Когда свет погаснет, ты увидишь меня

       — У всех есть секреты, — пожав плечами, непринуждённо ответил Се Лянь. — У моей семьи есть секреты, которые никто не знает. И нам удаётся скрывать это, даже будучи известными. Это нормально — скрывать что-то от окружающих.        Хуа Чэн нисколько не сомневался в том, что Се Лянь более других людей способен к проявлению понимания и эмпатии. От его слов у юноши затеплилось в груди.        — Я часто понимаю, когда окружающие пытаются что-то от меня скрывать, — продолжил Се Лянь, усаживаясь на стол и болтая ногами. — И обычно я позволяю людям держать секреты до тех пор, пока они сами не захотят мне об этом рассказать. Например, я знаю, что Фэн Синь с Му Цином встречаются, но говорить об этом не намерен.        — Хах, — усаживаясь рядом, усмехнулся Хуа Чэн, — ты тоже догадался о них?        — Саньлан не был с нами раньше, но тоже обо всём догадался! — восхитился слизеринец. — Раньше и дня не проходило, чтобы Фэн Синь и Му Цин не подрались, что становилось вдвойне кошмарно, если ты их сосед по комнате. А сейчас они защищают друг друга при всех, ещё и выглядят так, словно компания друг друга им в удовольствие.        Задумавшись о друзьях, Се Лянь рассматривал кончики выращенных волос и начал было уже думать о том, чтобы оставить такую длину и после праздника. Хуа Чэну такая длина очень шла, и они могли быть парой длинноволосых возлюбленных.        Вспомнив, что Саньлан отказал ему в отношениях и припомнив, по какой причине, Се Лянь решил прояснить:        — Если что, я умею держать секреты. И рассказал сейчас про Фэн Синя и Му Цина только потому что доверяю тебе, как никому другому. И знаю, что ты будешь держать чужие секреты, сказанные мной, как если бы это был мой секрет.        — Это не такой уж и секрет, ведь об этом все знают, — успокоил его Хуа Чэн.        — И то верно, — кивнул Се Лянь. — Хочу сказать, что ты можешь поделиться со мной чем угодно, и я приму тебя такими какой ты есть. Но если твой секрет слишком личный, то я также приму тебя, не зная подробностей. Это никак не повлияет на наши отношения.        От умиления Хуа Чэн готов был взорваться: то ли смехом, то ли слезами, но вместо этого лишь благодарно накрыл ладонь Се Ляня своею.        И раз Се Лянь готов был принять его с секретом, Хуа Чэн уже собирался замять этот разговор и оставить его до лучших времён. Взглянув ещё раз в сияющие искренностью глаза Се Ляня, Хуа Чэн вновь осунулся: не мог он так с ним поступать.        — То, что я скрываю, это не просто... Не совсем обычная вещь. Она может быть опасной для моих близких. Я не совсем тот, за кого себя выдаю.        — Ты... вампир? — серьёзно спросил Се Лянь, но сразу же рассмеялся, не выдержав роль. — Ладно-ладно, прости, знаю, что нет. Но если всё же да, то я ок с этим. Вампир, оборотень или кто-то ещё — я приму тебя таким, какой ты есть.        — Правда? — с сомнением спросил Хуа Чэн.        — Ага, у меня есть двоюродная тетя со стороны папы, её укусил оборотень, когда ей было десять. И ничего, она работает в адвокатской фирме, а по полнолуниям катает племянников на пушистой спине. Круто!        — У гэгэ хватило смелости подойти к обращённому оборотню в полнолуние?! — сопоставив факты, удивился Хуа Чэн. — Как ты выжил?        — Оу, так тётя пьёт зелье, — разъяснил Се Лянь. — Достаточно новое изобретение. От превращения не спасает, зато после превращения оборотень остаётся в человеческом сознании. Прорыв в зельеварении ради блага людей.        Хуа Чэн не знал этого. В его детстве сказки про оборотней обычно имели прискорбный финал, но наука и медицина в двадцать первом веке пошли так далеко вперёд, что даже оборотни полноценно интегрировались в обществе.        В глазах Хуа Чэна засияла надежда. И Се Лянь поспешил его обрадовать:        — Есть даже зелье-заменитель человеческой крови для вампиров. По вкусу как кровь, но не кровь. Сейчас существует очень много лекарств и зелий, и наука идёт вперёд большими шагами. Так что, чем бы ты ни был болен, мы найдём от этого лекарство.        — Гэгэ добр и великодушен, — сердечно поблагодарил Хуа Чэн. — Но мой секрет — это не болезнь. Нечто врождённое, что просто является моей истинной сущностью и которая может навредить окружающим, в определённом смысле.        Спрыгнув со стола, Се Лянь в ужасе схватился за голову.        — Не может быть: ты топишь котят?!        — Что? — удивился Хуа Чэн догадке, и поспешил оправдаться: — Нет-нет, ни в коем случае, я никогда не поступил бы так с котятами.        Успокоившись, Се Лянь улыбнулся, отбросил длинные локоны назад и запрыгнул обратно на стол.        — Тогда не думаю, что что-то может вызвать моё отторжение к тебе.        Рядом с Се Лянем было очень комфортно. С момента их знакомства и до сегодняшнего дня Хуа Чэн чувствовал себя рядом с ним так, словно они знакомы всю жизнь, или может были знакомы в прошлой жизни — не иначе как настоящие родственные души.        