POV Гарри Поттер
На другое утро я проснулся первым в спальне. Я немного полежал, глядя, как плавает пыль в солнечном луче, проникшем через щель в пологе, и радуясь тому, что сегодня суббота. Первая неделя занятий казалась бесконечно долгой, как один сплошной урок Зельеварения.
Судя по сонной тишине и свежести солнечного луча, солнце взошло совсем недавно. Я раздвинул полог кровати, встал и начал одеваться. Кроме птичьего щебета вдали да мерного, глубокого дыхания соседей-гриффиндорцев, ничего не было слышно. Я тихо открыл свою сумку, вытащил пергамент и перо и пошел в общую гостиную.
Направившись прямо к своему любимому мягкому креслу возле камина, давно погасшего, я сел поудобнее, развернул пергамент и огляделся. Обычного мусора, накапливающегося здесь к концу дня — скомканных клочков пергамента, старых плюй-камней, конфетных оберток и пустых пузырьков из-под ингредиентов, — сегодня не было. Не было и шапок, связанных Гермионой для эльфов. Лениво подумав о том, сколько эльфов уже отпущено на свободу, хотели они ее или нет, я откупорил чернила, обмакнул перо и, занеся его над гладким желтоватым пергаментом, глубоко задумался. Я сидел, глядя в пустой камин, и решительно не знал, что мне написать.
Теперь я понял, насколько трудно было Рону и Гермионе писать мне летом письма. Как рассказать Сириусу обо всем, что случилось за неделю, и задать вопросы, не дававшие покоя, но так, чтобы не поняли те, кто может перехватить письмо?
Я долго сидел, уставясь в камин, но наконец пришел к решению и, снова окунув перо, начал писать:
Дорогой Бродяга!
Надеюсь, что ты здоров. Первая неделя здесь была ужасной, и я рад, что она кончилась.
У нас новый преподаватель защиты от Темных искусств, профессор Амбридж. Она почти такая же милая, как твоя мамочка. Мы с Рут очень скучаем по тебе. Скучаем также по нашему самому большому другу, надеемся, что он скоро вернется. Пожалуйста, ответь поскорее.
Всего хорошего.
Гарри.
Я несколько раз перечитал письмо, пытаясь увидеть его глазами постороннего. Кажется, из него нельзя понять, о чем здесь говорится и кому оно адресовано. Я надеялся, что Сириус поймет намек о Хагриде и сообщит, когда Хагрид может вернуться. Открыто спрашивать я не хотел — это могло привлечь внимание к тому, чем занят Хагрид, пока отсутствует в школе.
Письмо, хотя и очень короткое, писалось долго: за это время солнце обогнуло чуть не половину гостиной, а в спальнях наверху уже слышалось движение. Аккуратно запечатав пергамент, я выбрался через портретную дверь и пошел к совятнику.
— На твоем месте я бы этой дорогой не шел, — сказал Почти Безголовый Ник, смущенно выплывший перед мной из стены в коридоре. — Пивз задумал подшутить над первым, кто пройдет мимо бюста Парацельса по коридору.
— Шутка в том, что Парацельс упадет ему на голову?
— Как ни смешно, да, — скучным голосом ответил Ник. — Остроумием Пивз никогда не отличался. Попробую найти Кровавого Барона. Может, он его урезонит… Пока, Гарри.
— Пока, — отозвался я и свернул не направо, а налево, выбрав более длинную, но более безопасную дорогу к совятнику.
Настроение у меня улучшалось: в одном окне за другим я видел яркое голубое небо; хороший день для квидича.
Что-то задело мою лодыжку. Я посмотрел под ноги и увидел, что мимо шмыгнула тощая серая кошка Филча Миссис Норрис. Она глянула на меня желтыми, как лампы, глазами и скрылась за статуей Уилфреда Унылого.
— Ничего такого не делаю, — крикнул ей вслед я. У нее явно был вид кошки, намеревающейся донести на меня хозяину, хотя с какой стати, я не понимал — я имел полное право пойти субботним утром в совятник.
Солнце уже стояло высоко, и, когда я вошел в совятник, окна без стекол ослепили меня: широкие серебристые снопы солнечного света насквозь пронизывали круглое помещение, где сидели на балках сотни сов, несколько обеспокоенных ярким светом, — некоторые, похоже, только что вернулись с охоты. Отыскивая глазами Буклю, я шел, задрав голову, и устланный соломой пол похрустывал под ногами, когда я наступал на косточки маленьких животных.
— Вот ты где, — сказал я, увидев ее почти на самом верху сводчатого потолка. — Давай сюда. Тут у меня письмо.
Тихо ухнув, она расправила большие белые крылья и спустилась ко мне на плечо.
— Ну да, тут написано: «Бродяге», — сказал я, вкладывая ей в клюв письмо, и, сам не зная зачем, шепотом добавил: — Но оно для Сириуса, ясно?
Букля мигнула желтыми глазами, и это означало, что она поняла.
— Тогда счастливого полета.
Я поднес ее к одному из окон, и, оттолкнувшись от моей руки, Букля взмыла в ослепительно яркое небо. Я смотрел ей вслед, пока она не превратилась в черную точку и не исчезла, а потом перевел взгляд на хижину Хагрида — домик был хорошо виден из этого окна и явно необитаем: занавески задернуты, дым из трубы не идет.
Верхушки деревьев в Запретном лесу раскачивал ветерок. Я смотрел на них, радуясь свежему воздуху, обвевавшему лицо, думая, что скоро квиддич… И вдруг увидел: из чащи, словно громадная нелепая птица, поднялась большая крылатая лошадь-рептилия, с раскинутыми перепончатыми, как у птеродактиля, крыльями — в точности такая, как те, что были впряжены в хогвартские кареты. Она описала в воздухе большой круг и снова опустилась в чащу. Все это произошло так быстро, что я не мог поверить своим глазам; однако сердце у меня бешено забилось.
