Мои девяностые

Моё детство выпало на начало девяностых, распад СССР, нищета, голод, группировки бандитов и так далее… Я, пожалуй, начну свой рассказ. Для начала стоит познакомиться, меня зовут Ирина, обычное, простое имя, моего брата, который родился в семьдесят шестом году, назвали Владлен (Владимир Ленин), наши родители намудрили с оригинальностью в его годы. Впрочем это не важно… Мы живём в городе Санкт-Петербург. Мне и не стоит говорить о его красоте, как тут хорошо летом и совсем не холодно, но может это я уже привыкла. Моя семья переехала сюда из Москвы в начале восьмидесятых, а потом родилась я. Что послужило поводом переезда? Папе предложили работу лучше, а мама согласилась, потому что здесь живёт моя бабушка, которая сможет приглядывать за мной и братом. Мы не знали «чёрных» дней и часто гуляли по вечерам в зелёном парке рядом с домом. Зима здесь конечно холодная, но всё терпимо когда впереди весна и лето. В девять лет меня посвятили в пионеры. Родители сказали, что пионерское движение обязательно, оно воспитывает в ребёнке доброту, честность, трудолюбие и т.д. Что ж, дух стремления быть первым у меня и присутствовал, при этом мы всегда помогали своим товарищам. Скучать мне не приходилось, детство было и правда хорошим, я читала поучительные рассказы, ходила на рыбалку с отцом, строила скворечники, в общем, райская жизнь любого ребёнка СССР. Ну, а что было дальше, конечно, заставило меня быстро повзрослеть. В тысяча девятьсот девяносто первом году мне было всего десять лет. Когда по телевизору передали о том, что теперь я живу в России, моя семья была погружена в праздничную атмосферу Нового года, а я, как ни в чём не бывало собиралась в школу. Мы даже не посмотрели новости, лишь только днём узнали от соседей, потому что у родителей были выходные, а в школе, именно нам ничего не рассказали. Так я и жила полдня неинформированной, когда вернулась домой мама сидела за столом с поникшей головой. Отец поддерживал её, говорил что всё будет хорошо, мы не будем голодать, да и вообще, почему у неё могут быть такие мысли? Но мама всегда была паникёршей, даже когда мы ключ под ковриком оставляли, она всё равно брала его с собой в тайне от нас. Потом поднималась на этаж раньше и подкладывала его, будто всё так, как всегда. Никто не знал, что будет дальше и как мы будем жить, но верили конечно в лучшее. Мой детский разум ничего не смог понять, лишь то, что теперь я живу в России, а президент теперь Борис Ельцин. Думаю мне, этого было достаточно. — Успокойтесь, не война же началась, — сказала моя старая бабушка. И то верно. Кстати у нас была чудесная классная руководительница, она сказала, что после зимних каникул принесёт нам по конфете, правда после недели отдыха, мы узнали, что пионерии больше не существует, а эта учительница ушла из нашей школы. На её столе конечно лежала записка и мешок шоколадных конфет, но как потом оказалось, она уехала заграницу. Со школой у меня связаны положительные эмоции, естественно до девяносто четвёртого, тогда началось что-то невыносимое. — Ты слышала? — спросила меня подруга, по совместительству соседка. — Что? — Ну, выстрел какой-то был или окно разбили. — Ты придумываешь! — Да я тебе клянусь, — она положила руку на сердце, — клянусь, что сейчас нам скажут идти домой, а за домашним заданием потом к школе подойдём. — Люда! Ничего такого не случилось, может тебе почудилось? — я взяла её за обе руки, это помогало успокоиться, видимо черты маминой впечатлительности передались мне, но потом быстро отпустила, потому что было не принято, да и, показалось достаточным. Напомню, это только один день из девяносто первого. Дальше — хуже. Это пугало. У Люды мама работала учительницей, только в другой школе, в то время у неё была хорошая зарплата, поэтому моя подруга выделялась хорошей по качеству формой, туфлями, да и в общем одеждой. У неё был отличный синий спортивный костюм фирмы «Adidas» Я завидовала белой завистью, не то чтобы мои родители не могли позволить мне костюм, но я не требовала чего-то такого, что есть далеко не у всех. К тому же потом, это всё привело бы к необратимым последствиям. В целом весь девяносто второй год прошёл неплохо, мы не голодали, даже хорошо питались. Отец привозил с работы много мяса и рыбы, и ни в чём не отказывал. Мама же наоборот, она боялась нищеты, сложила все свои украшения в шкатулку, которую спрятала. Даже брат и я, не знали куда она её дела. Тем не менее, мы ходили гулять, ели клубнику с огорода дачи. Представляете, у нас тогда дача была! Мы ездили убираться, часто оставались там на ночь, а рано утром уезжали обратно