за то, что мы вместе

***

Пауза. Когда слышишь это слово в контексте фильма, например, то даже как-то и не задумываешься о том, что эта остановка может стать началом конца. А вот, когда речь идет об отношениях.. Все получилось странно. Антон с Арсением были вместе к тому моменту уже приличное количество времени, пережили много разных событий, вместе прошли огонь, воду и медные трубы, но тут все будто накопилось. Кризис в отношениях — это нормально, ведь все люди иногда просто перегорают, устают, проходят депрессивные эпизоды. Это нормально. Это нормально, когда вы ссоритесь, когда миритесь, когда выпускаете пар. И, наверное, это нормально, когда вы решаете, что на какое-то время вам лучше оставить друг друга в покое. Антон сам сказал, что ему нужно время, что он запутался и что хочет подумать обо всем один. Арсений не стал перечить, он собрал свою небольшую сумку и уехал к Сереже. Антону показалось, что Арсений даже не запереживал и воспринял все как-то по-философски спокойно, но трясущиеся руки, которые закидывали все вещи без разбора в сумку, выдали его состояние. Антона тоже трясло. Трясло от бессилия, трясло от страха, трясло от попадания в тупик — он всего это не хотел и не понимал вообще, как все это с ними приключилось. Это ведь они! Они стали такими родными за это время. Да и вообще они всегда будто родными были, потому что так правильно подходить друг другу казалось невозможным. Легче было все скинуть на судьбу и на вселенную, сказать, что так и было задумано и они были изначально друг другу предначертаны. Но ведь, если это судьба и все так правильно, то почему же резко стало так тяжело? Для того, чтобы найти ответ на этот вопрос, Антон и попросил время. Первые часы после ухода Арсения были тревожными, но не страшными. Возможно, он просто задерживался на съемках нового сериала или заехал в парикмахерскую, чтобы освежить стрижку-горшок. Он же вообще не домосед, всегда где-то бегает, что-то новое ищет и находит, потому что он в самых обычных вещах готов всегда открывать новые грани. И если бы Антон забыл, что сам попросил тайм-аут, то даже бы и не ёжился сейчас, сидя в одиночестве на кухне с банкой какого-то энергетика. Когда начало темнеть, а часы стали показывать на сколько-то минут больше 10 вечера, Антона накрыло осознанием того, что все-таки произошло. Он из-под тревожности вынырнул на волю, почувствовал холод пустой квартиры и нырнул снова, но уже не в тревогу, а в отчаяние. Время стало тянуться медленно, сердце стучать как-то слишком громко, а ещё вода начала капать из крана будто не в раковину, а на голову, обжигая каждой каплей и без того напряжённое серое вещество. Он начал сильно громко думать. Можно, конечно, просто сорваться и набрать номер. Сказать, что это все ерунда и вообще это пранк, сейчас же модно так, да? Можно просто поехать к Серёже, потому что он знает адрес и почти уверен, что Арс там. А если вдруг не там? То тогда, возможно, Серёжа знает где. А если Арсений не захочет его видеть? Но ведь это же он, это же они… как он может не захотеть его увидеть? А если он все-таки не захочет, то лучше вообще этого не знать, потому что будет ещё запутаннее и больнее. Стоп. Сделав хоть что-то из того, о чем он сейчас думал, он бы обесценил своё решение, а оно ведь выросло не просто так. Начался такой период: дни расписаны по минутам, каждый день либо одни съёмки, либо гастроли, либо вторые съёмки, либо совещание в офисе, либо третьи съёмки и следующие гастроли. Выходные в это расписание почти не входили. Из-за такого графика голова шла у всех кругом, ссоры в коллективе стали возникать чаще, потому что на любые другие мнения хотелось сразу же накинуться и покричать, спросить чем все тут думают, когда что-то предлагают. Было много вопросов к продюсеру, к менеджерам, расписание было жестким и не всегда удобным, рекламных контрактов становилось больше, а цифры и показатели стояли на месте, на маркетинг в их команде вообще часто забивали, потому что рассчитывали на устоявшуюся фан-базу. Откровенно говоря, самим ребятам было не до этого, потому что они вообще не успевали жить, спать, есть, видеться с друзьями, а ещё разговаривать друг с другом — для Антона и Арсения это стало проблемой. Хоть они и были как шестерёнки, которые отлично друг друга дополняли, нельзя было не вспомнить, что в начале были долгие притирки. Они два творческих человека, оба привыкли вести, а потому периодически возникали споры. Со временем, конечно, они все смогли проговорить и сократить количество конфликтов до минимума, но всего этого бы не получилось без желания обоих и долгих разговоров на всевозможные темы. Совместный быт также давался совсем нелегко, поэтому, когда они съехались начался новый этап той самой притирки и он шёл, кажется, даже дольше, чем первый, потому что оказалось, что они живут в совершенно разных темпах: Арсений — жаворонок, обожает чистоту и контроль, все должно быть на тех местах, которые он придумал, а потому любые разбросанные вещи могли его вывести из себя. Он привык стремиться к идеалу с детства, его отец приучил к идеальной чистоте в доме и заставлял перемывать все кружки снова и снова, пока они не будут блестеть. А Антон привык жить так, как ему удобно, ложиться и просыпаться во сколько угодно, потому что ему никогда ничего не запрещали, у него ведь самая добрая мама на свете, которая сына с детства буквально купала в любви, а потому он такой немного взбалмошный и капризный. Долго они спорили, долго определяли границы и как лучше будет сделать, чтобы всем было комфортно, но и этот этап они смогли пройти. Казалось, что впереди лишь только светлое будущее, которое ни одной тучкой не перекроется. Но тут почти пропадает время на себя, на отношения, на разговоры. А вместе с этим начинают копиться микро-обиды: тут какое-то грубое слово, не совсем удачная шутка; там невероятная усталость и отсутствие времени на жизнь; здесь почти постоянное нахождение в одном месте на съёмках, но невозможность проявления всех эмоций и чувств перед камерами. Все это длилось не один день и, наверное, даже не один месяц. И в конечном счете Антон подумал, что устал. И он правда устал. Только не считал, от чего именно. В тот момент казалось, что ото всего сразу: и от карьеры своей, которую он до безумия любил и гордился всем, что они делают, и от поклонников, которые каждый шаг его отслеживают, и от социальных сетей, которые вести надо активно, даже если сил на это совсем нет, и, наверное, даже от Арсения, потому что тот вроде всегда рядом: и дома, и на работе, но резко стало казаться, что очень далеко, его стало катастрофически не хватать.

