Задетое самолюбие

Арсения бездумно наблюдает за тем, как поднимается в джезве пенка, а маленькую кухню наполняет запах свежесваренного кофе. За стенкой сладко посапывает во сне Тоня. Арсения не захотела ее будить, пусть отдохнет подольше, все-таки бывшая-Шастун провела за рулём около семи часов, а впереди еще обратный путь. Попова раньше тоже могла проспать до обеда, но переехав по работе в деревню у нее появилась привычка вставать рано, чуть позже петухов. Почему-то стало казаться, что она так просто теряет время, за всю жизнь все равно не отоспишься. В голове мелькает мысль, что она и так слишком много теряет. Попова горько усмехается, переливает в последний раз пенку в слегка нагретую чашку, отключает газовую горелку и оставляет турку на три минуты. Не смотря на все ворчания и обиды Тони, что Попова уехала работать в какую-то богом забытую школу в сельскую местность по программе «Земский учитель», Арсении здесь было спокойно. Душевные раны, нанесённые шумным городом, постепенно залечивались. Только уродливые рубцы вскрывались каждый раз, стоило Тоне приехать к ней. У Арсении не было ни своего хозяйства, ни огорода, ей это было ни к чему, зато на участке с предоставленным ей старым деревянным двухэтажным домом был разбит целый сад. Попова помнит сколько сил пришлось вложить, чтобы привести его в человеческий вид. Где-то за окном начинают лаять соседские собаки, устраивая между собой перепалки. В воздухе ощущается тяжелый, но еще не раскаленный летний воздух, Арсения предчувствует, что это к грозе, возможно, не только природной, но и душевной. Задумавшись с чашкой кофе у окна, Попова пропускает тот момент, когда к ее спине прижимается обнажённая женская грудь, что особенно чувствуется сквозь тонкую шелковую маечку Арсении. Уже во всех смыслах чужие для нее женские руки оплетают стройную талию Поповой, притягивая к себе ближе, а вечно обветренные губы, потому что Тоня всячески игнорировала понятие гигиенической помады, прижимаются к шее, ведя дорожку из поцелуев к ключице, задерживаясь и слегка прикусывая ямку над ней. Года три назад Арсения не задумываясь бы ответила взаимностью, утянула бы зеленоглазую в страстный поцелуй, но сейчас Попова лишь прикрывает глаза, считая в уме до десяти и обратно. Тоня, словно не замечая или не желая замечать изменения в Арсении, довольно бодро для только что проснувшегося человека, садится за стол, ловко забирая с тарелки уже готовые бутерброды. — М-м, вкусненько, — тянет она, причмокивая от удовольствия, — вот именно этого мне и не хватало. Не всяких этих пышных завтраков, который готовит нам наш повар, а этих домашних и любимых простых бутербродов. Арсения тихо хмыкает, но никак не комментирует слова Тони. Она подходит к противоположной стороне стола, шлепая по деревянным половицам босыми ногами, присаживается на табуретку и молча разглядывает Тоню, пытаясь понять, как они докатились до такого. — А чаёк будет? — спрашивает бывшая-Шастун, проводя под столом своей ступнёй по бедру Поповой. Та вздрагивает, но не уходит от касания, напряжённо разглядывая кофе в чашке. — Зай? — Накинь на себя хотя бы халат, — устало просит Арсения, начиная массировать виски. Девушка пытается внутренне собраться, чтобы начать тот диалог, который должен был прозвучать уже почти как три года назад. — Да ладно, — отмахивается Тоня, а Арсения давит в себе раздражение, она столько раз просила ее не разговаривать с набитым ртом. Бывшая-Шастун прекрасно знает, как Попову раздражает чавканье за столом, ведь сама вытаскивала Арсению из расстройства пищевого поведения. — Будто тут есть кого стесняться. Арсения сжимает зубы, задерживая дыхание. Тоня, пожалуй, впервые за последние сутки смотрит на нее внимательно и серьезно, а затем произносит уже без былой легкомысленности в голосе: — Зая, ну ты что, из-за этой мелочи обиделась? Да брось, это же глупости. — Попова давит в себе истерический смех, пока бывшая-Шастун продолжает. — У тебя голова не болит? Обычно ты такая нагруженная, когда у тебя мигрень. Голова у нее не болит, но Арсения думает, что она точно заболит после того, как она снова проведёт часы рыдая. А то, что она не сможет сдержать слезы после их предстоящего разговора Попова осознает слишком хорошо. Она без Тони не может, но с Тоней ей становится ее хуже. Так длится уже не первый год. Им нужно отпустить друг друга. Они смогут пройти по этой узкой тропинке в ущелье только по одиночке или вдвоем упадут в бездну. Поповой падать не хочется. — Ничего у меня не болит, — тихо отвечает она, так больше и не притрагиваясь к своему напитку. — Нет, я все равно тебя не понимаю, — бывшая-Шастун делает губы уточкой, склоняя голову набок. — Как ты можешь здесь жить? Ты, городская дива, в этой, извини меня, конечно, в засратой деревне, в хуй пойми в каком-то старом деревянном доме, где туалет, блять, на улице. Зай, ну разве это дело? — Девушка накрывает ладонь Поповой своей, мягкая поглаживая большой палец. — Откуда у тебя взялась в голове эта великая идея мессии, что, вот, ты приедешь сюда и образумишь всех недалёких? Тебе не надоело? Арсения смотрит на чужую окольцованную ладонь, прикусывает губу и громко сглатывает. Тоня мягко улыбается и переплетает их пальцы. Попова думает, что это они уже проходили, такой