Хочешь я нарву тебе цветов?

27 июля 1889 год. – Хочешь, я нарву тебе самых красивых цветов? Перед Луганском стоял маленький мальчик, лет двенадцать, не больше. Он был невысокий, худющий, волосы такие лохматые, вечно лезут в глаза, рубаха была на нём в два раза больше и делала она мальчика ещё меньше, шаровары были также большие и чуть сползали с тонкой талии, даже ремешок не помогал, единственные казачьи сапоги подходили по размеру. Такой юный, беззаботный, свободный мальчишка. Но он так хорошо справляется со своими обязанностями, он так усердно работает, совсем не жалеет сил. – Конечно хочу. – Луганск встаёт с насиженного места и следует за молодым «Донецком». Мальчик вёл его вниз с холма, ближе подходил к реке и всё время оборачивался, боялся, что бросят, посчитают это всё глупыми детскими играми. Кальмиус сегодня крайне спокойна, такой её не часто увидишь. Возле берегов росли такие яркие цветы. Их пёстрые лепестки приковывали к себе внимание, невозможно было не сорвать один из таких. Юзовка осторожно ступал по траве, пытался не задеть ни одни цветок и остановился у самого берега, повернул голову к Кириллу и солнечно улыбнулся, прикрывая веки. Луганск удивлённо приподнял брови и через секунду слабо улыбался в ответ. Богдан отвернулся, присел на корточки и пристально изучал цветы, иногда срывал что-то. Кирилл старался не мешать, только подошёл ближе, чтобы видеть, что делает молодой город. На эти действия мальчик сильнее сжимался и старался не показывать своё творение. – Ребёнок.. – шёпотом произнёс Луганск и перестал предпринимать попытки узнать, что и как делает Богдан. Начал расхаживать по полю, срывал длинные травинки, смотрел на ясное голубое небо, старался запечатлеть эти пейзажи. Кирилл настолько глубоко ушёл в себя, что не сразу заметил ребёнка перед собой, только вот не было никаких цветов. «Ах, руки за спиной, возможно, они там.» – Это тебе, – мальчик передаёт цветы. Что за прелесть! Здесь их так много: и голубые лютики, и ромашки, и незабудки, и васильки, и белая космея, и малютки маргаритки. Всё так гармонично сложено.– Тебе.. Тебе нравится? – Богдан мнётся, опускает голову вниз. – Мне очень нравится. – Луганск улыбается и треплет ребёнка по волосам. – Спасибо. 14 мая 1920 год. – Кирилл, смотри! Луганск отрывается от книги смотрит на подошедшего молодого парня, его ладони что-то закрывают не давая узнать, это "что-то" не хорошее, это "что-то" заставляет хмуриться. Богдан садится рядом на корточки и потихоньку открывает ладони, Кирилл наклоняется чуть ближе и из ладоней появилась голова зелёной ящерицы. Раздался громкий крик, ящерица заметалась в руках и проворно выскользнула. А Луганск отодвинулся от Кальмиуса подальше, сильнее прижимая к груди книгу. – Богдан! Ты же обещал не пугать меня!! – Кирилл рассержено смотрел на парня. – Ты ведь знаешь как я их боюсь! – Да, прости, прости. – посмеивается он и садится рядом с Луганском, опираясь спиной о дерево. – Просто ты очень милый когда пугаешься. – Богдан обнимает его одной рукой за плечи, укладывает голову на родное плечо. – Не делай так больше. – Кирилл расслабляется и снова открывает книгу. – Конечно. Он сделает это снова и не один раз. 10 февраля 1943 год – Komm schon! Antworte jetzt, Idiot! Кирилл