***

Антон — очень тактильный мальчик и сам этого бы не осознал, если бы не видел все эти фото, вырезки и целые выпуски «Импровизации», где он постоянно кого-то касается, на кого-то облокачивается (в основном, конечно, на Арсения, но мало ли кто ещё под руку попадётся). Он до сих пор не понимал, принял он это в себе или нет, но резко в секунду одиночества осознал, что хочется во что-то закутаться, кого-то конкретного обнять, тем самым согревая и закрывая внешним теплом ту холодную зияющую внутри дыру. Так странно, что несколько часов назад хотелось только тишины и одиночества, а теперь, получив всего этого сполна, захотелось резко все это убрать, отмотать время назад и ничего такого не просить. Антон смотрит на время: «23:58». Завтра рано вставать и ехать в аэропорт — начинаются мини-гастроли по Дальнему Востоку. Он думает, что надо поспать, ведь дорога предстоит тяжёлая, но вспоминает, что спать тоже придётся в одиночестве, а он ненавидит засыпать один. Он привык с детства, что его укладывают, ставят все мягкие игрушки вокруг подушки, читают сказку и оставляют свет в коридоре, чтобы не было кромешной темноты. Спать одному в холодной постели — пытка, длиною в 4 беспокойных часа псевдо-сна, поэтому он принимает стратегическое решение: подсобрать дорожную сумку, лечь на диване в комнате и попытаться хотя бы задремать под негромкий шум телевизора. Он даже не понял сам, какой канал включил, передача или фильм шёл — его не волновало. Его волновало сразу все, но точно не телевизор. Он смотрел в потолок и трепал край пледа, которым укрылся. Мысли в голове так громко жужжали, было ощущение, будто они бились о стенки внутри головы, будто хотели выпорхнуть как птицы, хотели куда-то деться и улететь, чтобы их услышали, чтобы их заметили, чтобы внимание на них обратили. Антону внимания вроде бы всегда хватало, можно, наверное, даже сказать, что он этим вниманием был избалован: в школе у него была своя компания, они все вместе дружили, играли футбол, тусовались во дворах и у кого-то на квартирах. В институте он играл в КВН, а значит проблем с вниманием также возникнуть не могло — постоянные репетиции сценок с друзьями, а также много-много выступлений на сцене и аплодисментов. А там все плавно перешло в импровизацию и в эту громкую славу, от которой сейчас нельзя было скрыться. В общем и целом, внимания хватало, но хотелось будто бы ещё. Хотелось ещё больше внимания, одобрения и принятия от близких и друзей. Так как он привык к вечному нахождению в компании, то возникало порой какое-то стремление выделиться среди остальных: иногда вещами, иногда шутками, да чем угодно, но главное — всегда оставаться в центре этого самого внимания. Так вот и сейчас стало вдруг интересно, почему Арсений ничего не пишет. Да, он помнит про «тайм-аут», который сам попросил, но это ведь его Арс. Он всегда напоминает, что нужно собрать чемодан, не забыть паспорт, а ещё будит утром, чтобы Антон не проспал. А тут полная тишина. И от этого всего хочется ещё выше в плед закутаться, по самый нос прямо, чтобы закрыться, забыться и очнуться в мире, где все уже разрешилось и хорошо. И Антон задумался: а хорошо — это как? Не в смысле что такое хорошо и что такое плохо, а что значит «хорошо» для него сейчас и когда ему было хорошо в принципе. Первым делом вспомнился Воронеж, подростковые годы — тогда было хорошо просто жить. Не было глобальных проблем или они просто не так тяготили, не было обязанностей, не было такой усталости, от которой плечи стремились к полу, не было договоров, рекламных проектов и ответственности перед аудиторией. Тогда казалось, что он свободен как птица, хотелось куда-то ввысь лететь и в своей же голове, в своих мечтах он и летал: представлял себя в большом городе на большом чёрном Тахо, чтобы было все как в клипе популярного американского рэпера, представлял много денег, чтобы можно было купить все, что захочешь, несмотря на цену, купить себе огромную кожаную куртку, объемную цепь на шею и различных колец с десяток штук. Забавно понимать, что почти все сложилось для того воронежского пацана. А чего же тогда хочется сейчас? Чего же хочется в момент, когда понимаешь, что спать остаётся меньше трех часов, а дальше предстоит аэропорт, долгий и муторный перелет, а еще встреча с Арсом? Хочет ли он его видеть? Да, конечно, очень хочет. Кажется, что момента, когда он его разлюбит, не настанет никогда. Почему же тогда он лежит сейчас совсем один в пустой квартире? Снова вопрос, который ставит в тупик. Антон не мог себе внятно объяснить, почему вообще сказал то, что сказал, почему решил, что расстояние сможет помочь им с нерешенными вопросами. Как вообще можно что-либо в отношениях двух людей решить, когда они даже не находятся рядом? Все мысли моментально перешли на сторону самоунижения и самобичевания. С каждой минутой он начинал ненавидеть себя все больше, с каждой минутой ненависти, ему оставалось спать все меньше времени. Он провалился в лёгкую тревожную дрёму буквально за час до будильника, а когда тот прозвенел, то Антона будто по голове тяжелым ведром ударили: болело тело, болела спина — все-таки спать на диване, когда ты почти 2 метра в длину, не самая лучшая затея. Он еле смог открыть глаза, телевизор до сих пор работал, а на телефоне до сих пор не было ни одного смс. Из-за отсутствия Арсения рядом, резко стало холодно и пусто, захотелось срочно в его объятьях утонуть и укрыться в его тепле от бушующей внутри бури. Он немного поразглядывал потолок, но звонок второго будильника напомнил о том, что ему все же нужно встать и собираться в аэропорт. Он почистил зубы на автомате, сделал чай на автомате, докидал вещи в сумку на автомате. Было ощущение, будто у него везде выключили свет — лампочки кто-то повыкручивал или они просто перегорели и приходилось разглядывать все лишь в свете фонарей с улицы. Он вызвал такси, не смотря на время, спустился вниз на улицу, не смотря на себя в зеркало, он сел в машину, не смотря на лицо водителя. Мысли продолжали закручиваться в монотонную неприятную жвачку. Из потока самокопания его вырвала вибрация телефона и сообщение в общем чате — Дима спрашивал кто где находится и через сколько все подъедут. Только в этот момент Антон очнулся, посмотрел на навигатор водителя и понял, что из-за затрудненного утреннего движения на дорогах, он может опоздать на самолёт. Антон понял, что им нужно ускоряться, а потому достал кошелёк, вынул пятитысячную купюру и протянув ее водителю сказал: — Гасан, я даю вам 5 рублей, но через 40 минут мы должны быть в аэропорту. Водитель оказался понимающим и немного, наверное, бизнесменом, потому что пять тысяч это очень неплохая прибавка к стоимости поездки, поэтому он начал набирать скорость, обгонять водителей и действительно уложился в указанное время, поэтому уже через 38 минут Антон в кепке и маске забегал в аэропорт с здоровенной сумкой за спиной. Успел. Вся команда уже почти собралась, не было только Серёжи. Все уже привыкли к его опозданиям, потому что Серёжа такой — он никогда не торопится, живет в своём темпе и ему чужда суета. В этот раз никто сильно не переживал из-за его опоздания, потому что позже был ещё один самолёт, который также успеет доставить его вовремя, если это потребуется. Остальные ребята стояли плотной кучкой, обсуждая что-то очень бурно, и Антон решил тихо подбежать к ребятам со спины, с разбега на кого-нибудь накинуться и всех напугать, но вдруг из толпы вышел Арсений и встал с раскрытой ладонью, чтобы отбить «пять». Антон даже не сразу сориентировался, потому что готов к этому не был и лишь слегка успел зацепить тёплую ладошку своей. Арс был таким родным, таким тёплым, в чёрной забавной панамке, которую они покупали прошлым летом перед совместным отпуском. Он источал невероятный свет одними глазами, прищуренными, очевидно, от улыбки на его лице, которую не было видно из-за маски. Чтобы не растечься лужей, Антон начал быстро в красках всем рассказывать, что дал денег таксисту и тот гнал 230 км/ч, обгоняя все машины на пути, а Арсений тем временем смотрел на него постоянно, пока тот говорил, выглядывал из-под панамки и тихонько хихикал. Антон не знал как себя правильно вести и что с этим делать. Первым порывом, конечно, было броситься к нему, обнять, разговаривать и много держаться за руки, потому что обычно он в этих руках находил опору, он чувствовал огромную поддержку в каждом мимолетном касании. Но Антон сам себя останавливал. Вчера просил уйти, а сегодня сразу же кинуться на шею — это странно, будто сам не знает чего хочет. Правда была в том, что он действительно не знал что ему нужно, но отчаянно хотел все понять. Они получили посадочные талоны, прошли паспортный контроль и направились на посадку. В самолёте оказалось, что Антону дали место в проходе, что, конечно, радостной новостью не стало, но он был на таком эмоциональном взводе, что был готов сесть где и как угодно. Он снял с себя поясную сумку и начал складывать ручную кладь на полку, но тут к его плечу нежно прикоснулись: — Шаст, садись на мое место к окну. Я знаю, что ты любишь там сидеть, а мне не принципиально, тем более тебе бы поспать, а у окна это точно лучше получится. Бархатный голос Арсения и его яркие, светлые глаза будто ввели Антона в транс. Он даже не понял как кивнул, тихонько поблагодарив, и пробрался к окошку на заднем ряду. Антону стало вмиг так тоскливо, пусто и стыдно. Почему они сидят не рядом? Почему он так сухо отреагировал? Почему Арсений подумал о нем в первую очередь? Он ведь и сам любит сидеть у окна, но решил пожертвовать комфортом ради него? С каждой секундой вопросов становилось все больше, но ответов, к сожалению, не находилось. Он поднял взгляд и его глаза сразу уперлись в Арса, который что-то очень увлечённо и весело рассказывал на камеру для влога. У Антона улыбка непроизвольно полезла вверх, он обожал, когда Арсений просто о чём-то рассказывал. Он сразу становился таким ярким, таким интересным, он всегда правильно расставлял акценты в речи, у него очень приятный голос, поэтому все его монологи — услада для ушей. Антон сразу вспомнил, что когда они ездили на гастроли на поезде, то они оба забирались на верхние полки и в ночной тишине долго-долго что-то обсуждали, но, конечно, тихонько, чтобы Сережу с Димой не разбудить. Ещё они делились беспроводными наушниками, каждый брал по одному и включали по очереди те песни, которые хотели показать, которые хотели вместе послушать. Арсений даже потом в один плейлист эти песни собирал и называл городом, в который они в тот момент ехали. Арс вообще любил сохранять воспоминания, а потому часто фотографировался. Многие его за это считали самовлюбленным, но на самом деле причина его бесконечных фотосессий была в другом. Однажды он с Антоном поделился, что в детстве и подростковом возрасте он часто чувствовал себя скованным, будто был закрыт в клетке: ему говорили куда поступать, что нужно делать, каким быть, как выглядеть и одеваться. Он от этого очень долго уходил. Даже когда он закончил университет и переехал вместе с театром в Питер, незримый контроль и некое осуждение все равно продолжалось. После долгого времени он все-таки избавился от этого контроля, и в тот момент он себя почувствовал невероятно свободным и счастливым, будто кандалы с него сняли и отпустили наконец на волю. Он вдруг поймал себя на мысли, что много времени будто бы потерял, опираясь на мнения окружающих людей. В тот момент он четко для себя осознал, что никогда больше не станет никого слушать и принимать решения под влиянием других людей, а также, что теперь он каждый момент будет ценить и помнить, а фотографии как раз замораживают и фиксируют время, которое ты хочешь в своей памяти сохранить. Думать об Арсении было очень приятно. Антон поймал себя на мысли, что он даже своим образом в воспоминаниях, мог все исправить, улучшить и сделать спокойнее. Говорят, что успокаивать может зеленый цвет и что он является благоприятным для людей, которые много переживают, но Антона ни один цвет не успокаивал так, как цвет глаз Арсения и весь он сам. Он вообще казался ему иногда пилюлей от всех проблем и тревог – он умел поддерживать, слушать, интересно рассказывать, давать советы и находить выходы из всех ситуаций. Он был готов рисковать, пробовать, изучать что-то новое и всегда был таким уверенным во всем (или по крайней мере делал вид). Рядом с ним невозможно себя было чувствовать плохо, он излучал такую энергию и свет, что, казалось, все проблемы сами завершатся, не успев начаться, если он будет поблизости. Вот сейчас он по сути и был близко физически, буквально в следующем ряду кресел, но ментально Шаст поймать его не мог. Он посмотрел на кресло Арсения – виднелась только макушка сверху и небольшой кусочек профиля сквозь проем в сидениях. Арсений что-то слушал в наушниках и в такт музыке потряхивал головой, на которой колосились шелковистые темные волосы, и Антону сразу же захотелось запустить в них руку. Он вообще любил его трогать, как бы это ни звучало. Антон сразу почему-то вспомнил, что у Арсения очень большие и теплые руки, они сухие, но очень нежные. Еще у Арсения очень поджарое тело, хоть он всегда и говорит, что у него есть несколько лишних килограмм – это все из-за синдрома отличника и постоянного стремления к совершенству – он очень следит за собой, занимается спортом, бегает и не стесняется посещать салоны красоты. Он следил за собой и потому очень приятно было следить за ним – он весь такой изящный как пантера, но при прикосновениях таял до уровня мягкого котенка, которого хочется обнять и никогда не отпускать. Антон, наверное, раз пятнадцатый за последние сутки подумал о том, что очень хотел бы сейчас к Арсению прижаться, но сейчас сделать этого не мог.