Се Лянь очень умный, тактичный и проницательный юноша. Если хоть кто-то в этой школе догадался о том, что скрывает Хуа Чэн, то это Се Лянь.        Хуа Чэн с Се Лянем уже ввели привычку играть в ассоциации, в слова или шарады, почему бы и столь важный разговор не превратить в игру.        — Думаю, гэгэ уже обо всём догадался?        Се Лянь начал говорить под вопрошающим пытливым взглядом:        — Я сразу заметил, что ты творишь заклинания, которые мы ещё не учили, иногда даже не произнося заклинания вслух — а так не все взрослые умеют. Ещё немного присмотревшись, я понял, что ты часто колдуешь и без волшебной палочки. Всё это говорит о том, что ты не самый заурядный волшебник.        Получив слабый кивок от Хуа Чэна, Се Лянь продолжил:        — По логике вещей, ты мог бы быть каким-то приглашённым учеником из другой волшебной школы, где уровень обучения несколько строже, чем в Хогвартсе. Но этот вариант отпадал каждый раз, когда ты искренне удивлялся простым вещам, знакомым детям из волшебных семей с раннего детства. Только магл бы удивился, например, тому, что существует зелье для оборотней. Тогда я подумал, что ты должен был бы быть ограничен в общении с волшебниками, поэтому очень мало знаешь о нас. Одно время я думал, что ты жил как Рапунцель в башне под надзором своей тётушки, которая использовала твою магию для себя, но тебя из дома не выпускала, а ты только и мог, что рисовать на стенах своей комнаты и скучающе смотреть в окно, любоваться звёздами.        Услышав сравнение, Хуа Чэн рассмеялся. На ряду с холодным рассуждением Се Лянь потрясающе вплетал сказки и выдумки — восхитительный человек, заслуживающий исключительно любви и признания.        — Сказал бы ты это раньше, я бы нарядился Рапунцель на бал, — отшутился Хуа Чэн.        — У нас ещё впереди новогодняя вечеринка, так что успеешь, — со смехом добавил Се Лянь.        Вновь ухватившись за мысль повествования, Се Лянь сказал:        — Но вариант с Рапунцель я быстро отмёл, и решил ухватиться за то, что ты мне рассказал о себе — ты вырос в семье маглов. Здесь есть логика, учитывая, что они тебя усыновили и ты об этом знаешь. Выходит, что маглы, сами того не зная, усыновили волшебника. Но вот загвоздка: в Министерстве Магии знают о всех вспышках магии в семьях маглов, поэтому весьма странно, что твои детские заклинания никто не видел, из-за чего ты и не получил письмо из Хогвартса.        Боясь потерять нить размышления, Се Лянь начал расхаживаться по читальному залу туда-сюда. Вслушиваясь в его слова, Хуа Чэн следил за этим движущимся маятником, делая на него большие ставки, но отнюдь не надеялся, что Се Лянь докопается до полной правды самостоятельно.        — И тогда я задумался: если твою магию не отследили, значит ты не человек. Ну или не совсем, — продолжил Се Лянь. — У меня было предположение, что ты наполовину, например, домовик или пикси. Может дитя любви человека и кентавра или русалки, или ещё кого-то магического существа с человеком. Это объяснило бы, почему ты способен колдовать, почему твоя магия не как у всех, но при этом ты похож на среднестатистического человека — две руки, две ноги, и всё такое.        — В этом есть смысл, — поддакнул Хуа Чэн, подперев ладонью челюсть. — Гэгэ очень умён.        — Я понял, что в этом нет никакого смысла, когда тебя пытались похитить в тот день после матча, — сказал как отрезал Се Лянь. Хуа Чэн выдержал его взгляд и даже не шелохнулся от упоминания. — Меня обездвижили, но слова того человека я слышал. Его целью был не я, а ты. И вот тогда я задумался: а зачем кому-то похищать тебя? Мне в голову сразу пришли те знаки внимания, что оказывали тебе директор и Чан Гэн. Я вспомнил, что Чан Гэн работает главой отдела Тайн, и знает многие вещи, которые неведомы окружающим. Я даже допустил мысль, что он встретил тебя на одном из своих заданий, а чтобы сберечь тебя от преследователей, он спрятал тебя в Хогвартсе под крылом Гу Юня — кому ещё Чан Гэн станет доверять нечто столь ценное, как не Гу Юню?        То, с какой поразительной точностью Се Лянь начал попадать в факты начало немного пугать Хуа Чэна. У него даже затряслись колени. Ему пришлось воззвать к своему разуму и напомнить самому себе, что, узнай правду Се Лянь, в общем итоге это не плохо. Ему можно. Хуа Чэн приготовился слушать дальше.        — И в этом тоже казалось не было никакого смысла! Имею ввиду, ну, допустим, ты полурусал или пикси, тогда в чём смысл главе отдела Тайн прятать тебя? Нет-нет, это не то, что я искал. И тут мне пришлось отодвинуть свои собственные знания о мире и сделать некоторые допущения, как будто я какой-то ученый и наперёд предполагаю вещи, существование которых не доказано. Я вспомнил, как ты искал в библиотеке книги про разных мифических существ. Сначала я думал, что ты и сам пока не знаешь, что ты за существо, потом я осознал, что ты прекрасно знаешь, кто ты есть, но ты как будто не до конца понимаешь, что ты такое, поэтому прибегаешь за чем-то полезным к литературе. Что ещё более важно — в книгах ты не нашёл ничего нужного.        