* * *
Вот уже неделю Мэг имела счастье видеть чудо в отдельно взятой комнате. Ее названная сестренка Кристина каждый вечер оставляла на столике между их кроватями свои поделки: рисунки, неуклюжие раскрашенные гипсовые фигурки, которые она лепила под присмотром старого мастера из цеха реквизита и тому подобное. И каждое утро находила вместо них чудесные игрушки, подобных которым Мэг не видела ни в одном магазине. Это было очень странно. Когда Мэг прямо спросила об этом маму, та смутилась и отправила дочку заниматься в класс. Мэг носом чуяла во всем этом какую-то тайну. А поскольку при виде тайн и загадок она делала стойку не хуже чистопородной охотничьей собаки, становилось ясно, что эта тайна тоже долго не протянет. – Крис, – позвала девочка, лежа на животе поперек кровати и болтая ногами, – ты говоришь, что это ангел дарит тебе подарки. А давай его поймаем? – Ты что?! – Кристина, как раз раскладывавшая очередной рисунок, разжала руки, и листок спланировал на пол. – Разве можно поймать ангела? Он же… дух. – А мы попробуем, – упрямо ответила Мэг. – Не бойся, Крис. Мы просто подкараулим его и поглядим, как он кладет тебе подарки. А потом спросим, почему он к тебе ходит. Это ведь не может быть просто так. На самом деле Мэг немного завидовала, что ангел не приходит и к ней, но, с другой стороны, у нее была теория, что ангел помогает Крис, потому что она круглая сирота, а заслужить внимание ангела такой ценой Мэг вовсе не хотелось. – Папа перед смертью обещал послать мне ангела, – ответила Кристина. – Тем более мы должны его подкараулить – сможем расспросить, как там твой папа на небе, скучает ли, смотрит на тебя… Ну, что скажешь, Крис? Кристина задумалась. – Ладно. А как мы это сделаем? – Сейчас расскажу, – Мэг уселась на кровати, подвернув под себя ногу и приглашающе похлопав по покрывалу рядом с собой.* * *
Эрик неслышно проскользнул в детскую и замер перед кроваткой Кристины. После ее выздоровления в комнату вернулась Мэг, и поэтому приходилось быть вдвойне осторожным. Антуанетта несколько раз упрекала его, что он балует Кристину своими подарками, но Эрик ничего не мог с собой поделать. Не мог же он рассказать, что никто никогда не дарил подарков ему, поэтому за забавные и трогательные рисунки, за потешных зверюшек из обрывков меха, за все эти милые неуклюжие безделицы, которые он бережно складывал в обшитую бархатом коробочку и ставил возле изголовья, он готов был отдать Кристине что угодно, включая луну с неба. В комнате было тихо, темные силуэты на кроватях не шевелились. Эрик шагнул вперед и наклонился, чтобы поставить на столик очередную смастеренную им игрушку – белочку, держащую в лапках желудь и принимавшуюся грызть его, стоило надавить ей на брюшко. – Попался! – прогремел торжествующий голос, и одновременно с этим комната осветилась. Эрик повернулся и застыл на месте: бежать было поздно. Прямо перед ним маячил кончик грубовато сработанной бутафорской шпаги, которую держала вскочившая на свою кровать дочь Антуанетты, как ее, Мэг, кажется. А позади кровати стояла смущенная Кристина и держала в руках керосиновый фонарь, который до этого, видимо, где-то прятали. – Ангел? – неуверенно спросила Кристина, поднимая фонарь повыше, чтобы разглядеть полуночного визитера. – Я же говорила, что мы его изловим! – Мэг спрыгнула со своей кровати, спихнув при этом накрытую одеялом одежду, свернутую так, чтобы напоминать очертания человеческого тела. – Только никакой это не ангел. Это грабитель, наверное. Надо маму позвать. – Я не грабитель, – Эрик не смог сдержать улыбки при виде Мэг, которой явно не давали покоя лавры мушкетеров – так увлеченно она грозила ему шпагой. – Мэг, как он может быть грабителем, если ничего не украл, а, напротив, принес? – резонно возразила Кристина. – Ну, не знаю… – с сомнением протянула Мэг, но шпагу все же опустила. – Рисунок твой хотел забрать. – Так это не кража, а честный обмен. Пока девочки препирались, Призрак размышлял, как бы половчее исчезнуть. Сделать это незаметно не представлялось возможным, разве что каким-то образом погасить фонарь, но тогда велик риск напугать Кристину, и она уже никогда больше