Середина ночи

В этот раз Неа внезапно разбудила полоса света, мелькнувшая перед глазами. Всего на секунду, но он дернулся, недовольно заворчал и уткнулся в подушку, проклиная весь мир за это. Сонная нега мгновенно испарилась, выгнанная резким приливом адреналина от внезапной побудки. Из чистой вредности и природного упрямства Неа остался лежать в кровати с надеждой, что, может быть, сможет уснуть обратно. Но это, к сожалению, не помогло. Обреченно застонав, он резко сел и попытался найти первопричину своей проблемы. Однако в спальне было темно. Лунный свет все так же рассеянно проникал из окна, легкими касаниями очерчивая силуэты комнаты, но почти не разгонял ночной мрак. Неа покрутил головой, но не заметил ничего, что могло бы его разбудить. Ничего, что отличалось бы от обычной атмосферы, к которой он привык с детства. Все тот же теплый ветер из открытого окна, стрекот сверчков и тихий шелест листьев. С раздраженным стоном упав на спину, Неа невидяще уставился куда-то вверх, в темноту. Увы, это тоже не помогло. Сон не хотел возвращаться, а организм делал вид, что он выспался и готов к новому дню, и все равно, что сейчас, в лучшем случае, середина ночи. По лунному свету было не совсем понятно, но Неа подозревал, что на небе ярко сияли звезды и не было ни намека на рассвет. И раз уж он все равно не спит… Неа резко скатился с кровати и лишь на секунду замешкался, раздумывая над тем, чтобы надеть домашнюю обувь, но в итоге плюнул и решил остаться босиком. «Если что, — мысленно подумал он, — залезу с ногами на стул и все». Неа вышел из комнаты и прислушался. Как и ожидалось, в коридоре царила тишина, весь дом крепко спал, поглощенный ночным спокойствием. Он уже повернул в сторону лестницы, но резко замер и оглянулся. В темноте коридора дверь комнаты Маны почти сливалась со стеной, словно и не было там ничего. Поддавшись мимолетному желанию, Неа тихо подошел и прижался к ней ухом, игнорируя холод пола. Внутри было тихо. Прислонившись лбом к полированному дереву, он оборвал себя на мысли зайти и проверить, действительно ли брат спит или просто сидит в тишине со своей ночной бессонницей. «Ты себя накручиваешь, идиот, конечно он спит. Это только тебе приспичило шататься без дела ночью», — мысленно фыркнул Неа и повернулся в сторону лестницы. Однако, не сделав и шага, он резко схватил дверную ручку и аккуратно надавил. Через небольшую щель стало видно, что спальня погружена в темноту. Тишина царствовала там, поэтому Неа без колебаний захлопнул дверь и зашагал по коридору в другую сторону. По лестнице он чуть ли не летел, раздумывая, что можно умыкнуть на кухне, чтобы никто не догадался о пропаже. Хотя кухарка и обожала своих хозяев, она была ярой противницей ночных перекусов и без стеснения гоняла Неа, всегда ставя в пример чинно-правильного брата. О том, что на самом деле в детстве Мана тоже любил так делать, а сейчас запрещал себе, якобы прикрываясь фразой «мы уже взрослые», никто не знал. Разве что кроме самого Неа и их матери. Задумавшись, Неа на автомате прошел через гостиную и малый коридор, но резко остановился в дверном проеме, чуть не запнувшись от неожиданности. На кухне горел свет. Небольшой огонек плясал в очаге, разгоняя ночной мрак и даруя тепло. Неподалеку стояла масляная лампа, теперь погашенная. А на стуле возле них сидел юноша, спиной к двери и протянув руки к огню. Неа замер, разглядывая стройный силуэт брата, почти прозрачный на границе света и темноты. Его длинные волосы спутанно лежали на плечах и спине, видимо отброшенные назад, чтобы не мешать. Ночная рубашка сильно просвечивала из-за источника света рядом, а штаны сидели настолько низко, что Неа мог видеть светлую полоску кожи на пояснице. В этот момент Мана резко вздрогнул и обернулся, а Неа понял, что громкий вздох, разорвавший тишину, издал он сам. — Неа? Ты почему не спишь? Мана встал и полностью повернулся к нему, весь из себя эфемерный на фоне пляшущего огня. Какая-то дальняя часть мозга заметила, что он, как нормальный человек, надел домашнюю обувь. — Эй… — позвал Мана и подошел ближе. — Боже, да ты весь дрожишь! Почему опять босиком? Он схватил Неа за руку и принудительно усадил на свой собственный стул, стоящий у огня, а потом стремительно вышел