался забрать ее назад — тогда, вероятно, она бы умерла. — И что ты предлагаешь? — хрипло, неуверенно спросил я. — Один укольчик — и ты сможешь попробовать помочь себе сам, ибо мне влом идти к тебе домой, — весело сообщил тип. Я чувствовал, что сейчас совершу самый глупый поступок в своей жизни, но даже призрачный шанс вылечить это патологическое одиночество манил сильней, нежели тот болотный огонек. Незнакомец вытащил с внутреннего кармана плаща маленький черный футляр. В нем оказались крохотная баночка спирта, кусок ваты и старомодный металлический шприц с хромированными кольцами для пальцев и стеклянным цилиндром. Он был объемом не больше инсулинового, а между поршнем и иглой струилась та самая луна. Это было больше всего похоже на ртуть — пришлось тут же обругать себя за глупость, ртуть невозможно вколоть шприцем. Я всмотрелся в это жидкое зеркало — отраженная внутри него реальность казалась красочней, чем на самом деле. Вещество свивало ее в замкнутые спирали, и в них начало было концом, свет — тьмой, а жизнь — смертью. Ничего подобного я никогда не ощущал; и невольно задумался, что будет, когда ЭТО потечет по моим жилам, если такой эффект от одного взгляда на вещество. Даже не пытаясь не глядеть на этот мираж, каким-то образом плененный под стеклом, я задал самый глупый вопрос, на который только был горазд: — А оно не вызывает зависимости? Тип заразительно рассмеялся и ответил: — Мужик, ты после этого даже к водке не притронешься. Излечение любых зависимостей как бесплатный бонус, это я тебе обещаю. Из глубин плаща появился жгут, я засучил рукав рубашки, успокаивая себя тем, что умереть от неведомого вещества в шприце будет не самым худшим финалом, если тип все выдумал. Тот же с унылым выражением лица снял колпачок со шприца и произнес: — Послушай, когда луна подействует, ты только не бойся ничего, что увидишь, ну, почти ничего, — он указал пальцем на ту девушку, что так напоминала луну, на которую я запрещал себе смотреть целый вечер, и добавил: — Найди ее, она тебе поможет, если попросишь как следует. Странный тип склонился над моей рукой, пробормотав что-то похожее на "И почему только я такой добрый?", а затем я почувствовал холодное прикосновение иглы. Момент, когда зеркальное вещество оказалось у меня в крови, я упустил, но через минуту мне стало плохо, сердце словно взбесилось, конечности похолодели, а зрение начало подводить. Звезды на потолке стали ниже, они светились слишком ярко и, казалось, пульсировали, приобретая объем прямо на глазах. Сверкали грани, октаэдры сливались с кубами и тетраэдрами, а через миг из них уже выглядывали белесые хамелеоны***. Пытаясь вдохнуть, я понял, что это музыка мешает, она теперь шла откуда-то изнутри меня, вытесняя воздух из легких. Но еще через минуту, когда я подумал, что потеряю сознание, взрыв поставил все на свои места, звезды надо мной разорвались, а их искрящие осколки зависли в черном воздухе, и с них осыпался белый пепел. Или то был снег — я не мог понять... Неприятные ощущения пропали, теперь сердце билось в ритм музыке, и это было то, что нужно. Пришла полная синестезия, я почувствовал на языке красный горький вкус мелодии, так похожей на дыхание; она ломала ритмом пространство и возвращала его куски на место в тот же миг. Холодное тихое серебро сквозило на краю сознания, смешиваясь с кипящими пряными багровыми звуками и статическим черным. Между серебряным и раскаленным белым осколков звезд был еле уловимый синий, вобравший в себя высокие щемящие ноты, кислый, словно металл. Немного привыкнув к своему новому восприятию, я попытался осмотреться — танцующие люди никуда не делись, только теперь я видел их по-новому, буквально слышал их жаркие случайные прикосновения, умышленные на самом деле, хотя они и не знали, что кто-то может об этом догадаться. Даже находясь в толпе, люди боялись одиночества не меньше меня, пытаясь наполнить безвкусие смерти, дышащей в спину. Они хватали друг друга за волосы горячими солеными руками, притягивали ближе, затем целовали прямо в глаза. Упоенно раздвигали пальцами дрожащие веки, облизывали роговицу, пытаясь уверить себя, что взгляд вкусный, что это громко и важно. Их мотивы для меня были видны словно на ладони, как у малых детей — сейчас я находился выше них, над течением времени, там, где