* * *
Вообще-то Олаф ожидал застать сборы Серен в самом разгаре. Но каюта, в которой жили Танни и Серен, встретила его закрытой дверью и полной тишиной. Олаф даже решил было, что девушки уже управились с укладкой вещей и ушли в пассажирский салон. Правда, через мгновение он отбросил эту мысль как совершенно неправдоподобную. И тогда ему снова сделалось неспокойно. Немного постояв перед дверью, Олаф осторожно постучался. Не откликнулся ему никто. Немного выждав, Олаф постучался вновь – уже громче, настойчивее. Результат оказался тем же самым: из-за двери не донеслось даже шороха. Тогда, скорее машинально, чем осознанно, Олаф надавил на дверь. По правде сказать, Олаф был уверен, что каюта девушек заперта – либо изнутри, либо снаружи. Но дверь неожиданно подалась. Даже не просто подалась, а с громким стуком распахнулась. И перед Олафом открылась поистине эпическая картина. Посреди каюты торжественно и монументально, как алтарь в языческом храме, возвышался стул. Словно коленопреклоненная жрица, над его сиденьем нависало серовато-белое нижнее платье с длинными, вяло покачивающимися рукавами. Возле стула, подобно телам умерщвленных жертвенных животных, лежали то ли три, то ли четыре разноцветные тряпки. Чуть поодаль от всего этого римского великолепия стоял большой дорожный сундук с приоткрытой крышкой, доверху набитый скомканной одеждой. Кровать Танни оказалась пуста. «Выходит, девчонки все-таки ушли завтракать», – подумал Олаф. Облегчения, впрочем, он от этого не ощутил: похоже, Серен даже не начинала паковать вещи! Некоторое время Олаф пребывал в раздумьях. Нет, все-таки за увиденным несомненно скрывалась какая-то тайна! Почему, например, Танни допустила у себя в каюте такое поистине хтоническое безобразие – это было так на нее не похоже! А с другой стороны, сейчас определенно было не до разгадывания загадок: времени на сборы оставалось в лучшем случае в обрез. Еще раз посмотрев на торчавшие из сундука рукава и подолы, Олаф хмуро вздохнул. Перекладывать женскую одежду, к тому же явно нестираную, ему было по меньшей мере неловко. Рассчитывать на то, что Серен управится с этим делом самостоятельно, явно не приходилось. Похоже, выход оставался только один: спешно возвращать Серен из пассажирского салона в каюту и в придачу просить помощи у «инженерных девушек». Уже собираясь уходить, Олаф машинально глянул в окно – разумеется, ничего интересного в нем не увидев. Но взгляд его мимоходом скользнул по стоявшей подле окна второй кровати. Тут-то Олаф и остолбенел. На кровати прямо в верхних платьях, словно их внезапно сморил волшебный – не иначе, наведенный самим Морфеем – сон, в обнимку лежали Серен и Танни! На этот раз Олаф осознавал увиденное довольно долго. Голова его всё еще была полна образов из древних Рима и Греции, так что первым делом в ней завертелись стихотворные строки Сапфо. Лишь потом Олафа осенило: да это же Танни опять свою горе-подружку плачем лечила! Между тем время стремительно таяло: до завтрака, по прикидкам Олафа, оставалось чуть больше четверти часа. Нужно было срочно принимать меры! – Кгм! – негромко кашлянул Олаф. Танни шевельнулась, издала какой-то невнятный звук. Ее выпроставшееся из растрепанных темно-рыжих волос заостренное ухо описало короткую дугу и снова замерло. Серен томно вздохнула, на ее лице расплылась блаженная улыбка. – Девчонки, поднимайтесь! – скомандовал Олаф, а потом набрался храбрости и осторожно дотронулся до руки Танни. Та вздрогнула, дернула плечом. – Ой! В следующий миг Танни повернула голову к Олафу, распахнула глаза. – Олаф?! Вынырнув из-под руки Серен, она поднялась на постели. Затем