На третьей странице атласа

Я отчетливо помню тот день, когда я впервые её поцеловала. Был сентябрь выпускного класса средней школы, и я любила Наоми уже второй год. Целое лето без неё было просто пыткой. Отвратительно. Те три месяца пролетели, словно коматозный сон. Единственным, что доставляло мне удовольствие в тот период, были мысли о ней и ирландский лимонад со льдом. Когда день наконец сменялся вечером и небо приобретало едва уловимый сиреневый оттенок, я шла на пустующую игровую площадку, садилась на качели на цепях и думала. Представляла, каково это — обнимать Наоми не по-дружески? Целовать не только в щеку, но и в губы? Иметь возможность брать её не только за руку, а ещё и прикасаться к бедрам и выпирающим ключицам? Не могу объяснить, откуда у меня взялась эта безудержная тяга к ней, не к парням, не к девушкам — а именно к ней. Впрочем, со дня нашей первой встречи это уже не имело ни малейшего значения. Чувство безумной симпатии поразило меня, как удар молнии, и неказистая светловолосая девчонка, Наоми Кэмпбелл, имеющая на всё своё мнение, запала мне в душу. Всё, о чём я могла думать, это то, как бы преодолеть барьер дружбы и дотянуться до неё, даже если она оттолкнет меня. Это же ожидаемо. Но это был оправданный риск. И когда начался новый учебный год, я была готова. Первым уроком была история. Наоми усердно конспектировала то, что говорил учитель, а я не могла оторвать от неё глаз. Наоми подперла голову узкой ладонью и зажала кончик белой пряди, как сигарету, между пальцев. Нижнюю губу закусила и редко моргала. По классу в то утро гулял сквозняк, и лучи солнца падали на столешницы парт и сонных учеников, слева направо. В этом тусклом свете, в рамках этой блеклой картины Наоми была похожа на призрак, вырвавшийся из фантазий в реальный мир. Она была совершенной. Для меня. Несмотря ни на что. В тот момент, видя её впервые за безумно долгое лето, я решила — нужно действовать. Двумя неделями позже на уроке географии я совершила неожиданный даже для самой себя поступок. Достала свой ежедневник и черной ручкой вывела на нелинованной странице «Я люблю тебя, Наоми», сжала пальцами край листа, уже готовая вырвать его, но одёрнула себя. Так не делается. Глупо, по-детски. Вместо этого я написала записку Наоми на тетрадном листе: «Встретимся на площадке вечером?» «Конечно, в 7», — последовал ответ. Она написала маркером на уголке третьей страницы атласа. Я немного опоздала. Она сидела на скамье с книгой. «В чем дело?» — осведомилась она с любопытством. «Ни в чем, просто я, кажется, влюбилась. И мне нужно поговорить с тобой», — всю дорогу до площадки я старалась не думать о том, что скажу, потому что мысли ужасно путались и чем чаще я проговаривала мысленно подходящие слова, тем неувереннее себя чувствовала. Мы никогда раньше не говорили на подобные темы. Сказать, что Наоми была удивлена — не сказать ничего. «Хорошо». «На самом деле, это такое странное чувство, любовь. Порой думаешь, что оно абсолютно неважно, что без него можно прожить целую жизнь, но когда оно добирается до тебя… ты начинаешь жить чужой жизнью. Кто-то другой становится для тебя целым миром». Я сама не заметила, как произнесла всё это. Казалось, эти слова признания созревали во мне целых два года, и это был отличный, самый подходящий момент, чтобы произнести их. Наоми лишь грустно посмотрела на меня. Она загнула уголок мягкой обложки «Кэрри» и произнесла: «Ты действительно думаешь, что знаешь, что такое любовь? Вспомни, сколько тебе лет». Конечно, она не знала, что я люблю её, и она просто хотела дать мне хороший совет, но мне стало так обидно от этих слов… Если бы только я могла показать ей все свои чувства, поделиться всеми своими мыслями… Я почувствовала, как к лицу прилила кровь (мне стало стыдно за то, что я собиралась сделать) и в горле встали слёзы обиды. Я наклонилась и поцеловала её. Коротко, мокро, неумело. Спустя несколько головокружительных секунд Наоми отстранилась и удивлённо посмотрела на меня. «Мне пора», — бросила она неуверенно, схватила велосипед и поехала в сторону своего дома, быстро и без оглядки. Её голос показался мне хриплым и сдавленным, будто теперь её душили слёзы. Я же наоборот, почувствовала облегчение. Неважно, что будет дальше, главное, я больше не должна хранить в секрете свои самые сильные и глубокие чувства. Однако, почему-то сердце у меня заныло, когда я смотрела в спину удаляющейся фигуре Наоми; взгляд расфокусировался, и грязно-лиловое небо слилось с верхушками темных деревьев, с красными крышами домов и лужайками. Наоми затерялась в этих цветовых пятнах. Что-то капнуло на мою юбку. Оказалось, это была моя слеза. Я сунула руку в карман, надеясь найти там платок, но нашла только обрывок третьей страницы атласа.