***

—Ребята, команда деревянных задниц к бою готова! Сколько мы летели? Часов 7? Арсений уже натянул очки и панамку, и начал снова “вести” свое воображаемое тревел-шоу, которое останется лишь частью влога для Импрокома. Все пассажиры потихоньку начали вставать с мест и двигаться в сторону выхода. Тело и вправду казалось застывшим и окаменелым, потому что длинные полеты, конечно же, не подразумевают особых двигательных упражнений, но вот двигательные процессы в голове проходили весьма активно. Арсений весь полёт чувствовал на себе взгляд — конечно, не все 7,5 часов пути, но частенько он просто ощущал будто на его затылке и профиле кто-то прожигает дыру. Он даже в какой-то момент пожалел, что место у окна отдал Антону, ведь теперь он не мог его видеть, но зато Арсений дал шанс наблюдать за собой. Он любил, когда на него смотрели, была у него потребность в зрителе и на сцене, и в жизни. Он любил туры и концерты за возможность оказаться в свете софитов под пристальными взглядами сотен и тысяч человек. Он эту страсть до конца объяснить не мог, просто такое положение его будто делало другим человеком — он становился более смелым, открытым и ярким на публике, будто от внимания к своей персоне он расцветал и раскрывался как закрытый бутон на солнце. А он всегда хотел быть в максимально выигрышном для себя состоянии, он слабость в себе пытался подавить — его так учили. Он лишь недавно принял, что может и хочет иногда плакать, что ему может быть грустно и от этого всего он не становится менее мужественным и настоящим. Он постепенно принимал то, что за красные кроссовки и желтое худи тебя не побьют во дворе, а за окрашенные волосы папа не будет осуждающе коситься и кидать едкие замечания. У него было много мыслей в голове, которые его ограничивали, он очень много себя контролировал, он практически все контролировал: и речь, и поведение, и то, что он выставляет в инстаграм, и то, что говорит на прямых эфирах. Он любил контроль, он с ним себя чувствовал наконец-таки хозяином собственной жизни, ведь долгое время он себе не принадлежал даже, а жить по определенным правилам уже въелось в привычку. Много правил жизни появилось и у них с Антоном: если они ночевали вместе, то и ложились обязательно вместе, потому что так лучше засыпается, а ещё потому, что Антон — полуночник и если его не взять в охапку и не укутать в одеяло, то он так и просидит с телефоном полночи; если с утра надо на съёмки, то обязательно нужно завтракать, чтобы были силы и обычно этим занимался Арсений, потому что он всегда очень быстро просыпался и приходил в себя. На мысли о совместных завтраках Арсений будто очнулся, огляделся и понял, что они уже едут в микроавтобусе к отелю. Снова вспоминал. Как почти и все время полёта. Он старался держаться максимально нейтрально и никак себя не выдавать, но он находился в тревоге с того момента, как покинул вчера квартиру Антона. Было так много всего недосказанного, было так много всего, чего нужно было обсудить, но будто не нашлось слов, будто не нашлось правильного времени и вот он уже на такси спешит куда-то с собранной наспех сумкой. Он мог остаться, наверное, мог потребовать все объяснить и поговорить. Мог бы, но не стал. Не захотел на Антона снова давить. Он часто мог быть напористым, он часто брал своим опытом и мог звучать как учитель на уроке: он его правда многому научил. Нельзя сказать, что Антон был несмышленым или глупым — это совсем не так, да и Арсению никогда бы не стало интересно с ним, если бы он таковым оказался. Просто они по-разному жили с детства, Арсению через многое в жизни пришлось пройти, он вообще очень рано повзрослел и помудрел, поэтому к настоящему возрасту у него был просто невероятный жизненный опыт. Казалось, что сейчас его уже ничего не может застать врасплох или вывести из себя. А Антон раньше так быстро ото всего заводился, реагировал на что-то моментально, принимал поспешные решения — в нем кипел юношеский максимализм, который пока просто не сталкивался с глыбой «взрослых» проблем. Он всегда волновался перед концертами, трясся и переживал так сильно, что его (и без того, наверняка, влажные) ладошки можно было просто выжимать. Арсений всегда в такие моменты говорил, что все эти люди там в зале пришли смотреть на него и что все у него обязательно получится. И у них всегда получалось: у Антона собраться, а у Арсения – успокоить и дать опору, поддержку. У них вообще был замечательный дуэт во всех отношениях и в плане работы они подходили друг другу так же идеально – Арсений вбрасывал неочевидные и сложные ходы в их сюжетные линии в импровизациях, а Антон всегда моментально включался и подхватывал, дополняя всю историю деталями. Они никогда не пытались на сцене друг друга переиграть, у них было налажено волшебное взаимодействие, они понимали некоторые замыслы друг друга сильно раньше, чем один начинал говорить и показывать свои идеи. Иногда казалось, что они эту слаженность смогли перенести и в жизнь, но, очевидно, что не во все аспекты, ведь сейчас они селились в гостиницу и лишь изредка украдкой поглядывали друг на друга, почти не переговаривались, а некоторое напряжение и тяжелые мысли буквально висели в воздухе. Обиды у Арсения не было совершенно – он хоть и очень быстро вспыхивал, мог начать кричать и бросаться вещами в порыве ярости, но при этом всегда также быстро потухал, отпускал ситуацию и успокаивался. Да и обижаться было не на что – во всех кризисах всегда виноваты два человека: оба не доглядели, оба не договорили, оба не решили. Но общее давление, будто даже от самого себя, Арсений ощущал, а потому решил, что лучшим решением будет пойти осматривать достопримечательности и просто ходить, как обычно он и делал всегда. С ним пошли еще Стас и Денис с камерой, но они ему совсем не мешали, а наоборот отвлекали от падения в слишком глубокий самоанализ. Арсений в прогулках и новых местах всегда находил успокоение и время “на подумать”, поэтому он обожал в гастролях очень много бродить по городу и много размышлять. Он, несмотря на всю свою легкость, авантюризм и общий позитивный вайб на публике, на самом деле, очень много всего анализировал и ковырялся сам в себе. Он очень гордился тем, что некоторые свои нерешенные вопросы смог проработать сам, только благодаря себе. Но с появлением Антона, оказалось, что не все нужно и можно решать одному – оказалось, что очень круто мыслями делиться, даже если они не самые светлые и радужные; оказалось, что некоторые люди умеют и могут поддерживать также, как он. Это стало открытием для Арсения, потому что он в какой-то момент стал полностью уверенным в том, что это его роль по жизни – слушать, помогать, поддерживать, давать опору и совсем забыл, что ему это все необходимо тоже. Он был чем-то вроде губки – он собирал в себя что-то негативное от своих близких, поднимал их состояние до необходимого, а сам потом со всеми этими тяжелыми мыслями жил и выплескивал их лишь в творчестве, наверное. Он потому и хотел попробовать себя в какой-нибудь драматической роли – думалось, что весь этот накал эмоций и выстраданной боли отлично получится реализовать. А потом появился очень нежный и тактильный Антон, который после трудных дней хотел долго лежать в обнимку, который одинаково любил слушать и разговаривать, который был донельзя тактичным и никогда не перебивал особенно волнительные монологи – ему хотелось довериться, ему хотелось открыться, ему хотелось рассказывать что-то долго и неспеша, потому что было абсолютно очевидно, что он правда заинтересован, и что он правда искренне хочет знать и помочь. Арсений свою броню растил годами, он буквально с каждым разом становился сильнее и мудрее, но мало кто говорит о том, что мудрость – это то, что достигается больно и муторно, а потом тяжелым грузом оседает на плечах и иногда просто не дает двигаться. Арсений был уверен в том, что ему этот груз одному и положено нести, но потом Антон однажды сказал, что ему кажется, что вот эта тема его нервирует и спросил почему, а потом задал еще несколько вопросов и вот они уже сидят и обсуждают самую больную тему, мысли о которой Арсений упорно старался игнорировать, чтобы улей этот лишний раз не ворошить. У Антона была самая приятная и мягкая энергетика на свете: рядом с ним никогда не бывало дискомфортно, он всегда своей аурой создавал какой-то комфортный щит, который ограждал от дурных мыслей. Сейчас бы этот его щит очень сильно бы помог, но рядом его не было.