встревоженно спросила: – А что, уже утро? – Светло же, – удивленно откликнулся Олаф и тут же смутился. Сообразил: для Танни же что белый день, что сумерки – всё едино! – Завтрак скоро, – поспешно добавил он. И, не удержавшись, укоризненно продолжил: – А у вас в каюте вот такое творится! Танни опустила ресницы, щеки ее слегка полиловели. – Мы не успели, – виновато пробормотала она. – Серен плохо было, вот и пришлось... Серен вдруг тихо простонала, затем пошевелилась, но глаз так не открыла. Олаф хмуро посмотрел на нее, затем перевел взгляд на Танни. – Давай я сбегаю к Илет, – неожиданно предложила та. – Может, выручит? Говорила Танни сейчас почему-то совсем тихо, почти шепотом. В ответ Олаф молча показал взглядом на сладко спавшую Серен. Намек Танни поняла сразу же. И покачала головой. – Не надо ее трогать, – по-прежнему тихо произнесла она. – После плача трудно вставать. А затем добавила, упреждая завертевшийся у Олафа на языке вопрос: – Я-то уже привычная. Да и прислушаются к «великолепной» скорее. И Танни грустно улыбнулась.* * *
Вернулась Танни очень быстро, причем не одна: с нею вместе пришли близняшки Дэл и Ллио. Едва заглянув в каюту, Дэл – Олаф давно научился узнавать ее по родинке на щеке – тихо охнула и отступила в коридор. Затем в каюту вошла Ллио. Немного полюбовавшись на приоткрытый сундук с торчащими из него цветными тряпками и на разбросанные по полу вещи, она поморщилась, вздохнула, а затем хмуро кивнула: – Ладно, поможем, великолепная, – что же тут поделать! Сказав это, Ллио подошла к Серен и с неожиданной для своего хрупкого облика решительностью потрясла ее за плечо: – Эй, поднимайся! В ответ Серен промычала что-то невнятное и тут же уткнулась носом в подушку. Ллио повторила попытку. Серен брыкнула ногой. Платье ее чуточку задралось, обнажив нежно-розовую лодыжку. Олафу сделалось неловко, он поспешно отвел глаза. – Вот ведь бестолочь... – сдавленным шепотом произнесла Ллио, а еще через мгновение ожесточенно прошипела: – Ну же, продирай глаза! Кровать вдруг громко скрипнула, затем послышался долгий звук зевка. – Вставай живо! – велела Ллио. – Времени и так нет, а мы еще поесть хотим! – Ну Танни... – жалобно протянула Серен в ответ. Тут Олаф окончательно почувствовал себя лишним. По-прежнему не поднимая глаз, он боком, мимо Танни, мимо вновь зашедшей в каюту Дэл направился к выходу. – Скажи там, пожалуйста, что мы задержимся, – торопливо проговорила ему вслед Танни, а затем неуверенно добавила: – Ну скорее всего... Наверное...* * *
Вообще-то Олаф все-таки подумывал махнуть рукой на завтрак и остаться при девушках на подхвате. Однако после просьбы Танни ему и правда ничего не оставалось, кроме как отправляться в пассажирский салон. Так он и поступил – тем более что запах из камбуза доносился и правда соблазнительный. Конечно же, польстился на этот запах не один лишь Олаф: к его приходу в пассажирском салоне были уже и Илет, и подружки-ирландки, и даже Аквилина. На появление Олафа девушки отреагировали как-то странно. Брид и Фи многозначительно переглянулись. Аквилина тихо, почти шепотом пробормотала: «Доброе утро, домнэ Олаф», – и, опустив голову, вперила взгляд в столешницу. Это было, конечно, совсем непохоже на то, как она вела себя в недавнем сновидении, но все равно Олафу сделалось очень неуютно. Зато Илет повела себя как обычно: она вежливо, но холодновато поздоровалась и снова обратилась в подобие мраморной статуи. Однако ее пример подействовал благотворно. Брид тут же деловито кивнула Олафу, а затем спросила: – Там девочки как, справляются? О ком шла речь, разумеется, уточнять не требовалось. Правда, что