New form

С того самого момента, как Элис ушла из спальной комнаты, никто в квартире так и не заснул до самого утра. Блэма разбудили шаги надзирательницы, но он не подал виду и всё то время, пока Флампти и Элис беседовали, сидел на диване, прижавшись ухом к стене, и подслушивал их разговор. Разобрать удалось немногое – в основном то, что говорила Элис о своём печальном положении, и недовольство Флампти по поводу вседозволенности Высших. Он также хорошо услышал слова Элис в самом конце: "Поговори с Блэмом". Это заставило мальчика невольно сжаться; мысль, что придётся говорить с Флампти вновь на ту же самую тему, его ни капли не радовала. Когда Элис вышла, он тут же свалился обратно, притворяясь спящим, а мысленно пообещал себе с Флампти ни за что не заговаривать. Однако через час бессонницы эта идея начала казаться ему не такой уж отличной. Что если разговор с Флампти – его единственный шанс узнать, кто он такой на самом деле? Вдруг в нём проснётся совесть (что звучит просто сверхъестественно, но мало ли что) и он объяснит всё Блэму как следует и разложит всё по полочкам. Сейчас Блэму это было практически необходимо, ибо мысль о том, что он когда-то был человеком, не давала ему покоя. Ведь это значит, что у него была совсем другая жизнь. В ней были такие же люди, как те, кого он видел на улице, и, более того, кто-то из них наверняка был для него так же близок, как Флампти сейчас. Возможно, у него были свои родители, братья, сёстры, кузены, даже питомцы вроде собак. Что если его просто отобрали у них? Что если Флампти выдернул его из обычной жизни? Ищут ли его они все теперь или давно похоронили? Вдруг кто-то из них совсем близко, а Блэм и не догадывается? Наверняка в его утраченной жизни были и прогулки по маленьким улицам, и походы в магазин, и поездки на машине, и незамысловатые игры, и праздники, и встречи, и крепкая дружба, и… чёрт знает, сколько всего ещё, что безвозвратно исчезло из его памяти. И, казалось бы, раз это было так давно и раз ничего в голове не осталось, то и волноваться не стоит. Быть может, раньше Блэм и сам так решил бы. Но не сейчас, когда он воочию увидел всё то, что у него забрали, всё что он пережил и забыл и всё, что он пережить ещё мог бы, если бы всё было нормально… Нормально. Нормально, а не так, как в их с Флампти жизни. Ведь в ней – и теперь Блэм это точно понимал – ничего нормального не было, не могло быть. Нет, всё всегда было лишь о том, чтобы Флампти было хорошо, чтобы ему было не скучно, чтобы он нашёл себе настоящего друга. И Блэму правда хотелось, чтобы всё так и было. Даже когда он зол на Флампти, даже теперь он не может не думать о том, как он беспокоится о своём лучшем друге. Он всё ещё жаждет его внимания, его заботы, его одобрения, он только ради этого и жил всё это время. Блэм всё ещё был слишком незрелым, чтобы осознать свою зависимость в полной мере, однако в глубине души он чувствовал, что всё в его жизни всегда было только из-за Флампти и для Флампти. И сейчас выясняется, что можно жить иначе. Блэм никогда так сильно не сомневался в том, чего он хочет.

***

Флампти думал о своих друзьях. Поначалу ему не особо хотелось, тем более после всего, что сказала Элис. Если он начнёт о них беспокоиться – значит, признает, что слова женщины повлияли на него. Но в конце концов эти мысли всё же завладели его мозгом. Флампти вновь и вновь мысленно прокручивал всё, что связывало его и его друзей, и противоречивость всплывающих воспоминаний становилась всё ярче с каждым разом. Это просто-напросто в голове не укладывалось. Он всю свою жизнь существовал вне моральных принципов человеческого общества. В его глазах они не имели смысла, в его глазах он был слишком могуществен, чтобы вгонять себя в какие-то надуманные рамки. И Флампти искренне, ни на секунду не сомневаясь, верил, что его друзья живут теми же принципами. Как оказалось, не совсем. Правда удивительно, как он этого не заметил. Не уж то недостаточно следил за ними? Недостаточно показывал, что они могут на него положиться? Недостаточно влиял на их жизнь? Быть такого не может. Разве что... недостаточно к ним прислушивался? Не обращал внимания на то, что их беспокоит, не тратил время на их проблемы. В этом ведь не было необходимости, это его не касалось... наверное? Это ведь не то, как поступают друзья? С другой стороны, с чего бы это должно его волновать. Раз уж он не вгоняет себя ни в какие рамки, почему должны быть ограничения в том, что он может делать в статусе друга? Вопросов было слишком много. Он так привык к тому, что его жестокое отношение ко всем вокруг никак не осуждалось и не наказывалось, что почти забыл, что такое в целом может иметь последствия. Также он привык к тому, что его жестокость затрагивала и его друзей, но тоже никогда не заканчивалась слишком серьёзно для него. Он знал, что всегда может всё исправить. Он знал, что мог бы убить любого из них, если бы понадобилось. Ведь он же может без затруднения вернуть их к жизни, из-за чего убийство становится не таким уж ужасным действием, как ему казалось. В его картине мира любое насилие не несло в себе большого веса, не было чем-то ужасно аморальным, а скорее даже естественным. Ведь всё так легко поправимо. Кроме того, Флампти и не вспомнит, когда сам чувствовал боль в последний раз, так что слабо представлял ощущения своих жертв. И только сейчас он наконец начинал задумываться. И мысли были очень безрадостными.

***

Элис жалела потраченные впустую таблетки, ведь даже без головной боли она не могла сомкнуть глаз. Весь организм попросту отказывался засыпать. Она утомлённо сверлила взглядом то потолок, то часы на стене, мысленно подгоняя минутную стрелку. Пусть наконец настанет утро, пусть взойдёт солнце, и эта полумрачная пытка закончится. Сердце билось сильнее, чем Элис могла бы позволить, и её это безумно раздражало. Все мысли так или иначе возвращались к её подопечным и тому, как сильно теперь она переживает за их судьбу. Она чувствовала себя просто ужасным надзирателем. Настоящий, профессиональный надзиратель ни за что не позволил бы себе таких чувств. Да, им всем нужно иметь сострадание и веру в лучшее, но, пожалуй, что на полном серьёзе волноваться за заключённых – худшая идея. И всё же сознание шло против неё и продолжало прокручивать тревожные мысли о том, что Высшие их наверняка убьют. Возможно, Блэма оставят, сочтя его за очередную жертву обстоятельств, но и это не точно. У Флампти же едва ли были какие-то шансы. Здравый смысл подсказывал, что он этого заслуживает, и Элис этим себя успокаивала. Но навязчивое чувство, что Флампти чем-то отличается от её предыдущих маньяков, что в его отвратительную голову ещё можно вдолбить светлую мысль. Как и другие, он понимал свою жестокость, однако не понимал, что это приносит кому-то существенную боль и что от этого необходимо избавляться. Возможно, он ещё сумеет это осознать. Сумеет ли?.. – Сука, я не знаю... – прошептала Элис в пустоту. Она поворочалась ещё около получаса, и тревога наконец отступила. В её голове крутилась мысль об увольнении, но она её поскорее отбросила и заставила себя закрыть глаза. Будь что будет.