***

Концерт прошел хорошо. Ребята вообще вышли на тот уровень, когда откровенно плохих концертов у них просто не бывает – они уже давно сыграны, они уже давно научены и даже взаимодействие с не самыми, возможно, юмористически направленными зрителями у них отлажено и доведено до идеала. Несмотря на то, что их выступления были полной импровизацией, навыки, которые они наработали за годы интенсивных съёмок и гастролей, помогали им находить выходы из различных ситуаций и доводить любые миниатюры до смехоточек. Но даже этот огромный опыт не делал гастроли менее утомительными – переезды, перелеты, сон в поездах, ранние подъемы и постоянная дорога. Сами концерты тоже забирали много сил, потому что сцена – это вампир: она забирает твои силы, “пьет твою кровь”, но при этом она все равно очень красивая и манящая, этой магии хочется поддаться, чтобы получить свою минуту славы. Есть, конечно, и прекрасная вещь в концертах – аплодисменты, смех и общее ощущение любви зрителей, которые своей энергией сносят с ног и очень сильно ментально заряжают, но, к сожалению, физическую усталость даже сильная любовь поклонников не может убрать. После концертов они всегда, когда получалось, ехали вместе ужинать в хорошее место, чтобы просто перекусить и обсудить концерт, возможные недочеты, да и жизнь в целом. На Дальнем Востоке грех было не заехать в какой-нибудь китайский ресторан и не попробовать новые и интересные блюда азиатской кухни. Новое — это круто, безусловно, но не для желудка Антона. Он эксперименты не особенно любил, а в еде вообще имел определенный список продуктов, которые он мог есть, поэтому в китайском ресторане он даже немного занервничал, просто из-за того, что не понимал, что там за блюда и из чего они сделаны. Сидевший рядом с ним Арсений просматривал меню менее беспокойно, но потом затормозил на одной странице, вчитался и слегка коснувшись локтя Антона обратился к нему шепотом: — Смотри, тут есть отдельно русская кухня, вот картошка, например, с котлетами из курицы, такое тебе точно понравится. Или вот еще бефстроганов, ты же любишь? Антон с невероятной теплотой смотрел за тем, как Арсений водил пальцем по странице с русскими блюдами и рассказывал, что Антону может понравится — самое интересное, что Антон его об этом не просил, он даже не успел возмутиться вслух этому своеобразному азиатскому меню, но Арс всегда заботился о нем по умолчанию, так было даже до их отношений. Арсений запоминал, какие песни любит Антон, какое кино смотрит, какой цвет его любимый и какое у него любимое мороженое. Он помнил детали рассказа из детства Антона, знал имена и отчества его родителей, помнил, что случилось в школе, когда Антону исполнилось 14, и это было так приятно, так ценно, потому что становилось понятно, что все это для Арсения важно, что это информация, которую он хранит в голове, а не выкидывает за ненадобностью, ему были важны детали также как и суть, он любил и ценил каждый этот рассказанный момент. Антон залип с самой нежной улыбкой на свете, прокручивая в голове воспоминания, которые друг за другом стали всплывать и из этой приятной неги его вытащил Арс: — Эй, ты чего? Все нормально? Ты какой-то бледный, тебе плохо? Давай закажем поесть. — Все нормально, правда, я просто задумался. Спасибо за заботу. И, наверное, в первый раз за последние два дня Антон поднял глаза ровно на Арса и попытался передать ему взглядом все тёплые чувства, которые мог, потому что он правда благодарен. Он хотел коснуться его руки, но сзади резко появилась официантка с блокнотом, готовая принять их заказы. Когда еда была съедена, пиво допито, а разговоры проговорены, Антон вдруг вспомнил, что вообще-то согласился ехать в следующий город с Позом и Зинченко на машине, потому что они все хотели посмотреть футбол, который из-за разницы часовых поясов на дальнем востоке будет идти ночью. Они договорились ещё на прошлой неделе, но сейчас он уже об этом жалел: ему так приятно было снова просто сидеть рядом с Арсением, слышать, как он хихикает, когда кто-то что-то рассказывает, слушать его истории и просто находиться рядом. У него было ощущение, что прошла уже целая вечность с момента, как они взяли «паузу», но на деле прошло всего пару дней. — Шаст, ну выдвигаться будем скоро потихоньку, я сейчас за машиной съезжу и заберу тебя у отеля, будь готов. — Понял, Поз, на связи. Отказаться сейчас? Наверное, будет странно. Уже вроде все решили, взяли в аренду машину. Да и возможно, наконец, появится время подумать. А подумать точно есть о чем. “Решено. Едем на машине. Как и договаривались.” — Ты с ребятами на машине поедешь? — Да, Арс… мы же договорились ещё на прошлой неделе, и я не хочу уже отказываться, а там ещё и футбол.. — Да-да, я помню. Просто уточнил. Хорошей вам дороги. Арсений заглянул прямо в глаза и легонько, как бы невзначай провёл рукой по плечу Антона, когда поднимался со своего стула. — Спасибо… Господи, как же Антон к Арсению привык. К его голосу, к его заботе, к его парфюму, к его вечному вниманию. Он так рад сейчас слышать любые реплики от него в свою сторону, он так скучает по их постоянному взаимодействию. Вот бы сейчас отдельную машину в аренду и ехать вместе с Арсом по ночной дороге, жевать всякие вредные мармеладки и сухарики, а потом остановиться где-нибудь на рассвете и просто следить за тем, как поднимается солнце. Захотелось Арсению показать рассвет, захотелось подарить ему все самые красивые рассветы на свете, потому что он этого достоин, он достоин самого лучшего. Но сейчас, к сожалению, так. Пока без него. — Ты-то куда собрался, валенок, ё моё? — с усмешкой спросил Стас Антона, когда они вместе с Димой и Серёжей уже сидели в машине, готовые ехать. — Да в смысле? Ну прикольно же, с пацанами едем футбол смотреть! Антон эту фразу, конечно, сказал, но сам себе не поверил. Он бежал. Бежал, чтобы что-то для себя решить, а футбол… ну посмотрят, они же все равно вроде как для этого едут. Если бы пива не выпил, то может вообще взял бы отдельную машину для себя и ехал бы сам, он ведь водить очень любил, особенно по ночному городу, по пустой трассе. В дороге отлично думается, пейзажи сменяют друг друга и мозг не успевает концентрировать внимание на чем-то, кроме собственных мыслей. — Я что-то залипаю, пацаны. Я наушники надену и может чуть-чуть покемарю, ладно? Дима и Серёжа кивнули и чуть убавили звук радио. Антон и правда вставил наушники и включил шафл в своём плейлисте эпл-мьюзик. Он почему-то не хотел слушать ничего конкретного и решил довериться воле случая, которая, как он надеялся, даст ему именно ту песню, которая ему нужна сейчас, которая поможет ему и, возможно, даст ответы на его вопросы. Когда начинает играть «All by Myself» в исполнении Celine Dion, Антона прошибает:

«Living alone

I think of all the friends I've known

When I dial the telephone

Nobody's home..»

И в голове сразу картинка того, как он в одиночестве пытался уснуть перед вылетом, как собирался совсем один, как не чувствовал ничего с утра, потому что свет просто ушёл из жизни, его солнце, его самая главная лампочка была в тот момент не рядом.

«All by myself

Don't wanna be

All by myself

Anymore.»

Совсем один. Только с самим собой. Быть одному совсем неплохо, конечно, ведь в конечном счете, только ты у себя и есть, но ведь другие люди тоже важны, другие люди тоже нужны. “Человеку нужен человек.” Быть одному неплохо, но быть вместе лучше.

«Hard to be sure

Sometimes I feel so insecure

And love so distant and obscure

Remains the cure..»