Позади открылась дверь. Я вздрогнул от неожиданности и, обернувшись, увидел Чжоу с письмом и свертком в руке.
— Привет, — машинально произнес я.
— Ой… привет, — испуганно отозвалась она. — Я думала, тут никого не будет в такую рань… Только что вспомнила: сегодня мамин день рождения.
Она показала сверток.
— Ага, — пробормотал я. У меня словно что-то заклинило в голове. Я хотел сказать что-нибудь забавное, но мысли были заняты ужасной крылатой лошадью. — Хорошая погода. — я показал на окно. Внутри у меня все съежилось от растерянности. Погода. О погоде заговорил…
— Да. — Чжоу поискала взглядом подходящую сову. — В самый раз для квиддича. Я всю неделю не выходила. А ты?
— Только вчера, — сказал я.
Чжоу остановила выбор на одной из школьных сипух. Подманила ее к себе на руку, и птица услужливо выставила лапу, чтобы к ней прикрепили посылку.
— А что, у Гриффиндора есть уже новый вратарь?
— Да. Мой друг Рон Уизли, знаешь его?
— Это который ненавидит «Торнадос»? — холодно осведомилась Чжоу. — А играть-то может?
— Да, — сказал я.
Чжоу перестала привязывать посылку к совиной лапе и подняла голову.
— Эта Амбридж подлая, — сказала она, понизив голос, — наказала тебя за то, что ты сказал правду про… про его смерть. Все об этом слышали, вся школа знает. Ты храбро поступил, что не поддался ей.
Я сразу ощутил такую легкость, что, казалось, вот-вот поднимусь в воздух с заляпанного пометом пола. Какое мне дело до этих дурацких летающих лошадей? Чжоу считает, что я вел себя храбро. Дверь совятника снова распахнулась.
Пыхтя, вошел Филч. Его обвислые, с прожилками щеки были в красных пятнах, подбородок дрожал, жидкие седые волосы взъерошены — он явно бежал сюда. Миссис Норрис семенила следом, поглядывая на сов и алчно мяукая. Наверху беспокойно зашуршали крылья, и большая бурая сова угрожающе щелкнула клювом.
— Ага, — сказал Филч, решительно шагнув ко мне и гневно тряся дряблыми щеками. — Мне сообщили, что ты намерен послать большой заказ на навозные бомбы!
Я скрестил руки на груди и хмуро уставился на Филча.
— Кто вам сказал, что я заказываю навозные бомбы?
Чжоу, тоже нахмурясь, переводила взгляд с меня на Филча, и сипуха, устав стоять на одной ноге, укоризненно ухнула. Чжоу пропустила ее напоминание мимо ушей.
— У меня свои источники, — самодовольно прошипел Филч. — А ну-ка, дай сюда свое письмо.
Радуясь, что не замешкался с отправкой письма, я сказал:
— Не могу, уже отправлено.
— Отправлено? — лицо Филча исказилось от ярости.
— Отправлено, — невозмутимо подтвердил я.
Филч захлопал ртом и стал обшаривать глазами мою мантию.
— А почем я знаю, что оно у тебя не в кармане?
— А потому…
— Я видела, как он отправил, — сердито вмешалась Чжоу.
Филч повернулся к ней:
— Видела?..
— Да, видела, — уже свирепо сказала она. Наступила пауза; Филч раздраженно смотрел на Чжоу, она отвечала ему таким же взглядом. Наконец он повернулся и зашаркал к двери. Взявшись за ручку, обернулся ко мне:
— Если только учую навозную бомбу…
Он затопал вниз по лестнице. Миссис Норрис бросила последний жадный взгляд на сов и поспешила за ним. Я и Чжоу переглянулись.
— Спасибо, — сказал я.
— Не за что. — Чжоу, покраснев, привязала наконец сверточек к лапе сипухи. — Ты ведь не заказывал бомб, правда?
— Конечно, — сказал я.
— С чего же он взял, что ты заказывал? — спросила она, неся птицу к окну.
Я пожал плечами. Я был озадачен не меньше ее, но сейчас меня это почему-то мало волновало.
Из совятника мы вышли вместе. У входа в коридор, который вел в левое крыло замка, Чжоу сказала:
— Мне сюда… Ну… До встречи, Гарри.
— До встречи.
Она улыбнулась мне и ушла. Окрыленный, я двинулся дальше. На протяжении всего разговора с ней я ни разу не смутился. «Ты храбро поступил, что не поддался ей…» Чжоу назвала меня храбрым… она не проклинает меня за то, что я остался жив.
Конечно, она предпочла Седрика, это ясно. Хотя, если бы я пригласил ее на бал раньше Седрика, все могло бы обернуться иначе… Кажется, ей действительно было жаль, что приходится ответить отказом на мое приглашение.
— Доброе утро, — весело сказал я Рону и Гермионе, усаживаясь за стол Гриффиндора в Большом зале.
— Чего это ты такой довольный? — удивился Рон.
— Сегодня же тренировка по квидичу, — радостно сказал я, придвигая к себе большое блюдо яичницы с беконом.
— А-а… да. — Рон положил свой тост и глотнул тыквенного сока. — Слушай, ты не против пойти со мной чуть раньше? Немного погонять меня перед тренировкой? Чтобы я слегка пообвык.
— Давай, конечно, — сказал я.
— Слушайте, по-моему, не стоит, — вмешалась Гермиона. — У вас обоих масса несделанных уроков, а вы…
Но она не закончила фразу: прибыла утренняя почта, и к Гермионе, как всегда, спускался «Ежедневный пророк» в клюве ушастой совы, которая приземлилась в опасной близости к сахарнице и протянула лапу. Гермиона сунула ей в кожаный мешочек кнат и, когда птица взлетела, критическим взглядом пробежала по первой странице.
— Что-нибудь интересное? — спросил Рон.
Я улыбнулся: понятно было, что Рон хочет отвлечь ее от неприятной темы домашних заданий.