разговор бывшая-Шастун затевала не первый раз. — А тебе не надоело? — вопросом на вопрос отвечает Арсения, слегка отклеивая пластырь на своем израненном сердце. Тоня крепче сжимает ладонь, выпрямляя спину, и осторожно спрашивает: — Что не надоело? — Приезжать сюда тебе не надоело? — Арсения не сводит взгляда с девушки напротив, вглядываясь в нее, словно впервые. Когда эти некогда родные зелёные глаза стали столь чужими для нее? — Не понимаю. Я люблю тебя, поэтому я здесь. — Твердо возражает Тоня, не позволяя Арсении выдернуть свою руку. — Прекрати, — просит ее Попова, всё-таки освобождая свою ладонь из захвата. — Тебе самой не тошно от своих слов? — Зай, я не понимаю. Я люблю тебя, ты меня тоже. Я приехала к тебе хрен пойми куда, чтобы провести с тобой эти выходные, — стараясь сохранять спокойствие отвечает Тоня, хотя Арсения успевает уловить недобрые нотки в ее голосе. Попова делает глубокий вдох, как перед погружением под воду и решает, что если отрывать пластырь, так один раз и навсегда. — А то обстоятельство, что ты уехала ко мне на выходные от своего мужа, мы старательно будем не замечать? А, Кузнецова? — с нарочитым спокойствием спрашивает она, специально выделяя замужнюю фамилию Тони. Кузнецова, а некогда бывшая-Шастун, дёргается как от удара пощёчины. — Ты ведь все знаешь, это фиктивный брак, — предупреждающе начинает она, но Попова резко перебивает ее: — Поэтому ты взяла его фамилию, живёшь с ним уже третий год и у вас двухлетняя дочь? — Арсения оставляет чашку, вскакивая из-за стола и сразу же подходя к окну. — Господи, как ты можешь оставлять своего ребенка и приезжать сюда? У тебя в груди ничего не ёкает? — Попова обнимает себя руками, но не оборачивается назад, вслушиваясь в то, как гремит, отодвигаясь по полу, табуретка. — Или что, ребенок тоже ничего не значит? — Она с няней. Родители хотели этот брак и внуков, они все это и получили, — язвительно фыркает Тоня, прожигая взглядом спину Арсении. — Ты ведь знаешь, что я люблю только тебя, поэтому я здесь, поэтому я приезжаю к тебе в каждую свою свободную минуту! Попова зажмуривается и молится о том, чтобы ее голос не дрожал, а затем с напускным спокойствием тихо произносит: — Не надо ко мне больше приезжать. Я уехала сюда только из-за тебя, — Арсении очень сильно хочется, чтобы ее слова были услышаны. — Я не могу оставаться больше в Москве тоже из-за тебя. Я устала быть твоей любовницей на несколько часов. Все, что было между нами, уже давно прошло. Только ты не собираешься меня отпускать. Будь добра, уезжай и больше не возвращайся. Я устала быть лишней переменной в твоем математическом выражении. На несколько секунд на кухне повисает оглушительная тишина, но Поповой кажется, что она длится несколько минут. За окном в соседнем дворе лает огромный черный русский терьер, которым очень гордятся его хозяева. Арсенией никто уже давно не гордится. Родители перекрыли любое общение с ней еще лет десять назад, когда Попова призналась, что она совсем не по мальчикам. Тоня подходит к Арсении, она слышит это по скрипу половиц, но Попова не дает себя коснуться, а тем более обнять. Бывшая-Шастун умеет быть убедительной, Арсения это знает, а также знает, что сама не умеет противиться Тоне, поэтому эта дистанция служит единственной соломинкой, которая не даст ей утонуть. — Зай, — шёпотом завет ее девушка, как некогда раньше, — Посмотри на меня, пожалуйста. — Уходи, Кузнецова. Я тебя Богом прошу, уходи и больше не появляйся в моей жизни. — Устало просит Попова, так и не оборачиваясь. Тоня за спиной явно сомневается пару секунд, затем разворачивается и выходит из комнаты, начиная собираться. Это Арсения слышит по шуму из соседней комнаты. Вот заскрипели половицы около кровати, вот слышится звук закрывающейся молнии на спортивной сумке, затем стук кроссовок, пока Тоня собирает свои вещи и, не заглядывая на кухню, выходит на крыльцо дома, вот скрип калитки на заборе, а вот уже щелчок при отключении сигнализации на машине и ее задорный рык вместе с хрустом гравия, когда она отъезжает от дома Поповой, чтобы вновь рвануть на пыльную трассу. Все это время Арсения стоит как изваяние, боясь пошевелиться и осознать, что ее кошмар наконец-то закончился и она сможет начать жить спокойно. Горячий раскаленный воздух бьёт ей в лицо через открытое окно. Попова делает судорожный вдох, облокачивается плечом на стенку и оседает на пол, позволяя слезам скатиться по щекам. Сотрясаясь в рыданиях, Арсения кусает ребро ладони, чтобы удержать рвущийся из груди сломленный крик. Арсении кажется, что от нее ничего не осталось. Эта чёртова зависимость сломала ее на полностью. В каждом окровавленном кусочке разбитой души только один человек, причинивший ей столько боли, что она просто не должна плакать сейчас, когда наконец-то смогла его отпустить. Но вот она здесь, на полу своей маленькой кухни. Глотает слезы и убеждает себя, что она все сделала правильно. Они не могли так больше продолжать. В глубине души Арсения надеется, что Тоня вновь приедет, крепко обнимет, прижмёт к себе и будет шептать ночью на ушко, о том, как сильно она ее любит. Но разумом она понимает, что это уже невозможно. Тоня никогда не переступит через свое задетое самолюбие. А Арсения никогда не сможет ее отпустить.