Не уверен? Наверное, да, раз сейчас происходит то, что происходит. «Но любовь становится спасением». Она, однажды, точно стала: отношения с Арсением у Антона начались в непростой для него период. Когда «Импровизация» всё-таки вышла на тв, то дала плоды популярности ребятам довольно быстро. Они начали стремительно набирать подписчиков в соц.сетях, поехали на первые гастроли, их стали просить о фото, об автографах, стали приглашать на интервью и всего этого в какой-то момент стало слишком много. Многие с детства мечтают быть популярными и знаменитыми, чтобы их все знали, кажется, что это очень круто. И в популярности свои плюсы, разумеется, есть: чаще всего ты занимаешься любимым делом, ты получаешь за это приличные деньги, люди хотят быть похожими на тебя, твое имя становится брендом — все это очень приятно. Правда, вместе с этим ты получаешь слишком большое внимание к каждому своему шагу, бесконечные сообщения от огромного количества людей с не всегда приятным содержанием, а еще журналистов, которые засыпают тебя каверзными и неуместными вопросами, а также обязательства перед продюсерами и каналом, которые ты не можешь не выполнять. По сути, ты перестаёшь быть свободным человеком, который может просто ходить по городу в привычной одежде, не скрывая лица, ты перестаёшь выкладывать контент без согласования с продюсерами, ты подписываешь контракты, ты плывешь в бесконечном течении расписания на год вперёд и единственное, что ты можешь решать сам — что надеть, чтобы доехать из точки А в точку В и что съесть в обед. Для Антона тогда все это стало слишком тяжелой ношей. Совсем не секрет, что он из импровизаторов, да и всей команды в целом, самый младший и может быть именно это и стало причиной того, что в какой-то момент он стал слишком тревожным, дёрганным и нервным, он просто хотел куда-то убежать и скрыться от этой огромной концентрации внимания. Он очень любил внимание, да, безусловно, он очень любил быть в центре этого внимания, но, как оказалось, это было круто только в меру, потому что батарейки перегорают, потому что ресурсы не бесконечны. Он часто ездил в Воронеж к маме Майе, у которой всегда было спокойно и уютно, он иногда даже думал, что если и переезжать в Москву насовсем, то только с ней и говорил ей об этом. Но Майя была в этом вопросе совершенно непреклонна и смысла переезжать из родного города, в котором она прожила всю жизнь, в котором у неё сейчас есть все, что ей нужно, она не видела. Антон прекрасно маму понимал и заставлять не смел, но не знал как же ему тогда успокаиваться, как же ему ко всему этому привыкать, потому что уже на тот момент было очевидно, что все это только начало их карьеры и их звездного пути: дальше — больше. В моменте стало получаться так, что между съёмками и на гастролях, они стали очень много времени проводить вместе с Арсением. Изначально, у них четверых было негласное деление на Воронеж и Питер, ибо так всем было привычнее, но для общего дела им нужно было общаться вчетвером так, чтобы у них никогда не было недопониманий и конфликтов — для импровизации необходимо полное принятие партнёра, с которым ты играешь, вы должны чувствовать друг друга, не должны соперничать и перетягивать одеяло. Поэтому во имя успешной работы, рамки они стали потихоньку стирать. В тот момент, когда Антон переживал особенно тревожные времена, рядом почему-то всегда оказывался Арсений — он всегда был заряженной на все деления батарейкой, он всегда прыгал, бегал и скакал, вызывал только уверенность и давал почувствовать силу и спокойствие. Во время перелетов они часто садились вместе, потому что им всегда было что обсудить. Во время переездов на микроавтобусах, они часто садились в самый хвост, где было 4 сидения подряд и смотрели вместе очень много фильмов, которые потом часами могли обсуждать, придумывать странные клички персонажам и альтернативные варианты событий. Они так сильно дополняли друг друга, они так комфортно себя чувствовали наедине, им вдвоём было достаточно друг друга: не хотелось звать кого-то ещё, чтобы разбавить атмосферу или чего-то добавить — всего было в меру. Именно так и именно с ним Антон чувствовал себя максимально спокойно и расслабленно, он переставал тревожиться, он переставал грузиться и наслаждался моментом. Ещё нельзя не отметить тот факт, что Арсений был невероятным психологом (не дипломированным, конечно, но все же) – он всегда знал какие слова подобрать для того, чтобы настроить на работу не только Шаста, но и всю команду, он очень точечно мог понять, что именно нужно в конкретный момент, при этом сам всегда выглядел так, будто на 200% готов ко всему, даже к внезапной командировке в пустыню Сахару для концерта на открытом воздухе. Он всегда был подушкой безопасности как для всей команды, так и для Антона. Арсений Антона вытащил из бесконечной тревоги и неуверенности, он ему будто помог вырастить крылья. Про то, что крылья есть у него самого, он всегда говорил и так, но то, что он может окрылить Антона, стало для них обоих огромным открытием: их дуэт стал, наверное, самым сыгранным и любимым у зрителей – эту химию и тепло просто невозможно было не заметить. В то время как Арсений делал Антона спокойнее и увереннее, Антон Арсения в ответ делал мягче и терпимее: в начале их пути Арсения пытались заковать в какие-то “брутальные” рамки. Из-за того, что он актер и в целом очень интересный человек, продюсеры боялись, что на экране он будет выглядеть “приторно сладко”, а потому старались одевать его в грубые мужские луки и коротко стричь волосы. Арсений риски понимал и слушался начальство – старался сделать голос ниже и грубее, максимально проявлял свои мачо-мэнские черты и все выглядело вроде даже так, как того желали и хотели “наверху” изначально, но в какой-то момент стало очевидно, что все это очень далеко от истинного Арсения, что все это какой-то карикатурный, напускной образ и за ним стоит вообще другой человек. Для самого Арсения с каждым днем все больше и больше это открывал Антон: он спрашивал Арса о том, что он чувствует, иногда почти щипцами вытаскивал из него информацию о себе и всегда так увлеченно слушал, будто это самый интересный рассказ в его жизни, а еще никогда и ни за что его не осуждал – принимал все его стороны, даже те, которые, по мнению самого Арсения, были недостаточно правильными и хорошими. Когда тебя слушают и слышат – это, наверное, самое приятное, что может быть, потому что ты вдруг полностью восполняешь свою потребность в том, чтобы быть замеченным, принятым и услышанным. А когда тебя замечают нужные тебе люди и принимают тебя со всеми твоими шероховатостями и странностями, то у тебя отпадает всякое желание делать из себя кого-то другого, строить другую личность, которая будет выглядеть так, как нужно другим. Так они друг друга и спасли. Так любовь и стала их спасением. К тому моменту, когда Шаст из своих мыслей и воспоминаний вынырнул, оказалось, что они проехали уже половину пути, в наушниках играла уже совсем другая песня, Зинч спал, откинув кресло назад, а Дима спокойно и размеренно вел машину дальше к пункту назначения. Они ехали по пустой трассе, другие машины проезжали рядом очень редко, а впереди, на самом горизонте, начала еле-еле проглядывать полоска света, которая предвещала скорый рассвет. Антон опять понял, что сильно нуждается в Арсении, но сейчас его рядом нет.

***

В следующий город остальная часть команды ехала на ночном поезде, а потому у всех появилось время на себя: Серёжа почти сразу лег спать, а Арсений, забравшись на верхнюю полку и включив в наушниках любимую музыку, стал о чём-то своём думать. Даже сквозь наушники, Арс слышал стук колёс и находил в этом свой невероятный шарм. Он наблюдал за закатом солнца через большое окно, а у самого почему-то на душе было тяжело. По-хорошему у него все есть: любимая работа, отличный достаток, хорошая репутация, много возможностей для развития, любовь публики, но был все же один недостающий кудрявый пазл. «Ну пауза — это же ещё не конец?» Пауза — это кнопка такая. Можно нажать, остановить фильм, пойти взять вкусняшек и вернуться обратно, чтобы продолжать просмотр. А можно нажать, подумать, что фильм стал скучным и больше никогда к нему не вернуться. «Никогда к нему не вернуться» Честно говоря, Арсению было страшно об этом даже просто думать. Он за все эти дни истосковался по всему: по заботе, по тактильности, по разговорам и по той атмосфере, которая могла быть только у них с Антоном. Их союз был магически идеальным, такого другого просто не бывает и если потерять сейчас это счастье, то больше таких невероятных выборов в жизни скорее всего не будет. Но Арсений понимал одно: если для счастья Шаста нужно, чтобы он был один, чтобы был без него, то он отойдёт в сторону и решится на самый страшный поступок в жизни. Он очень сильно хотел счастья для Антона. Он готов был пожертвовать своим, если Антону нужно будет что-то другое. Всякое ведь бывает: ну разлюбил, ну устал, ну замену нашёл. Арсений в себе не сомневался, он знал, что он хорош собой во всех смыслах и не умалял своих личностных качеств, но вдруг это просто не то, что Антону нужно. С каждой секундой голова Арсения гудела сильнее и сильнее, казалось, что эти мысли — рой пчёл, который резко настиг и начал жалить. Он будто чувствовал эти укусы, ему становилось больно физически. «Нужно умыться» Он тихонько спустился с полки и побрел в туалет. К счастью, он был открыт. Вода была холодной, что для ситуации подходило максимально: умыл лицо, шею, руки, посмотрел на себя в зеркало — помятый, круги под глазами, сероватый цвет лица. «Не самый лучший твой вид, Арсений Сергеевич» Вернувшись в купе, он решил, что надо попробовать уснуть прямо как Серёжа — он сопел уже давно, Арсений не заметил наступления ночи. Лёг на бок. Рука неудобно свисает. Лёг на спину. Странно лежит голова. Слишком прямо и ровно. Лёг на другой бок. Ну может хоть так? Он провалился в тревожную дрёму на несколько часов, но каждые минут 30, кажется, резко открывал глаза из-за ощущения, что он падает. Ментально в этом состоянии он куда-то точно падал. В 3:30 он окончательно открыл глаза. Сегодня сна больше не будет. На одной из остановок он решает выйти и пройтись. На выходе встречает Дениса с камерой, который решил для влога подснять утренние пейзажи. — Отвратительно просыпаться в 3 ночи и больше не хотеть спать! На камере он выглядит просто уставшим и заспанным, ведь видео пока не умеет передавать душевных терзаний, а ещё Арсений всё-таки актёр. Он пробежался по перрону взад-вперёд просто, чтобы почувствовать свежий утренний воздух, который приятно наполняет легкие и, кажется, впервые за несколько часов Арсений вдыхает полностью. Возвращаясь в поезд, в своё купе, на свою верхнюю полку, он думает, что жизнь идёт дальше, прямо как поезд после остановки. Он не смиряется, не принимает пока исход ситуации, но он уже достаточно взрослый и сильный, чтобы сейчас сосредоточиться на красивых видах и на музыке в наушниках. «Хотелось бы этот момент разделить с ним» — подумал Арсений. Но Антона сейчас рядом нет.