не захочет ничего подарить своему ангелу. Да и говорить не захочет, пожалуй. «Что ты мелешь? – возмутился внутренний голос. – Она и так не станет с тобой разговаривать, она же увидела, что ты никакой не ангел». Значит, никаких больше разговоров через стену? Никаких подарков? Снова гулкая пустота подземелий и одиночество, от которого иногда хочется грызть зубами этот холодный камень, словно это поможет пробиться к людям сквозь стену, выстроенную его уродством? Нет, это выше его сил… – Кристина, – позвал он. Девочка замолчала на середине фразы и подняла на него испуганные глаза. – Не бойся меня. И ты Мэг, не бойся. – Я никого не боюсь! – хвастливо проговорила та. – И Призрака Оперы? – с усмешкой спросил Эрик. Мэг нахмурилась. – И его тоже. Пусть только покажется – я проткну его шпагой! – и девочка сделала несколько выпадов, будто пронзая невидимого противника. – Мэг, перестань. Что Призраку делать в нашей ком… – Кристина осеклась и вытаращила глаза. – Это он. Мэг, это он, – прошептала она. – Кто? – не поняла Мэг. – Это Призрак Оперы. Шпага со стуком упала на пол. Эрик понял, что если срочно что-нибудь не придумает, на сдвоенный визг сюда сбежится полтеатра. – А хотите, я расскажу вам сказку? Когда через полчаса Антуанетта Жири вернулась из гостей – она засиделась за рюмочкой сливовой наливки у костюмерши, мадам Анкерн, – и пошла проверить своих девочек, оказалось, что они еще не спят. Более того, из-под прикрытой двери виднелась полоска света, и доносились громкие веселые голоса. Женщина прислушалась. Один из голосов определенно принадлежал мужчине. На цыпочках она прокралась к двери и приоткрыла крохотную щель. На полу детской, по-турецки скрестив ноги, сидел Эрик и что-то увлеченно рассказывал, а по бокам, укрывшись под его плащом, как в палатке, сидели на подушках Кристина и Мэг и поминутно перебивали его, задавая вопросы и споря между собой. Перед ними стоял фонарь, видимо, долженствующий изображать походный костер. – …Здесь главное место встреч караванов: одни привозят сюда с юга невольников…* – А кто такие невольники, Эрик? – Так называют рабов, …и слоновую кость, другие доставляют с запада племенам, живущим вокруг Великих озер, хлопок и мелкие изделия из стекла. Потому-то на здешних базарах – речная суматоха и невообразимый шум. Крики носильщиков-метисов, бой барабанов, звук труб, ржание мулов, рев ослов, пение женщин, писк детей, удары трости жемадара – это начальник каравана… Кристина, ты хоть минуту можешь посидеть спокойно? – Это Мэг меня щиплет у тебя за спиной. Ой! Вот опять… – Мэг, я сейчас ничего не буду рассказывать и вообще уйду. – Только попробуй! Ты – наш пленник, и мы тебя не отпустим, вот. – Мэг выразительно погремела шпагой, лежащей у нее под рукой. – Правда, Крис? – Точно. Ты – обманщик, притворился моим ангелом, и за это… за это… – За это он будет нашим невольником, и каждый вечер будет рассказывать истории. И мастерить нам игрушки. – А если не будет, мы… – Мы отдадим его полиции. – Лучше твоей маме. Что ты смеешься, Эрик, она знаешь, какая строгая? – Сдаюсь-сдаюсь! – Эрик поднял руки в притворном ужасе. – Все сидят тихо? Тогда слушайте: …словно отбивающие такт в этой "пасторальной симфонии", – все сливается в единый непрекращающийся гул. Здесь без всякого порядка, а вернее сказать – в живописном беспорядке, навалены и яркие материи, и бисер, и слоновая кость, и бивни носорога, и зубы акул, и мед, и табак, и хлопок… Мадам Жири удивленно покачала головой, прикрыла дверь и направилась в свою спальню. Ее губы против воли поминутно растягивались в улыбке.* * *