оно медленней, откуда смотрят ангелы и, наверное, завидуют. Я взглянул на осколки звезд над собой: они все сместились немного к одной точке, и их зазубренные грани порозовели по краям. Это было отведенное мне время — ровно один кубик луны (в привычных величинах измерять его не удавалось) до полнолуния. Я быстро направился сквозь толпу, пытаясь отыскать взглядом ту девушку. Она нашлась возле огромной дыры в полу — девушка присела возле нее и глядела куда-то сквозь стены этого обветшалого храма производства. Я остановился за ее спиной, девушка, почувствовав мой взгляд, резко встала и повернулась, но не увидела никого. Это было умопомрачительно — иначе не скажешь — видеть ее простую незапятнанную красоту так близко, слышать, как шуршит подол ее платья, невыносимо хотеть забрать ее к себе, себе и в себя — навсегда. Еще не родился тот, кто мог бы перевести в формулы ту химию, что безошибочно заставляла душу и тело замирать при одном лишь взгляде на именного того самого человека. Она была в замешательстве, не видя никого, но понимая, что возле нее кто-то есть. Я протянул руку и коснулся ее плеча, девушка пошатнулась от того, как резко мир перед ней изменился. Она трогательно прижала ладонь к груди, пытаясь вдохнуть — я поддержал ее руками, не позволяя упасть и одновременно вырывая из привычной ей реальности. Время для нее замедлилось, и я уже видел не просто ее лицо, а все из чего она состояла: ее горько-сладкую память, свежие воздушные впечатления и тонкий пряный шлейф характера, что скрывали огромные голубые глаза. Я мог бы узнать сейчас о ней что угодно, но был уверен, что потом, когда окажусь снова в своем мире, все забуду. Когда ее прозрачный взгляд сфокусировался, я, собрав все свое жалкое мужество в кулак, выдавил, пытаясь не выглядеть отчаянным: — Ты... поможешь мне? Девушка долгий, как мне показалось, миг смотрела на меня, она уже знала все: открытая книга — это очень мелкое сравнение для того, как мы могли видеть здесь насквозь. Я мог бы без затруднений узнать, с кем у нее был первый поцелуй, а она знала, как горячо я ему завидовал. — У тебя под порогом три безымянных могилы. Три мертвеца ходят за тобой повсюду, их никто не видит, но они отпугивают от тебя жизнь своим могильным холодом, — она замолчала на миг, глядя на что-то за моей спиной, а потом продолжила: — Только не оборачивайся, иначе они тебя учуют. Ты должен узнать их имена и сказать им, ведь они их забыли. Тогда они тебя оставят. Я был готов услышать что-то подобное, и ни одно из ее слов не вызвало у меня недоверия. Сама луна говорила мне о моей участи. Девушка перепугано схватила меня за руку и тут же выдохнула, почувствовав, какой горечью разили мои мысли. Не нужно было ничего ей объяснять, говорить, что кроме нее никто не смог бы мне помочь. — Будь осторожен, здесь они не просто духи, они попытаются вновь насладиться жизнью, твоей жизнью... Я сжал ее ладонь, пытаясь растянуть миг на вечность, чтобы запомнить, каково это, когда чьи-то взгляд, мысли и душа обращены ко мне на случай, если не удастся расправиться со своими голодными духами. Я встал и уже намеревался уйти, но девушка остановила меня. Она вытащила из сумки, что валялась на полу возле ее ног, простой черный маркер и принялась что-то рисовать на моем запястье. Я пригляделся: это напоминало симметричную ладонь с двумя большими пальцами****. — Мама говорила мне, что она приносит удачу. Проталкиваясь сквозь толпу, я понял, что у меня не было иного выхода, кроме как избавиться от проклятия. Этого мига было фатально мало, чтобы поверить в то, что я действительно хочу жить. Осколки звезд уже были равномерно розового цвета, намного ближе к той заветной точке, когда взойдет полная луна. Толпа, словно помехи на экране, монотонно дергалась, а я знал, что где-то там, между жаром тел и холодом пустоты, скрываются мои палачи. Блуждая по лицам, мой взгляд внезапно наткнулся на две дыры вместо глаз. Мертвец стоял в самом центре помещения, люди не видели его, но инстинктивно пытались держаться подальше. Я не мог определить цвет его кожи — что-то между серым и голубым. На нем не было живописных ран или следов разложения, как на классических американских зомби, лишь глаз не было, просто чернота под веками. Это был парень от двадцати до тридцати, одет так, как будто бы он