***

За несколько часов до концерта вся команда собирается в холле отеля, чтобы вместе выехать на площадку. Они не виделись пару дней из-за футбольного трипа Поза, Зинча и Шаста, но было ощущение, что разлука была гораздо более долгой. Антон сразу видит Арсения. Он пришёл чуть позже Стаса и Серёжи, поздоровался вслух сразу со всеми и сел на дальнее кресло в холле, утыкаясь в телефон. «Почему в очках солнечных? Не спал что ли?» Антон был рад видеть его, но обеспокоенность вдруг стала перекрывать все чувства. Он привык быть на связи с Арсением 24/7: даже если они разъезжались с утра на разные съёмки, даже если Арсений находился в Питере — они чатились почти беспрерывно. Я дома. Так устал(

Шаст, тебе надо больше отдыхать, правда…

А тут тишина, которая его смущала, которая пугала и расстраивала. Он скучает и переживает. Все потихоньку двинулись к выходу, потому что микроавтобус уже подъехал, а Антон не упустил момента, чтобы замедлиться и сравняться с Арсом: — Арс, ты как? Отдохнул после дороги? — Да, вроде того. Мы со Стасом и Денисом уже прогулялись даже. А как ваша поездка? Посмотрели футбол? — Ой да, мы заехали в какое-то придорожное кафе, там было очень даже уютно! Никого, кроме нас и женщины, которая за этим кафе следила. Но счёт матча, конечно… — Да я видел! Но спорт есть спорт… — Ты футбол смотрел? Ты же не то, чтобы фанат… — Я не фанат, да, но я все равно всегда за наших. Да и надо же хотя бы понимать, что вы будете все сегодня обсуждать… — сказал Арсений и почему-то заулыбался. Он, честно говоря, что угодно бы посмотрел, если бы знал, что Антону это интересно и он это захочет обсудить. Но открыто Арсений об этом не скажет.

***

Очередной хороший концерт — done.

Очередные хорошие импровизации — done.

Очередные подарки от дорогих поклонников — done.

