Признание Неполноценного человека

Мы несовместимы. Каждое твое появление навевает мне суеверный страх, что по жилам стекает куда-то от сердца. Я волнуюсь и одновременно жду, не в силах надеяться на большее: не дозволено. Не дозволено, ведь ты сам выбираешь окружающий себя круг людей. Я никогда не попаду в избранную десятку, во всяком случае, до тех пор, пока занимаю ничтожное место наблюдателя. Ты само совершенство и противоположность меня, когда неосязаемо паришь над гладью замерзшего озера, посылая всем зрителям воздушный поцелуй. О, как хочу его урвать! Чтобы ты возжелал увидеть рядом мою ладонь, рядом с твоей хрустальной талией и лебединой шеей, что так легко дергается, когда ты задорно смеешься; я увидел тебя однажды в гримерной и никогда не сотру этот миг из своей ни на что не годной памяти. И вот вновь та же картина, написанная маслом талантливейшего живописца, — ты реешь, выделывая разные штуки, вроде «скобок», «троек» и «крюков» — уж прости меня, твоего преданнейшего гостя. В твоих глазах купаются прожекторы, они освещают твой костюм, весь исшитый блестками (ты как небесная звезда), плечи и плавно меняющие направление полета крылья. О, сколько тысяч пар уставились на тебя! Твое одеяние меняется, прожектор захватывает прелестную головку, и ты летишь, летишь прямиком навстречу недоброму холоду. Я вижу, как опадают затухающие искры с твоих коньков, как в цвете софитов вскрикивают зрители, и я вместе с ними подхватываю общий плач… Ты так и не нашел в себе изъянов даже после неуютной палаты. Я приносил тебе яблоки. Я долго и муторно выбирал их на рынке, потому что захотел принести все сорта. Надеюсь, ты не удумал, что желаю подсластиться твоим вниманием. Мне достаточно наблюдать, вздрагивая на каждый удар тонкого режущего воду лезвия. Ты принял их, ничего у меня не спросив. Почему же? Неужли тебя не выбила из колеи тщательность, с которой я их подбирал? Твои зубки нежно оскалились, посылая мне, единственному, воздушный поцелуй, как если бы ты был на арене, а я за металлической преградой, очертившей между нами невидимую черту. Тогда я, с твоего позволения, сфотографировал нас, а ты, поддавшись не моему порыву, поставил изящную подпись на моей ладони. Я не хотел портить фотоснимок. Он был изысканен, как стрела амура, и дорог, как если б лежал в пакете от сладких яблок. В тот миг я потерялся в словах и, нескадно уронив: «Спасибо, я вернусь», ушел из палаты, в коридоре прижав руку к груди. Мое сердце билось очень громко, наверное, от волнения. Из опасений я не смотрел на облюбованную тобой ладонь, как бы не смутиться еще больше. Я был на грани счастья и безмятежности. Твои глаза, уже закрывшихся в тиши, смотрели на меня, словно с желанием что-то сказать, а рука, жалея, касалась ладони. Ты поставил меня в помешательство одним простым движением пальцев; это был первый раз, когда нас оставили наедине. Я нанес водостойкий крем на место твоего телесного лукавого поцелуя. Мы встретились снова на ледяной арене. После потрясения я в смятении подбежал к ограждению и сдавленно воскликнул, словно что-то оборвало мой голос. Меня отодвинули и попросили не соваться, куда не просят, но в тот вечер я оказался самым твоим близко расположенным гостем. Улыбка мелькнула у меня на устах, осветив дальнейший темный путь. Ты очаровательно сложил руки, посмотрев именно на меня. Я не удосужился понять, за что был удостоен такой царской чести. Тебя окружила нетерпеливая гурьба, вырывавшая автографы, но ты даже поцелуй послал выше их голов. Я не дремлю и мне не почудилось: ты признал меня. Репортеры сняли с тебя мерки для материала, в скором времени представшего моим глазам, а ты все по-прежнему смотрел на меня, не отрывая взгляда от снующих служителей вестей. Они снимали нас, впервые пишу это слово в дорогом мне ключе. Тебя было лучше видно в камеру; я приметил эту тонкую деталь. Ты улыбнулся ей в зрачок, но во много раз тусклее, чем тогда подарил улыбку мне. Я все еще храню твою запись на своей ладони. С того времени она утратила былую красоту. Я выбежал и судорожно схватил тебя за руку, прижимая ее к себе. Ты вскрикнул, но твоя бархатная перчатка так приятно ласкала мое изувеченное тело. Ты резко оттолкнул меня, дрожащим голосом спросив, что мне здесь понадобилось. Нас снимали тысячи камер, и весь мир видел нашу с тобой совместную фигуру, слившуюся во всеобщем недоумении вперемешку с интересом. Я узрел наслаждение, но узрел и последующие страдания. Меня увели, сковав кандалами, пока твой нежный ум, не привыкший к таким морям чувств, силился забыть мой кратковременный образ. Я заплатил деньги, чтобы меня выпустили из-под кованого замка. Бедный, ты стоял у сцены и озирался вокруг в поисках твоего явившегося тревожителя. Но, видно, ушел, не заподозрив, что я наблюдаю. По причине недопонимания меня жестоко наказали. Во мне роились демоны, как пчелы в улье, требуя сходить на чертово представление, да будь оно проклято, но отныне я оказался лишен этой более чем скромной возможности. В то время как ты продолжал порхать, лелея вниманием мириады зрителей, твой самый преданный гость в унынии следил за тобой через телевизионные программы. Я был подавлен и огорчен твоим внезапным уходом из моей и так не пыхавшей красками жизни. Ты оставил свой фирменный, яркий огненный росчерк в оскудевшем безо внимания сердце. Оно начинало тосковать, посылая тебе воздушные поцелуи, Накахара. Твои губы манили меня, заставляя вожделенно выдавливать имя по ночам. О, ты прекрасен, мой бог! Погладь меня хоть раз и я буду не прочь умереть у твоих ног. Ты был и остаешься для меня загадкой этого глупого, совсем бестолкового мира, прочными оковами связавшего меня по рукам. Его дыхание с твоим точно так же несоизмеримо, как различны звезды и планеты. Я обязательно дождусь ответа, Накахара Чуя. Я получу его, потому что больше не могу. Ты выпытал меня своим вниманием и обольстил тогда на камерах. Бесценный подарок ждет своего владельца, и я вернусь к возжелавшему меня строгому божеству. Тебе не придется страдать, ведь твой суженый уже близко. Еще день, и станцуем дикую партию, где роль уверенного и элегантного партнера достанется мне. Твои мечты уже свели с причала мой корабль, что скоростным потоком ударяется о дверь апартаментов. Сторожа смотрят на твоего преданного любителя и, протягивая кошмарные руки, говорят убираться. Ты глазами, горящими от предвкушения, разглядываешь мое незаурядное одеяние, почему-то не поднимая взгляд вверх. И, срывая свой детский голосок, ослепительно поешь на весь этаж, захватывая людей в аристократическую власть. Мне жаль, что настолько сильно испугал, моя душа, пусть по извилистой воле правосудия больше тебя и не увижу.