* * *
А Танька и сама до конца не понимала, зачем решила помочь Гундульфу. Может быть, она чувствовала вину за то, что обидела его веру. Может быть, отозвалась на его несчастный, почти затравленный взгляд. А может быть – и это объяснение в глубине души казалось Таньке самым правдоподобным, хотя и не нравилось – всё решило имя гота, напомнившее ей о великом и мудром волшебнике из маминых историй. На борту «Дон» прибывших встретили очень по-разному. Пятерых ирландцев-моряков – по-приятельски, с веселыми шутками. Таньку и Олафа – сдержанно-почтительно. Аквилину с рукой на повязке – с сочувствием и любопытством. Гундульфа – настороженно. Родри – враждебными взглядами исподлобья. Рядом с Танькой и Олафом немедленно очутилась леди Эмлин. Родри, едва завидев ее, быстро отступил к юту – и нос к носу столкнулся там с сияющей от радости Серен. А к Гундульфу почти сразу же направился сэр Эвин ап Никлас. И это не предвещало ничего хорошего. Леди Эмлин тоже явно не обрадовалась нежданным гостям. Но если Аквилину она удостоила лишь быстрого взгляда, то Гундульфа рассматривала хотя и издалека, но долго и задумчиво. – Позвольте вас спросить, великолепная, – вполголоса спросила она наконец. – Откуда взялся этот человек? – Ну... – задумалась Танька. – Он помог нам донести больную, потом попросился на корабль. Еще он сказал, что понимает язык вандалов и поэтому может быть полезен в Африке. Затем, немного подумав, она на всякий случай добавила: – Как я поняла, в родной стране его преследуют за веру. – В Африке в наше время вандалов-то почти не осталось, – хмыкнула в ответ леди Эмлин. И тут в разговор неожиданно вмешался стоявший рядом Олаф. – Я познакомился с ним в здешнем заезжем доме, – пояснил он. – Гундульф обознался, принял меня за какого-то вельможу. – Вот как? – леди Эмлин с любопытством посмотрела на Олафа, точно видела его в первый раз. Тот смущенно отвел глаза. – Да ну, это так, недоразумение, – пробормотал он. – Вроде мы уже разобрались... А потом я попросил его помочь донести раненую. Вот как-то так и вышло. Леди Эмлин кивнула. А затем неожиданно спросила: – А Родри он тоже с кем-то перепутал? Олаф и Танька разом уставились на нее: один – судя по всему, с полным недоумением, другая – со смутной догадкой. – Очень уж странно они друг на друга поглядывают, – пояснила леди Эмлин. – Словно что-то не поделили. Олаф лишь пожал плечами в ответ. Танька тоже предпочла промолчать. В конце концов, никаких подробностей о последних проделках Родри она не знала. – Кстати, а отчего Родри вдруг вернулся? – тихо, будто бы размышляя вслух, проговорила леди Эмлин. И тут Танька испуганно ахнула. Кровь отлила от ее лица. – Госпожа Зои, это я виновата! – громким шепотом объявила она. – Я же не освободила его от клятвы! Забыла! В ответ леди Эмлин усмехнулась и покачала головой. – Всё может быть куда проще, великолепная. Например, я не удивлюсь, если он там что-нибудь натворил и побоялся остаться. Леди Эмлин замолчала, но взгляд ее так и остался устремлен на Таньку – задумчивый, вопросительный. – Он не нарушил бы данной мне клятвы, – твердо сказала Танька. – А что касается его проделок, то ничего определенного я о них сказать не могу, хотя... – не договорив, она запнулась, затем немного подумала и наконец, собравшись духом, выпалила: – Как бы то ни было, теперь Родри служит мне, и я несу за него ответственность. – Ох, великолепная... – вздохнула леди Эмлин и едва приметно улыбнулась.* * *
Скорее всего, разговор продолжался бы и дальше, но возле них внезапно появилась взволнованная, запыхавшаяся Ллио. Торопливо поклонившись Таньке и мимоходом кивнув Олафу, она подбежала к леди Эмлин и быстро затараторила: – Госпожа Зои, там у нас Брид с каким-то моряком повздорила – то ли у них кланы враждуют, то ли еще что-то... Они по-гаэльски ругаются, я за ними не поспеваю! Леди Эмлин вопросительно посмотрела на Таньку. – Вы позволите, великолепная? Разумеется, Танька немедленно кивнула. Леди Эмлин и Ллио тотчас же поспешили к юту. Проводив их взглядом, Танька задумчиво посмотрела по сторонам, увидела растерянную, явно чем-то огорченную Серен – и вдруг спохватилась. Аквилина! Да как же можно было о ней забыть! Всполошившись, Танька обшарила глазами всю палубу. Но ни Аквилины, ни Гундульфа, ни сэра Эвина так нигде и не увидела. Более того, куда-то исчез и Родри. – А куда все делись – Аквилина, Гундульф, Родри?.. – растерянно пробормотала она. – Гундульф и сэр Эвин повели девочку вниз, – отозвался Олаф. – Уверен, что к мэтру Каю. А Родри... По-моему, он просто сбежал от нашей Серен! И, не удержавшись, он широко улыбнулся. Танька попыталась тоже улыбнуться – но не получилось. Очень уж нешуточными казались ей недавние приключения – а ведь это была всего лишь короткая прогулка! Что же ждало их в таком случае в Африке, где предстояло пробыть несколько месяцев? Особенно удручала Таньку история с Аквилиной. Не заявись Олаф в злополучный стабулюм – не сломал бы недалекий