ответить, Олаф все равно сообразил не сразу. Подумав, он пожал плечами, а потом, спохватившись, поспешно проговорил заранее заготовленную фразу: – Леди Этайн просила передать, что они могут задержаться. Фи негромко хихикнула. Илет бросила на нее строгий взгляд, и та испуганно прикрыла рот ладонью. Снова все замолчали. Илет, тоже не говоря ни слова, кивнула. Олаф растерянно кивнул в ответ, затем машинально обвел девушек глазами. Внезапно он заметил, что и Илет, и ирландки одеты уже по-дорожному – в те самые глухие теплые платья, в которых они поднялись на борт «Дон» в Кер-Сиди. «Жарко же девчонкам будет», – вдруг подумалось ему. Озвучивать свои опасения Олаф, впрочем, не решился: девушки вели себя как-то совсем уж подозрительно, а он прекрасно помнил недавнюю ссору Брид с моряком-уладом, возникшую вообще на пустом месте. Ну и зачем ему было сейчас подливать масло в тлевший огонь? Но паузу определенно следовало чем-то заполнить, и, подумав, он задал, как ему казалось, совсем безобидный вопрос: – А когда нас высаживать будут? – Когда Серен проснется, – буркнула в ответ Брид. Фи сдавленно хихикнула – уже второй раз за это время. – Сэр Гарван просил, чтобы мы были готовы к десяти, – ровным голосом произнесла Илет и, вопреки обыкновению, саркастически усмехнулась. Тут Олаф окончательно уверился: причина странного поведения «инженерных девушек» – именно в ситуации с Серен и ее вещами. Однако снова, как недавно в комнате у Танни, когда он увидел пустую кровать, никакого облегчения не наступило. Умом Олаф понимал: обратно на Придайн студентов сейчас уже никто не увезет, даже если они не соберут вещи в срок. Но красть время у сэра Гарвана, у команды «Дон», у портовых грузчиков – это не лезло ни в какие ворота! Скорее всего, Олаф еще долго сердился бы на нерасторопную и безответственную Серен, но случилось иначе. Фи не угомонилась – вновь напомнила о себе. – Вот же недотепа – дрыхнет себе, и горя нет! – вполголоса произнесла она и брезгливо сморщила нос. Вряд ли ее слова предназначались для чужих ушей – но Олаф расслышал. И в тот же миг в нем что-то перевернулось. Будь Фи своей, с их факультета, из их «двоечки», он наверняка бы отреагировал на брошенную ею фразу не так остро. Но Фи была посторонней, и в душе Олафа вспыхнула жгучая обида. Какой бы недотепой, бестолочью и неумехой Серен ни была – именно сейчас упрекать ее явно не стоило. Она же спала не просто так, ей ночью было плохо! Конечно же, ничего подобного вслух он не сказал. Встревать в женские дрязги мужчинам, с его точки зрения, не полагалось: сэр Эгиль никогда не позволял подобного ни себе, ни сыну. Но и в пассажирском салоне Олаф тоже не остался – а молча вышел в коридор и решительно направился к трапу, ведущему наверх, к каютам. О том, что в следующее же мгновение именно этими словами за Серен вступилась Брид, он случайно узнал лишь спустя много времени.* * *
Подоспел Олаф как раз вовремя: близняшки и Серен выволакивали в коридор сундук. Дорожным его можно было назвать лишь с большой натяжкой: так он был велик. Вдруг припомнилось, что вещи Серен поднимали на борт «Дон» и потом затаскивали в каюту аж четверо моряков – тогда Олаф этому сильно удивлялся. Конечно, сил у двух девушек было куда меньше, так что они явно взялись не за свое дело. Пришлось вмешаться. Дэл и Ллио Олаф попросил отойти: очень уж хрупкими они выглядели. А вот Серен он оставил в помощницах: раз набрала в дорогу столько тряпок – пусть теперь и отдувается! Сквозь дверной проем сундук они протащили и правда вдвоем – по правде сказать, в основном усилиями Олафа, но Серен тоже честно старалась. В