Мятежное солнце

Только сердце в порезах. Другой быть нельзя. Я боюсь, ни дня без стресса. Руку крепче сжал, ты мне шептал: «Будь собой — и все дела. Никому ты не должна. И услышат на волнах, Что с тех пор ты не одна».

      Невозможно было описать то, что я чувствовала уже давно… И то, как часто Он меня спасал от этого невыполнимого ощущения тревожной мятежности. Роб просто вылавливал из омута собственных противоречий, выталкивая на поверхность для нового спасительного глотка. С горящим от соленой воды горлом, в любом из миров я ждала бы Его и знала, что Он обязательно меня вспомнит. Потому что мои чувства сильнее обстоятельств.       Я, правда, до исступления любила свою работу. Строить мосты через реки входило в мою ежедневную рутину, но как сложно было порой сделать такие же сооружения к людям. Порой мне казалось, что я совсем потерялась и не умела ни с кем общаться.       — Амели, что ты принесла? Это в корне неверные расчеты, здесь, — я ткнула пальцем в раскрытом документе, — здесь тоже. Я тебя просила все сделать еще на той неделе. Что случилось?       — Простите, я не заметила ошибки, я помню, что у нас сжатые сроки. Давайте, я исправлю, — моя сотрудница поспешно забрала папку со стола и отошла на пару шагов в почтительном извинении.       Я безмолвно поправила огненную прядь волос, накапливая в себе желание взорваться от непонимания, почему ранее такая расторопная Амели вдруг стала меня панически бояться. Ее страх честно не вязался ни с солнечными лучами, врывающимися через приоткрытое окно кабинета, ни с моим вселенским терпением в прищуренных с изумрудом глазах. Да, я могла быть резкой и строгой, но никогда не опускалась до личных оскорблений, только требовала безукоризненной работы от остальных.       — Исправляй, даю тебе до конца недели поработать над проектом. Подключи остальных, если не получается. Принесешь мне новые ошибки — можешь сразу писать заявление. Я не могу так небезопасно подходить к этому заказу, строители ждут точных расчетов. Поняла?       — Я вас поняла, могу идти? — Амели побелела, как полотно. Я кивнула ей, разрешая покинуть офис.       Стоило двери закрыться, я с тяжелым вздохом откинулась в кресле, массируя точку между бровями, где пролегла суровая начальственная складка. Тишина, сопряженная с тиканьем часов, вынудила меня подойти к окну и открыть его пошире, чтобы кабинет заполнил гул города, ломающий излишнее молчание, в котором так напряженно проносились суетливые мысли.       Пять минут, чтобы прийти в себя. Я не умела отдыхать, иначе саму бы съело беспокойство в желании что-то исправить, помочь, сделать… Моя излишняя активность и перфекционизм были лишь на руку в работе, но абсолютно не вязались с внутренней беспечностью. Будто меня сломает, если я хотя бы немного ничего не буду делать. Словно бесполезной быть никак нельзя.       Ошибки подчиненных, горящие сроки и бешеное состояние бьющейся об клетку птицы только продлевали желание пахать еще больше, и желательно, чтобы все получилось с первого раза. Но как бы я ни планировала, как бы ни составляла расписание персонала и делегировала полномочия, мысль «мне не хватает времени» все чаще терзала меня. А осторожность никак не вязалась с реальностью, что требовала от меня лишних рисков и уверенности в каждом движении. Но я любила это бесконечное метание, без него мне было слишком пусто в отсутствии чувств.       Ну, все пять минут прошли, можно метаться по пустякам дальше. Секретарша сообщила о неожиданном визите. Это был детектив Роберт Штицхен и мое внезапное спокойствие в озере несчастий.       — Добрый день. Чем могу помочь? И будьте, пожалуйста, предельно кратки, — я обернулась к мужчине, стоя у окна и скрещивая руки в защищающемся движении.       — Отлично, у меня тоже немного времени, — мужчина подошел ближе, протягивая мне папку. — Меня зовут Роберт Штицхен. Я из отдела по наркотикам, нам поступило предупреждение, что на сегодняшней ярмарке, которую ваша компания спонсирует, скрывается варщик. Нужно согласие на наши действия по поимке преступника.       