на отцовской машине «Волге» На день рождения я получила набор детской посуды, с которой спокойной выходила во двор, играла с друзьями в чистой песочнице, каталась на хороших качелях, а потом шла в ларёк за мороженым. По выходным я с семьей иногда выбирались из душной квартиры, например, в парк аттракционов. К сожалению всё это детское время прервали «лихие девяностые». Кризис. На новогоднем столе девяносто третьего у нас не было практически ничего. Ёлки, как принято, у нас тоже не было, телевизор работал из последних сил, мама набирала денег на маленький торт, а в кастрюле варились дешёвые макароны, которые после варки слипаются. Вот и весь праздничный ужин. Мы продали дачу, кассеты с фильмами, с ними же ушёл и видеомагнитофон. Мама старалась откладывать, но на еду и отдать «за квартиру» всё равно не хватало. Папа устроился на третью работу. Хорошего было мало, но иногда и случалось что-то, например вовремя зарплату выплатили, или пенсию бабушке, пособия на детей. Мы с братом успокаивали маму, когда ту, выгнали с работы, ну или отца долго не было, а время — ночь. Мы беспокоились о том, что он просто не вернётся домой. Тогда я уже стала считать себя «большой», готовой к жизни. Боялись выходить на улицу даже взрослые, мы с братом больше не бежали на площадку поиграть, больше не выносили мусор. Сидели возле батареи, которую едва и отключат… Весело. Мы не просили еды, знали, что лучше поест отец, он единственный, кто сейчас работает и хоть как-то прокармливает нас. Мама часто плакала, смотря ночью в старое советское окно. Рамы были деревянные, из них холод тянулся в квартиру. Неужели буквально за несколько месяцев всё может настолько сильно измениться? В апреле того же, девяносто третьего, я решилась выйти на улицу, потому что брат с мамой сильно заболели, бабушка дойти до магазина не смогла бы, а отец на работе. Я знала что меня ждёт, поэтому действовала чётко по плану. Дом — магазин — дом. Нигде не останавливаться, ни на что не засматриваться. Если будут странные мужчины с конфетами — быстро бежать. Милиция плохо работала, потому что тоже боялась различных группировок, как мне казалось, так оно и было. Так что на неё я расчитывать не могла. В подъезде я уверенно перешагнула через наркомана, которые скорее всего, ещё чуть-чуть и умрёт. Вышла в неприметной одежде, сняла серёжки (хоть была бижутерия, я боялась, что мне их оторвут вместе с мочками ушей) и направилась к магазину. Деньги были только на две буханки хлеба, я сжимала монеты в кулаке, чтоб не дай бог кто-то не отобрал. Вот так и живёшь, идёшь в магазин, а мимо тебя проезжают главари местных опг, к слову, пока ты им не интересна. По возвращению домой, я увидела, как новые люди въезжают в квартиру рядом с нами. Там раньше жила старая бабушка, но по всей видимости её уже как года два нет. Молодая семья, отец, наверное, военный, два мальчугана. Старшего сына попросили донести телевизор, он помог и сел на порог квартиры. Тут сразу вышла его мама, грозно бросила взгляд на поднимающуюся по лестнице меня, а потом на своего сына и сказала: — Миша, ты чего здесь уселся? Марш на кухню, там ещё стол не собран, — мальчик подчинился требованиям и ушёл, а женщина захлопнула дверь. Я в недоумении стала открывать свою входную, а потом быстро забежала домой. Положила на стол хлеб и ринулась к больному брату, он конечно шёл на поправку, но вид у него всё так же, был не очень. Я встала на колени перед его кроватью и положила руки на постель. — Владик (в нашей семье он был именно Владиком) ты знаешь, у нас новые соседи. Мальчик там, брат его, мама с папой… Ну, всё как надо, — я запинаясь, всё-таки рассказала брату об увиденном, но он лишь устало посмотрел и ответил. — Это хорошо, друг к тебе приехал значит. — Я с тебя смеюсь, ну какой друг? — казалось, что мои щёки налились кровью, обычно это случалось, когда брат скажет что-то, что очень смущает. Из его уст, это всегда так. — Вот такой, зато дети теперь на этаже есть, если Люда ещё не съехала. — Не съехала, — я рассмеялась, с Владиком всегда всё было по-доброму, по-детски. Внезапно он повернулся, дотронулся моей руки и посмотрел на меня самым строгим, отцовским взглядом. — Ир, ты же темноты не боишься? — Нет, — мой голос почему-то дрогнул,— а что? — Смотри, если свет вдруг выключится, ты не бойся, так с нами играют и закаляют, чтоб никто темноты не боялся. Поняла? — Да… — теперь то, я понимаю, что никто нас не закалял, а просто заплатить за свет денег не хватало… — Ну вот и хорошо, пойди к маме, может ей помощь нужна… Все эти моменты постепенно заставляли взрослеть, хочешь, не хочешь, а надо.