— Нет, — вздохнула она. — Сплетня о бас-гитаристке «Ведуний» — выходит замуж.
Гермиона развернула газету и скрылась за ней целиком. Я занялся второй порцией яичницы. Рон с несколько озабоченным видом смотрел на высокие окна.
— Постойте, — вдруг сказала Гермиона. — Ох, что же это… Сириус!
— Что такое? — сказал я и схватился за газету так порывисто, что она разорвалась надвое, и у меня и Гермионы оказалось в руках по половине.
— «Министерство магии получило сведения из надежного источника, что осужденный за массовое убийство Сириус Блэк… Ля-ля-ля… В настоящее время скрывается в Лондоне!» — Гермиона прочла это упавшим голосом.
— Люциус Малфой. Спорю на что угодно, — тихо и с яростью проговорил я. — Он узнал Сириуса на платформе…
— Как? — встревожился Рон. — Ты хочешь сказать…
— Тс-с, — остановили его я и Гермиона.
— «… Министерство предупреждает волшебное сообщество, что Блэк крайне опасен… Убил тринадцать человек… Совершил побег из Азкабана…» Обычный вздор, — заключила Гермиона, положив свою половину газеты и с испугом глядя на меня и Рона. — Значит, опять не сможет выходить из дома, вот и всё, — прошептала она. — Дамблдор предупреждал его, что нельзя.
Я хмуро посмотрел на свою половину разорванного «Пророка». Большая часть страницы была посвящена рекламе «мантий на все случаи жизни» от мадам Малкин, видимо, устроившей распродажу.
— Эй, — сказал я, шлепнув газету на стол, чтобы видно было Гермионе и Рону, — Посмотрите сюда!
— Мне своих мантий хватает, — сказал Рон.
— Да нет. Вот на эту маленькую заметку.
Рон и Гермиона нагнулись к газете. Заметка была в несколько строк и помещена в самом низу колонки.
НАРУШИТЕЛЬ В МИНИСТЕРСТВЕ
Стерджис Подмор, тридцати восьми лет, проживающий в Клэпеме, Лабурнум-Гарденс, 2, предстал перед Визенгамотом по обвинению во вторжении и попытке ограбления, имевшим место в Министерстве магии 31 августа. Подмор был задержан в час ночи дежурным колдуном Министерства Эриком Манчем, который застиг его за попыткой проникнуть в совершенно секретное помещение. Подмор, отказавшийся от защитительной речи, признан виновным по обоим пунктам и приговорен к шести месяцам заключения в Азкабане.
— Стерджис Подмор? — медленно проговорил Рон. — Это у которого голова как будто покрыта соломой? Он тоже из Орд…
— Тсс! — испуганно озираясь, оборвала его Гермиона.
— Шесть месяцев в Азкабане! — прошептал потрясенный я. — Только за то, что хотел войти в какую-то дверь!
— Не будь наивным, не в двери дело. С чего это он оказался в Министерстве магии в час ночи? — прошептала Гермиона.
— Думаешь, он что-то делал по заданию Ордена? — шепотом спросил Рон.
— Подождите, — вмешался я. — Ведь Стерджис должен был нас провожать, помните?
Рон и Гермиона уставились на меня.
— Ну да, он тоже должен был охранять нас по дороге на вокзал, помните? И Грюм досадовал, что он не явился, — значит, он не мог пойти туда по их заданию, так?
— Ну, может, они не думали, что он попадется, — сказала Гермиона.
— Его могли подставить! — воскликнул Рон. — Нет… слушайте! — под угрожающим взглядом Гермионы он заговорщицки понизил голос. — Министерство подозревает, что он человек Дамблдора, и… Не знаю… Никуда он не хотел проникнуть — его заманили в Министерство. Просто придумали, как его схватить!
Наступило молчание. Я и Гермиона задумались. Мне казалось, что версия эта притянута за уши. Гермиона же отнеслась к ней всерьез.
— Знаете, нисколько не удивлюсь, если это в самом деле так.
Она задумчиво сложила свою половину газеты. Я положил вилку и нож, и тут она будто опомнилась.
— Так, по-моему, надо заняться этой статьей для Стебль — о самоудобряющихся кустарниках, и, если быстро справимся, успеем до обеда поработать над заклинанием Инаниматус Коньюрус для МакГонагалл.
При мысли о куче домашних заданий, дожидающихся меня наверху, я ощутил легкий укол совести, но небо было ясное, восхитительно голубое, а мне уже так хотелось сесть на «Молнию»…
— Можно ведь и вечером, — сказал Рон, когда мы с метлами на плечах спускались по лужайке к полю для квиддича, и грозные предостережения Гермионы о том, что мы завалим все свои СОВ, еще звучали у нас в ушах. — И еще завтра целый день. Она чересчур заводится из-за работы — вот в чем ее беда… — он помолчал, а потом с легким беспокойством добавил: — По-твоему, она всерьез сказала, что не даст списывать?
— По-моему, да, — ответил я. — Но и потренироваться надо, если не хотим, чтобы нас выгнали из команды.
— Правильно, — повеселев, сказал Рон. — Времени у нас на все хватит.
Подходя к полю для квиддича, я посмотрел направо, туда, где колыхались темные вершины Запретного леса. Никто не взлетел оттуда, небо было пустынно, если не считать нескольких сов вдалеке, круживших около башни совятника. Забот у меня и так хватало, от летающей лошади никакого вреда мне нет; я перестал о ней думать.
В раздевалке мы достали из шкафа мячи и принялись за дело — Рон охранял три высоких шеста, а я играл за охотника и пытался забросить квоффл в кольца. У Рона, на мой взгляд, получалось неплохо — он отразил три четверти бросков и с каждым разом действовал все увереннее. Часа через два мы вернулись в замок на обед, в ходе которого Гермиона ясно дала нам понять, что считает нас безответственными. После обеда пошли на общую тренировку. Вся команда, кроме Анджелины, была уже в раздевалке.
— Порядок, Рон? — спросил его Джордж и подмигнул.