коридоре к делу вновь подключились близняшки. Совместными усилиями они довольно быстро развернули сундук вдоль стены, освободив проход. И вот тогда у Олафа возникло сразу два вопроса. Первый: с какой радости (вообще-то на ум ему пришло выражение покрепче) девушки принялись вытаскивать тяжелую вещь сами, а не доверили эту работу морякам? Второй: куда делась Танни? В ответ на первый вопрос Серен беспомощно захлопала глазами. – Ну я хотела как лучше... – промямлила она и покраснела. – Та-ак!.. – с грозным видом произнесла Ллио. – Это значит, моряков ей жалко, а нас с сестрой нет? Серен испуганно мотнула головой и пробормотала что-то невнятное. Дэл и Ллио с недоумением переглянулись. Затем наступила пауза – которой Олаф незамедлительно воспользовался. – А куда великолепная ушла? – быстро произнес он и вопросительно посмотрел на Дэл. Сейчас Олаф пытался решить сразу две задачи. С одной стороны, его и в самом деле интересовало, куда делась Танни. С другой – нужно было срочно отвлечь близняшек от Серен, чтобы спасти ту от большой выволочки. – Так ее варвар куда-то позвал, – откликнулась вместо Дэл Ллио. И сразу же поставила Олафа в тупик. Сначала он вообще не мог понять, о ком шла речь. Потом, немного поразмышляв, неуверенно спросил: – Какой еще варвар? Гундульф, что ли? В ответ Ллио покачала головой: – Нет, слуга сэра Владимира. У него имя очень сложное, мне никак не запомнить. – Славянин? – наконец догадался Олаф. – Хм... Ллио кивнула. Затем, упреждая вопросы, договорила: – А куда позвал – ума не приложу. Он не по-нашему говорил. И тут на душе у Олафа сделалось неспокойно. Что отношения со славянином-оруженосцем у Танни не заладились, он приметил уже давно. Скорее всего, конечно, славянин просто позвал ее к брату, но мало ли что могло взбрести в голову этому странному парню... – Я скоро вернусь, – торопливо проговорил Олаф и, повернувшись, сделал шаг в сторону лазарета. – А как же я?.. – вдруг жалобно пролепетала за его спиной Серен. Спохватившись, Олаф обернулся и поманил ее рукой. – Пошли со мной!* * *
Беспокоился Олаф напрасно: Танька в это время и в самом деле была у Ладди. И пребывала она в весьма изумленном, даже ошарашенном состоянии. Вчетвером они – Танька, близняшки и деятельно включившаяся в работу Серен – уже почти совсем управились с упихиванием многочисленных платьев Серен в большой сундук, когда дверь каюты распахнулась и на пороге появился запыхавшийся Здравко. Покрутив головой, он остановил взгляд на Таньке и торжественно объявил: – Госпожо́ Танька, мо́йот госпо́дар тэ зо́вэ! В первый миг у Таньки упало сердце. Правда, почти тотчас же она успокоилась: особо встревоженным ей Здравко не показался. Но на всякий случай решила поспешить. – Меня зовут, – быстро проговорила она и, осторожно опустив крышку сундука, направилась к двери. От каюты до лазарета было подать рукой, так что Танька невольно удивилась взмыленному виду Здравко. А тот поманил ее пальцем, как ребенка, а затем повернулся и, чуть заметно прихрамывая, быстро зашагал по коридору. «Так, нога у него все-таки болит, – невольно отметила для себя Танька. – Вот не торопился бы он так!» Озвучить эту мысль она, правда, не успела: Здравко скрылся за дверью лазарета. К Танькиному облегчению, Ладди встретил ее на ногах. Он вообще выглядел бы сейчас почти здоровым, если бы не восковой оттенок лица и не темные тени под глазами. – Заходи, Танюх, – сказал он первым делом. – Я бы до тебя и сам дошел, да мэтр Кай велит лежать в постели. – И поэтому ты разгуливаешь по каюте? – вздохнула Танька. В ответ Ладди беспечно махнул рукой: – Ну так он не узнает. А мне валяться