Руки Хуа Чэна тряслись столь явно, что Се Лянь прервал свои мыслительные метания и подошёл поближе к однокласснику. Взяв его ладони в свои руки, Се Лянь призвал юношу смотреть себе в глаза.        — Саньлан, прости, пожалуйста. Если я зашёл слишком далеко и это причиняет тебе дискомфорт, то я остановлюсь прямо сейчас! Ты только скажи.        — Н-нет-нет, — уняв дрожь, ответил Хуа Чэн. — Я в восторге от гэгэ, и хотел бы знать, что ты уже разузнал. Я не огорчусь, даже если ты узнал всю правду.        Запечатлев улыбку на лице Хуа Чэна, Се Лянь с жаром продолжил:        — В общем, я понял, что в библиотеке ты ничего не нашёл о себе, даже в запретной секции. Сопоставив все имеющиеся у меня данные, я позволил себе дерзнуть и предположил, что ты относишься к тем существам, ныне считающимся вымершими. Причём к тем из них, коих упоминания отсутствуют в наших учебниках. Но как я мог узнать о существах, о которых ничего и нигде не написано? И тут я вспомнил про личную библиотеку моего дедушки! Она досталась ему от его мамы, а ей от её родителей, ну и так далее. Помнишь, мы с Фэн Синем ездили ко мне домой на выходные? Дождавшись пока Фэн Синь уснёт, я решил наведаться в дедушкины закрома. Моя семья очень древняя и многие поколения моих родственников вели летописи происходящего вокруг. Чаще всего, эти летописи касались представителей нашей семьи, но я понадеялся, что там будут хотя бы упоминания. И понадеялся не зря.        Се Лянь остановился, чтобы перевести дыхание. Хуа Чэн взял его руку и слабо поддерживающе сжал ладонь. Се Лянь храбро продолжил:        — В детстве я спрашивал себя: почему у нас в семье так много рукописей, почему мои пра-пра-пра-родственники записывали жизни от рождения до смерти всех вокруг! В начальной школе как-то задали сделать семейное древо и только у меня оно было на десятки поколений в прошлое! А потом мама рассказала, что тысячелетия назад моя семья не была богатой и известной. Члены моей семьи работали сказителями и летописцами, и сидели в библиотеках при свете свечей, то есть записывать происходящее вокруг было их прямой обязанностью. Что важнее — они были обычными маглами, а о волшебстве говорили как чуде, либо как о божественном наказании. И среди всех этих секретных книг, многие из которых остались не опубликованы и в единственном экземпляре хранятся в подвале моего дома, я искал самые ветхие книги с самыми желтыми страницами и с самыми трудными диалектными написаниями. И во всём этом я нашёл упоминание одной волшебной расы. И упоминания там были задолго до появления волшебников.        — Волшебники, которых ты сейчас знаешь, появились благодаря нам.        Се Лянь не сразу понял, что ему не послышалось. Ему не послышалось, что Хуа Чэн причислил себя к древней расе, считающейся вымершей. Ещё более удивительно было то, как просто он вклинился в разговор и перехватил инициативу на себя.        — Благодарю гэгэ за столь трудную работу, — сказал Хуа Чэн. — Сам бы я никогда не смог бы найти правильные слова, чтобы начать. Ты мне очень помог с этим.        В экстазе у Се Ляня закружилась голова. Он так долго держал это всё в себе, размышлял и сопоставлял факты и в итоге оказалось, что он прав? На самом деле докопался до истины без какой-либо помощи со стороны? Не веря своему счастью, Се Лянь подпрыгнул и крепко обвил шею Хуа Чэна, стискивая друга в объятиях.        — Получается, Толкин и прочие фэнтезисты правы? Помимо людей раньше мир населяли ещё и эльфы? Но как так вышло, что сейчас эльфы — это только часть фэнтезийных историй?        Как давно Хуа Чэн не слышал это название не в контексте компьютерных игр или книг? Гу Юнь ему строго запретил даже упоминать такое вслух, но Се Лянь так искренне и бескорыстно произнёс это, словно в замке они находятся в полнейшей безопасности.        Что Хуа Чэн мог точно сказать — рядом с Се Лянем он чувствовал себя в безопасности. А весь мир вокруг мог и подождать.        — Судя по тому, что я вычитал про Толкина, он был из наших, — скромно отозвался Хуа Чэн. — Его сын, который продолжал публиковать работы отца после смерти — известный волшебник. А уж как это всё вышло — наверное, стоит начать с самого начала. Нет, я не про Бога, который сослал людей и эльфов на землю, хотя такую версию нам тоже преподавали когда-то давно в школе. Я про мир много тысяч лет назад, когда все люди были маглами, не видели и не знали волшебства, и как у них за спинами жили тысячи разных волшебных существ в мире и гармонии. Всё так бы и продолжалось, если бы любопытный человек не столкнулся с волшебством. В те времена люди не знали дипломатии, не знали о деньгах, о возможности обмениваться навыками и услугами на основе договорённости. Это был древний и суровый мир, уровень развития цивилизации был таков, что понимали все только язык насилия. Наткнувшись однажды на селение эльфов, люди его разграбили. Убили сильных и сопротивляющихся, забрали детей и слабых для изучения.        — Поэтому эльфов нет в книгах волшебников? — сделал вывод Се Лянь. — Потому что люди сделали им слишком больно?        — И да, и нет, — ответил Хуа Чэн с горьким вздохом. — Точнее, то было только началом. Часть людей считали способных колдовать существ — исчадьями ада, для других это были диковинные зверюшки. Страшно даже подумать, что они делали с моими сородичами...        Лицо Се Ляня стало таким суровым и скорбным, словно он только что взял вину всего человечества на свои плечи, и готов теперь нести этот крест до конца своих дней. Решив как-то подбодрить своего гэгэ, Хуа Чэн добавил:        — Хэй, ну, не расстраивайся. Моя мама... — Хуа Чэн сглотнул ком посреди горла, только после этого продолжил: — Моя мама всегда говорила, что на десять насильственных браков эльфов с людьми всегда приходился один искренний брак, полный любви и взаимопонимания. Я более чем уверен, что с такого брака когда-то началась твоя семья.        — Вау, Саньлан думает, что у меня в роду были эльфы?! Но с чего ты...        — У всех волшебников в предках были эльфы, — ответил Хуа Чэн. — Я не знаю, как работает генетика, но так уж вышло, что при смешении генов эльфа и человека, всегда рождается волшебник. Если наложить сюда биологию из магловской школы, то можно сказать, что способность к магии выступает как доминантный признак. Если ребёнка заводят эльф и человек, рождается волшебник. Если ребенок от волшебника и волшебника, то скорее всего родится волшебник, хотя возможен и магл. Чтобы родился эльф, ребенка должны заводить два эльфа.        — Хм-м, — задумался Се Лянь, — это как лигры, да? Если ребенка делают лев и тигр, то у лигра никогда не будет гривы.        — Да, гэгэ подобрал хорошее сравнение, — поддержал Хуа Чэн. — Когда-то давно люди опытным путём выяснили, что они могут делать детей от эльфов и эти дети ещё и будут волшебниками. И это, к сожалению, привело к столетиям гонений, насилия и жестокости. А всё людские амбиции...        — Это ужасно, — прошептал Се Лянь, сжав кулаки на коленях. — Никто такого не заслуживал. Как я теперь буду смотреть на одноклассников... Все мы потомки тех, кто проливал кровь и сеял насилие?        Взяв ладони Се Ляня в свои руки, Хуа Чэн по очереди разжал его пальцы и слабо помассировал, чтобы он расслабился.        — Я тоже долго ненавидел людей за это. Но потом понял, что вы не несёте ответственность за ваших предков, делавших злодеяния пару тысяч лет назад. Я вас не виню и тебе советую этого не делать. Что до эльфов из прошлого — они нашли способ сливаться с людьми. Вот тут я точно сказать не могу, это либо было волшебство, нацеленное на всех эльфов, то ли этот навык выработался с течением эволюции и стараниями природы, но у всех эльфов есть врождённая функция маскировки. Любой младенец может прятать все свои первичные и вторичные эльфийские признаки и выглядеть как человеческий ребёнок.        — Это поэтому я ни разу не видел, как ты накладываешь на себя заклинания?        — Да, потому что я их не накладываю. То, каким ты меня видишь, это тоже моя внешность, просто одна из нескольких.        Се Лянь решил попытать своё счастье:        — А покажешь мне?        Хуа Чэн поспешил оглянуться по сторонам. В школе было слишком много волшебных существ с глазами и ушами. Он и так слишком много сказал, от осознания у него повысилась тревожность. Так продолжать было нельзя, поэтому он взял Се Ляня за руку и потащил вон из библиотеки.        В какой-то момент, пока они шли, Се Лянь почувствовал слабую щекотку по всему телу. И глянув себе под ноги он с удивлением обнаружил, что его собственное тело стало как будто полупрозрачным. Что ещё важнее — Хуа Чэн выглядел также.        Поймав удивленный взгляд своего гэгэ, Хуа Чэн объяснил:        — Я сделал нас невидимыми, чтобы спокойно передвигаться. Мы друг друга видим, но окружающие нет. Только не отпускай мою ладонь, чтобы магия действовала.        Волна тепла разлилась от кончиков пальцев до корней волос Се Ляня. Хуа Чэн только что без волшебной палочки и лишнего пафоса продемонстрировал ему настоящую древнюю эльфийскую магию! От осознания, с чем он столкнулся, у Се Ляня закружилась голова. Но его резко отрезвил холодный ноябрьский воздух.        — Прохладно, да, — ответил Хуа Чэн. — Так лучше?        