Я молча забрала протянутую папку, открыла на последней странице и расписалась размашисто и смело. Но внутри у меня едва отлегло, что детектив пришел не по делам компании. Мало ли какие у нас могли быть проблемы с бесконечными проверками и налогами. Роберт, видимо, удивился моей сговорчивости.       — Все? Мне говорили, что будет сложнее, — в его светлых глазах искрой мелькнула улыбка, в остальном же лицо оставалось беспристрастным.       Я непонимающе склонила голову, задумчиво поправляя стопки бумаг. Мне не хотелось с ним разговаривать, свое дело он сделал, и стоило бы ему проваливать, пока я пыталась не утонуть в своих делах.       — Что вы имеете ввиду? — я довела порядок в своих вещах до педантичной аккуратности и только после этого подняла раздраженный взгляд на его симпатичное лицо.       — Мне говорили, что с Вами сложно договориться, — Роб подошел ближе.       Это заявление вынудило во мне с интересом обогнуть стол и прислониться к нему бедром, пока Роберт потянулся за своим желанным разрешением, покоящемся на краю ореховой поверхности. Близость его смуглой шеи, выглядывающей из-за воротника белой рубашки, стала неожиданной. Выпрямившись в шаге от меня, он стал возвышаться на голову, пока я тянулась наверх в кратком стремлении определить цвет этих глаз.       Голубые? Намагниченность ситуации резко погубила Амели, старательно несущая мне кофе и новые документы. Белые листки в ее дрожащих, словно на порывистом ветру, руках с напитком отмели напрочь все посторонние мысли про чужие шеи и крепкие руки в обтягивающей рубашке. Я ловко освободила девушку от ноши и села за стол, чтобы тотчас углубиться в очередные данные.       — Вы даже не спросите, кто про вас так сказал? — Роберт высился передо мной, начиная крайне раздражать, как посторонний ненужный шум.       — Вы знаете, господин Штицхен, у меня нет на это времени. Остались какие-то еще вопросы? — жажду нагрубить мужчине едва можно было сдержать, но я могла только нетерпеливо постукивать ногтем по полированной поверхности.       — Нет, благодарю, — уголок его рта медленно пополз вверх.       Он мог бы остановить бешеный ритм моей жизни, если бы захотел, я чувствовала это и в его умиротворенном лице, и в кончиках смуглых пальцев. Но Роберт мгновенно вышел, а мне хотелось только провалиться в свое состояние, будто в дурманящий сон, забываясь в нем надолго.       Ближе к вечеру, когда тиканье настенных часов достигло апогея, я опомнилась с воспаленными от бесконечных чисел глазами и сухим жжением горла, без конца извлекающего одни и те же распоряжения, потому что не до всех мои требования доходили с первого раза. Иногда мне это нравилось, я пропадала надолго от реальности. Но в тот день все шло изначально наперекосяк, и вдруг показалось, словно я… не на своем месте. Это осознание молнией зацепилось где-то глубоко, повисло в подкорке сознания, там и осталось, задевая внутренности невыносимой болью. Но ведь работа и не должна быть легкой, разве нет? Почему это я вдруг мысленно отказываюсь от всего созданного, а?       Впервые хотелось сменить обстановку и людей. Я осторожно последовала на ярмарку, где окружающие словно передавали всеобщую радость и волнение. Меня штормило, когда кто-то случайно задевал или что-то спрашивал: совсем не хотелось быть социальной, просто остаться одной среди толпы. Но, как назло, ко мне прицепилась старая женщина, с которой и начались все мои проблемы и несчастья.       Она прокляла меня.       Ее проклятие перенесло в совершенно иной мир: серое захолустье, где все окликали именем Лилит и обращались, как к служанке.       А я переживала. Храбрилась, язвила, но содрогалась от мыслей: а вдруг я не смогу вернуться, а вдруг я сумасшедшая, а вдруг это и есть моё место?       А вдруг… А вдруг… А вдруг…       Здесь уже привычные схемы не работали, всё то, что я накопила за свою жизнь, оказалось бесполезным. Меня нагло оторвали от привычного мира, усилили внутри бури и просто сказали: «Меняйся. Ты нас не устраиваешь». Только человек не меняется по щелчку пальцев. Но он может адаптироваться.       