сидел привязанный к стулу, весь побитый, измученный, худой и уже дышал через раз, но продолжал молча сражаться за победу Великого Союза. Скоро, совсем скоро этот кошмар закончится. Меловое уже освободили, скоро, скоро дойдут и до него. – Schweig, Bastard. – немец негодует, ходит по комнате туда-сюда. Семь месяцев. Семь, чёртовых, месяцев. Прошли, а он и слова не сказал. – Was machst du mit ihm? Töten und fertig. – лениво проговаривает второй, ему не важна ничья жизнь кроме своей. Ему нужны бои, кровь, крики и видеть страдания людей, это уже давно известно. – Wenn es möglich wäre, sollte es nicht sein. Es hätte getötet und an Hunde verfüttert werden können! Gör! – нацист замахивается, но, не видя дрожания и страха, убирает руку и быстро уходит, громко хлопая дверью. Второй следует за ним. Скоро всё закончится. 14 февраля 1943 год. Красная Армия ворвалась в Ворошиловград на рассвете. Никого не предупредив, ни одному нацисту не было известно об их планах. Удар по врагам пришёл одновременно с двух сторон, со стороны Острой Могилы и мелькомбината. Ослабшие противники не смогли долго находиться в бою, и их оборона была прорвана. Идиоты. Поджав хвосты пытались сбежать от наказания, хотели уйти без последствий! Убегали на запад, не понимали, что с ними играются, но каждому приходит конец и Нацистская Германия проиграла Ворошиловград. 15 апреля 1943 год. Весна. Это ли не прекрасно? Нет, это не прекрасно. Это ужас и страх, холод и голод, смерть и отчаяние. Надежды на светлое будущее умирают каждый день. Там в Беларуси нацисты сжигают людей, под Харьковом лежат окровавленные тела невинных советских людей и солдат, а Великий Киев умирает на глазах. 5 сентября 1943 года. Поле. Прекрасное, чистое поле. Вот бежит река Кальмиус, а вот чудесная полянка цветов. Когда-то давно, в 1889 году, Кирилл увидел здесь прекрасного мальчика, такого маленького и светлого. Этот мальчик не должен был страдать, его должно было оберегать своими лучами солнце, должно оно отталкивать всё то зло, что было в этом ужасном мире. Все страхи и тревоги должен уносить ветер с поля, с поля, в котором он рождён. Рождён для того, чтобы быть счастливым и приносить счастье другим. Мир считал по-другому. Сейчас этот маленький мальчик лежит в сухой траве, на его коленях. Он всё такой же тощий, как тогда в первый день их встречи, правда теперь бледные худые запястья «украшают» кровавые бинты и небольшие затянутые раны. На лице красуются пластыри и маленькие, но глубокие царапины, под глазами тёмные пятна, словно размазанная сажа и прекрасные, когда-то с таким восторгом смотрящие на Ворошиловград, глаза – померкли, стали безжизненными и серыми, как небо над Ленинградом. – Давай вторую руку, – Кирилл тянет чужую руку ближе к себе, чтобы сменить старые бинты на новые. Он делает всё аккуратно и бережно, стараясь не причинить боль и без того страдающему городу. Ворошиловград заканчивает свою работу и легко завязывает маленький бантик на безымянном пальце. Богдан, видя это творение, только слабо улыбнулся. – Миленько. Кирилл тяжело вздыхает и наклоняется ближе к лицу города Сталин. – Когда же на моём пальце будет красоваться такая прелесть? – проговаривает он с лёгкой улыбкой и начинает перебирать короткие тёмные волосы.