— Ага, — сказал Рон, хотя по дороге к полю он заметно присмирел.
— Покажешь нам, где раки зимуют? — сказал с ехидной улыбкой Фред, высунув всклокоченную голову из ворота спортивного костюма.
— Заткнись, — с каменным лицом огрызнулся Рон, впервые надевавший форму. Костюм был Оливера Вуда и пришелся ему почти впору, хотя Оливер был шире в плечах.
Анджелина, уже переодетая, появилась из капитанской комнаты и сказала:
— Внимание! Начинаем. Алисия и Фред, будьте добры, ящик с мячами. Да, тут будут наблюдать за нами кое-какие зрители — прошу не обращать на них внимания.
Произнесла она это безразличным тоном, но я почему-то подумал, что ей известно, кто эти зрители. И в самом деле: когда мы вышли из раздевалки на яркое солнце, нас встретило улюлюканье и глумливые выкрики слизеринской команды и десятка болельщиков, сбившихся в кучку на пустой трибуне. Голоса их гулким эхом разносились по стадиону.
— Что это там оседлал Уизли? — насмешливо пропел Малфой. — Какими заклинаниями научили летать это гнилое старое полено?
Крэб, Гойл и Пэнси Паркинсон загоготали. Рон оседлал метлу и взлетел, я следом; сзади было видно, как покраснели у Рона уши.
— Не обращай внимания, — сказал я, нагнав Рона, — Посмотрим, кто будет смеяться после матча.
— Вот правильное отношение, Гарри, — одобрила Анджелина, взмыв над нами с квоффлом под мышкой, и зависла перед своей командой. — Так, начинаем с перепасовки для разогрева, участвуют все…
— Эй, Джонсон, что за прическа? — завопила снизу Пэнси Паркинсон. — Кто это придумал, чтобы волосы выглядели как черви?
Анджелина откинула со лба заплетенные в косички волосы и спокойно скомандовала:
— Расходимся и посмотрим, на что мы годны.
Я отлетел назад к кромке поля, Рон — к шестам на другой стороне. Анджелина подняла квоффл одной рукой и с силой метнула Фреду, тот отпасовал Джорджу, Джордж — мне, я — Рону, и Рон его выронил.
Слизеринцы, возглавляемые Малфоем, оглушительно заржали. Рон устремился вниз, чтобы поймать мяч до того, как он упадет на землю, вышел из пике неудачно, завалившись набок, весь покраснел, но все же снова поднялся на рабочую высоту. Я увидел, как переглянулись Джордж и Фред, однако, вопреки обыкновению, промолчали, за что я их мысленно поблагодарил.
— Бросай, Рон, — крикнула как ни в чем не бывало Анджелина.
Рон бросил квоффл Алисии, Алисия отпасовала мне, я — Джорджу…
— Эй, Поттер, шрам не беспокоит? — крикнул Малфой. — Прилечь не хочешь? Пора уж — целую неделю как не был в больничном крыле. Личный рекорд небось?
Джордж бросил квоффл Анджелине, она вернула его мне, я не ожидал этого, но все же поймал мяч кончиками пальцев и сразу отправил Рону. Рон ринулся за мячом — и промахнулся.
— Давай повнимательнее, — сердито крикнула Анджелина вслед Рону, устремившемуся к земле за квоффлом.
Когда Рон вернулся на рабочую высоту, трудно было сказать, что краснее — его лицо или квоффл. Малфой и остальные слизеринцы задыхались от смеха.
С третьей попытки Рон поймал квоффл и, наверное, от радости так запустил им в Кэти, что мяч пролетел у нее между рук и ударил прямо в лицо.
— Извини! — простонал он и бросился к ней посмотреть, силен ли ушиб.
— Вернись на место, она цела! — рявкнула Анджелина. — Но когда пасуешь своему, постарайся не сбить его с метлы! Для этого есть бладжеры!
У Кэти шла кровь из носа. Слизеринцы на трибуне топали ногами и улюлюкали. Фред и Джордж подлетели к Кэти.
— На-ка, — сказал Фред, вынув из кармана что-то маленькое малинового цвета, — Остановит мигом.
— Ладно, — крикнула Анджелина. — Фред и Джордж, берите биты и бладжер. Рон — к шестам. Гарри, когда скажу, выпускай снитч. Начинаем забрасывать Рону.
Я помчался за близнецами.
— У Рона все через пень-колоду, — буркнул Джордж, когда мы приземлились возле ящика с мячами.
— Просто волнуется, — сказал я. — Утром мы упражнялись вдвоем, и он играл нормально.
— Будем надеяться, он не прошел пик формы, — угрюмо сказал Фред.
Мы поднялись в воздух. Анджелина дала свисток, я освободил снитч, а Фред с Джорджем отпустили бладжер. С этой минуты я почти не замечал, что делают остальные. Моя задача — поймать трепетный золотой мячик, приносящий команде сто пятьдесят очков, а это требовало исключительной быстроты и сноровки. Я ускорялся, с креном закладывал виражи, подлетал к охотникам и удалялся; теплый осенний воздух бил в лицо, в ушах звенели далекие бессмысленные крики слизеринцев… но недолго — меня остановил свисток.
— Стоп… Стоп… СТОП! — крикнула Анджелина. — Рон, ты не прикрываешь средний шест!
Я оглянулся на Рона: тот парил перед левым кольцом, оставив без присмотра остальные два.
— Ой, извини.
— Ты все время смещаешься, следя за охотниками! — сказала Анджелина. — Или стой в центре, пока не надо прикрыть боковое кольцо, или циркулируй между ними, а не дрейфуй в сторону — из-за этого ты пропустил три последних гола!
— Извини, — повторил Рон, и лицо его горело на фоне голубого неба, как красный бакен.
— А ты, Кэти, не можешь как-нибудь остановить кровь?
— Она только хуже идет, — хрипло сказала Кэти, утираясь рукавом.
