Херувим и бес

      Под завывание ветра за окном всегда спится лучше. Обыкновенно беспокойный, неуемный любознательный мальчишка тихо сопел маленьким носиком-пуговкой, укрывшись почти с головой. Дарья Павловна невольно улыбнулась, глядя на младенца, и, отложив вязание, поправила стеганое одеяльце, в котором год назад она спешно уносила Ванечку от умирающей матери. Та, даже будучи в тяжелой горячке, умоляла забрать проклятое ею дитя и в бреду повторяла мольбы о прощении к мужу и сыну. Даша, как ей помнится, испугавшись до дрожи в коленях предсмертной агонии Marie, завернула болеющего ребенка в первое попавшееся одеяло и бросилась прочь. Ваню, стараниями всех губернских врачей и вопреки их же прогнозам, удалось спасти. Marie тем же вечером отошла в мир иной.       Неужели прошел только год? Со смертью Nicolas время для Дарьи Павловны шло гораздо медленнее, чем ему, времени, положено. Она стала замечать за собой, что беспокоится о том, что Ванюша говорит совсем невнятно, хотя многодетная соседка Ангелина Осиповна неоднократно уверяла ее в правильном развитии племянника. А Даше все казалось, что в таком возрасте пора бы уж заговорить осмысленными предложениями, а не короткими словами вроде «тетя», «снег» и «хотю». Она пыталась гнать из головы эти мысли, но ничего не могла с собою сделать — ее время шло иначе, нежели время Вани и других людей.       Весь день небо по петербургскому обыкновению было затянуто низкими серыми тучами. Дождь успокаивающе барабанил по крыше. Дарья Павловна то и дело вздрагивала от дуновений промозглого воздуха, пробиравшегося в комнату сквозь оконные щели. Надо будет непременно их заделать, а то, не ровен час, ребенок заболеет. Она снова отложила вязание и потрогала нос Вани. Теплый. Послышался тихий вздох облегчения. Вот и сбылось ее пророчество — она действительно стала сиделкой. Нельзя сказать, чтобы Даша была недовольна новой жизнью в роли тетки-опекунши для сиротки. В заботе о мальчике она находила покой, смысл и умиротворение. И жизнь их можно было бы назвать счастливой, если бы каждый раз, гладя на него, Дарья Павловна не вспоминала, что она, ангел-Дашенька, могла бы быть его матерью. Родной матерью.       Тяжелые и сумбурные размышления были нарушены появлением в дверях служанки Матрены.       — Дарья Павловна, уж не знаю, как его Бог принес в такую погоду, но к вам почтальон.       Шатова тихо удивилась:       — Но Варвара Петровна уже писала мне на этой неделе. Точно ли ко мне?       Матрена только руками развела:       — Вы сходите посмотреть, я за Ванюшкой пригляжу. Шаль наденьте, Дашенька, застудитесь ведь.       Та кивнула и спешно сбежала по лестнице. До нитки промокший почтальон ожидал в парадном. Шатова в волнении забрала у него письмо и, забыв по обыкновению дать рубль в качестве благодарности, опустилась на кушетку, рассматривая конверт. Бумага плотная, кремового цвета, и, кажется, заграничная, хотя имя адресата написано по-русски — тонким, угловатым почерком. Обратный адрес отсутствовал, как и имя отправителя.       Даша нахмурилась и быстро осенила себя крестом. Не хватало ей еще тайных воздыхателей с их любовными записочками. Да она и не знает никого в Петербурге, знакомств не заводит, тогда от кого же? И откуда?       Дрожащими пальцами она надорвала конверт и тихо ахнула. Первой ее мыслью было отбросить письмо прочь, словно ядовитую змею. Второй — она заснула за вязанием, и все происходящее — лишь игра ее воображения. Еще раз перекрестившись, Дарья Павловна заглянула в конверт. Сомнений быть не могло — деньги были абсолютно реальными, даже немного похрустывали в руках. Но какой человек в здравом уме будет анонимно присылать такие суммы?       Кроме ассигнаций, она обнаружила в конверте небольшую записку, нацарапанную тем же острым почерком:

«На содержание и обучение Ивана Николаевича Ставрогина».

      И подпись: «Ваш анонимный друг и благотворитель».