Ирочка

Как же я любил её маленькую синюю юбчонку. И две косички, что мать так заботливо заплетала по утрам — я видел это в окно.   Арина Сергеевна сажала неугомонную на стул и принималась распутывать длинные пшеничные локоны, похожие на спелые колосья или плавленые золотые нити. Так хотелось в них зарыться лицом и вдыхать, вдыхать, вдыхать без остановки. Удушиться бы этими волосами — вот до чего чудесными те были.   А в сущности, в маленькой Иринке прекрасно было всё — от широченных ореховых глаз до милейшей привычки надувать губы во время разговора. Они от такой её особенности наливались сладкими клубниками, становясь алыми и особенно пухлыми — грызи, не хочу! Целуй до потери пульса, до опьянения!   Я, наверное, как раз и пьянел при виде неё. Хмельной был и влюбленный.   Потому позволял себе украдкой следить, как Ирочка моя в полуденный час возвращается из школы. Частенько малютка меняла привычный маршрут домой, захаживая в ларёк с мороженым. А потом пряталась с огромным рожком крем-брюле на одинокой лавочке в парке — такой у неё был секрет. И всё моё существо ликовало, что эту тайну, пусть и без её ведома, я делю ровно пополам.   У Иры обнаружили раннюю стадию диабета, от чего мать стала настоящим надзирателем, маниакально контролируя каждый съеденный кусок. И хорошо, что девочка досталась не мне — я бы весь мир ей отдал. Весь шоколад, все конфеты и печенье — всё бы скупил, лишь бы она мне пару улыбок подарила.   А на улыбки Ирочка была щедра. Весь двор начинал светиться, когда вбегала та в крохотном цветочном платьице на площадку. И солнце нередко пряталось в пушистые тучи от того, что завидовало её лучистости.   Да что там солнце, местные девчонки до того серыми пустышками становились на её фоне, что дружно сговорились ненавидеть — не пускать ни в классики, ни в резиночки, ни в «дочки-матери». Меня это жуть как злило, потому как от безысходности моя Иришка начала общаться с дворовой шпаной, дружелюбно принявшей красавицу в свой похотливый круг. Мальчишкам лет то было по двенадцать, а я уже видел, какие взгляды они бросают на худенькие детские ножки — аж тошно стало. Так отчаянно захотелось забрать её, увезти подальше от этого мерзкого, грязного мира и спрятать в створках своего сердца — чтобы никто не мог и пальцем тронуть.   С этими мыслями я и готовил свой план.   Арендовал белую маршрутную газель, закупил стяжки и не без труда отыскал хлороформ. Как же страшно звучал этот список в моей голове — но я ведь не маньяк какой! Свою драгоценность я не испортить, а наоборот — защитить хотел. Только пока она этого не понимала, потому могла испугаться и сбежать. Мне нужен был запасной план, как раз на такой случай.   Думаю, что сама жизнь благословила меня на воплощение задуманного — именно сегодня, когда машина ждала своего часа на пустующей в будний день парковке сквера, Ирочка решила вновь порадовать себя мороженым. Она шла заученной тропинкой, когда я нагнал её.   — Ой, Владислав Ильич, здравствуйте, — кивнуло моё солнце.   — Привет, Ириша! — по-соседски погладил ржаную макушку, — Как твой день прошел?   — Хорошо прошел, — засмеялась маленькая, — Шёл, шёл и прошёл. Ирочка остановилась неподалёку от ларька. Видно, не хотела мне всё же раскрывать свой секрет.   — Ты, случаем, не за мороженым направлялась? — провёл я взглядом стрелку до запретного плода.   — Нет, вы что! — затараторила она, — Мне ведь нельзя, сами знаете! Мама ругаться будет, если я что-то такое себе куплю. Там же сахар!   — Знаю, Ирочка, — не смог сдержать улыбку, — Беда это, конечно. Я бы без сладкого жить не смог! Сам вот только из большого магазина — закупил там специальное полезное мороженое, которое без сахара, представляешь?   — А разве такое бывает? — с надеждой на меня уставились два ореховых глаза.   — Бывает. Мне ж самому лет много, так что за здоровьем тоже приходится следить, — я постарался изобразить озадаченность, — Хорошо, что напомнила. Мне, пожалуй, нужно возвращаться к машине, а то растает. Обидно будет, я пачек много купил.   Моя маленькая девочка никогда бы не попросила чужого — была слишком хорошей, поэтому на эту мою провокацию она только грустно опустила голову и сказала простое: «Как же здорово, что придумали такое мороженое».   — Так слушай, давай я поделюсь с тобой? А маме мы ничего не скажем! Ты какое больше любишь? Я вот купил шоколадное и крем-брюле.   — Правда? — вспыхнули клубничные губы, — Ой, Владислав Ильич, вы ж не поверите, но крем-брюле моё самое любимое!   Внутри у меня будто батарею включили. От её радостного вида стало так тепло и солнечно. А ещё стыдно — ведь в машине на самом то деле никакого мороженого не было. Но это не страшно — когда всё случится, я каждый день буду покупать по три штуки — на завтрак, обед и ужин.   — Так что мы стоим, Ириш? — заторопился я, — Давай тогда до машины меня проводишь, а то придётся нам есть не мороженое, а сладкую лужу.   Шли мы звонко. Моя девочка рассказала о классной постановке, в которой ей дали роль падчерицы из сказки о двенадцати месяцах. И теперь нужно было найти два платьица — одно старенькое и рваное, а другое — красивое и праздничное. Я подумал, что с ближайшей же пенсии куплю ей обновки.   — А зачем вам такая большая машина? — спросила Ирочка, напоминая мне Красную Шапочку.   — Переезжать собираюсь. А чтобы мебель возить, нужна большая машина, — разъяснил я неправду.   Дверь газели звучно отворилась, впуская малышку внутрь. Она забралась живо, чуть ли не вприпрыжку, выискивая глазами пакеты с мороженым. Не знаю, успела ли она заметить отсутствие каких-либо продуктов до того, как на её пухлощёкое лицо легла тряпка, щедро смоченная хлороформом.   Ира обмякла в моих руках сорванным тюльпаном. До того хрупкой она была, до того красивой. Фирменная синяя школьная юбка задралась, когда малютка осела на пол грязной машины, открывая ножки-спички.   Всё моё естество просило одного — дотронуться до детской кожи, что вечно ехидно скрывалась под кобальтовой хлопковой тканью. Морщинистая рука смотрелась так нелепо, проводя кончиками пальцев по бархатному полю. Но мысли о собственной дряхлости меня перестали тревожить, когда руки наткнулись на резинку розовых трусиков. Не успевая остановить проклятые ладони, я сжал Ирочкину промежность, ощущая её доброжелательное тепло.   «Она бы не оттолкнула, — внезапно пронеслось в голове, — Она такая горячая, будто ждала меня».   И всё же мне пришлось себя отдернуть — настало время выдвигаться, так что я накинул узорчатый плед на мою любовь, укладывая её среди старого ковра и одеял — мне хотелось, чтобы Ирочке было удобно.   Одинокая машина выехала с парковки никому не нужного парка. Люди даже не смотрели нам вслед, потому что не знали, что величайшая драгоценность в мире сейчас тихо сопит в кабине. А я сегодня стал самым богатым человеком на земле.