Я оглянулся на Фреда: тот встревоженно шарил в карманах. Потом вытащил что-то малиновое, осмотрел и с нескрываемым ужасом обернулся к Кэти.
— Ну, попробуем еще раз, — сказала Анджелина. Она не обращала внимания на слизеринцев, затянувших нараспев: «Гриффиндор — сапожники, Гриффиндор — сапожники», но посадка ее на метле стала несколько скованной.
На этот раз свисток Анджелины остановил нас через каких-нибудь три минуты. Я как раз заметил снитч у противоположных шестов и был раздосадован остановкой.
— Ну что опять? — раздраженно спросил я Алисию, ближайшую ко мне.
— Кэти, — кратко ответила она.
Я повернулся и увидел, что Анджелина, Фред и Джордж мчатся к Кэти. Вместе с Алисией я устремился туда же. Ясно было, что Анджелина вовремя остановила игру: Кэти, белая как мел, обливалась кровью.
— Ее надо в больницу, — сказала Анджелина.
— Мы ее доставим, — сказал Фред. — Она… Это… По ошибке проглотила Кровяной Волдырняк.
— Продолжать без загонщиков и одного охотника нет смысла, — мрачно сказала Анджелина, когда Фред и Джордж, поддерживая Кэти с двух сторон, полетели к замку. — Всё, переодеваемся.
Слизеринцы проводили нас до раздевалки глумливыми выкриками.
Получасом позже я и Рон вошли через портретную дверь в общую гостиную Гриффиндора.
— Как прошла тренировка? — холодно спросила Гермиона.
— Тренировка? — начал я.
— Совсем паршиво, — глухим голосом закончил Рон, опустившись рядом с ней в кресло.
Гермиона посмотрела на него и немного оттаяла.
— Первый блин комом, — утешила она Рона. — Надо втянуться…
— Кто сказал, что из-за меня паршиво? — огрызнулся Рон.
— Никто, — растерянно сказала она. — Я думала…
— Ты думала, я ни на что не годен?
— Да нет же! Ты сказал: «паршиво» — ну я и…
— Я намерен заняться уроками, — сердито объявил Рон и затопал к лестнице в спальню.
— Он паршиво играл?
— Нет, — ответил я, как и положено другу. Гермиона подняла брови. — Ну, наверное, он мог и лучше сыграть, но ты правильно сказала: все-таки первая тренировка…
В тот вечер и Рон, и я не сильно продвинулись с уроками. Я понимал, что Рон огорчен своей плохой игрой, да и у меня самого до сих пор гремело в ушах: «Гриффиндор — сапожники!»
Все воскресенье мы просидели в гостиной, зарывшись в книги, между тем как комната то наполнялась народом, то пустела. День опять был погожий, и большинство однокашников-гриффиндорцев проводили меня на воздухе, последний раз в году наслаждаясь ярким солнцем. К вечеру я почувствовал себя так, как будто моим мозгом колотили изнутри по черепной коробке.
— Знаешь, наверное, надо поплотнее засесть за уроки на неделе, — сказал я Рону, когда мы наконец отложили длинную работу о заклинании Инаниматус Коньюрус для МакГонагалл и уныло взялись за такое же длинное сочинение о спутниках Юпитера для профессора Синистры.
— Да, — согласился Рон, бросив пятый испорченный обрывок пергамента в камин, и потер покрасневшие глаза. — Может, попросим Гермиону показать, что она сделала?
Я посмотрел в ее сторону: она сидела с Живоглотом на коленях, весело болтала с Джинни, и в руках у нее мелькали спицы — вязался очередной бесформенный носок для домового эльфа.
— Нет, — твердо сказал я, — Ты же знаешь, она не покажет.
И мы продолжали работать, пока не потемнело за окнами. Гостиная потихоньку пустела. В половине двенадцатого к нам, зевая, подошла Гермиона.
— Заканчиваете?
— Нет, — лаконично ответил Рон.
— Самый большой спутник Юпитера — Ганимед, а не Каллисто, — она показала пальцем на строчку в сочинении Рона, — А вулканы — на Ио.
— Благодарю, — буркнул Рон, зачеркивая ошибку.
— Извини, я просто…
— Ну да, приходишь только критиковать…
— Рон…
— Некогда мне слушать нотации, ясно? У меня тут работы по горло.
— Ой, посмотри!
Гермиона показала на ближнее окно. Снаружи на подоконнике стояла красивая сипуха и смотрела на Рона.
— Не Гермес ли это? — изумилась Гермиона.
— Ух ты, он! — тихо сказал Рон и вскочил, бросив перо. — С чего это Перси мне пишет?
Он открыл окно, Гермес влетел в гостиную, опустился на сочинение Рона и протянул лапу с привязанным письмом. Рон снял письмо, и птица тотчас улетела, оставив чернильные следы на рисунке Ио.
Рон прочел надпись на свитке: «Рональду Уизли, Гриффиндор-Хаус, Хогвартс» — и сел в кресло.
— Почерк Перси. — он поднял глаза на меня и Гермиону. — Ну, что?
— Открывай! — нетерпеливо сказала Гермиона, и я кивнул.
Рон развернул свиток и начал читать. Чем дальше скользили его глаза по свитку, тем сильнее он хмурился. И когда закончил, на лице его было написано отвращение. Он бросил письмо мне и Гермионе, и мы, наклонившись друг к другу, прочли его вместе.
Дорогой Рон!
Я только что услышал (не от кого иного, как от самого министра магии, который узнал это от твоей новой преподавательницы, профессора Амбридж), что ты стал старостой Хогвартса.
Я был приятно удивлен этой новостью и раньше всего хочу тебя поздравить. Должен признаться, я всегда опасался, что ты пойдешь, если можно так выразиться, «дорожкой Фреда и Джорджа», а не по моим стопам, поэтому можешь вообразить, с каким чувством я воспринял известие о том, что ты перестал пренебрегать требованиями руководства и взял на себя реальную ответственность.