– Эрик, ты их невозможно балуешь. Они совсем от рук отбились, – выговаривала мадам Жири. Эрик отмахнулся. – Ничего подобного. Я держусь с ними на равных, только и всего. Для своего возраста это удивительно умные дети, было бы глупо вести себя так, словно они несмышленыши, не имеющие права на собственное мнение. Мадам промолчала. Со стороны было виднее. Эрик, лишенный в детстве возможности играть со сверстниками, а вскоре и самого детства лишенный, казалось, сейчас с лихвой наверстывал упущенное. Он приходил каждый вечер и рассказывал девочкам удивительные истории, наизусть пересказывал любимые книги, весь свой технический гений бросил на создание необыкновенных игрушек, которые играли на музыкальных инструментах, пели, плясали, кувыркались и прыгали. Специально для Кристины он играл на скрипке и пел разные песенки на шведском, французском, итальянском и всех языках, какие только знал, а она и Мэг подпевали во весь голос. Специально для Мэг он разыгрывал сценки баталий и понарошку фехтовал с ней, оказываясь неизменно поверженным и всякий раз изображая трагическую гибель. Он, который, как помнила Антуанетта, не любил, да что там – почти не выносил прикосновений, устраивал развеселую возню, позволяя девочкам повалить себя на пол и защекотать до полусмерти. С приходом Эрика в детской постоянно раздавались взрывы смеха. Он играл так увлеченно, словно сам становился ребенком. И у мадам Жири не поднималась рука разрушить тот хрупкий мир, что воцарился в душе грозного Призрака Оперы. Вот уже почти три месяца Эрик был невероятно, невозможно счастлив. Каждый вечер он, как на крыльях, поднимался из ставшего постылым подземного жилища и привычной дорогой пробирался до апартаментов Антуанетты. Каждый вечер его встречали две пары сияющих от предвкушения глаз. И он не мог им отказать. Особенно теперь. Он навсегда запомнил тот день, когда во время очередной игры кто-то из девочек случайно смахнул его маску. Миг – и они застыли в смущении, помня о том, что он сказал им: если они увидят, что под ней, он больше никогда не придет. Мэг отвернулась, а Кристина, которая каким-то образом оказалась лежащей у него на животе, крепко зажмурилась. И именно из-за Кристины ему никак не удавалось дотянуться до спасительной маски. Эрик не тешил себя иллюзиями – он понимал, что стоит им увидеть его лицо, и они навсегда отвернутся от него, ибо кто же захочет иметь дело с чудовищем, с исчадьем ада. Он не учел лишь одного. Все дети любопытны и все дети обожают сказки. Особенно про чудовищ. Пока он изо всех сил напрягал мышцы, пытаясь кончиками пальцев подцепить маленький кусочек кожи, Кристина осторожно приоткрыла один глаз. И сразу же оба ее глаза распахнулись во всю ширь. – Мэг, ты только посмотри! – услышал Эрик и замер, бессильно уронив руку на пол и прикрыв глаза в наивной попытке защититься от того, что последует дальше. Сейчас, вот сейчас они закричат и отвернутся в ужасе. Или обольют презрением, придумав хлесткое и обидное прозвище чудищу, осмелившемуся выползти из своей норы к людям. Эрик лежал на полу и молил небеса о чуде. Пожалуйста, ну, пожалуйста, пусть произойдет чудо! Маленькое, совсем маленькое чудо, о большом он и не мечтает. Они ведь могут все равно позволить ему иногда приходить и рассказывать истории, для этого вовсе необязательно на него смотреть… Он может спрятаться за ширму, как прежде, с Кристиной… И чудо произошло. Огромное и невероятное. – Мэг, это же… это же… заколдованный принц! – услышал он. – Ох, точно! Крис, и что нам делать? – Ну, в книжках написано, что принцев обязательно нужно расколдовывать. Попробуем? – Попробуем! И ему в щеки с двух сторон ткнулись мягкие губы. Эрик в изумлении открыл глаза. Прямо над ним, совсем близко, склонились два озабоченных девичьих личика. – Не получилось… – разочарованно протянула Мэг, – почему? Кристина задумчиво прикусила губу. – Наверное, это потому что мы маленькие еще. Во всех сказках принцессам по шестнадцать лет. – Значит, – догадалась Мэг, – нужно просто немного подождать – и все получится! – Ты не расстраивайся, Эрик, – Кристина осторожно провела пальчиком по его изувеченной щеке. – Вот исполнится мне шестнадцать, и я тебя обязательно расколдую. – Да, и не вздумай позволять целовать себя другим принцессам, – пригрозила Мэг, – потому что я собираюсь за тебя замуж. – Нет, я! – вскинулась Кристина. – Это еще почему? Я его поймала! – А ко мне он первой пришел! Девочки были готовы вцепиться друг другу в волосы. – Тихо, тихо, успокойтесь, – Эрик растащил драчуний, постепенно приходя в себя. Оказывается, можно было не страшиться показать свое лицо – они его не боялись и не испытывали отвращения. Они приняли его, как дети принимают правила игры, заявляя, что построенный ими из двух стульев домик – на самом деле прекрасный дворец, а старый пес – дракон, сторожащий принцессу. А он, Эрик, был в их мире заколдованным принцем.* * *