Остаётся только подкрепиться. Выбор снова пал на тихий ресторанчик, где есть отдельная огороженная зона, чтобы ребята могли есть без лишних глаз. Все успели проголодаться, а потому с особым интересом рассматривают меню и сразу заказывают пива на всех. Взрослые мальчики имеют право на пиво в конце рабочего дня. — Так, ну давайте тост что ли какой-то, не просто же так пить? — поднимая свой стакан, говорит Стас. — Ой, а давай я… — Арсений взял свой стакан тоже и ненадолго задумался. Но довольно скоро продолжил: — Вы когда уехали из Благовещенска, мы со Стасом и, наверное, с Денисом шли по улице и Стас мне говорит — а я вам сейчас, получается, разбазарю все его тайны — что мне так неприкольно на этих гастролях. И я говорю слушай, ну это из-за того, что пацаны уехали. И вот сегодня, когда мы все вместе встретились: мы вам обрадовались, вы нам обрадовались — и сегодня Стас говорит, что настроение кайфовое. Антон во время этой пламенной речи улыбается ярко, выглядывает из-под кепки и часто кивает. — Стас, это правда все, что он сказал? — с хитрой улыбкой спрашивает Антон, чтобы удостовериться, что Арсений как всегда настроил сказку вокруг того, что он сам хотел сказать и скинуть все на других. А Арс продолжал: — Давайте за воссоединение. Ну… за то, что мы вместе. «За то, что мы вместе» Звуки чоканий бокалов в ушах Антона заглушаются стуком сердца. «За то, что мы вместе» Антон подвисает, а потом потихоньку поднимает голову на рядом сидящего Арса, у которого уже румянец на щеках от пива прослеживается, а может не только от пива. «За то, что мы вместе» За это и правда стоит пить. Это то, за что стоит поднимать тосты, сочинять стихи и писать песни. Ради этого стоит быть, ради этого стоит жить. «За то, что мы вместе» Пиво притупляет стеснение, и Антон под столом аккуратно находит руку Арсения. Он не хватает ее, не тянет на себя. Он просто захотел прикоснуться. Мизинчиком к мизинчику. Просто почувствовать тепло, ведь мы вместе, да? Арсений виду не подаёт, дальше о чём-то рассказывает Стасу, но мизинчик не убирает и в ответ лишь немного поглаживает. Все продолжают трапезу, пробуют еду друг у друга и обсуждают прошедший концерт, а у Антона растекается в груди тепло. Он вроде тоже ест, пьёт, поддерживает беседу, а в мыслях он уже сильно прижимает к себе Арса, вдыхает приятный запах его шампуня и слегка целует в макушку. Антона сегодня затопило теплом и он этим теплом хочет делиться. Он будто снова вернулся в совсем юные годы, когда горы по колено, а море по щиколотку, когда не хочется спать, потому что хочется смотреть на звёзды, когда хочется залезть на дерево, чтобы сорвать самую красивую веточку сирени для самого дорогого человека, когда хочется кричать о безграничной любви, потому что эмоции рвутся наружу. На дерево они, кстати, забираются. Точнее, на какой-то очень высокий пенёк. Сначала ребята на слабо Арсения берут, говорят ему залезть на дерево и встать на него двумя ногами. Он без секунды сомнений карабкается на пенёк, залезает полностью и дотрагивается двумя ногами. Пацанов не устраивает результат, они просят повторить и простоять на пне несколько секунд. Да, это они – дяди с федерального канала. Но сегодня им нужно залезть на столб. Второй раз у Арсения не получается и тогда Антон чувствует, что его звездный час близко: — Пиздеж нахуй, давай сюда его! Антон забирается на ствол одним прыжком, благодаря своим длиннющим модельным ногам. — Фотайте меня! Ему не 15, он не в своём дворе, ему завтра не надо в школу, но сейчас вот тут, сидя на дереве, он понимает, что все вообще-то очень круто. Буквально один вопрос нужно решить. И он решит. Они решат. Добравшись до номера, Антон понимает, что у него есть буквально все. Он абсолютно счастлив, но его главный фильм сейчас стоит на паузе, на которую он сам нажал. Чем он думал? Это похоже было помутнение или усталость, а может, проверка от судьбы? Он не хочет ставить своё счастье на паузу, он не имеет на это никакого права. Все эти дни в разлуке он только и делал, что вспоминал Арсения, он не выкинул его из головы ни на секунду. На каждое мимолётное событие у него приходилась ассоциация с его Арсением, с их совместными общими воспоминаниями. Сейчас они опять вместе залезали на перегонки на дерево. Господи, да с кем ещё в жизни он может вот так просто посреди незнакомого города ночью взбираться на дерево и не бояться осуждения? Кто ещё может принять его вот так: со всеми его тревожностями, со всеми его аллергиями, со всеми его страхами? Даже если кто-то другой и примет – ему это не нужно. Ему никто больше не нужен. Ему нужен его Арс. И единственное, на что он наделялся, так это на то, что все ещё можно вернуть. В ресторане, пару часов назад он почувствовал, что шанс есть. Антон больше не мог выносить тяжелую тишину номера. На него давило буквально все: стены, звуки машин, которые слышались из окна, капающий в ванной кран. Им надо поговорить. Сейчас. Антон не хотел и не мог ждать утра — 23:50 — есть надежда, что Арс ещё не спит. Он надел тапочки, халат и вышел из номера. Номер Арсения был на этаж выше, поэтому пришлось ждать лифт, ехать в нем и терять драгоценные секунды, а сейчас это казалось просто преступлением. К двери номера он подлетел, занёс руку, чтобы постучать, но остановил себя и решил прислушаться. Никаких громких звуков не было, но можно было различить шум телевизора — не спит. Два коротких стука. — Кто там? — Арс, это я. Дверь потихоньку открылась, а за ней Антон увидел самую милую картину на свете: Арсений в белом махровом халате с взъерошенными, как у воробушка, волосами и с надкусанной шоколадкой в одной руке. — Ты шоколадку ешь? Ты же не любишь сладкое? — Ну во-первых, она горькая, а во-вторых, мне очень захотелось. А что, нельзя? — Да можно, конечно! Пустишь? Арсений чуть подвинулся, освобождая проход и вслед спросил: — Чего ты не спишь? Что-то случилось? — А ты чего не спишь? — А я первый спросил! — Я пришёл поговорить, Арс. О нас. Арсений моментально перестал жевать и начал искать глазами пульт, чтобы убрать звук телевизора. — О чем конкретно? — Арс, пожалуйста.. Мне тяжело, но я сейчас соберусь. Антон присел в кресло в углу комнату, уперся локтями в колени, а кистями подпер подбородок. Арсений замер на месте с шоколадкой наперевес. — Когда ты сказал тост… и «за то, что мы вместе», я… я вдруг понял. Я все это время был в каком-то подвешенном состоянии, я просто не понимал, что происходит. Но самое главное, я не понял, что сам натворил. Какая к черту пауза? Я за все эти дни ни на секунду не переставал о тебе думать. Я даже не представлял развития событий, при котором нас больше нет. Я не вижу себя без тебя, Арс. Антон поднял глаза на Арсения, который уже присел на край дивана и смотрел в пол. Эмоций его не было видно совсем, но по тому, как двигались морщинки на его лбу, Антону показалось, что он сильно напряжен. Он подошёл к нему, чтобы быть ближе, чтобы чувствовать то, что он чувствует. Антон опустился на колени перед ним и устроился удобно на полу, кладя одну руку на коленку Арсения. — Ты знаешь, я не хочу говорить, что эта пауза была ошибкой. Наверное, так было нужно. Наверное, мне это было нужно. Я сейчас будто заново переживаю все наши первые чувства, Арс. Я столько всего вспомнил за эти дни. Я все наши годы отношений перекрутил в голове, как диафильм. Я вспомнил то, что забывал в нашей счастливой рутине: я вспомнил, что я раньше жил как-то без тебя, когда меня никто не переспрашивал все ли я собрал, когда никто не переживал о том, как мне удобно сидеть в самолёте, когда никто не думал о том, что же я буду есть в ресторане со своими аллергиями на новые неизведанные вкусы. Арс, мне было так тускло без тебя. А с твоим появлением я будто заново вздохнул, правда. Все, что между нами было и есть — это сказка, сказка, о которой я мечтал и я так рад, так счастлив, что ты есть, господи, что МЫ есть. Я не хочу по-другому, слышишь? Пожалуйста, Арс, я… я дурак, я глупый мальчишка, я так привык к нашей комфортной жизни, что подумал, что вот так могу просто поставить паузу. Но ты… но мы… мы не фильм, мы не видео в ютьюбе, мы — это мы и это лучшее, что со мной случалось. Я.. я тебя люблю. И тут Арсений первый раз за весь монолог Антона поднял глаза на него. Шастун сразу отметил, что глаза Арса красные, но слез не увидел. Вместо слёз он увидел в его глазах бурю. Арсений кипел, он горел, он от волны эмоций даже иногда вздрагивал немного. Арс положил шоколадку, которая все это время была у него в руках, на тумбочку и молча сел на пол прямо напротив Антона. Он несколько минут просто смотрел ему в глаза, совсем молча. А потом опустил голову и уткнулся Антону в плечо. Шаст, не нарушая тишины, очень нежно запустил руку в волосы Арсения и стал аккуратно водить по голове, слегка массируя. Он знал, что Арсу нужно время, он в таких вопросах совсем от Антона отличался — Шастун горел как свеча, тараторил и активно жестикулировал, чтобы показать эмоции, он как на шарнирах был подвешен, а Арсений анализировал и много думал, потому что к любви он относится серьёзно, на это было нужно время. Антон другой рукой нащупал руку Арса — она была сухой и очень тёплой, а ещё немного дрожащей. Антон взял его ладонь и нежно стал водить большим пальцем по тыльной стороне. — Я знаю, я понимаю, что тебе нужно подумать. Ты — мой любимый грузовик, я знаю, что в тебе сейчас бушует буря. Я очень тебя понимаю, я готов ждать твой ответ сколько угодно. Только, пожалуйста, не переживай больше. Если ты мне позволишь, то мы могли бы лечь вместе, я обещаю, что никаких приставаний не будет, не то сейчас состояние, но утро вечера мудренее. Арсений также молча оторвал голову от плеча Антона, заглянул ему прямо в глаза, кивнул и начал подниматься, подтягивая Антона за ту руку, которыми они держались. Они вместе забрались на кровать, Арсений выключил ночник, и приглашая Антона под одеяло, уложился головой ему на плечо, а руку и ногу перекинул через него. Даже через халат, Антон чувствовал такое родное и близкое тепло. Он лежал неподвижно и молча, чтобы больше сегодня Арсения не тревожить, но внутри он визжал также, как все фанатки при его появлении на сцене. Он совершенно ясно понимал, что Арсений пока ему не ответил ничего, и даже то, что они сейчас засыпают вместе, не говорит ни о чем, потому что Арс может встать с утра и сделать вид, что не понимает, что происходит и почему Антон вообще здесь. Но все это будет позже, даже если и будет, но он надеется, что не будет. Антон был счастлив просто быть рядом снова. Он только сейчас в полной мере стал понимать, как он соскучился по его запаху, по его тёплым, мягким рукам, по его сопению во время засыпания, по его шелковистым волосам, которые так приятно ощущались на плече. Он все эти мелочи будто перестал ценить в моменте, но когда лишился даже на несколько дней, осознал, что без этого нет его самого. Ему без Арсения не нужно ничего. И речь тут, конечно, не о зависимости, ясное дело, а о том, что с Арсом делить каждый момент было приятно, с ним хотелось идти дальше, развиваться, добиваться высот, чтобы он с гордостью смотрел со стороны и говорил, что знал, что все получится, ведь «Шаст, это они недотеннисисты, недоактеры и недо кто-то там, а ты у меня звезда!» Антон понял, что плачет, когда слезинка скатилась к губам и он почувствовал солоноватый привкус. Ему не было больно или обидно теперь, он даже не сообразил, когда это произошло. Он начал понимать, что так выходит переизбыток полученных чувств и эмоций, поэтому не стал сам себя останавливать, а лишь прислушался к дыханию Арса, которое стало очень равномерным и спокойным — уснул. И только в моменте он осознал, что хочет спать тоже, поэтому он прижал Арсения чуть ближе к себе и невесомо губами коснулся его лба: — Спокойной ночи. Это ты у меня звезда.

