Фронт, где я никто

      Это противно, чувствовать во рту свинец и кровь. В горле стоит противный привкус, напоминающий углерод и железо. Тебе кажется, что ты банально нуждаешься в кислороде, когда, вроде бы, он есть повсюду. Но на войне кислород всегда отравлен, на войне он пропитан пылью, едким дымом, хлором, кровью и гнилью. Здесь ты не можешь дышать полной грудью, здесь ты вынужден стараться вдыхать как можно меньше, если не хочешь ненароком отравиться.       Я ранен в ногу не дважды и не трижды. Боль сковывает, действия даются с трудом, я вынужден стискивать зубы, чтобы не зашипеть от боли. Моя кость, мне кажется я её вообще не чувствую. Товарищи прикрывают меня, пока я, хоть и с тем же трудом, спрыгиваю в траншею. Очередной выход на разведку обернулся перестрелкой, как это глупо. Мне следовало быть более аккуратным, нужно было спрятаться в кусты, а не выходить на открытое пространство. Хотя, кто знал, что вражеская траншея не так далеко от нашей?       Череда автоматов угасает, товарищи спрыгивают в траншею и забирают свои мешки с патронами. Забавно, но меня никто не отчитывает за оплошность, хотя полагается. Медсестра быстро обрабатывает мне ногу, чтобы я мог более-менее ходить. Мой товарищ и лучший друг, Ганс, идёт со мной рядом, служа опорой. Мы продвигаемся дальше.       Траншея становится уже, все перестраиваются гуськом. Ганс находится спереди, а его младший брат, Шальц, который также является моим другом, сзади. Путь продолжается, становится слышно как вражеские автоматы стреляют в солдатов наших союзников, как те между собой напряжённо переговариваются, отдают друг-другу приказы, держат оборону. Иногда я слушаю это с неимоверной печалью и сожалением, горя желанием помочь им всем, чем только смогу. А иногда я слушаю это с любопытством, словно маленький ребёнок, потому что интересно чем это закончится. Постепенно череды и голоса отдаляются от нас, на смену им приходит тишина, изредка нарушаемая карканьем ворон, что кружили над нами в смутном и мёртвом небе. Вороны - глаза Смерти, так говорят? Быть может, Смерть наблюдает за нами с интересом, щёлкая душами умерших грешников и делая свои собственные ставки на то, какая сторона победит. Мне бы так.       Траншея расширяется, хоть и нешибко. Отставлена команда идти гуськом. Поэтому все просто идут друг за другом, как обычно ходят в ларьки за свежеиспечённым хлебом или только что привезённой кровянкой. Шальц легонько толкает меня локтем в предплечье, шёпотом спрашивает каково моё самочувствие. Я отвечаю что всё «gut gefickt» и тогда младший товарищ кивает, не смея более говорить. В траншее становится на время темно - это поваленные танками деревья закрыли небо, лишь оставляя небольшие щели. Отдана команда не спешить. Иногда сюда скатываются небольшие камушки, падают листья и бывало даже такое, что кому-то повезёт и на него упадёт ветка или половина дерева, если не целое.       Путь кажется бесконечным. У некоторых, я знаю, уже заныли ноги, хочется присесть, прилечь и отдохнуть каких-нибудь минут 20, но увы, это сделать мы можем только в овраге, до которого не так уж и близко, как кажется. И почему у меня, среди всех ефрейторов, ноги не ноют? Я даже не жалуюсь на то, что в мою ногу выстрелили чуть ли не восемь раз! На фронте нытики и мамины сыночки погибают первыми, насколько помнятся мне слова генерала. Однако нередко эти самые типы парней вытаскивают за всех, за что им, разумеется, огромное спасибо, хвала и честь, как говорится у русских. Признаться честно, я тоже хотел бы хоть несколько минут передохнуть. Но только не из-за усталости. Я просто хочу пройтись по всем тем и всему тому, что дорого моему сердцу, начиная от семьи и заканчивая днём до начала всего этого кровопролития. Ведь ни один солдат, кем бы он ни был, никогда не мечтал о том, чтобы в одиг день лечь под свинцовые пули, под гусеницы танков; наткнуться на мину, встретиться лицом к лицу с гранатой или просто быть схваченным в плен, зная что навряд-ли твоя жизнь не оборвётся на этом моменте. И это страшно.       