От ладони Хуа Чэна прошлась волна тепла, как если бы он был обогревателем. Через несколько мгновений Се Лянь чувствовал себя так, словно вышел на улицу в пуховике, шапке и варежках, хотя он всё ещё оставался в лёгком праздничном костюме.        За пару месяцев Хуа Чэн освоился в школе, и он даже знал, в каком углу на опушке под деревом нужно стоять, чтобы ни из одного окна школы их не было видно. Найдя удобный уголок, Хуа Чэн скинул мантию от костюма на пол и предложил Се Ляню присесть.        Их руки всё ещё были сцеплены и дарили Се Ляню тепло, хотя от заклинания невидимости ничего не осталось, и теперь юноша мог рассматривать своего Саньлана очень подробно.        Морские обитатели давно убежали в холодное дно, а птицы улетели в тёплые края. На морозной улице, казалось, были только двое, окружённые теплом, исходящем от раскрытия секретов.        — Ты готов? — спросил Хуа Чэн.        — Более важно, чтобы ты был готов, — стиснув ладонь, ответил Се Лянь.        — Я давно этого не делал, — признался Хуа Чэн. — Ах да, только один нюанс.        Под внимательным взглядом Се Ляня Хуа Чэн полез в карман и достал оттуда повязку на тонкой резинке. Ещё мгновение и она закрыла один его глаз.        Ничего не спрашивая, Се Лянь наблюдал. Казалось, Се Лянь успел лишь моргнуть, а рука Хуа Чэна, державшая его, в мгновение посветлела и под лунным светом словно засияла лёгким шиммером, как если бы Хуа Чэн помылся гелем для душа с блёстками.        Подняв глаза, Се Лянь увидел лицо избранника своего сердца. Оно было такое же. Те же пухлые губы, тот же ровный нос и тот же острый подбородок. Всё тот же родной сердцу Хуа Чэн, вот только уши стали длинные и острые. А ещё Се Лянь мог поклясться, что они пошевелились, словно поёжились от холода.        — Саньлан... — с придыханием прошептал Се Лянь, — бесподобен! Невероятно красив! Удивительный! Можно потрогать?        Щеки Хуа Чэна горели. На краю сознания он надеялся, что Се Лянь сможет принять его таким, какой он есть. Но он даже не рассчитывал получить столько комплиментов от него. В конце концов, даже раньше многие люди считали эльфов, с их светящейся кожей и острыми ушами, — уродливыми. То, что Се Лянь не назвал цвет его кожи «трупным» — много значило для Хуа Чэна. И если гэгэ хотел потрогать уши, Хуа Чэн не мог запретить.        Когда холодные пальцы натрогались ушей, они проскользнули по скуле и прямо к прикрытому повязкой глазу.        — Я уродлив по меркам эльфов, — поспешил объяснить Хуа Чэн. — Там увечье, которое и люди сочли бы неприятным.        — Покажи мне.        Если Хуа Чэн кому-то и мог это показать, то своему гэгэ.        Когда повязка оказалась в руке, Се Лянь несколько мгновений ждал, когда Хуа Чэн откроет второй глаз и покажет «увечье», но потом Се Лянь рассмотрел, что в этом и состояло увечье — второго глаза не было в глазнице.        Сложно было сказать наверняка, насколько давно у Хуа Чэна нет второго глаза, но нижнее и верхнее веко уже успели срастись между собой, образуя кривую не рукотворную линию, из которой местами торчали одинокие длинные реснички.        Се Лянь иногда замечал, что правый глаз Хуа Чэна немного косил в сторону или не реагировал на резкий свет, как это было с левым глазом. И раньше Се Лянь предполагал, что это, должно быть, какая-то врождённая болезнь низкой чувствительности сетчатки глаза или что-то вроде того. Только сейчас Се Лянь понял, что всё это время правый глаз Хуа Чэна был тщательно создаваемой иллюзией.        — Обычно эльфы с двумя глазами, это я один такой, — поспешил оправдаться Хуа Чэн.        Се Лянь лишь понимающе кивнул, давая понять, что не будет спрашивать о травмах из прошлого.        — Вау! — пораженно воскликнул Се Лянь. — Кажется, я первый за много лет вижу настоящего эльфа. Как думаешь, таких как ты ещё много есть на свете?        — Если они и есть, то, скорее всего, прячутся и не смеют рассказывать о себе, — пояснил Хуа Чэн. — Например, домовики выжили потому что они полезны — их можно использовать в своих целях и они не станут качать права. Эльфы же гордый народ. Мы никогда не хотели делиться магией с людьми, за что и были признаны опасными и наслали на себя гнев. Вероятно, я вообще последний эльф на свете...        — И как ты выжил?        — Честно? Не знаю, — признался Хуа Чэн.        Поднявшись на ноги, Хуа Чэн протянул Се Ляня за руку и, забрав мантию с пола, он повёл своего гэгэ прямо в лесную чащобу, рассказывая историю.        — Мы с Чан Гэном изучали разные календари и способы летоисчисления, но так и не смогли точно понять, сколько мне лет. Скорее всего, около трехсот.        Впервые за весь вечер Се Лянь от удивления опешил. Его не смутила встреча с представителем вымершей расы, но трехсотлетний парень, выглядящий на семнадцать — да.        — Сколько тебе лет? Это вообще законно?        — Гэгэ, не волнуйся, физически, мне всего семнадцать, — объяснил Хуа Чэн. — Всего семнадцать лет я полноценно жил и существовал, но родился я около трёхсот лет назад. Я сам до конца не понял, что тогда произошло, и до сих пор не помню всего случившегося, но на нашу маленькую эльфийскую деревню напали люди. Мне было всего восемь, и я помню много криков и крови, потом стало очень больно, и в какой-то момент я уснул. А проснулся я от лая собаки, потому что какой-то прохожий на утренней прогулке с собакой нашёл меня, зарытого и почти бездыханного в грязи. Он вызвал копов, врачей и службу спасения, и через несколько дней проведённых в больнице из-за ранения на глазу, я оказался в системе детских домов.        — Ты каким-то образом уснул на триста лет? — заключил Се Лянь.        — Похоже на то. Точнее, не уснул, а впал состояние анабиоза, когда работоспособность моего тела была сильно замедлена, будто я умер. Моё сердце качало кровь настолько слабо, насколько этого бы хватило, чтобы я проспал сотни лет, а затем проснулся в небольшом лесу возле современного города. Не могу точно сказать, все эльфы так умеют или что-то со мной произошло, потому что в моём окружении нет эльфов, способных мне разъяснить это. Но, очнувшись, я ничего о себе не помнил. Только имя, которым называла меня мама, но не её лицо. Так я оказался в магловской семье. А что было со мной дальше — ты знаешь.        — Но ты ведь вспомнил кто ты, да? — полюбопытствовал Се Лянь. — Ты же сейчас помнишь о себе?        — К сожалению или к счастью, помню. Всё ещё не до конца, но большую часть. Чан Гэн и Гу Юнь мне очень помогают.        — Они хорошие, — поддакнул Се Лянь. — Гу Юнь в детстве меня тоже спасал от похитителей. Я рассказывал, да?        — Да, — вспомнил Хуа Чэн. — Они вытащили меня от похитителей. Те люди узнали, что я эльф, и решили повести себя со мной по древней человеческой традиции — забрать на опыты. Я долгое время ненавидел людей за их шкурный интерес к другим живым существам. Но потом познакомился с Чан Гэном, Гу Юнем и, конечно же, с моим дорогим гэгэ.        — Я никогда бы так не поступил с Саньланом! — в сердцах ответил Се Лянь, останавливаясь и топая ногой. — Никогда бы не обидел ни домовика, ни пикси!        — Я знаю, — ласково проводя рукой по щеке Се Ляня, ответил Хуа Чэн.        Услышав сегодня много страшного о судьбе юноши, Се Лянь был преисполнен нежности и решимости защищать его любой ценой. Чтобы показать свою отзывчивость он в порыве крепко стиснул Хуа Чэна в объятиях и через мгновение ощутил тёплые руки, крепко обнявшие его в ответ.        Тихий шелест листьев и осторожный цокот копыт заставил юношей расцепить объятия. На сегодня у Се Ляня было много сюрпризов. Одним из таковых оказался единорог, самолично и добровольно пришедший в их сторону.        Увидев красивейшего, статного белого жеребца, Хуа Чэн поспешил погладить его по гриве и даже коснулся его искрящегося волшебной пыльцой рога.        Теперь Се Ляню стало понятно, почему все волшебные существа так тянулись к Хуа Чэну, ещё точнее ему теперь было понятно, почему никакие из диких существ, будь то обычные животные или волшебные существа с развитым интеллектом — никто не хотел подходить близко к людям. Все они жили в мире и гармонии друг с другом и с миром, пока не заявился надменный человек, считавший себя выше всех. От людей все получали только боль и страдания.        — Идём, он разрешит себя погладить, — позвал Хуа Чэн Се Ляня вперёд.        — А разве единороги не любят только девочек?        — Очередная человеческая выдумка, созданная, чтобы контролировать их поведение, — махнул рукой Хуа Чэн. — На самом деле единороги любят всё волшебное, а люди, пускай даже волшебники, не так уж сильно лучатся магией. А девочки... не уверен, но, кажется, женщины априори владеют бо́льшей магией, чем мужчины.        Следом за единорогом на поляне появился ещё один — иссиня-черный, восхитительной грации длинногривый и своенравный, протоптав рысью лужайку, подошёл к Хуа Чэну, напрашиваясь на поглаживания.        Восхищённо рассматривая картину, Се Лянь сказал:        — Ши Цинсюань как-то рассказывала, что, будучи женщиной, она сильнее в плане магии, — поделился опытом и знаниями Се Лянь.        — Но это не точно, ведь, вероятно, я просто выпендриваюсь, пытаясь показаться умным в глазах гэгэ, — договорил Хуа Чэн с улыбкой. — Люди — единственные, кто так заморачивается по гендерам и ориентации. Другие обычно не придают этому столь большого значения. Я хоть и родился триста лет назад, но с гомофобией столкнулся только в двадцать первом веке, живя среди людей.        Чем больше Хуа Чэн рассказывал о себе, тем грустнее от всего этого становилось Се Ляню. Гомофобия, ксенофобия, преследования и пытки — за свою жизнь Хуа Чэну пришлось многое пережить, и почти всё это сделали с ним люди. Возможно, будь Се Лянь на месте Хуа Чэна, он уже давно убежал бы в лес к единорогам и махнул бы рукой на попытки прижиться в этом прогнившем человеческом обществе. Но Хуа Чэн был сильнее его.        