Но хочу не только поздравить тебя, Рон, я хочу дать тебе некоторые советы — почему и посылаю это письмо ночью, а не, как обычно, утренней почтой. Надеюсь, ты прочтешь его вдали от любопытных глаз и избежишь неудобных вопросов.
Из того, что говорил мне министр, сообщая о твоем назначении, я заключил, что ты по-прежнему часто общаешься с Гарри Поттером. Должен сказать тебе, Рон: ничто не угрожает тебе потерей значка больше, чем продолжающееся братание с этим учеником. Должен сказать тебе, что Лена, вероятно, недолго будет оставаться во главе Хогвартса, и влиятельные люди совсем иначе — и, наверное, правильнее — оценивают поведение Поттера. Распространяться не буду, но если ты просмотришь завтрашний «Ежедневный пророк», то получишь хорошее представление о том, куда дует ветер… и, быть может, наткнешься на имя твоего покорного слуги!
Серьезно, Рон, нельзя, чтобы считали, будто вы с Поттером одного поля ягода. Это может очень повредить тебе в будущем — я имею в виду и карьеру после школы. Как тебе должно быть известно, поскольку в суд Дюму провожал наш отец, этим летом у нее было дисциплинарное слушание перед Визенгамотом в полном составе, и прошло оно для нее не лучшим образом. Ее оправдали чисто формально, если хочешь знать мое мнение, и многие, с кем я говорил, по-прежнему убеждены в ее виновности.
Возможно, ты боишься порвать отношения с Поттером — я знаю, что он бывает неуравновешен и даже буен, но, если ты обеспокоен этим или заметил еще что-то тревожащее в его поведении, настоятельно рекомендую тебе обратиться к Долорес Амбридж. Эта замечательная женщина, я знаю, будет только рада помочь тебе советом.
Перехожу ко второй части. Как я уже заметил выше, режиму Лены Дюмы в Хогвартсе, возможно, скоро придет конец. Ты должен быть предан не ей, а школе и Министерству. Я с огорчением услышал, что в своих попытках произвести в Хогвартсе необходимые изменения, которых горячо желает Министерство, профессор Амбридж встречает очень мало поддержки со стороны персонала (впрочем, с будущей недели ей станет легче — смотри опять-таки завтрашний номер «Ежедневного пророка»!). Скажу еще: ученик, выказавший готовность помочь профессору Амбридж сегодня, года через два получит очень хорошие шансы стать старостой школы!
Жалею, что редко виделся с тобой этим летом. Мне больно критиковать родителей, но боюсь, что не смогу жить под их кровом, пока они связаны с опасной публикой из окружения Дамблдора. (Если надумаешь писать матери, можешь сообщить ей, что некий Стерджис Подмор, близкий друг Дамблдора, недавно заключен в Азкабан за незаконное проникновение в Министерство. Может быть, это откроет ей глаза на подлинную сущность мелких преступников, с которыми они теперь якшаются.) Считаю большой удачей для себя, что избежал позорного общения с такими людьми — министр проявил ко мне величайшую снисходительность, — и надеюсь, Рон, что семейные узы не помешают и тебе понять всю ошибочность взглядов и поступков наших родителей. Я искренне надеюсь, что со временем они сами осознают, насколько они заблуждались, и, если настанет такой день, с готовностью приму их извинения.
Пожалуйста, обдумай хорошенько все, что я здесь написал, в особенности о Гарри Поттере, и еще раз поздравляю тебя с назначением старостой.
Твой брат
Перси.
Я повернулся к Рону.
— Ну что ж, — сказал я так, словно воспринял все это как шутку, — если хочешь… Что там у него? — я заглянул в письмо. — Ага, порвать со мной отношения, клянусь, я не буду буянить.
— Дай. — Рон протянул руку. — Он… (Рон разорвал письмо пополам)…Самый большой (разрывая на четыре части)…Гад (разорвав на восемь)…На свете.
Он бросил обрывки в камин.
— Давай, до утра надо с этим закончить. — он подтянул к себе сочинение по Астрономии.
Гермиона смотрела на него со странным выражением.
— Дай-ка сюда, — вдруг сказала она.
— Что? — удивился Рон.
— Дай мне. Я их посмотрю и исправлю.
— Серьезно? Гермиона, ты наша спасительница, — сказал Рон. — Что я могу для тебя?..
— Ты можешь сказать: «Мы обещаем, что больше не будем волынить с домашними заданиями до ночи». — она протянула обе руки за нашими сочинениями, но вид у нее был веселый.
— Спасибо большое, — слабым голосом сказал я. Отдав сочинение Гермионе, я снова опустился в кресло и потер глаза.
Было уже за полночь, гостиная опустела, остались только мы и Живоглот. Скрипело перо Гермионы, исправлявшей наши сочинения, шуршали страницы справочников, по которым она проверяла факты. Я очень устал. А в животе было странное, противное ощущение пустоты, вызванное отнюдь не усталостью, а письмом, в виде черных хлопьев догоравшим в камине.
Я знал, что половина народа в Хогвартсе считает меня странным, если не сумасшедшим; я знал, что «Ежедневный пророк» из месяца в месяц поливал меня грязью, но, прочтя то же самое в письме Перси, прочтя, что Рону советуют порвать со мной и даже доносить на меня Амбридж, я осознал свое положение с небывалой ясностью, я четыре года учился с Перси, жил у него в доме во время летних каникул, делил с ним палатку на чемпионате мира по квиддичу. Перси даже поставил мне высший балл за второе испытание на Турнире Трех Волшебников — а теперь Перси считает меня психически неуравновешенным и, возможно, буйным.
Я заморгал. Мне привиделось в огне что-то, чего там не могло быть. Мелькнуло и исчезло. Нет… Невозможно… Померещилось…
— Перепиши это, — сказала Гермиона Рону, толкнув к нему сочинение и исписанный ею самой листок. — И добавь заключение, которое я написала.