***

Какое-то время они просто молчат, наслаждаются шумом реки, песнями сверчков и просьбами ветра следовать за ним. Нарушается тишина неожиданно и слишком резким вопросом: – Как ты думаешь, мы сможем выстоять? Молчание. Раздумия. Принятие решения. – Конечно. Не зря же тебя Сталин назвали. Ты будешь здесь ещё очень и очень долго. Гордо и твёрдо будешь тут стоять. – Мы. Мы будем. «Конечно, мы будем здесь долго, мы будем вместе всегда. Мы выстоим.» 15 ноября 1961 год. – Ну, и что это такое? – больше шутливо, чем раздражённо спросил Кирилл. Он поднял голову и смотрел Богдану в лицо, чуть хмуря светлые брови. Богдан то, вырос и не просто стал чуть выше, в нём теперь не узнать того хрупкого мальчика из начала двадцатого века или израненного советского солдата. Он за шестнадцать лет обогнал Кирилла в росте и теперь часто посмеивался над старшим. Черты лица стали более острыми и больше не было тех детских пухлых щёк. Единственное, что осталось от того ребёнка, это шрамы, одни совсем не заметные и небольшие, а другие лучше спрятать от глаз людских, никому не показывать, не вызывать странных взглядов и вопросов. – Это смог, – щурит глаза и чуть поднимает уголки губ, снова, снова он тешится над старшим. – Ох, как заговорили, – Кирилл посмеивается и аккуратно поправляет чужой воротник светлой рубашки. – Новые слова выучил? – Да, специально, чтобы с тобой разговаривать. – Ну-ка, иди сюда, – Ольховко тянет его ниже за ворот рубахи одной рукой, а второй достаёт из кармана платок. Богдан послушно опускается и становится одного роста с Кириллом, но сразу пытается отстраниться, когда чувствует, как светлая ткань касается лица. Ольховко хоть и делает всё аккуратно, но когда заводские отходы уже въелись в кожу, то это не особо приятно. Кирилл убирает платок от лица и переводит взгляд то на почерневшую ткань, то на лицо Богдана. Прикрывает глаза и глубоко вдыхает. – Что же ты с собой делаешь. – Ну ты на себя бы посмотрел. – Так у меня легко убрать можно, – недовольно бурчит и жмурится, когда чувствует, как мозолистые пальцы касаются бледного лица, убирают чёрную пыль из под глаз. – Спасибо... Так, как ты говоришь, тебя теперь зовут? – Донецк, – хвалится новым именем. – В честь реки, что соединяет меня и тебя. – Очень хорошо, – устало улыбается Кирилл. – Рад знакомству, дорогой Донецк. – Мне тоже приятно познакомиться с вами, Луганск. 18 июня 1970 года. – Скорее, Кирюх! Давай же!! – восторженно прокричал Богдан. Они неслись по центральной площади Донецка. Пробивались сквозь толпы людей. Иногда Богдан запинался, тем самым сбавляя скорость, но продолжая крепко держать руку Луганска. Донецк чаще оборачивался, смотрел в блестящие голубые глаза и ярко улыбался, как тогда, в их первый день знакомства. Останавливаясь в центре площади, Кирилл может наконец отдышаться после такой длительной пробежки. Согнувшись пополам, глубоко дышал, пытаясь привести себя и своё сердцебиение в норму. Ольховко поднимает голову только тогда, когда чувствует на своих плечах чужие руки. Богдан всё также улыбался и не пытался успокоить дыхание, будто бы не он сейчас бежал с одного конца площади на другой. – Смотри же, Кирюх! – радостно и уж слишком громко выкрикивает Донецк. Он хватает Кирилла за руки и кружится вместе с ним, не отрывая взгляда от светящихся ярко-голубых глаз. Останавливается, о чём-то болтает, но чужие руки не отпускает. А Луганск совсем не понимает о чем идёт речь, он с детским удивлением и приоткрытым ртом смотрит за спину Богдана. Розы. Совсем недавно распустившиеся растения, но уже приковавшие столько к себе внимания, словно новый, только что построенный, завод. Донецк, замечая, что его не слушают, сначала расстраивается, но позже понимает, что вызвало такую реакцию. Отходит в сторону и проговаривает. – Все эти розы для тебя. Ты можешь сорвать любую. – Богдан, ты ведь знаешь. Я люблю, когда растения цветут и радуют всех, а не мёртвые цветы, которые завянут через три дня. – устало проговаривает Кирилл, на это всё Донецк только расстеряно моргает. – Тогда.. Тогда я буду для тебя их высаживать каждый год! – выкрикивает Богдан. И тут же до ушей доносится тихий, ласковый смех. – Спасибо.. Спасибо. Я буду этого ждать. 23 мая 2022 год. – Кирюш, хочешь, я нарву тебе самых красивых цветов? Луганск поднимает усталый и измученный взгляд на Донецк, натянуто улыбается и тихо проговаривает. – Милый.. В Москве нельзя рвать цветы с клумб.