Буквально он тоже был сильнее. Объявив, что единороги согласны их покатать, Хуа Чэн поднял Се Ляня и помог ему устроиться на рельефной спине чёрного жеребца.        — А это разве не нужно делать с седлом? — спросил Се Лянь.        — Единорог заколит тебя рогом, если ты попробуешь положить на него седло, — пытался пошутить Хуа Чэн. — Мы не будем ездить верхом часами, ты не успеешь отбить пятую точку. Они нас просто несколько минут покатают.        Залезая на белого единорога, Хуа Чэн любовно погладил того по гриве и мечтательно вспомнил:        — Помню, как в детстве катался на таком.        — А я на пони катался, — вспомнил Се Лянь своё детство. — Хотя мне больше нравилось кормить их яблоками и причесывать гриву.        Катание верхом на пони в детстве и на взрослом единороге без седла и уздечки — два абсолютно разных события. Се Лянь никогда раньше не задумывался, как отличается дрессированная лошадь в конюшне и дикий единорог в лесной чаще.        Из двух этих граней Хуа Чэн чувствовал себя намного лучше во второй. Он, казалось, не испытывал никакого дискомфорта от отсутствия седла, и ему казалось вовсе не нужно за что-то держаться, чтобы не упасть. Они с животным стали словно одним целым — и страха быть сброшенным в этом не было ни капли.        Единороги сделали небольшой круг по протоптанной тропинке и вернулись к тому месту, где забрали своих наездников. Сбавляя темп, кони ходили кругами, словно кружа в танце друг с другом.        Расстояние между ними постепенно сократилось, и Се Лянь уже мог видеть подсвеченную в свете луны кожу Хуа Чэна, а спустя ещё секунды они были так близко, что Се Лянь мог чувствовать тёплое дыхание своего спутника.        Его дыхание резко пропало, вместе с тем Се Лянь почувствовал тёплое покалывание на своих губах.        Се Лянь хотел сделать это пару часов назад в библиотеке, но Хуа Чэн полностью его обезоружил, вывернув свою душу наизнанку, после чего взял инициативу на себя.        Не успели губы разомкнуться, как Се Лянь ощутил тянущее ощущение пустоты внизу живота. Ему было мало.        Как стало понятно мгновение спустя, их поторопили единороги, которым срочно надо было откланяться, а гости никак не хотели спускаться. Поблагодарив единорогов, Хуа Чэн помог Се Ляню спуститься. Не выпуская его из объятий, юноша смотрел волшебным созданиям вслед. И только когда тонкий свет, лучащийся от рогов волшебных животных померк на поляне, Се Лянь вновь потянулся за тёплым поцелуем.        Лепестки губ мягко и робко касались друг друга раз за разом. Юноши, полные нежной привязанности, хотели ощутить друг друга в полной мере, насытиться и познать. Они поворачивали головы на бок, пытались пристроить руки, и найти удобный для обоих темп. И делали это до тех пор, пока их дыхания наконец не сбились от утомления.        Уже начинало светать, когда Хуа Чэн вспомнил, что ушмыгнул из Хогвартса прямо из-под носа Чан Гэна.        Сокрыв их с Се Лянем чарами невидимость, Хуа Чэн повёл его в сторону замка.        — Удивлён, что Чан Гэн не устроил поисковую операцию, заметив, что я пропал.        — Ты думаешь, он заметил, что ты исчез? — спросил Се Лянь. — Он так хорошо о тебе заботится...        — Я уверен, что он заметил моё отсутствие, — с усмешкой ответил Хуа Чэн. — Но я должен признать, что он очень хорошо обо мне заботится. Лучше, чем приемные опекуны-маглы, которые еще и получали за опеку огромные деньги от государства. Чан Гэн с Гу Юнем ничего не получают, ну, кроме головной боли...        Просмеявшись, Се Лянь сказал:        — Можно ещё вопрос?        — Да, я теперь твой бойфренд, — ответил Хуа Чэн. А когда понял, как самодовольно это прозвучало, стыдливо отвернулся.        Се Лянь тоже зарделся. Он даже был рад, что Хуа Чэн сам это прояснил, и им не придётся вести неловкий разговор, где они пытаются оправдаться за то, что целовались целый час, стоя посреди леса. Но спросить он хотел не это.        — Мне вот ещё что интересно: если ты волшебное существо с неограниченным волшебным ресурсом очень высокого уровня, тогда почему Саньлан не делает всё на свете с помощью магии? Имею ввиду, ты ведь можешь заколдовывать карандаш, чтобы он сам рисовал, можешь решать проблемы с Зельеварением по щелчку пальцев, да и я помню, как ты чинил мою дверь с помощью строительных инструментов. Зачем ты работаешь руками, когда можешь этого не делать?        Открывая дверь Хогвартса и впуская запыхавшегося и раскрасневшегося Се Ляня вперёд, Хуа Чэн ответил:        — Тогда встречный вопрос: если гэгэ настолько богат, почему он не покупает всегда самые дорогие вещи на свете? Почему не покупает дружбу и расположение одноклассников и учителей? Почему не покупает оценки?        — Ну, потому что... — искренне задумался Се Лянь.        