уже поперек горла. – Ложись немедленно, – распорядилась Танька. Предписаниям мэтра Кая она доверяла. Ладди недовольно нахмурился, но все-таки подошел к кровати. – Можно я хотя бы посижу? – вздохнул он, опускаясь на постель. Взгляд у него при этом был столь несчастным, что Танька смилостивилась и кивнула. Ладди тотчас же приободрился. Взгляд его из несчастного сделался уверенным, даже повелительным. – Я тебя вот зачем позвал, – заговорил он. – Только не возражай, пожалуйста! Танька покладисто кивнула. Спорить с Ладди, если тот уже принял решение, обычно все равно оказывалось бесполезно. Внутренне она, однако, напряглась. Похоже, ее ожидал какой-то сюрприз – причем, скорее всего, не особенно приятный. – Ну вот и славно, – как ни в чем не бывало продолжил Ладди. – А я тут с самого рассвета голову ломаю... Знаешь над чем? Танька покачала головой. А Ладди выдержал паузу, а потом вдруг объявил: – Да вот думаю, что мне теперь со Здравко делать! – В смысле? – искренне удивилась Танька. Затем, немного подумав, она неуверенно добавила: – Если ты о его ноге... – Не, я о другом. – Ладди помотал головой, вздохнул. – Смотри, какая дурацкая штука получается. Мэтр Кай говорит, что мне в самом лучшем случае придется лечиться еще несколько месяцев – то есть торчать безвылазно в госпитале. Ну так вот я и думаю... В общем, что толку парню все это время возле меня ошиваться? Ни мне от него особой пользы не будет, ни ему от меня. – Ты хочешь отправить его в Университет? – спросила Танька. Повинуясь неожиданному порыву, она повернулась к Здравко. Тот, опустив голову, сидел на кушетке и задумчиво смотрел в пол. В следующее мгновение – видимо, почувствовав на себе Танькин взгляд – он вздрогнул и, резко выпрямившись, настороженно уставился Таньке в лицо. Танька растерянно моргнула и отвела взгляд. «А я бы даже и не заметила, что на меня смотрят, – мелькнула у нее в голове горькая мысль. – Даже в таких пустяках – и то у меня не как у людей!» Она и в самом деле никогда не замечала ничего «краем глаза» – просто в силу особенностей устройства сидовских глаз. Такова была плата за острое ночное зрение и за невероятную способность хрусталиков к аккомодации – всё это было подробно и убедительно объяснено в «сидовском» врачебном справочнике, одном из немногих материальных даров Сущностей маме. Собственно говоря, другого зрения Танька для себя и не представляла и обычно никаких неудобств от него не ощущала – пока не сталкивалась вот с такими досадными мелочами. – Нет, что ты, – пробившись сквозь невеселые мысли, словно издалека долетел до ее сознания голос брата. – Я же его и читать-то совсем недавно научил! Танька недоуменно посмотрела на Ладди, потом на всякий случай кивнула. Голова у нее по-прежнему была занята совсем другим. – Кстати... – вдруг оживился Ладди. – Может, ты его бриттскому подучишь? А то я с ним так на смеси латыни с русским и разговариваю. Вернее, я ему русские слова говорю, а он мне свои родные – вроде похожие, а вроде и не очень. Тут-то Танька наконец и опомнилась. Смутная догадка вдруг осенила ее – и совсем не обрадовала. – Ладди... – осторожно поинтересовалась она. – Ты что... хочешь отправить Здравко в Карфаген? – Ага, – вдруг кивнул брат. – С тобой вместе, – и, многозначительно помолчав, спросил: – Что на это скажешь? На миг Танька потеряла дар речи. А когда вновь его обрела – первым же делом взволнованно выпалила: – Ты его-то хоть спросил? В ответ Ладди молча кивнул. – И что? – поинтересовалась Танька. – Не могу сказать, что он сильно обрадовался, – ответил Ладди и загадочно усмехнулся. – Но... В общем, я думаю, это пойдет ему на