И лишь с одной единственной смертью он не смирился.

Металлический запах крови давно врезался в его сознание, пустив свои корни. Он перестал вызывать чувство отвращения, стал таким обычным, бывалым и, по-своему, родным, как бы странно это не звучало. Мысль о том, что так быть не должно, нередко посещала голову. Только вот не в его власти изменить этот мир. Горы трупов, по которым он раз за разом карабкался, перестали вызывать дикий ужас. Он привык. Привык к смерти. И уже не боялся своей собственной. И лишь с одной единственной он смириться не мог. Осознание произошедшего резко впилось в голову, как только они вернулись за стену Сина. Радостные возгласы горожан безбожной болью врезались в уши. Они ещё не знали. Следующие мгновения, словно в пелене тумана, пролетали перед глазами, не останавливаясь ни на секунду. Чёткий взгляд вернулся, лишь когда он зашёл в кабинет. Кабинет главнокомандующего Эрвина Смита. Точнее… Нет. Это всё ещё его кабинет. И только его. Капитан не выходил из кабинета командующего вторые сутки. Никто и не смел его тревожить. Он заслужил тишины. Такой долгожданной тишины, что окутала с головой и зазывал провалиться в беспробудный сон. То была гробовая тишина. Леви сидел за большим письменным столом, в кожаном кресле, предназначенном для главы разведкорпуса. Лишь он, чашка крепкого чая и ощущение потерянности. Именно это он ощущал сейчас, — после осознания смерти Смита, — потерянность. К ней ещё присоединилась и боль. Такая яркая, какую ему ещё испытывать не приходилось. И он, даже имея огромное на то желание, не понимал, почему же так больно. Ведь это ОН сделал такой выбор. Это ОН вырыл могилу Эрвину, вколов содержимое укола новобранцу Арлерту. Это ОН приказал отказаться от мечты и пойти на смерть… Так откуда теперь эта невыносимая боль, что оглушительным рёвом проносилась по телу? Леви не жалел. Он знал, что сделал верный выбор. Этого возжелал бы и сам Эрвин. Он знал, что никогда и не пожалеет. Малец был полным воплощением погибшего командующего. Но он испытывал дичайший стыд до дрожи в коленях. Ему было стыдно. Стыдно за то, что он по пятам следовал за этим чёртовым Эрвином. Стыдно за то, что беспрекословно выполнял его приказы, был послушным псом. Стыдно за то, что в тот вечер, перед операцией по возвращению стены Мария, не сломал ему обе ноги, как и обещал. Стыдно за то, что так ни разу и не назвал этого идиота — Смита другом. Другом, настоящим другом, коем его и считал. Он поклялся отомстить за очередную причиненную ему боль. Он сдержит эту клятву.