Привыкнуть к отсутствию солнца внутри и внешне оказалось не так сложно, как встретить в этой жизни спокойного Роберта, каким-то неимоверным чудом снизошедшего до меня снова. В его голубых глазах сквозила надменная неузнаваемость меня, делая мою горечь ещё отчётливее.       — Ты, правда, не помнишь меня?       — О чем вы? Я вас впервые вижу, — невозмутимый, практически суровый человек-камень, так прекрасно подходящий под окружающий тусклый мирок, который я возненавидела с первых минут.       Вытирать о себя ноги я никогда бы не позволила, но теперь мое достоинство и гнев были не нужны, сохранить лицо — тот максимум, что я могла себе позволить.       Прошло много дней, Роб увидел во мне своего союзника, но упорно не узнавал меня. Наши разговоры ни к чему не приводили, только запутывали больше. Оставила уже попытки разбудить его разум, просто стала ближе, наблюдая за сменой выражения лица мужчины от строгого к более расслабленному.       Но однажды у меня накопилось, что захотелось исчезнуть. Бросить намывать гостиницу, где Лилит якобы работала, и выбежать в сад, едва переводя дыхание от тоски.       Чувство редких лучей на копне рыжих волос лишь ускоряло сердцебиение. Этим ухоженным цветам и стройным плодовым деревьям было все равно на девушку, борющуюся с панической атакой. Свежая росистая природа укоряюще наблюдала за моей войной, в которой я не была командиром. Среди тропок потеряла себя нестерпимо сильно, борясь с дрожащими руками и тяжестью в груди.       Этот второй мир усугублял во мне мятежи еще больше. Я была никем, не занималась ничем, и это страшнее предыдущего замкнутого круга. Я боялась меняться.       — Что с вами? — голос Роберта раздался позади, но я хотела только огрызаться.       — А вам какая разница? Любите общаться с прислугой? — паника еще не отпустила меня, но все внимание теперь посвящалось мужчине.       — Вы опять странно себя ведете, Лилит, — он подошел ближе.       — Может, потому что я не Лилит? А Селена, — я прислонилась спиной к яблоне, пытаясь переводить внимание на разные предметы вокруг, чтобы меня отпустило.       Лейка. Роза. Глаза. Улыбка.       — Селена… — мужчина сосредоточенно наблюдал, как солнце искрилось в моих волосах, в его взгляде промелькнуло понимание. Я прислушалась к окружающим звукам.       Птицы. Легкие шаги Примы. Его учащенное дыхание.       — Ничего не говори, — предупредила я, чувствуя облегчение в груди, глубоко вдохнула отмечая ароматы.       Цветы. Одеколон.       Стояла близко к нему, не видела сопротивления в лице, только недоумение. И оставалось последнее, чтобы избавиться от паники, что я почувствую на вкус?       Его теплые губы.       Пока не передумала, я быстро приблизилась к Робу. Мне впервые было так надолго страшно. И этот поцелуй был спонтанным, навеянным духом отгремевшей бури. Я кончиками пальцев касалась его лица, наклоняя голову ниже.       Верхом неадекватности была эта реакция на полузнакомого человека, но меня так трясло от непонимания, от незнакомой жизни и терпкого горя, что я ухватилась за него, отчего-то искренне видя в лице Роба свою поддержку. Единственную поддержку.       Мужчина не оттолкнул, испугавшись моих чувств, он прижал меня к себе, вдавливая с тихим вздохом. Руки запустил в кудри, пробежался по мыслям свежим ветром и улыбнулся, забирая губы в мягкий, увлекающий вальс… Его свежесть, прохлада и нужный поцелуй содрогали рыдания в горле с утроенной силой. Мне хотелось кричать, но я сдерживалась.       — Селена, что такое… Не бойся, расскажи мне… — он не отдалился, руки продолжали перебирать волосы, наслаждаясь их яркостью.       — Всё меняется, но я прежняя… Я остаюсь той же, и мне плохо от этого. Я столько боюсь и ничего не могу сделать, чтобы облегчить это состояние… Роб, я не могу быть другой, я всегда буду бояться, я ничего не умею… И ничего не хочу… — вкрадчивый шёпот заглушал шорох листвы.       