Как быть?

      Тяжёлые, не дающие покоя мысли наползли в голову барона снова, в бесчисленном множестве, как куча тараканов в кофейных зёрнах.       Он терпеть не мог, когда что-то выходило из-под его контроля. Не важно что — бизнес, люди, иной мир, окрашенный багрово-синим светом. Но всё это было поправимо. Пачка купюр туда, полиция сюда, армия там… Но в «здесь» справиться не мог никто. Если из-под контроля вырвутся его мысли — ни один страж порядка, ни одна монета не поможет справиться с ними…       Монета. По звону её падения — чистейшее серебро. Отскочила, взлетела вмиг наверх и звякнула снова на тёмном и твёрдом полу. Но по виду — бронза или совсем уж неблагородный металл. Темноватый. Такую монету нельзя было приобрести в обмен на чёрные гвоздики, вулканические камни, самоцветы с берегов южных морей. Её можно было только взять самому.       Он сам, монета в имени, был похож на самоцвет. Неявного оттенка, кажущийся мягким, но бесконечно прекраснее алмазов в дневном свете. Глаза барона остановились на языках огня в камине, где-то вдали, напротив него. Гибкое, неровное кое-где, хрупкое тельце будто танцевало на углях, подобно нестинару, распаляясь сердоликовыми искрами и углями в тёмных глазах…       Вторая пара тёмных глаз слегка сочилась слезами. Анатоль лежал на удобных коленях седой головой, позволяя своему хозяину гладить его волосы, зарываться в них пальцами, слегка почёсывать, как огромного кота. Но светлые ногти стали слишком сильно тянуть на себя и сжимать, почти хватая, как провинившегося школяра, за белые пряди. Анатоль терпел. Такова была его участь — безропотно сносить жестокие ласки, самому отдавать их нежными и порой слишком робкими. Сердце Трёча столько раз замирало от умиления, когда его слуга, волнуясь, брался дрожащими руками за его пиджак и жался к горячей груди, внутренне боясь, что на него обрушится пощёчина или нечто хуже…       «Нечто хуже» было уже заготовлено бароном, ожидая своего часа. — Тебе нравится? — спросил он тихо и впутал пальцы сильнее. — Д-да… — на выдохе сказал Анатоль и прижался всем своим существом к коленям.       Трёч точно раздумывал. Сказать или не сказать, поставив перед фактом позже. — А если я буду гладить кого-то так же, как и тебя? — пальцы скользнули за чувствительное ухо. Барон поднял бровь, ожидая ответа. «Чего так волноваться? У него нет выбора», — пронеслось в его голове. Такая мысль словно задела нечто внутри. Даже неприятно от осознания.       Анатоль усмехнулся. — Как того аббата?       Он прекрасно помнил этого изуродованного сейчас жизнью человека. «Мученик-святой», — кривясь, думал он и тут же забывал о нём до следующего воспоминания. Минутный интерес барона, на который Анатоль плевал с высоты хозяйских колен — сравнивать его и жалкого человека просто не было возможно, да и тем более — отступившегося во имя Света. Самому барону было противно вспоминать о нём, как о неудачном опыте юности. Он умыл руки. Только полнейший идиот в его представлении мог отказаться от сладостной Тьмы. Слишком много чести — даже думать о нём. — Нет. — А кого тогда?       Вдруг в груди слуги шевельнулось нечто похожее на белого опарыша по ощущениям. Тон барона показался ему серьёзным. Слишком. Будто он говорил не о таком же минутном интересе и не о провокационном вопросе, а о куда более сложной вещи. — Кого?       Барон молчал, слегка отвернувшись в сторону. Жутковатая улыбка появилась на его губах. — Лео, кого?!       Анатоль стиснул ткань на бедре барона, чувствуя, как его колени источают ледяные капли. — Я решил взять Тима к себе.       Слуга застыл. Такое откровение стало для него шоком, ударом, поражением — всё не годилось для того, чтобы описать хоть каплю его чувств. — Ты не… — Анатоль нервно растянул губы в улыбке, — не шутишь?       Трёч покачал головой. — Но зачем он тебе?       Его Лео вновь молчал. — А… А как же я? Что… Что в нём лучше, и что будет со мной? — Ты так говоришь, как будто я выставил тебя за дверь, — барон показал клыки, — ровным счётом ничего. — Ничего…       Он вдруг оказался охвачен тихой, растворённой в жаре момента яростью. В тот же миг он оказался без одежды, даже без белья, соскочив и усевшись на колени снова и протянувшись к нему почти всем телом. — За что ты так? Разве не я служу тебе, чтобы сейчас… Случилось это?       У глаз барона оказались два омута, уже не окружённые бесчисленными морщинками, седина вдруг почернела, превратилась в крупные волны, исчезли усы, сменились гладкой и юной кожей — на его коленях сидел юноша, лишь на несколько лет старше Тима. — Разве я не красивее его? — шептал он, цепляясь за мантию. — Разве я не дорог тебе? Разве я не лучше, чем он? — весь его вид говорил полубезумно: «Поцелуй меня и забудь о нём, разве не я…».       Барон насмешливо смотрел на него, стараясь скрыть неопределённое чувство внутри, похожее на…на страх. — Вас нельзя сравнивать, — проговорил он наконец, глядя на помертвелую красоту своего слуги, — да и к тому же. Я решил, — он выделил «я», — значит, так и будет.       Руки Анатоля размякли. Он стал каким-то совершенно невесомым, держа свой вес над коленями всеми своими мышцами. Он слез с них медленно, трясущимися руками схватил брюки и прижал их к груди, отступая назад, как от готового растерзать его зверя.       Он сам не понял, как оказался перед застеклённым окном в комнате барона. За ним сверкали синеватые звёзды в чёрном небе. Море вдали обрывалось, словно там был край земли. Анатоль толкнулся в стекло, как умирающий мотылёк-однодневка, бессильно сползая по нему и оставляя на гладкости дорожки из своих слёз. Одним днём ему показался огромный срок в семьсот лет…       Он хорошо помнил всадника в чёрном плаще. Оскаленную морду медведя, пронзённого мечом. Спасающие юношу руки. Белый силуэт, покидающий его. Бесчисленные движения в его теле, слившиеся в одно, ведущие к сладчайшему вскрику.       Даже посреди двух враждебных к нему сторон Анатоль не был один. Барон всегда был рядом с ним. Главенствующий, защищающий, властвующий. Но сейчас он словно остался один на один с бурым зверем, готовым кинуться на него. «Лучше бы это тогда случилось», — неожиданно подумал он, и солёные ручейки полились с новой силой.       Неужели всё то, чем он так дорожил, что хранил в себе столько лет, должно было достаться мальчишке? Теперь он будет касаться губами любимых щёк. Приходить в каждый сон. Займёт его место целиком… — Нет, — услышал Анатоль за своей спиной, и в ту же секунду две тёплых и таких нежных ладони коснулись его спины…