— Гермиона, честно, ты самый прекрасный человек на свете, — пролепетал Рон, — И если я когда-нибудь опять буду с тобой груб…
— Я пойму, что ты снова стал самим собой, — докончила Гермиона. — Гарри, у тебя все нормально, кроме этого вот, в конце. Ты, наверное, не расслышал профессора Синистру. Европа была покрыта льдами, а не львами… Что с тобой?
Я сполз с кресла и, стоя коленями на вытертом, в подпалинах каминном коврике, глядел в огонь.
— Эй, Гарри, — неуверенно окликнул меня Рон, — Ты почему там?
— Потому что увидел в огне голову Сириуса.
Я ответил совершенно спокойно. В конце концов, я видел здесь же голову Сириуса в прошлом году и говорил с ней; и все же я не был уверен, что действительно увидел ее сейчас, — она исчезла мгновенно.
— Голову Сириуса? — повторила Гермиона. — Как в тот раз, когда он захотел поговорить с тобой на Турнире Трех Волшебников? Но не сейчас же — это было бы слишком… — и глядя в огонь, вскрикнула: — Сириус?
Рон выронил перо. Посреди пляшущего пламени была голова Сириуса, и длинные черные волосы спадали на его улыбающееся лицо.
— Я уж подумал, вы уйдете спать раньше, чем остальные разойдутся, — сказал он. — Каждый час заглядывал.
— Каждый час залезал в камин? — со смехом спросил я.
— На несколько секунд — проверить, чисто ли на горизонте.
— А если бы тебя увидели? — испуганно спросила Гермиона.
— Кажется, одна девочка, первокурсница, как будто видела мельком. Но не волнуйся, — сказал Сириус, заметив, что Гермиона поднесла ладонь ко рту, — Я тут же скрылся. Наверняка приняла меня за странное полено или что-нибудь вроде.
— Но это же громадный риск… — начала Гермиона.
— Ты говоришь прямо как Молли, — сказал Сириус. — Это был единственный способ ответить на письмо Гарри, не прибегая к шифру. А шифры расшифровываются.
При упоминании о письме Гермиона и Рон разом повернулись ко мне.
— Сам написал, а нам — ни слова, — с упреком сказала Гермиона.
— Забыл, — ответил я, и это было правдой. Встреча с Чжоу в совятнике вытеснила все из головы. — Не смотри на меня так. Никаких секретов из письма нельзя было извлечь, верно, Сириус?
— Да, очень хорошо составлено, — улыбнулся тот. — Однако поторопимся, а то, чего доброго, помешают… Твой шрам Гарри, он не болит?
— Нет, а что?
— Запомни Гарри, если вдруг он заболит то тебе не стоит беспокоится. Шрам будет болеть постоянно и ты сам знаешь почему.
— Да.
— Ну, а что на уроках у Амбридж? — спросил Сириус. — Обучает вас убивать полукровок?
— Нет, — сказал я. — Она вообще не позволяет нам прибегать к магии!
— Читаем дурацкие учебники, и больше ничего, — сказал Рон.
— Все понятно, — сказал Сириус. — По нашим сведениям из Министерства, Фадж не хочет, чтобы вас обучали борьбе.
— Обучали борьбе? — изумился я. — Он думает, мы что, собираем тут какую-то армию магов?
— Именно так он и думает, — подтвердил Сириус. — А вернее, боится, что этим занят Дамблдор — формирует свою личную армию, чтобы захватить Министерство магии.
Молчание. Потом заговорил Рон:
— В жизни не слышал ничего глупее, включая рассуждения Полумны Лавгуд.
— Значит, нам не дают изучать Защиту от Темных искусств потому, что Фадж боится, как бы мы не использовали заклинаний против Министерства магии? — возмутилась Гермиона.
— Точно, — подтвердил Сириус. — Фадж решил, что Дамблдор готов на все ради захвата власти. С каждым днем он все больше превращается в параноика. Того и гляди, Дамблдора арестуют по какому-нибудь сфабрикованному обвинению.
Тут я вспомнил о письме Перси.
— Не знаешь, в завтрашнем «Ежедневном пророке» будет что-нибудь о Дамблдоре? Брат Рона Перси пишет, что да.
— Не знаю, — сказал Сириус. — В выходные никого из Ордена не видел — заняты. Мы тут одни с Кикимером.
В голосе Сириуса прозвучала обида.
— Так и о Хагриде ничего не слышно?
— А… ему полагалось бы уже вернуться, — сказал Сириус, — Никто не знает, что с ним. — и увидев наши огорченные лица, добавил: — Но Дамблдор не беспокоится, и вы не дергайтесь. Уверен, Хагрид жив-здоров.
— Но если он должен был уже вернуться… — слабым голосом сказала Гермиона.
— С ним была мадам Максим, мы связались с ней, и она говорит, что они распрощались по дороге домой. Но нет никаких оснований думать, что он пострадал или с ним что-то не так.
Нас это не убедило, мы встревоженно переглянулись.
— И не задавайте слишком много вопросов о Хагриде, — поспешил добавить Сириус, — Так вы только привлечете внимание к его отсутствию, а Дамблдор этого не хочет. Хагрид сильный, он не пропадет. — видя, что нас это не успокоило, он спросил: — Когда вас опять отпустят в Хогсмид? Думаю, эта маскировка под собаку на станции нам удалась, а? Я решил…
— НЕТ! — в один голос воскликнули Гермиона и я, а Гермиона спросила:
— Сириус, ты видел «Ежедневный пророк»?
— А, это, — ухмыльнулся он, — Они все время гадают, где я, и все невпопад.
— Да, но на этот раз, может быть, угадали, — возразил я. — Малфой в поезде как-то странно выразился и, похоже, догадался, что это ты. И его отец был на станции — знаешь, Люциус Малфой. Так что ты тут лучше не появляйся. Если Малфой опять тебя узнает…
— Ладно, ладно, понял, — сказал Сириус. — Я просто думал, вам захочется повидаться…
— Да, только не хочется, чтобы тебя опять упрятали в Азкабан! — сказал я.