***

Арсений, кажется, впервые за последнее время смог выспаться. Нежный луч солнца, который стал проскальзывать через тонкую незашторенную полоску окна, разбудил его своим теплом и светом. Он открыл глаза и сразу осознал, что он улыбается. Он, наверное, ещё во сне начал улыбаться. Он лежал на спине, накрытый по пояс одеялом, хотя он не помнит, чтобы сам укрывался, когда вчера ложился. Рядом с ним лежал свёрнутый в клубочек Антон, который одной рукой держал его руку, а кудрями касался плеча. «Обещаю, что никаких приставаний не будет» — официально подтверждено: приставаний не было. Он так аккуратно и трепетно держался за ладонь Арсения в своём глубоком сне, будто это была его последняя спасительная соломинка в этом полночном царстве. Арс наклонил голову влево и стал разглядывать родные черты лица, подрагивающие ресницы, светлые кудряшки, прямой нос — все это было таким любимым и таким близким, ему так хотелось прикоснуться, но тревожить Антона казалось противозаконным. Арсений во сне будто что-то для себя решил. Точнее, он, наверное, сразу все решил, но ему было так много всего, что он не позволил себе кидаться столь серьезными фразами или решениями так скоро, под воздействием эмоций. Он был сильно экспрессивным раньше, быстро воспламенялся, начинал развязывать конфликты на эмоциях, а потом быстро потухал, понимал, что это было несвоевременным и лишним, а потому был бы благодарен самому себе из прошлого, если бы просто подождал и не торопился что-либо говорить. В этот раз он переждал ночь и утро, оказалось, столь же мудрым, что и вчерашняя ночь. «Надо бы на пробежку…» — до их выезда из отеля было ещё часа 2, а потому Арсений не видел ни одной причины, по которой он мог пропустить столь любимый им ритуал. Он очень аккуратно высвободил свою ладонь из плена антоновой руки и тихонько поднялся с кровати. Сначала он, конечно, прошмыгнул в ванную, чтобы умыться и увидеть в зеркале заметно посветлевшее лицо. Он вроде просто смотрел на себя в зеркало, а в глазах блестели искорки и загорались новые звёзды: он улыбался не губами и не ртом, и не потому что надо; он улыбался глазами, он улыбался душой, потому что так хотелось. У него в душе стало легко и спокойно. Хотелось от чего-то даже петь и пританцовывать, а потому после утренних процедур, он надел свой спортивный комплект и потихоньку вышел из номера, проверив заранее сон Шаста, оставшегося в кровати. Он был такой же уютной креветочкой и спокойно сопел. В отеле на ресепшене не было ни души, на улице тоже была поразительная тишина, и за это Арсений ранее утро невероятно любил. Он вышел на небольшой спортивный корт около отеля, включил в наушниках свою любимую музыку и побежал. Арсений очень любил бег и открыл его для себя однажды, как самый любимый вид физической нагрузки. В правильной обуви, при правильном дыхании и с правильным темпом вся тренировка превращалась для него в сплошную терапию. Вот и сейчас он хотел через пот вывести свои последние сомнения, в первую очередь, в себе. Он постоянно искал подвохи и проблемы в себе, его всегда ставили в ситуации, когда он начинал сомневаться в своих силах: «Ты уверен, что сможешь? Ты думаешь у тебя получится? Да актёр это разве профессия?» Конечно, со временем он стал намного увереннее, он теперь здраво оценивает, что вот это у него получается хорошо, а вот это ещё нужно улучшать, но его мозг будто просто привык к постоянному генерированию сомнений, поэтому они все же проскакивали порой. Он был уверен, что к «паузе» с Антоном привёл их он. Арсений знал все о “вине обоих”, но винил больше себя и думал, что он не доглядел, он не договорил, он упустил возможности, он придавил авторитетом и вообще все эти дни он съедал себя потому, что так случилось. Он так Антона любил, на самом деле, он так хотел всегда о нем заботиться, он так трепетно и нежно относился ко всему, что у них было, что был готов отпустить его, лишь бы он был счастлив. Он, кажется, готов был все ему отдать, уехать, скрыться и изредка все же заботиться ненавязчиво, просто потому, что он так передаёт свою любовь. Он ценит себя безусловно, он не даст вытирать об себя ноги, но именно для Антона в его душе был огромный кредит доверия и ему он позволял многое. Но вчера, когда он пришёл ночью, у Арса сердце ушло в пятки. Почему-то он начал думать, что раз разговор будет серьёзным и о них, то скорее всего Антон просто пришёл сказать, что больше не хочет этих отношений, что он устал, что он хочет больше свободы и вообще чего-то другого. Но… «Я.. я тебя люблю» Арсений уже слышал эту фразу от Антона, да. Но они оба были не из тех, кто на этой фразе паразитирует. Они говорили эти важные слова очень редко, потому что обычно все и без слов было понятно. Они использовали её, когда переставало хватать всего, когда мысли, чувства и эмоции выражают все тепло мира, но хочется чего-то ещё и это что-то были эти три слова. И вчера они вернули Арсения из транса. Он слышал все, что говорил Антон, но из-за общего накала и нервов, звук шёл как-будто из-под воды. Он так сильно был готов к тому, что это будет конец, который он примет из-за своей большой любви, но будет разбит навсегда этой же большой любовью. Как он мог во все это верить? Почему он так в них сомневался? Почему он так в себе сомневался? Он почувствовал, что эти несколько дней просто терял время, терзая себя ужасными мыслями. И больше он этого не хотел. «Ваша дистанция: 1.1км» Он остановился, выдохнул и понял, что хочет делать теперь. Он двигался обратно в сторону отеля и сразу направился на завтрак. Арс попросил положить ему с собой две порции омлета, несколько видов сладких и несладких булочек, а также зелёный чай и кофе. Со всем этим богатством он летел в номер на всех парах, у него открылось второе дыхание. Он тихонько открыл дверь и сразу прошёл в комнату, чтобы посмотреть проснулось ли его кучерявое счастье. Антон уже перевернулся на спину и закрыл глаза рукой, но как только услышал шаги, то приподнял голову: — Арс, ты где был? Время же ещё… ой, почему так рано? — Антон ещё буквально спал, губы шевелились, звук шёл, а осознания происходящего абсолютно не было. Арсения накрыло волной нежности. Он так резко захотел присесть рядом на кровать и долго Антона разглядывать, приглаживать кудри и смотреть в изумрудные глаза… но сначала надо было в душ – он же бегал. — Ты пока спи, солнце, спи. Арсений поставил завтрак на журнальный столик, а сам пробрался в душ. Прохладная вода смыла все последние переживания, смыла те оковы, которые были на нем все это время. Он теперь четко все понимал, теперь точно все для себя решил. Он вышел из душа с абсолютно четкой человеческой позицией — он больше не сомневается. В комнате около столика уже стоял заинтересованный Антон и пытался рассмотреть что же там в пластиковых коробочках и почему так вкусно пахнет: — Арс, ты чего завтрак принёс? Мы же могли спуститься, ты только для этого так рано встал? — Нет, я вообще на пробежку выходил, но потом понял, что хочу поесть с тобой здесь наедине. Без лишних глаз. Антон очень ярко и широко улыбнулся, и будто хотел податься вперёд, чтобы подойти и обнять, но затормозил. Видимо, пока переживает. — Давай вообще в кровати есть? Ложись обратно, я сейчас все сделаю. — В кровати? Арсений? Ты хочешь накрошить в кровати? Господи, куда мы катимся, Арсений? — Куда мы летим, ты хочешь сказать? Да, сегодня можно! Сегодня повод есть. Антон приподнял брови и хитро улыбнулся, а потом размеренно забрался обратно под одеяло. Арсений же открыл все коробочки, поставил на середину кровати, чай Антона поставил на его прикроватную тумбочку, а сам забрался на кровать с другой стороны и сел прямо напротив Антона. — Пахнет супер! Я только с утра думал о круассане с шоколадом, ты просто волшебник! — Я только учусь! Приятного аппетита! Они приступили к завтраку и все было очень вкусным, но правда Арсений не особо ел, он больше смотрел. Он больше не мог от Антона отвести взгляда: все эти дни у него был визуальный голод. Арсений глазами обнимал каждую клеточку Антона — изящные руки без единого кольца, любимое сонное лицо со следами от подушки, беспорядочно красивый взрыв на макаронной фабрике вместо причёски. Этим всем нельзя было насытиться, к этому просто нельзя было привыкнуть. — Ты чего так смотришь, Арс? И чего совсем не ешь? — Я просто любуюсь. Я очень соскучился по тебе, Антон. У Шаста почему-то щеки начали розоветь и рядом с глазами появились смешинки-морщинки. — Я тоже очень скучал, Арс. Я… — Тш, давай сегодня будет мой монолог, хорошо? Кивок. — Сначала я хочу извиниться. Извиниться за то, что сомневался в нас. Когда ты вчера пришёл, то я думал, что ты хочешь расстаться окончательно. — Арс, ты как… ты почему вообще решил, что… — За это я и извиняюсь. Я все эти дни был уверен в том, что я довёл нас, довёл тебя, я думал, что может я все-таки перебарщиваю с заботой, может это уже выглядит как контроль. Думал, что может нас вместе слишком много: и на работе, и дома, и в турах, и может я уже просто надоел тебе. Но во всем этом я совсем не учитывал себя и тебя, я почему-то строил ужасные версии возможного будущего, не беря в расчет свои и твои эмоции. Я об этом размышлял, но одновременно с этим жутко этого боялся, я совсем не хочу без тебя быть, Антон. Я тоже очень тебя люблю. — Господи, Арс… Антон отодвинул все коробочки на другую сторону и быстро перелез по кровати к Арсению, чтобы крепко его обнять. — Я бежал с утра и думал, что я больше не хочу и не могу сомневаться: я очень хочу быть с тобой всегда, мне не бывает много тебя, мне не бывает скучно с тобой, мне с тобой ровно так, как нужно. Я, кажется, всю жизнь хотел именно этого. Ты — мой подарок, ты — мое счастье, я очень рад, что ты есть в моей жизни. Пожалуйста, давай больше не будем допускать таких пауз, ладно? Как ты вчера сказал? «Мы — это мы и это лучшее, что со мной случалось»? Согласен с каждым словом, ты в частности и мы в целом — лучшее, что со мной случалось. С каждым словом Арсения Антон прижимал его к себе все сильнее, он будто хотел прирасти к нему, хотел его каждой клеточкой тела чувствовать. Когда Арсений договорил, Антон разомкнул объятия, взял лицо Арсения в руки и прижался лбом к его лбу так, чтобы быть максимально близко к нему и буквально в губы прошептал: — Я обещаю, Арс, что больше не будет никаких пауз, сомнений и тревог, я без тебя не хочу и не буду. Это ты — моя звезда. Арсений зажмурился до искорок в глазах — казалось, что сейчас происходит лучший момент в его жизни, а потому он больше не стал ждать и приник губами к Антону. Антон ответил на поцелуй сразу же. В этом поцелуе нежность можно было есть половниками, в их любви можно было плавать как в океане, в их истории можно было только раствориться.

***

Пауза. Когда слышишь это слово в контексте фильма, например, то даже как-то и не задумываешься о том, что эта остановка может стать началом конца. А вот, когда речь идет об отношениях, то сразу думаешь, что такое ведь может быть: кто-то после таких пауз расходится навсегда, а кто-то становится только счастливее, чем был до этого. Всякое может быть. — Арс, смотри какое облако там, оно в виде сердечка как будто... — Это мое! Оно на седьмом небе от любви к тебе. Они летят в следующий город, там будет следующий концерт, следующие переезды, следующие жизненные повороты, но теперь они снова сидят вместе и точно уверены, что в их счастливом фильме больше совсем не будет пауз.