пользу. Танька посмотрела на него с некоторым недоумением. – В смысле? – Он будущий рыцарь, – пожав плечами, пояснил Ладди. – Вот и пускай изживает в себе травму, нанесенную рабством. Последние слова Танька поняла не до конца. Однако для того, чтобы недовольно нахмуриться, хватило и остального. По правде сказать, этот разговор ей вообще не слишком нравился. В том числе и потому, что они обсуждали сидевшего на соседней кушетке Здравко, словно того не было в каюте. Но не только. Похоже, Ладди решил передать Таньке своего оруженосца совершенно против его воли. «Вот, значит, почему мальчишка в расстроенных чувствах, – догадалась она. – Небось в ужасе от того, что ему придется проводить время с такой страхолюдиной! А следом за этой мыслью ей в голову пришла следующая – еще менее радостная. О какой такой «травме, нанесенной рабством», только что говорил Ладди? Может быть, он в свое время выкупил Здравко из рабов? Но ведь сейчас Ладди сам обращается с ним как с невольником: берет и попросту отдает его своей сестре в слуги! Ну пусть даже не в слуги, а в ученики – все равно же это неправильно! – Послушай, Ладди... – осторожно произнесла Танька. – Не нравится мне эта затея. Здравко ей явно не рад, да и мне тоже неуютно. Ладди вздохнул, улыбка на его губах погасла. – А мне, Танюша, думаешь, уютно? – Тогда зачем?.. – Мне неуютно от того, что ты будешь в Карфагене без присмотра, – перебив Таньку, пояснил Ладди. – Так бы я полагался на леди Эмлин, но... Ты же видишь: у нее теперь своя жизнь. На мгновение Танька задумалась. Затем нахмурилась. А затем решительно мотнула головой. – Но ведь я уже взрослая – мне не нужен, как ты говоришь, присмотр. Да и Карфаген – не пустоши Думнонии. – Ага, – кивнул Ладди. – А императрица Анастасия – наша родная тетка, которая будет тебя холить и лелеять. – Он вздохнул, потом покачал головой. – Тань, как будто я тебя не знаю! Ты же ни за что не станешь безвылазно сидеть в императорском дворце! – Да я и не собиралась... – растерянно пробормотала Танька и тут же осеклась. Вообще-то она всего лишь хотела сказать, что думает обосноваться в Утике – на университетской учебной базе в дне пути от Карфагена. Но ведь Ладди, пожалуй, встревожился бы от такой новости еще больше! – Вот-вот, не собиралась, – тут же подхватил Ладди. – Отправишься одна куда-нибудь в горы или в пустыню – а там тебе лев навстречу или, того хуже, шайка разбойников. А так все-таки будешь не одна на свои экскурсии ходить, а при охране. – Ладди, львы в пустынях не живут, – вздохнула Танька. В ответ Ладди покачал головой. – Забредают иногда. Сам их следы видывал, причем не раз. И как они там рычат, тоже слышал. – И что? – спросила Танька. – Здравко в состоянии сразиться со львом? Ладди задумчиво посмотрел на нее, а затем развел руками. – Нет, конечно. Вернее, сразиться-то он может, а вот насчет «победить» – сильно сомневаюсь. Но там и безо львов хватает опасностей. Вот ты, например, знаешь, как действует на сидов яд скорпиона или фаланги? – Насчет скорпионов не знаю, – призналась Танька. – В справочнике об этом ни слова. А фаланги вроде бы не опасны ни для нас, ни для людей – по крайней мере, ядовитых желез у них так никто и не обнаружил. Немного подумав, она продолжила: – Значит, ты хочешь, чтобы твой оруженосец защищал меня от скорпионов? В ответ Ладди довольно улыбнулся. – Ага. Главным образом от двуногих. Но и от шестиногих тоже. – От восьминогих, – не утерпев, поправила Танька. – Пусть так, – покорно согласился Ладди – и, не давая ей опомниться, тут же спросил: – Ну так как, берешь себе Здравко в ученики и помощники? – Спроси у него у самого еще раз, – вздохнула Танька. На более активное сопротивление у нее не осталось ни аргументов, ни сил. Ладди немедленно кивнул ей в ответ. А затем, перейдя с бриттского на латынь, весело воскликнул: – Эй, Здравко! Тот немедленно оторвал взгляд от пола и расправил плечи. Еще через мгновение он уже стоял перед кушеткой, выпрямившись во весь рост. – Ну так как, оруженосец, – улыбнулся Ладди, – возьмешь мою сестру на попечение? – Раз надо, я готов, – хмуро ответил Здравко и с явной неохотой кивнул.* * *