Сириус молча смотрел из огня на меня, между бровей у него залегла глубокая складка.
— Ты меньше похож на отца, чем я думал, — сказал он наконец с холодком в голосе. — Отец радовался бы риску.
— Слушай…
— Мне, пожалуй, пора. Слышу, Кикимер спускается по лестнице, — сказал Сириус, но я ему не поверил. — Значит, когда снова соберусь к вам в камин, сообщить тебе время? Если для тебя это не слишком рискованно.
Легкий хлопок, и там, где была голова, осталось только пляшущее пламя.
Конец POV Гарри Поттер
POV Лена Дюма
Когда Фоукс изчез в огненном шоу я не могла стоять на месте. В мою голову лезли самые ужасные мысли. Все мое тело пронзила паника и страх за Сириуса. Спать я не могла. Даже если ложилась на кровать глаза не хотели закрываться, даже если получалось закрыть глаза то сон не шел. Пролежала я так до утра не закрыв глаза. И только к шести часам на моем столе появился Фоукс, я подошла к нему, он протянул мне лапку в которой держал письмо. Взяв письмо, я быстро распечатала его.
Дорогая Рут
Мне очень обеспокоило твое письмо. Не знаю, что тебя так напугало, но тебе не стоит беспокоится. Со мной все хорошо. Хочу спросить ты использовала зелья которые я тебе прислал? Буду надеяться у тебя и Сохатика все хорошо. Я очень скучаю по вам. Побыстрей бы наступило Рождество.
Буду ждать твоего письма.
Бродяга
У меня просто камень с души упал. С Сириусом все хорошо, но что тогда я видела? Сев за стол взяв пергамент, я стала писать. Написав два письма, я отдала их Фоуксу.
— Фоукс, письмо в голубом конверте это для дяди Альбуса в сером для Сириуса. Я понимаю, что ты устал, но это очень важно.
Фоукс подлетел ко мне, сев на мое плечо, он потерелся об мою щеку.
— Держи чтоб силы были. — сказала я, вытащив с кармана мантии печенья.
Доев печенья, Фоукс растворился в огненном шоу. Прошло где-то часа два...три и появился Фоукс, подлетев ко мне, Фоукс сел мне на плечо. Не медля не секунды открыла конверт от Сириуса.
Не выходи со своего кабинета до полуночи. Мне нужно с тобой поговорить. Жди.
Бродяга
Я была озадачена ответом Сириуса, но уж лучше получить ответ от него чем нечего. Потом я распечатала второй конверт.
Лен, я немного занят как будет время отвечу на твой вопрос.
— Фоукс, лети спать и я тоже лягу посплю.
Фоукс слетев с моего плеча, сел на жёрдочку, спрятав голову за крылом. Дойдя до кровати, я легла и быстро провалилась в сон.
***
Проснулась я уже где-то в одиннадцатом часу. Ставать с кровати не хотелось. Чтоб не умереть от скуки, стала читать книгу.
***
Наступила полночь, сидела на кровати и думала о чем хочет поговорить Сириус? Через несколько секунд я услышала голос.
— Лена.
— Сириус. Где ты?
— Тут в камине.
— Как я рада тебя видеть.
— А я то как рад тебя видеть.
— А чем ты хотел поговорить?
— Меня очень обеспокоило твое письмо. И мне стало интересно с чего ты взяла, что со мной может быть что-то не так? Хотя можешь не говорить. В Пророке прочитала, что типа знают где я нахожусь. И ты мне скажешь Сириус не стоит тебе тут появляться и прочее.
— Сириус, я давно уже не читаю Пророк и с чего ты вдруг взял, что тебе не стоит здесь появляться?
— Я уже выслушал лекцию от Гермионы и Гарри.
— В письме все это изложили?
— Нет. Через камин.
— Сириус, я должна тебе кое-что сказать.
— Я весь во внимании.
— Скажу коротко. На первом уроке у Амбридж Гарри повысил голос на нее. И схлопотал наказания. Когда я узнала, я сказала МакГонагалл чтоб сказала Гарри, что он освобожден от наказания Амбридж.
— Только не говори мне, что ты с ней разговаривала?
— Я с ней не разговаривала. Я сварила Оборотное зелья и стала Гарри и пошла отбывать наказания.
— А что за наказания?
— Писать строчки. Когда она притронулась к моей руке, я почувствовала боль, а потом увидела видения, что ты находишься в какой-то комнате с хрустальными шарами. Волдеморт просит тебя дать ему какой-то пророчевство. Ты отказывайся и он применяет на тебе заклятии Круциатус, а потом...
— Теперь все понятно.
— Я написала дяде Альбусу про это в письме он сказал, что сможет ответить как только сможет. Сириус, что со мной происходит? Я что схожу с ума?
— Конечно нет. Может это все через стресс. Много чего произошло за эту неделю.
— Может ты и прав. В этом году я хотела сама преподавать Защиту от темных искусств. Я наверно сумасшедшая, но я хочу собрать учеников которые хотят по настоящему научится защите.
— Это прекрасная затея.
— Я соскучилась Бродяга.
— Я тоже скучаю по тебе Рут.
— Скажи ты использовала зелья которые я тебе передал?
Я рассказала Сириусу про вчерашний день.
— Сириус, а ты можешь мне еще прислать Омолажующего зелья?
— Сколько тебе надо?
— Ну ящик как минимум.
— Хорошо сделаю. Ложись спать. Тебе надо отдохнуть.
— Я хочу разговаривать с тобой, а не идти спать.
— Ну придется.
— А я не хочу.
— Мы можем и завтра поговорить. Та даже когда захочешь. Мне всеравно делать нечего.
— Хорошо. Уговорил.
— Спокойной ночи Рут.
— Спокойной ночи Бродяга.
Легкий хлопок, и там, где была голова Сириуса, осталось только пляшущее пламя.
Конец POV Лена Дюма