Я не умела разговаривать о себе. А мне бы, конечно, хотелось рассказать, как подбородок может щипать от слез, как любой звук навевает мысли о слабости, как педантично я выстроила свой быт, а потеряв его, потеряла себя.       Он потерял в ответ свою суровость:       — Что еще тебя беспокоит?       — Ты не помнишь меня… Ты притворяешься сейчас, да?       — Нет, я что-то начинаю понимать… Не всё, но постепенно. Урывками, — он продолжал гладить мою голову. — Я помню, как цвет твоих глаз и волос горит на солнце. Ты сама как солнце.       Терпеть невозможно ощущение бедствия внутри, когда внешнее было таким умиротворяюще тихим. Я могла бы посчитать каждый падающий с дерева лист, и это принесло мне толику радости, ведь в замершем мире присутствовал и он. Роб молча наблюдал за моим растворением в нем. Ведь, если в следующей жизни он был теплым ветром, я бы стала лучами, устремляющимися вслед за его порывами.       Мужчина сорвал цветок и вставил в мои волосы. Наверняка, нельзя так надеяться на кого-то, лучше уже быть собой и одной, но с Робом не получалось иначе. Что же будет, если его не будет? Как мне справляться со своими неуверенностями? Я будто и не обретаю себя, будучи под его крылом.       Только невозможно быть собой, находясь не на своем месте. Тем более, что меня хотели исправить, будто я сломана. Слишком злая, закомплексованная, антисоциальная. А вы не подумали, господин Таролог, что зато я настоящая?.. Со своими границами, волнующаяся, доверяющая лишь немногим. Почему я должна подходить под чужой стандарт, не понимаю?!       — Прости, мне было нужно все это рассказать. Я немного поторопилась, но главное, что не опоздала. Ты важен мне, — раскрылась с каким-то новым глубинным содроганием, побеждая волнения и особенно обрадовавшись этому. Вслед за вспышкой откровения пришла давящая грудь пустота. Я показала чувства и от того стала уязвимее, но ведь именно мне было важно все объяснить… Почему же так плохо?       Никто не даст мне надолго обрести состояние счастья, цикл повторится, и я снова столкнусь с еще большей болью, чтобы потом вознестись выше. Это как порывы ветра, исходящие от тела Роба, устремляющие меня ввысь, они могли поменять направление, и я бы упала.       Проходили дни после нашего уединения в саду, разум уже с покорностью ждал новых испытаний Таролога. Я успокаивалась, намывая полы и разгадывая секреты этого серого города.       Назначила свое волнение главной краской изменчивой жизни. Ярким пятном в груди, на ощупь как мячик. Пусть скачет по телу, проходя по клеткам импульсом, теребит память, колошматит сердце и обжигает ум. Я полюбила его.       Во втором мире вместо служанки стала наследницей престола среди драяд. У меня были остроконечные уши, как у эльфа, целая власть и нежелание кому-либо подчиняться. Однажды мне как-то сказали, что я слишком люблю себя и порой перегибаю палку в желании быть бескомпромиссной с другими людьми. Здесь у меня появился шанс взять ответственность за большое число жизней, стать дипломатичней и мягче, помнить о себе, но не таранить сердца всех вокруг.       О, я море как ошибалась.       — Вам следовало склониться перед королевой…       — Вы не думаете о мнении других о вас? Вам следует быть тактичнее.       — Своим характером вы наживете много врагов.       Идя в разрез с другими, следует приготовиться к тому, что придется постоянно защищать себя. Волки в лесу и есть те, кто привык к устоявшимся событиям, а ты такая прямая, твердая, хоть бы сломать… Прогнуть под себя, заставляя чувствовать усталость от нового дня, выливая это в каждодневную тревогу, за которой скрыты злость, страх, неуверенность. Я так устала бороться, но без борьбы я никто. Мне постоянно нужно что-то делать.       Да ничего и не нужно. Все и так уже было. Сейчас. Что сделало бы меня счастливой? О, я в полной уверенности могла сказать, что в объятиях Роба я нашла мгновенную радость.       