Голос Танни Олаф узнал сразу. Перевел дух: выходит, она и правда у брата! Сразу же смешными, нелепыми и даже недостойными показались все недавние опасения насчет оруженосца. В самом деле, не мог же сэр Владимир держать рядом с собой опасного дикаря! Облегченно улыбнувшись, Олаф повернулся к Серен. – Ну что, пошли завтракать? Та вдруг энергично мотнула головой. – Что еще случилось? – спросил Олаф с недоумением. Серен вздохнула. Затем тихо пролепетала: – Давай лучше Танни дождемся. Олаф пожал плечами. – Зачем? Серен посмотрела на него умоляющим взглядом. Щеки ее вдруг сделались ярко-пунцовыми. – Ну... – запинаясь, пробормотала она. – Нехорошо же получится. Мы поедим, а Танни голодная останется... Олаф подозрительно посмотрел на нее, нахмурился. – Пошли, – скомандовал он. – Не выдумывай! – Я боюсь, – вдруг призналась Серен. – Меня там девчонки со свету сживут. В первый миг Олаф удивился. Потом понял. И еле сдержал ухмылку – хотя обычно злорадства за собой не замечал. – Ллио уже пригрозила, что всё им расскажет... – жалобным голосом продолжила Серен, опустив глаза. «Так они все равно уже знают!» – чуть не вырвалось у Олафа. Однако в последний момент он сдержался. Серен и без того явно пребывала в расстроенных чувствах. – Ладно, – согласился он без особого энтузиазма. – Давай подождем.* * *
Вопреки опасениям Олафа, ждать пришлось совсем недолго. Внезапно дверь лазарета распахнулась, и на пороге появилась Танни. Вид у нее был растерянный и подавленный – почти как у Серен, разве что щеки горели не пунцовым огнем, а лиловым. Устремив невидящий взгляд куда-то вдаль, Танни сделала шаг в коридор – и тут же испуганно ойкнула, едва не врезавшись в остолбеневшего Олафа. – Олаф?! – удивленно протянула она. – А ты тут откуда? – Танни, что у тебя стряслось? – только и смог вымолвить тот вместо ответа. – Да всё в порядке. – Танни растянула губы в кривоватой, не очень убедительной улыбке, сверкнув при этом острым клычком. – Пошли в каюту – будем дальше убираться! – Там уже всё, – робко подала голос Серен. – Ллио и Дэл справились. – Понятно, – кивнула Танни и погрузилась в отстраненную задумчивость. Некоторое время все трое молчали. Наконец молчание нарушила Серен. – Ты завтракать-то идешь? – робким голосом спросила она, опасливо посмотрев на Танни. Та в ответ отрешенно кивнула. Серен тотчас же оживилась, заискивающе улыбнулась. – Там вроде бы курица жареная будет, – объявила она. – Да, – уныло подтвердила Танни. – Говорят, в нашу честь последних куриц зарезали. Жалко! «Все-таки у Танни определенно что-то стряслось, – подумал Олаф. – Эх, увести бы ее сейчас подальше от Серен да расспросить как следует!» Увы, как это сделать, Олаф не представлял себе совершенно. Подавать Танни знаки взглядом было бесполезно: как он не раз убеждался, та их попросту не замечала. Позвать ее вслух Олаф тоже не решался – уже по другой причине: боялся, что Серен сочтет себя брошенной и расстроится вконец. А обсуждать проблемы Танни при Серен ему не хотелось категорически. Размышления эти продолжались, впрочем, недолго. Прервал их голос сэра Владимира, внезапно раздавшийся