Queer

Факт: первым, что Аарон сказал Эндрю после знакомства с Кевином, было: «Черт, он настолько самовлюбленный, что наверняка дрочит на самого себя». Не менее любопытный факт: после той первой встречи Аарон подрочил на Кевина бессчетное количество раз. Когда Аарон начал встречаться с Кейтлин, он думал, что его гетеросексуальность несокрушима, подобно титану, а теперь оказалось, что она подобна максимум «Титанику», и Аарон так облажался с этим. Кевин постоянно был рядом с ним, хмурый, раздражающий и капризный, и Аарон понятия не имел, когда присутствие Кевина стало для него успокаивающим. После того, как Эндрю начал встречаться с Нилом – и Аарону все еще хотелось блевать при одной мысли об этом – равновесие в их компании было нарушено. Эндрю и Нил проводили больше времени наедине, оставив Аарона с Кевином и Никки. Конечно, у Аарона была Кейтлин, но он не мог вечно изливать ей душу, особенно после судебного процесса по делу об убийстве Дрейка, когда Аарон понял, что Кейтлин, в сущности, не знает его настоящего – того человека, который не жалел о содеянном и убил бы Дрейка снова, только гораздо более мучительным способом. Когда Аарон чувствовал себя паршиво и не мог вытерпеть одиночества, он шел к Кевину. Они ели китайскую лапшу и смотрели какой-нибудь матч по экси, причем Кевин был заинтересован происходящим на экране, а Аарон – тем, как черные кудри Кевина падают ему на лоб, когда он наклоняется над блокнотом, чтобы сделать заметки о стратегии игры. Аарон хотел провести рукой по его волосам, но вместо этого кидал в него печеньем с предсказанием, которое шло в подарок к каждому заказу, и они вместе смеялись над его содержимым. Однажды Аарону попалось «Скоро вы встретите новую любовь», и Аарон хохотал до слез, потому что он понятия не имел, как удержать старую и действительно ли он хотел это делать. Аарон проводил больше времени с Кевином, чем с Никки, потому что у Никки никогда не бывало плохих дней, даже когда ему было очень больно. Если Никки было плохо и тоскливо, он улыбался еще шире, смеялся еще громче, шутил чаще. Таков был его механизм преодоления боли. У Аарона и Кевина таких механизмов не было. Они позволяли себе распадаться на части, признавая, что плохие дни все-таки существуют, точно так же как Очень Плохие Дни и Ох-Пиздец-Не-Трогайте-Меня Дни. У Аарона были дерьмовые привычки, от которых он не хотел или не мог избавиться и от которых Эндрю пришел бы в ярость. Он очень много курил. Он пропускал пары, надеясь, что его исключат. На тренировках и матчах он специально подставлялся под удар, чтобы потом считать синяки. Он представлял, что он уже умер. Он думал о смерти, но боялся, что попытка самоубийства будет провальной, поэтому даже не пробовал. Он стачивал себя постепенно в ожидании того, что однажды он просто исчезнет. С другой стороны, привычки Кевина были еще хуже. Если Аарон грешил тем, что ел сухие кукурузные хлопья прямо из пачки в три часа ночи, то Кевин заливал свои хлопья водкой и называл это завтраком. Он садился за руль пьяным, будто ему было все равно, доедет ли он вообще туда, куда собирался. Он постоянно искал в интернете статьи о Рико или читал посты фанатов Воронов, которые были огорчены смертью бывшего капитана команды. Аарон мог поклясться, что знает, о чем Кевин думает в такие моменты. Он думает, что он никто и что его жизнь ничего не стоит. Но были и хорошие дни. Дни, которые не имели ничего общего с шумными вечеринками и крупными победами, но которые все же были счастливыми. День, когда Кевин случайно запер свои ключи в машине, и им пришлось идти от бара пешком: Эндрю и Нил ушли далеко вперед, негромко разговаривая о чем-то, Никки пьяно пританцовывал на тротуаре, напевая себе под нос, а Аарон шел рядом с Кевином, стараясь не улыбаться от того, что их руки время от времени соприкасались. Или тот день, когда у Аарона случилась паническая атака перед экзаменом. Кевин обнаружил его в университетском туалете – Аарон позвонил ему, а потом даже не вспомнил, что сделал это. Кевин сел на пол рядом с ним и нерешительно притянул его к себе. – Аарон, – мягко произнес он, – ты все сможешь. Ты все сдашь. Посмотри на меня. – Аарон поднял голову, оторвав взгляд от груди Кевина, к которой он хотел прислониться лбом, чтобы умереть в таком положении. – Ты в порядке. Дыши. Я рядом с тобой. Аарон отчаянно вцепился в край его толстовки. Кевин не понимал, что сердце Аарона готово было лопнуть, а горло будто сдавило железной хваткой, но Кевин взял его руку, приложил ее к своей груди и повторил «Дыши вместе со мной. Давай же, Аарон». Аарону пришлось подчиниться, потому что когда Кевин, сам разбитый и собирающий себя по кусочкам, говорил с ним так успокаивающе и держал его в руках как самое дорогое, что есть в его жизни, мир Аарона понемногу начал возвращаться на свою орбиту. Этот день стал счастливым лишь по одной причине: когда Аарон вышел из аудитории, Кевин ждал