Хуа Чэн ответил за него:        — Когда ресурс неограничен, ты относишься к нему, как к должному, и не стремишься использовать его по-максимуму. Каждый из нас начинает быстро и много дышать только после того, как почувствовали перекрытый поток воздуха.        Вечеринка в Большом Зале уже окончилась и домовики ловко разбирали грязную посуду и упавшие декорации. Размышляя над сказанным Хуа Чэном, Се Лянь шёл в сторону слизеринской гостиной, начиная наконец ощущать некоторую сонливость после бессонной ночи.        Не ожидая подвоха, Хуа Чэн снял заклинание невидимости, когда они входили в гостиную.        Какая-нибудь вечеринка с дурацкими личными вопросами и алкоголем не стала бы неожиданностью для Се Ляня, но директор и гости вечера, пьяные в усмерть в слизеринской гостиной очень его удивили.        Еле удерживая равновесие, Гу Юнь, держа в руке полупустую бутылку от вина, стоял на кофейном столике и рассказывал что-то заплетающимся языком. Цзин Бэйюань и Чжоу Цзышу, лежащие друг на друге на диване выглядели не намного лучше, но казались чуть трезвее. Из преподавателей вошедших в три часа ночи учеников заметил только Вэнь Кэсин: алкоголь подействовал и на него, учитывая, что он не мог сдержать улыбки при виде Хуа Чэн.        Не желая иметь ничего общего с пьяными, Хуа Чэн двинулся сквозь толпу лежащих и сидящих на полу учеников прямо к одинокому креслу в углу гостиной, где, подперев кулаком челюсть, согнувшись в три погибели, дремал Чан Гэн.        Подавшись поближе, Хуа Чэн не знал, насколько громко надо что-то сказать, чтобы он проснулся, учитывая, как голосили все вокруг. Внезапно его кисть пронзила резкая боль.        — Ау, ау, отпусти! — потребовал Хуа Чэн.        Чан Гэн, не успев разлепить глаза, схватил вторгнувшегося в его сон, не зная, кто стоит перед ним. Распознав Хуа Чэна, он расслабил хватку.        — Извини, я, кажется уснул. А где вы были?        Переглянувшись и безмолвно решив, что всё произошедшее ночью останется в этой ночи, Хуа Чэн и Се Лянь в один голос ответили:        — В библиотеке.        — Точно. Я не подумал там искать. — Потянувшись с зевком, Чан Гэн спросил: — Что тут было? Фэн Синь победил?        — Ага, как же, — буркнул Му Цин, появившийся из неоткуда. — Вон валяется бухой в говно.        Посмотрев под ноги, Хуа Чэн заметил спящего Фэн Синя, которого Му Цин, казалось, защищал от всех прохожих, пытавшихся его затоптать.        Увидев друга в столь нелепом состоянии, Се Лянь поспешил вытянуть с дивана подушку и положил её под голову другу, а также забрал свернутый плед с полки, чтобы накрыть им Фэн Синя.        — Что здесь произошло? — спросил Се Лянь, перекрикивая директора.        — Гу Юнь сказал, что поставит зачёт по всем предметам за семестр тому, кто сможет его перепить, — рассказал Чан Гэн. — Даже мне стало интересно. Фэн Синь взял это пари, но, кажется, не получит свои зачёты...        — Видимо, никто не сказал о пари Вэй Усяню, — пошутил Се Лянь.        — Так Гу Юнь поэтому пришёл именно к нам в гостиную, — фыркнул Му Цин. — Прекрасно знал, что никто тут ему конкуренцию не составит.        Дождавшись, когда Се Лянь отсмеется, Му Цин попросил его помочь с переносом спящего Фэн Синя в комнату.        — Саньлан, помоги нам, пожалуйста, — попросил Се Лянь, закидывая на себя руку Фэн Синя.        — Я помогу гэгэ, но если вдруг его уроню, то я не специально, — положа руку на сердце ответил Хуа Чэн.        Разобрав друг между другом руки и ноги Фэн Синя слизеринцы понесли одноклассника в комнату. То, как Му Цин на всё огрызался, и та нежность, с которой Хуа Чэн и Се Лянь обменивались друг с другом, не могли пройти мимо зоркого взгляда Чан Гэна.        — Хуа Чэн? — позвал его Чан Гэн. — Ты хорошо выглядишь.        Хуа Чэн давно спрятал все следы того, что показывал сегодня Се Ляню свою истинную внешностью. И немного удивился внезапному комплименту от Чан Гэна.        Вспоминая сегодня прошлое, Хуа Чэну вновь выдалась возможность вспомнить, что некоторые люди делали для него несоразмерно много хорошего, несмотря на то, что не обязаны были. Чан Гэн и Гу Юнь дали ему то базовое чувство безопасности, что должны давать ребенку родители, а гражданину государство.        Были времена, когда Хуа Чэн видел своё будущее только в том, чтобы прятаться до конца жизни в лесу с дикими животными. Но теперь у него была другая жизнь, о которой он раньше не мечтал.        — Я просто... не знаю, наверное, просто счастлив, — ответил Хуа Чэн, удивившись собственному умозаключению.        — Рад это слышать, — только и смог ответить Чан Гэн. — И раз уж ты так счастлив нести Фэн Синя в комнату, то, когда закончишь с одноклассником, возвращайся, чтобы помочь мне донести до кабинета директора Гу Юня.        — Я бы на твоём месте меня не ждал: Гу Юнь уже взял в руки флейту — тебе стоит поторопиться!