у Танни за спиной: – Эй, постойте-ка! Вообще-то Олаф хорошо знал, что болотная лихорадка между приступами на время отступает. Но он помнил и то, в каком состоянии сэр Владимир появился на странной ночной свадьбе леди Эмлин и готского нобиля. И поэтому, увидев того на ногах, опешил – в который раз уже за утро. – Доброе утро, – только и сумел он вымолвить. Добавлять «великолепный» Олаф все-таки не стал: вспомнил рассказы Танни о брате и вовремя спохватился. Но что говорить и вообще как вести себя дальше – решительно себе не представлял. С сэром Владимиром он прежде почти не пересекался: несколько раз видел издалека в Кер-Сиди, а на корабле – только на той самой ночной свадьбе. Если о нем что-то и знал – то, в основном, по восторженным рассказам Танни – при этом совершенно не представляя себе, насколько те соответствовали действительности. В довершение всего, прежде всякий раз, когда речь заходила о брате Танни, Олаф ощущал себя самозванцем – из-за своей привычки называть Танни «сестренкой». Серен, похоже, растерялась ничуть не меньше. Стоило сэру Владимиру подать голос, как она тотчас же пискнула, словно испуганная мышь, и спряталась у Олафа за спиной. Впрочем, опомнилась Серен на удивление быстро. Олаф даже не успел по-настоящему удивиться ее странной выходке – а она уже снова выскочила вперед и, чуть присев, склонила голову перед открытой дверью. – Аве, магнифике! – прощебетала Серен по-латыни, и Олафу вдруг почудились в ее произношении отчетливые иберийские нотки, которых определенно не было прежде. Изумиться этой перемене Олаф успел. Объяснить – уже нет. – Аве, несравненная Стелла! – внезапно донеслось из лазарета на чистейшем римском наречии, и в коридор выглянул широко улыбающийся сэр Владимир. Ойкнув, Серен так и замерла в полупоклоне. Олаф, стоявший за ее спиной чуть в стороне, невольно увидел, как ее щека стремительно покраснела, уподобившись цветом спелому плодику бересклета. – Я же не ошибся? – как ни в чем не было спросил сэр Владимир, не отрывая от Серен смеющихся глаз. – Нет-нет... – пролепетала та. – То есть батюшка называет меня Серен, но... – А твой спутник – это ведь достопочтенный мэтр Олаф, сын прославленного сэра Эгиля-корабела? – весело продолжил сэр Владимир. Серен молча кивнула и вновь замерла. Вслед за ней кивнул и Олаф – вышло это у него совершенно непроизвольно. – Отлично! Рад познакомиться с вами. – Сэр Владимир сделал шаг в коридор и протянул руку Олафу. Тот сначала растерянно кивнул, но потом все-таки сообразил, чего от него хотят, и неуверенно пожал сэру Владимиру запястье. Сэр Владимир проделал то же самое, удивив Олафа крепостью рукопожатия. А затем, выдержав небольшую паузу, произнес: – Мы тут с сестренкой немножко поговорили, пообсуждали одно дело... – в общем, у меня к вам обоим имеется небольшая просьба. Олаф вновь кивнул – теперь уже настороженно. В голову ему внезапно закралось подозрение, что именно из-за этой-то просьбы Танни и выскочила из лазарета в таком странном состоянии. – Есть у меня для вас на примете хороший приятель, – продолжил между тем сэр Владимир. – Правда, он помладше вас и не такой образованный, но зато... – Он осекся, на миг задумался, а затем решительно договорил: – В общем, я бы очень настоятельно попросил вас принять его в свою компанию. Танни тихо, почти беззвучно вздохнула, однако кивнула. Серен тут же последовала ее примеру. Пришлось кивнуть и Олафу. – Ну вот, – с явным облегчением в голосе произнес сэр Владимир. – Сестра моя, по правде сказать, немного сомневалась, но сейчас, вижу, уже не возражает. И, обернувшись, он громко позвал: – Здравко! Давай выходи!