Стылым февральским вечером, когда снаружи завывал ветер, бросая в окна тяжелые ледяные капли, Эрик в приподнятом настроении привычным маршрутом пробирался в комнаты Жири. Прошло совсем немного времени, а эти встречи стали для него нужнее, чем воздух. Занятый своими мыслями, он постучал в дверь и вошел, не сразу заметив царящую в маленькой гостиной атмосферу всеобщего уныния. Кристина тихо всхлипывала на диване, ее обнимала Мэг, что-то нашептывая на ухо, а Антуанетта сидела у стола и удрученно смотрела на письмо с гербовой печатью. Очевидно, в нем и таился источник слез и печали. – В чем дело? – тревожно спросил Эрик. – Объявились родственники Кристины! – воскликнула Антуанетта и в сердцах швырнула письмо на стол. – Они хотят забрать ее в Швецию! Брат Густава. А ведь даже на похороны не соизволил приехать, родственничек! И мадам рассказала, что с полгода назад к ней приходил Нильс Даае с женой – девочки тогда были на занятиях – и расспрашивал про племянницу. Мадам знала про него от Густава, что тот – довольно зажиточный крестьянин, и к увлечению брата всегда относился более чем прохладно. Она, конечно, удивилась визиту, но честно ответила на все заданные вопросы и предложила дождаться Кристину и расспросить ее саму. Однако чета Даае отказалась и скоро откланялась. И вот теперь ей приходит письмо из суда, в котором ей предписано явиться в следующем месяце на слушание дела о пересмотре опеки над Кристиной Даае. И решение о пересмотре принято на основе заявления Нильса, который написал, что Кристина живет в атмосфере разврата и порока, а она, Антуанетта, будучи вдовой, да еще и работая в этом вертепе, не обладает достаточными возможностями, чтобы уберечь девочку от опасности. – Но я этого так не оставлю! – убежденно закончила Антуанетта. – Им не удастся отнять у меня Кристину. Эрик дважды перечитал письмо и покачал головой. – Я не был бы столь уверен на твоем месте… Если судье предстоит выбирать между зажиточным семейством, тем более, кровными родственниками, и вдовой, которая, к тому же, действительно работает в театре, кого он выберет вернее? Девочки на диване взвыли еще горше – Мэг тоже не выдержала. – Но что же делать? – на глазах Жири выступили слезы. – Стоп! – возопил Эрик. Женских слез он не выносил. – Дайте мне подумать. Он сел на диванчик, и девочки немедленно переползли к нему поближе. Несколько минут спустя Эрик выпрямился. – Антуанетта, я знаю, что нужно делать. – Ну? – мадам от нетерпения наклонилась вперед. – Если они так напирают на то, что ты – одинокая женщина, нужно представить им мужчину. – Эрик, на что ты намекаешь? – Не кипятись. – Эрик побарабанил пальцами по подбородку. – Как насчет родственников покойного месье Жири? Антуанетта задумалась. – Ну, у Дени был кузен, но он давно сгинул – связался с дурной компанией. – А его документы? – Пропали вместе с ним, конечно, – пожала плечами мадам. – А фотографии? Его фотографии есть? – Нет, ничего не сохранилось. Эрик, к чему эти расспросы? К чему ты клонишь? Эрик аккуратно высвободился из объятий вцепившихся в него, как обезьянки, девочек и встал. Тон его был торжественен. – К тому, моя дорогая Антуанетта, что ты видишь перед собой кузена своего покойного мужа. И, думаю, у меня достаточно средств, чтобы шведские крестьяне убрались, не солоно хлебавши.* * *
Эрик прислонился лбом к стеклу, бездумно глядя на проплывающие за окном кареты дома. Ему было страшно. Нет, даже не так – его душу пожирал медленный тоскливый ужас. Когда он изложил свой план Антуанетте, ему казалось, что это – единственно верное решение. Впрочем, ему и сейчас так казалось. Но сама мысль о том, чтобы предстать перед всеми этими людьми… Никто, кроме той же Антуанетты, не знал, чего ему стоило хотя бы выйти из дома и сесть в экипаж. А начиналось все так хорошо… Поскольку единственные сведения о кузене мужа можно было найти только в церковных книгах у него на родине, в Провансе, туда Эрику и пришлось отправиться вместе с Антуанеттой