Прошло ещё некоторое время. Вновь сверху слышны череды и голоса. На этот раз даже ликование врагов и гнев наших. Несколько солдатов, что шли сзади нас, вздохнули с досадой, некоторые опустили головы, потому что им больно слышать и думать о том, что мы можем проиграть. И я прекрасно их понимаю. Большинство так сделали. Я приподнял голову вверх, в небо, отрешённо смотря на журавлиную стаю, что так стремительно, явно торопясь улететь от всего этого ужаса, мчалась куда-то на восток. Не только люди, но и животные тоже страдают. А ведь у меня в доме жила собака породы питбуль. Грустно.       Траншея расширялась, пока не появилась развилка. Теперь наши пути расходились. Все, кто имели звание ефрейтор - восточный путь, все со званием рядовых и остальные - западный.       Минус восточного пути был в том, что здесь всегда ты слышишь сверху то, как без перерывов и осечек одна пуля вылетает за другой, как обе стороны напряжённо и громогласно отдают друг-другу команды, а порою и вовсе дразнят противников. И я никогда не смогу ответить на то, почему последнее меня забавит. Я даже слегка улыбнулся уголками губ. У меня действительно натура мрази и ублюдка, даже в справке об этом написано бордовым по белому. Ещё одним минусом было то, что данная траншея прямо проходила на фронте, иными словами на открытом пространстве, отчего более наглые враги могли кинуть сюда гранату, либо небольшой группой встать на краю и обстреливать нас. Я один раз был свидетелем подобного, зрелище не самое наилучшее. Повезло, что эту группу наглецов наши быстро расстреляли, иначе жертв было бы больше. И стоит упомянуть про то, что центральная и западная траншеи быстрее ведут к баррикадницам, в то время как восточная к оврагу далеко. Нам ещё долговато тащиться. А жаль.       Никто из нас не следит за временем, к слову, совсем. Оно не играет решающей роли. Многие из нас забыли всё хорошее, оставив в голове лишь тот факт, что всё стало плохим, ужасным, неправильным. Что-то определённо не так, это мы понимали ещё как минимум за два дня до того, как всё началось. Я даже не успел сказать всем, что люблю их, как они дороги, как я простил им в один миг всё плохое, и как принял всё хорошее. Всё изменилось в один миг.       Был отдан очередной приказ, на этот раз держать ухо в остро. Это глупый приказ, однако он имеет место быть, учитывая наглецов. Выстрелы не отдалялись, наоборот, они становились громче. Самый пик? Шаги сверху, приближающиеся к краю. Слава Гитлерюгенду, это были наши. Они кратко изложили обстановку. План немного изменился, нам следовало торопиться, пока танки и самолёты не прибыли.       И сколько раз нам такое говорят? Кажется, я здесь единственный, кого это раздражает. Естественно, единственный чистокровный немец среди остальных, что ещё тут можно сказать?       Продвигаемся дальше, становится слышно гул самолётов. Громогласная команда «Ложись!» и мы все группируемся так, как нас учили. В ноздри попадает неприятный запах, от которого щиплет глаза и всё вокруг становится слегка размытым. Встав, несмотря на боль, путь продолжается, пока гул отдаляется. Невыносимо. Хочется зажмуриться, упасть и переждать, однако если так сделать, то есть гораздо бо́льший риск получить непоправимое ранение. Сверху доносятся первые взрывы, клубы дыма. Это вражеский самолёт во время пикирования разбился. Всё так рядом, иногда всё-таки становится не по себе.       Множественный гул наших кукурузников, довольные возгласы союзников – всё нормально. Это радует.       Наконец траншея начала идти вверх. Уже был виден овраг, а вместе с тем и пушки, и гранаты, и патроны – всё, что нам нужно для атаки. В том числе и химическое оружие. Союзники нас поприветствовали, после снова приступили к обороне, пока наши занимали рабочие позиции. Всё только начиналось. И если вы действительно думали, что впечатления, которые можно увидеть во время пути в траншеях - максимум, то вы глубоко ошибаетесь. Ведь когда речь идёт об овраге, находящемся на поверхности фронта, напротив вражеской техники и пехоты, то согласитесь, попахивает тем же, что я упомянул в самом начале – свинцом и кровью, едким дымом и гнилью. Во рту вновь появляется этот железный привкус, в голове все мысли исчезают, полная сосредоточенность лишь на том, как не проебать весь этот фронт, и как не стать элементарно посмешищем и придурком среди своих.