просто вышел в магазин и не вернулся. Его облик не был ужасающим, пугало другое. Если я буквально видел и ощущал слегка экзальтированный ритм существования любого из живых, что окружали меня, то ЭТО молчало во всех смыслах, не было ни единой мысли или движения. Если бы я не осознавал, что оно существует здесь и сейчас, то решил бы, что это сгусток пустоты, по чьей-то прихоти обретший форму. Что же, в таком случае, заставляло его двигаться? Покойник дернулся. Сначала медленно, затем все быстрее он заковылял ко мне. Люди буквально отскакивали с его пути, почувствовав холодное прикосновение мертвого. Я не знал, к чему готовиться, но еще через миг это ходячее ничто оказалось уже возле меня и попыталось вцепиться зубами мне в глотку — видимо, по нраву оно не так уж и отличалось от зомби. К счастью, синюшное тело мертвеца было неатлетического телосложения — мне удалось оттолкнуть его от себя с такой силой, что покойник повалился на спину. Не позволяя подняться, я кое-как прижал его к земле и начал лихорадочно соображать, как мне узнать его имя. Только теперь до меня начало доходить, насколько непростым оказалось мое задание. Мертвец неистово царапал мне руки и плечи, жутко приоткрыв рот, но не издавая ни звука, не в состоянии освободиться; время истекало. Обругав себя за нерешительность, я, упершись локтем в холодную недвижимую грудь покойника, начал другой рукой обшаривать его карманы. Если не было даже крошечного шанса узнать имя мертвеца, то это была, пожалуй, самая жестокая издевка судьбы — дать мне надежду. В одном из карманов обнаружилась связка ключей с брелоком, я кое-как выдернул ее с робкой надеждой увидеть то, что мне было нужно. Когда блестящая металлическая пластинка оказалось прямо перед лицом покойника так, будто бы он мог видеть гравировку: имя, номер телефона и просьбу вернуть потерянные ключи; тело подо мной обмякло, веки сомкнулись над пустыми глазницами, а руки отпустили мои плечи и начали шарить по полу. Я поднялся с тревожной мыслью, что это было слишком просто и легко. Додумать мысль до конца мне не дал сильный толчок в плечо. Потеряв равновесие, я упал, больно ударившись головой. Перед глазами поплыли черные пятна, но чисто инстинктивно мне удалось выставить перед лицом руку, а через миг в нее вцепились челюсти того, что меня повалило. Я оказался лицом к лицу со вторым мертвецом, одетым в старую солдатскую форму. Покойник, неестественно широко открыв рот, сначала прокусил кожу на моей руке, а затем принялся жевать, медленно, размазывая мою кровь по синим щекам. Я, плохо соображая от боли и испуга, попытался его оттолкнуть, но мне попросту не хватило сил, мужчина был выше и тяжелее меня. Не было никакой надежды найти брелок, паспорт или бумажник в кармане безымянного солдата. Чем больше я сопротивлялся, тем крепче мертвец впивался зубами в мою руку, словно собака в кость. Он ухватился за нее обеими руками — и прямо перед глазами у меня что-то блеснуло. Сначала я не обратил внимания, но, когда стало очевидно, что долго я так не продержусь, мой взгляд снова случайно упал на голубоватые пальцы. На одном из них было обручальное кольцо, сверху — гладкое, но внутри золотого ободка вполне могла быть гравировка. Из последних сил упершись локтем в грудь мертвеца, я здоровой рукой рванул кольцо, содрав немного холодной бескровной кожи ногтями. Когда оно оказалось у меня в руках, покойник замешкал, словно почувствовал, что пропало что-то важное, что что-то в нем изменилось. Воспользовавшись моментом, я смог покрутить кольцо в пальцах и произнести вслух имя жениха, который так и не вернулся с войны к невесте. Солдат отпустил мою руку, глупо «глядя» мне в лицо, не закрыв до конца рот, полный моей крови. Он потянулся рукой к кольцу, и я, плохо соображая, что делаю, швырнул его куда-то в сторону. Разом потерявший прыть покойник медленно сполз с меня и двинулся в ту сторону. Я поднялся, дрожа всем телом, боясь коснуться страшной рваной раны на руке. Кровь вытекала из разодранных артерий толчками в ритм музыке, нужно было что-то предпринять, пока ясность мышления оставалась при мне. Собрав всю свою смелость в кулак, я зажал пальцами рану, прикусив губу. Это лишь в фильмах бывают герои, которые могут сражаться с сотнями врагов, не обращая внимания на ранения. Я осознавал, что герой