акколада

При виде парня, которого каждый школьный пройдоха сосватал ему как непревзойденного бойца, Алан поперхнулся воздухом и чуть не заржал. Нет, конечно, Дрейк был той еще крепкой орясиной, обещая к выпуску вытянуться метров до двух, да вот только любой мало-мальски опытный человек сказал бы, что его сила была силой привычного к труду сына середняка, который отцу подавал ключи в мастерской и таскал с ним коробки, а не бойца. — Придется тебя проверить, — равнодушно сообщил Алан, разглядывая уши собеседника, тонкие и висящие как косички, которые заплетали солдаты, не желавшие тратить время ни на стрижку, ни на уход за отрастающей гривой. — Есть тут один парень, что подставил меня и теперь не дает к себе подобраться – в школе шастает рядом с учителями, а после уроков тут же заскакивает в машину. Тебя он в лицо не знает, глядишь, и подпустит, даст отвести. Если справишься, то посмотрим, что делать дальше. Это если этот Дрейк вообще согласится. Алан ничуть бы не удивился, если бы тот сразу свой длинный нос задрал, бывают среди середняков дурни, считающие, что в земле ковыряться – работа благородная, не то что рожи бить. — За волосы притащить или на слово поверишь? — потупившись, уточнил Дрейк. Алан хмыкнул, снова посмотрел на него – нет, с виду все так же бесполезен, ни тебе усмешки хищной, ни огня в притененных ресницами глазах. Лишь улыбка открывала слишком много зубов. Не страшно много, но беспокойно. — Поверю, да и школа маленькая, слухи быстро дойдут. Дрейк кивнул, звякнув поношенным слесарным ремнем и, даже не утруждая себя прощанием, ушел совсем не бойцовской походкой. А Алан вечером слушал, как какой то вислоухий идиот на обеде аккуратно снял всю еду с подноса, поймал на лестнице одного паренька и лупил того, пока поднос не прогнулся, а вернувшись в столовую, так же аккуратно положил всю еду на поднос и к ней не притронулся – лишь жадно, за два глотка, выпил все молоко из коробки. От чего-то свидетели чуда своих имен не назвали, все просто слышали. Со следующего дня Дрейк ходил уже позади правой алановой руки – левая всегда была занята какой-нибудь девчонкой. Он таскал его вещи, сгонял малолеток со стола у окна, стоял на шухере и, в случай чего – брал всю вину на себя и ждал отца в кабинете директора. Алан оказался прав, отец Дрейка был честным работягой, чинил в своей мастерской автомобили и приучал к этому делу сына. Отец Дрейка был честным работягой, и таких, как Алан, он терпел с тяжелым вздохом. — Ох, намучаешься ты с этой кометой, — говорил он, пока Дрейк плелся за отцом следом. — На сынков состоятельных родителей – откуда бы ни взялось у них это самое состояние – я уже насмотрелся вдоволь, поверь своему старику и ничего хорошего от вашей дружбы не жди. Дрейк и не ждал. Он и в дружбу то между ними уже не верил – так, поначалу воспринимал аланово приятель в его сторону, как что-то хорошее. А потом Дрейк научился слышать интонации и различать их. Потом научился смеяться со всеми, когда Алана шутил про его непородистую вислоухость, и резко сдвигать челюстную кость – чуть в сторону и вверх – когда так шутил кто-то другой. Он отвечал Алану с уважением, пусть и смотрел на него всегда сверху вниз, а с другими почти всегда молчал так, словно всегда был лишен языка. Он может и был дураком, но одно было хорошо – приказы Дрейк не оспаривал. Сказано было всласть попинать по ребрам – пинал, сказано было морду набить – бил, велено держать свои грязные дешевые шмотки на коленях в отцовской машине – держал, а то мог бы и рядом с автомобилем бежать. Последнее, конечно, было перебором и Хартлисс Хейл ни за что бы не допустил такого у всех на глазах, но Алан все равно всегда припугивал Дрейка, чтоб тот не опозорил его перед отцом. Дрейк, впрочем, страха перед Хартлиссом совсем не чувствовал, и спокойно выдерживал его взгляд, мог даже разглядеть лапки морщин возле глаз или улыбнуться в ответ своей зубастой пастью. Но стоило тому завести мотор, как Дрейк весь скукоживался, сжимал лапы вокруг рюкзака в два раза сильнее и ехал в молчании. — Какого черта ты каждый раз такую рожу в тачке моего отца корчишь, вислоухий? Тебя что, оргазм накрывает от вида нормального автомобиля? — прошипел как-то Алан, едва они отошли. — Прости, не могу спокойно слушать то, как работает залитый двигатель. — застенчиво ответил Дрейк. — Я бы сказал твоему отцу, что он так свечи зальет, да только… — Да только попробуй! Еще не хватало, чтоб ты чему-то моего отца учил, идиот. Дрейк даже не заметил его ругательств, или уже слишком привычно стало думать о них, как и о воплях и слезах тех, кто попадался порой под руку. — Как скажешь, Алан. Как скажешь, Алан, в конце концов, разговаривать всегда было твоим делом – гладкие фразы, то мрачно-торжественные, то несмешливо-ехидные, текут с твоего языка, как ложь с языка афериста. Как скажешь, Алан, все это бессмысленно, ненужно, что-то в пульсирует знакомой болью – так болят сорвавшиеся от натуги мышцы. Только это не они. Как скажешь, Алан, жаль, что есть кто-то, перед кем ты робеешь, как прыщавый юнец, от самих своих мыслей, и вглядываешься с каким-то болезненным трепетом. Ждешь ответного взгляда – слишком нечеловеческого. Поправив лямку старого рюкзака, Дрейк с минуту потоптался на месте где его осадили и пошел следом, позади правой алановой руки. Он может и был дураком, но одно было хорошо – приказы Дрейк не оспаривал.