Сегодня должны были прибыть люди из Альтергроу, среди которых оказался мой бывший и, естественно, Роб. В этот раз нас занесло далеко друг от друга. В его хмуром взгляде я не замечала ни единого просвета своим надеждам, все в мгновение ока потухло в душе, раздражаясь в маленькую обжигающую точку. С трудом воздух вырывался из груди, но я была прямой и внешне строгой, даже отчужденной. Очень часто приходилось притворяться кем-то уверенным, чтобы люди мгновенно пасовали перед моей суровостью и отсутствием улыбки, за которыми прятался трепет. И в этот раз мужчина не вспомнил меня: он вечно смотрел куда-то сквозь, не проявляя ни малейшей заинтересованности.       А мне каждая его строгость убивала по одной клетке мозга.       Чем хуже становилось, тем прямее была моя спина, тем выше подбородок и логичнее произнесенные слова. Я всю жизнь боялась перемен и была идеально подготовлена к таким ситуациям. Каждый день, складывающийся из тревог, привычен. Но если всё хорошо, мне наоборот было не по себе.       — Когда Лилит взойдет на престол, я признаю ее своей королевой, и мы заключим долговременный мир, — говорил Деймон под кивки советника. Справа от него Роберт наконец окунул меня странным взглядом, не обещавшим ничего кроме войны.       — Прекрасно. На том и порешим. Лилит, пойдем, выйдем в сад, мне нужно поговорить с тобой, — произнесла королева Маргарет, уводя меня из холодного зала под щебетание изящных фрейлин.       Я выслушала новые наставления и вскоре осталась совсем одна, задумчиво сгорбив спину под тяжестью событий. Научиться бы какой-то гибкости, чтобы уметь перестраиваться под обстоятельства… Я такая закостенелая.       Шаги позади меня заставили остановиться, но оглядываться не хотелось, пока обоняния не коснулся аромат. Я резко развернулась, наталкиваясь лицом на грудь Роба и, словно обожженная, отпрянула вдаль.       Мужчина схватил меня за плечи и стремительно прижал к себе, будто вот-вот сейчас мы снова потеряемся в следующем сюжете моей непростой истории. Его сюртук высушивал набегающие одинокие слезы лучше любого платка, а большие ладони почти умоляюще гладили по спине, растрепав длинные волосы. Амели будет в истерике, увидев, что стало с моей прической.       — Ты была просто великолепна… Гордая, красивая, настоящая королева. Я не завидую тем, кто встанет у тебя на пути.       Неожиданно теплые слова, сказанные грустным голосом уставшего от всего человека, выстрелили точно в цель. Я широко раскрытыми глазами слушала откровения Роба, приберегая для себя каждую секунду его честного мнения. И, как всегда, рядом с ним мое волнение пропало без следа.       — Ты помнишь…       — Конечно, может, это и банально звучит, но я помню тебя и не смогу больше забыть.       — Мне страшно, Роб. Я могу не справиться с самой собой.       — Послушай меня, Селена, — он взял меня за руку и отстранился, глубоко проникая взглядом до самого дна. — Тебе не нужно справляться. Ты нормальная. Ты такая, какая есть, и в этом твоя изюминка. Тебе не нужно ничего менять в себе, понимаешь?       — Если я не изменюсь, это никогда не закончится… — прошептала побелевшими губами.       Голубые лучи его взора нежно проникали в сознание, вызывая легкую улыбку, потому что я впервые видела, чтобы Роб так сильно открывался мне. Никогда и ни с кем я не имела такой связи.       — Ты справишься. Твое волнение, страхи, твои тревоги — это часть тебя. Неотъемлемая. Не надо с этим бороться, просто прими и пойми, что с ними ты настоящая, ты справляешься, планируешь и готовишься к новому еще сильнее. Это всегда помогает тебе, пусть и неприятно…       — Боже мой… — я прикрыла глаза, утыкаясь лицом в смуглую шею.       Загнать саму себя в угол, надрывать горло, ругаясь внутри на малейшие ошибки, ждать радости в тоскливом царстве одиночества — это было про меня. Я не могла смириться со своими постоянными печалями, но тут Роб показал, что все не так плохо. Впервые кто-то ласково называл меня «мятежным солнцем». Пока другие пытались искоренить мои пороки, один лишь человек назвал их моей особенностью.       И тогда я поняла.