из меня никудышный, хотя то, что творилось вокруг меня, напоминало какой-то дешевый фильм ужасов. Меня начало мутить от вида бледных краев разодранной кожи, я отвел взгляд — и увидел ее. Женщина выглядела намного хуже остальных покойников: видимых повреждений на ней также не нашлось, вот только тело было до безобразия худым. Она была одета в докторский халат поверх непримечательной одежды, которая безобразно свисала в местах, где ее фигура утратила прежнюю привлекательность. Покойница ползла по колонне вниз головой, словно ящерица. Пожухлые волосы спадали ей на лицо, и сквозь пряди на меня глядели две дыры. Смерть оказалась наименее милостивой к женщинам, ведь они умеют взращивать жизнь в себе. Глядя на вытянувшиеся в недоумевающем выражении черты, я понял, что у меня не найдется, что ей противопоставить, если она окажется такой же прыткой, как солдат. Женщина тем временем рухнула с колонны на пол, словно куча тряпья, но затем очень быстро поднялась на ноги. Стояла она очень странно: на полусогнутых в коленях ногах, сгорбившись и сложив тощие руки, словно грызун. Я взглянул вверх. Осколки звезд уже были красными словно кровь, а их грани почти соприкасались. Оставались считанные моменты времени, уделенного мне здесь. Я перевел взгляд на олицетворение печали передо мной. На воротнике ее халата что-то краснело, но, чтобы разглядеть, нужно было подойти ближе. Догадываясь о том, что это могло быть, я сделал два шага в ее направлении, отбросив страх и сомнения. Покойница лишь проводила меня своим отсутствием взгляда. Глубоко вдохнув, я протянул руку, боясь спугнуть или разозлить ее, и отвернул воротник. Красной ниткой на нем была вышита фамилия и инициалы. У меня была всего одна буква Л, могло показаться, что этого было слишком мало для того, чтобы успеть угадать ее имя до восхода луны, но я наверняка знал его, просто знал без тени сомнения. — Отдай мне мою любовь… Синюшное лицо женщины дернулось, она опустила руки и как-то неуклюже встала ровно, словно на жалкий миг вспомнила, как она это делала, когда ей еще принадлежало имя Любовь. Я перевел взгляд наверх: прямо на глазах осколки звезд, высекая искры, соединились в алую, словно кровь, луну. Музыка и цвета вокруг меня начали ускоряться, превращаясь в какофонию, ноги подкосились, перед лицом внезапно оказался пол. Я ничего не слышал, судорожно пытаясь убедить себя в том, что я выполнил то, что должен был, что теперь все изменится. Воздух вокруг начал стремительно нагреваться, звук приближался к неслышимой для меня частоте вместе с моим сердцебиением. Я закрыл глаза, уже вслух повторяя, что у меня все получилось, хотя и не мог сам себя услышать. Время возвращало меня в свое течение, давя на виски горячим пульсом секунд. Когда я начал задыхаться, красный свет луны пробился сквозь мои веки — и в голове разлилась тишина. Судорожно вдохнув, я замер, боясь открыть глаза. В чувство меня привел холод. Убедившись, что не упаду, я открыл глаза и тут же зажмурился — прямо мне в лицо били лучи рассвета, который вовсю разгорался в небе за стенами полуразрушенного здания. Я стоял на коленях посреди пустой закинутой фабрики, не зная даже, сколько времени прошло со встречи торговца луной, если он мне вообще не привиделся в пьяном бреду. Снова один… Не было никакой рваной раны на руке, в душе росла очередная обида на судьбу. Это было что-то сродни, если бы больному раком приснилось, что он излечился. Но утро безжалостно разогнало грезы холодом начала очередного года, и вот я был снова смертельно болен, ведь чудес не бывает. Зато бывают одинокие люди, еще как бывают. Вспомнилось прикосновение бледных мягких изящных рук к моим — слишком уж реалистичный сон для того, кто забыл, каково это — касаться другого живого существа. Взгляд невольно упал на запястье, на котором прекрасный призрак оставил свой знак на удачу. Что-то беззвучно оборвалось в душе, наверное, лопнула обида. На руке не было нарисованной черным маркером волшебной ладони, там были цифры — самый обычный номер телефона. * — традиционный турецкий и азербайджанский амулет от сглаза, более известный как глаз Фатимы. ** — проклятая картина, что по легенде вызывает пожар в помещениях, в которых находится. *** — отсылка к «Звездам» Эшера. **** — хамса, рука Мириам или рука Фатимы — защитный амулет.