его снаружи, готовый поздравить или утешить – в зависимости от результата. – Сдал? – спросил Кевин, силясь истолковать застывшее на лице Аарона выражение, которое можно было трактовать как полную безнадегу или как облегчение, хотя на самом деле оно означало только желание стошнить от нервного напряжения. – Да, – прохрипел Аарон, подсознательно боясь, что если он слишком бурно будет выражать свою радость, профессор выскочит из аудитории и отправит его на пересдачу. – Что ж, – Кевин улыбнулся ему такой головокружительной улыбкой, будто Аарон сообщил ему, что выиграл миллион, – тогда это надо отметить. Они напились. Вот, что Аарон говорил себе на следующее утро, пытаясь найти себе оправдание: «мы просто напились». Это была не совсем ложь, но и не полная правда. Правда заключалась в том, что Аарон теперь знал, что губы Кевина на вкус как сигаретный дым, разбавленный водкой Кул-Эйд и чистое отчаяние. Аарон знал, потому что именно он был тем, кто повалил Кевина на диван, жадно вылизывая его рот. Губы Кевина были просто идеальными, и Аарон не мог остановиться, покусывая их и скользя между ними языком, встречая на полпути язык Кевина, который отвечал ему с неуклюжей поспешностью. Аарону нужно было ощутить кожу Кевина на своей. Ему нужно было, чтобы Кевин был внутри него, о чем он и сообщил Кевину, пока тот в шоке смотрел на него своими огромными зелеными глазами. Грудь Кевина тяжело вздымалась, лицо раскраснелось как после тяжелой тренировки, и Аарон хотел видеть, как Кевин полностью потеряет контроль. Он хотел видеть, как глаза Кевина потемнеют от вожделения, как его лицо исказится от удовольствия. Пьяные мысли мелькали и смешивались в голове Аарона, тут же отходя на задний план, и только одно слово повторялось рефреном, как навязчивая идея: Кевин, Кевин, Кевин… Эта же мысль первой посетила его и на следующее утро, когда он проснулся в постели Кевина с жутким похмельем и болью чуть ниже поясницы. Полностью мысль звучала так: «Долбаный Кевин, черт бы его побрал». Самого Кевина рядом с ним не оказалось, но он быстро обнаружился на кухне, дойти до которой было подвигом со стороны Аарона, и, если честно, он не нуждался в еще более трудных испытаниях вроде лицезрения Кевина без футболки. Аарон просто хотел выпить кофе, оплакивая свою гетеросексуальность, и ему не требовалось, чтобы на ее похоронах присутствовали всякие там Кевины с их мягкими растрепанными волосами и длинными ресницами и… Неважно. В любом случае, Кевин находился на кухне, и это было несправедливо. И поскольку Аарон не мог предложить Кевину убраться к чертовой матери после того, как тот смущенно пожелал ему доброго утра, Миньярд выбрал лучший вариант из всех возможных: стратегическое отступление. Он молча развернулся и умчался в ванную, по дороге врезавшись плечом в дверной косяк. Аарон ненавидел свою жизнь. Он просидел на бортике ванны пару часов, вспоминая и обдумывая детали прошлой ночи, изредка прерывая мыслительный процесс, чтобы крикнуть стучащему в дверь Никки, что тот может отвалить. В конце концов, Аарон пришел к блестящему и абсолютно логичному выводу: во всем был виноват Кевин. Во-первых, сказал себе Аарон, Кевин ждал его рядом с аудиторией, чтобы споить его. О том, что Кевин тоже напился вдрызг, внутренний голос Аарона решил умолчать. Во-вторых, Кевин стопроцентно откуда-то знал о том, что Аарон влюблен в него. Мозг Аарона предпочел игнорировать тот факт, что Аарон вообще не был бы влюблен в Кевина, если бы был гетеросексуалом. В-третьих, Кевин был невероятно, просто недопустимо хорош в постели, и это, конечно, тоже входило в его коварный план. Аарон был так горд собой за то, что раскусил Кевина, и не сразу заметил, что ему нечего противопоставить тому, что Кевин хорош в постели. Потому что если он начинал вспоминать об этой части прошлой ночи – а он не хотел о ней вспоминать, ну разве что чуть позже, когда ему захочется подрочить – то приходилось признать, что Аарон хотел Кевина снова. Аарон обреченно застонал. Он хотел Кевина снова, а ведь еще не было даже десяти утра. Аарон твердо решил делать вид, что никаких желаний, возникающих у него до десяти утра, не существует, потому что ментально в это время он еще спит. А раз этого не существовало, значит, он мог спокойно залезть в душ, обхватить рукой свой ноющий член и подумать о том, как Кевин вбивался в него и целовал его шею, вспомнить его тяжелое дыхание на своей влажной коже, ощущение его крепких мышц под ладонями, которыми Аарон водил по его спине. Аарон кончил, представляя, как член Кевина скользит в нем, пока тот прижимает его к стене душевой. После этого Аарон выключил воду и завернулся в полотенце. Ему очень нравилось его новое Правило Десяти Утра. Оно было намного лучше его старого правила дрочить на Кевина максимум один раз в неделю, не считая праздников и выходных. Возможно, теперь он до конца жизни будет заводить будильник на без пяти десять.