и девочками. Тогда лишь осознание того, что он делает это ради Кристины, и что она может заметить, как ему страшно, не позволило Эрику забиться в самый темный угол сначала экипажа, а потом купе поезда. И одному богу известно, чего ему стоило не шарахаться от каждого встречного и не проверять, на месте ли маска. Иногда Антуанетте приходилось буквально держать его за руку. Поскольку семья кузена уже давно там не жила, им без труда удалось выправить паспорт, обеспечив безбедную старость местному священнику и старушкам, которые без сомнения засвидетельствовали личность Жана Корбó (тут Эрик мысленно поаплодировал небесам, за столь подходящую такому, как он, фамилию). Затем последовал довольно скучный процесс аренды меблированного дома на окраине. Эрик выдумал себе легенду, согласно которой он довольно долгое время провел заграницей, путешествуя по разным странам – благодаря отличной памяти он помнил все прочитанные когда-либо книги и легко мог описать практически любой город Европы, несмотря на то, что никогда там не был. Да он и в Париже-то толком не был… Мадам Жири наняла хорошего адвоката. И к суду новоиспеченное семейство подошло во всеоружии. Чтобы выдержать судебное заседание, Эрику пришлось внушить себе, что все это спектакль, в котором ему отведена главная роль. Когда же судья спросил его про маску и, не удовлетворившись ответом про ожоги, оставшиеся от пожара – адвокат Даае намекнул, что там может быть и клеймо преступника, – велел снять ее, Эрик лишь на миг задержал дыхание, посмотрев на сидевшую в зале Кристину. «Я тебя обязательно расколдую», – прозвучало в голове. Он попросил разрешения показать лицо наедине, и судья – благороднейшей души человек – не отказал. Эрик снял маску перед ним и почти ничего не почувствовал, когда тот дернулся, вжимаясь в кресло. К чести судьи следует сказать, что оправился он быстро и более ничем не выдал своего потрясения. Возвращаясь домой, в Оперу, Эрик сидел в углу кареты, ощущая странную опустошенность. Девочки перед ним расшалились и затеяли возню, радуясь, что Кристина остается, и тогда, кажется, он впервые повысил на них голос, велев умолкнуть и сидеть тихо. Как ни странно, обе сразу же послушались, и только Кристина, будто уловив его состояние, нырнула ему под бок и свернулась клубком, положив кудрявую голову ему на колени. И Эрику сразу стало легче. Многочисленные расходы на подготовку к суду значительно уменьшили его сбережения, поэтому вскоре Эрику пришлось принимать, наверное, самое тяжелое решение в жизни. Опекуном Кристины не мог быть Призрак Оперы, это должен был быть самый обычный человек. Он направился в Оперу, чтобы предложить Лефевру свои услуги в качестве руководителя хора взамен совсем одряхлевшего Коше. Это позволило бы ему остаться там и не разлучать Кристину с Мэг и Антуанеттой. В тот день Эрик впервые зашел в здание с парадного входа. Но, не сделав и десятка шагов, не выдержал и свернул в тайный ход, который вел в коридор перед кабинетом. Пока с него было вполне достаточно Лефевра, чтобы еще попадаться кому-нибудь на глаза. По счастью, его маска так и не примелькалась в качестве обязательного атрибута Призрака, поэтому снимать ее не было необходимости. Еще одного такого унижения он бы не вынес. Разговор с директором оказался успешен, на поддельные рекомендательные письма Лефевр и не взглянул, заявив, что ему довольно рекомендации мадам Жири, которая всегда славилась честностью. Тогда же Эрик подписал контракт на пять сезонов, после чего расстался с директором, пообещав завтра же приступить к своим обязанностям. А теперь ему предстояло самое страшное – знакомство с труппой, с людьми, многих из которых он презирал, с людьми, которых он всегда считал ниже себя – и одновременно несоизмеримо выше, ибо это он – он, не они – вынужден был прятаться в подземелье, подобно дикому зверю. Опера. Сцена. Множество глаз, обращенных в его сторону. Эрик прикрыл глаза. «Я тебя обязательно расколдую…» – Добрый день, дамы и господа. Позвольте представить вам нашего нового хормейстера, месье Корбó. Он решительно вышел вперед. – Добрый день. Для меня большая честь работать в этом театре…