из кухни. Неа хотел было возмутиться, что ему не холодно, наоборот, очень даже жарко, но тот уже вернулся с пледом в руках и сразу же накинул ему на плечи. — И не спорь, — сказал Мана, заметив возражение во взгляде брата. Неа недовольно нахохлился и подтянул ноги вверх, из-под полуприкрытых ресниц наблюдая за тем, как Мана поставил еще один стул рядом и начал возиться с чайником. Поставив его в очаг, он потянулся, чтобы достать что-то с верхней полки. Его рубашка задралась, оголив поясницу и линию позвоночника, почти золотисто-молочную кожу под светом живого огня. Раздался грохот. Мана резко обернулся и со встревоженным лицом бросился к брату, распластавшемуся на полу. Опрокинувшийся стул лежал рядом, похоронив под собой большую часть пледа. — Неа? Неа! Мана помахал рукой перед его лицом, обеспокоенный тем, как Неа бессмысленно моргал в никуда с ярко-красным лицом. — Я в порядке, — пробормотал тот, стараясь не смотреть на брата. — В порядке? — возмутился Мана. — Ты упал на ровном месте! Весь красный и дрожишь… У тебя лихорадка? Он помог ему сесть и обхватил лицо ладонями, принудительно зафиксировав, чтобы прижаться губами ко лбу. — М-мана! — Странно… Температуры вроде нет… Он немного отодвинулся и внимательнее взглянул на Неа. Тот упрямо смотрел куда-то вниз и в сторону. Челка упала на лицо, частично скрывая румянец, полностью охвативший и особенно четко украсивший скулы и щеки. Мана почувствовал, как что-то внутри него дрогнуло и натянулось, словно перенапряженная струна, готовая лопнуть от малейшего движения. Он неожиданно резко и сильно втянул воздух, не понимая, что происходит, и разрываясь от желания пресечь это на корню или поддаться искушению. Какому именно искушению он понять не успел, потому что в этот момент со стороны двери раздался вопрос: — Мана? Неа? Вы почему не спите, молодые господа? Мана дернулся и отшатнулся, отпуская лицо брата. Быстрый брошенный взгляд подтвердил его опасения: в дверном проеме стояла кухарка. Должно быть она проснулась от недавнего грохота и пришла проверить, что происходит. Теперь ее полная фигура возвышалась в дверном проеме и скрывала за собой темноту коридора. В свете очага ее лицо ни капли не казалось сонным, словно она вообще не знала такого слова. — Мне стало плохо, — раздался приглушенный голос брата, и Мана резко повернулся к нему, чувствуя, как сердце колотится словно безумное. Неа сидел сгорбившись, уперев глаза в пол и низко опустив голову. От этого зрелища в груди сжалось еще сильнее, и Мана кинул отчаянный взгляд обратно на кухарку. Она, будучи опытной матерью троих детей, немедленно подошла ближе и присела, проверяя температуру. Ее лицо нахмурилось, а губы сжались. — Иди в кровать, Неа. Я сейчас приготовлю чай и принесу тебе. Мана, помоги брату и тоже иди спать. — Но… — Живо в кровать, оба! Мана медленно поднялся и посмотрел на брата. Тот, неожиданно, тоже посмотрел прямо на него, снизу вверх. Золотые глаза выглядывали из-под челки со странным выражением, от которого напряжение вдоль позвоночника вернулось, отдаваясь на кончиках пальцев. Мана сжал кулаки, мечтая избавиться от него и от чувства, поселившегося в животе, когда Неа неосознанно облизал губы. — Ну же, Неа, поднимайся! — поторопила кухарка, и это вновь разрушило странную атмосферу между ними. — И лампу не забудьте! Неа моргнул и встал, слегка пошатнувшись. Мана дернулся вперед и схватил его за предплечье, помогая удержать равновесие, другой рукой хватая лампу. Молча переглянувшись, они отправились наверх, не обращая внимания на то, что кухарка осталась греметь кастрюлями. У двери своей комнаты Неа ненадолго замер, глядя расфокусированным взглядом вперед и в никуда, а затем повернулся к брату, открывая рот. — Ложись спать, Неа, — не дал ему и слова сказать Мана, мягко подталкивая внутрь. Потерянный взгляд, который он получил в ответ, заставил что-то в груди сжаться, но Мана упрямо не отступил от своего и фактически отконвоировал брата в постель, а потом резко развернулся, не давая себе и секунды подумать. Захлопнувшаяся за спиной дверь прозвучала приговором, и он тяжело прислонился к ней, не доверяя внезапно ослабевшим ногам. Перед глазами, как на зло, отпечатался образ брата, сидящего на разворошенной постели.