громила-вышибала бедной девочке ключицу. А не придумай Танька всю эту дурацкую затею с высадкой Родри в Вестготском королевстве – глядишь, и вообще ничего бы дурного там не произошло! – Слушай, Олаф, – не выдержала она. – Ну зачем только мы всё это устроили! А больше всех я и виновата – даже только я, а остальные просто меня послушались! – Ты о чем? – Олаф удивленно вскинул брови. – Да об этой прогулке, – буркнула Танька. – Одни беды из-за нее! Олаф задумался. – Обожди. Ты точно знаешь, что было бы там без нас? – произнес он наконец. Танька внимательно посмотрела на Олафа. На мгновение ей почудилось, что тот подтрунивает над ней. Но Олаф был совершенно серьезен. – Вот посуди сама, – продолжил он между тем. – Стабулюм в портовом городе – это ведь место еще то! Откуда ты можешь знать, что́ там случилось бы, не заявись туда сначала Родри, а потом я? Может быть, там вообще кого-нибудь убили бы до смерти! – А может быть, вообще ничего не случилось бы, – тут же возразила Танька. – И мне кажется, что, скорее всего, именно так и было бы. Олаф опять задумался. Потом произнес – уже не так уверенно: – Но согласись, Танни: могло бы и случиться. – Могло, – кивнула Танька. – Но... Так и не найдя нужного слова, она замолчала. – Знаешь что? – вдруг улыбнулся Олаф. – Ты поговори об этом с Илет. Вот уж у кого хорошо с логикой и математикой – так это у нее. Как-никак ученица мэтрессы Нион! – Я лучше поговорю сначала с мэтром Каем, – откликнулась Танька. – Узна́ю, что у девочки с ключицей. Может, не так всё плохо, как нам с тобой показалось. – И то правда, – согласился Олаф. – Возьмешь меня с собой?* * *
Возле двери лазарета взад и вперед по коридору расхаживал Гундульф. Был он напряжен, хмур и явно взволнован, что оказалось для Таньки полной неожиданностью. Весь ее опыт общения со знатными людьми из континентальных германских королевств говорил, что те не ставили население покоренных стран ни во что. А ведь Аквилина была явной римлянкой! – Ну что там? – спросил Олаф у Гундульфа. – Как будто лекарь передо мной отчитывается? – буркнул тот в ответ. Танька уныло посмотрела на него, вздохнула. Затем приподняла волевым усилием начавшие было опускаться уши. – Вдруг там нужна хирургическая операция? – внезапно произнес вполголоса Олаф. – А из меня ассистент – так себе. Все-таки я «естественник», а не медик. Танька согласно кивнула. Честно говоря, Олаф был прав. «Естественников» готовили прежде всего к исследовательской работе, медицинские навыки прививали им на совсем уж крайний случай. Свои умения Танька тоже не переоценивала, полагая, что отец научил ее лишь самым необходимым приемам первой помощи. – От меня тоже толку было бы мало, – призналась она. – Еще в травах я, может быть, что-то понимаю, а в хирургии... Ну разве что перевязки вроде бы делаю неплохо. Олаф хмыкнул, пожал плечами. – Ну не знаю, – сказал он чуть погодя. – И все-таки давай подождем здесь. Вдруг зачем-нибудь понадобимся? Разумеется, Танька согласно кивнула. И потянулось томительное ожидание. Из-за плотно закрытой двери лазарета доносились то тихие шаги, то сосредоточенное бормотание мэтра Кая, то негромкое металлическое позвякивание. Танька и Олаф внимательно вслушивались в эти звуки и иногда тихо перешептывались, делясь друг с другом догадками. Гундульф время от времени бросал на обоих хмурые взгляды, но ничего не говорил. А потом дверь лазарета тихо, почти бесшумно распахнулась, и в коридор выглянул мэтр Кай. – Жарко очень, – улыбнулся он, старательно вытирая платком со лба крупные капли пота. – Ну вот и всё! Будут теперь у домникеллы Аквилины плечики ровные и одинаковые. – Как она? – переспросил Гундульф по-латыни. – Хорошо, насколько это возможно, – ответил мэтр Кай, перейдя на тот же язык. – Собрал ей ключицу из трех кусков. Теперь нужно бы за ней понаблюдать месяца два – чтобы не началось воспаление и вообще чтобы срослось правильно. В городе толковые врачи есть? – Врач-то есть, да не для нее, – угрюмо откликнулся Гундульф. Мэтр Кай сочувственно покачал головой. – Так дорого? – Там до разговоров о цене дело и не дошло, – поморщился Гундульф в ответ. – То есть?.. – недоуменно посмотрев на него, воскликнул мэтр Кай. – Ну... – Гундульф почему-то смутился и замолчал. И тогда Танька не выдержала. – Видите ли, почтенный мэтр Кай, – фыркнув, вмешалась она в разговор, – отец у Аквилины – невероятно набожный христианин. До такой степени благочестивый, что не желает принимать врачебную помощь от иноверца. Выпалила всё это Танька по-латыни, так что Гундульф понял ее без труда – и сразу же помрачнел лицом и напряженно замер. Ошарашенно уставился на нее мэтр Кай, угрюмо кивнул и опустил глаза Олаф. И воцарилась тишина, нарушаемая лишь тихим плеском волн и далекими криками чаек. – Как это? – вымолвил наконец мэтр Кай. – Да вот так, – ответил Гундульф и выразительно поморщился. И снова все замолчали. А потом мэтр Кай вдруг засуетился. – Пойду-ка я к нашей больной, – пояснил он. – Я дал ей эфирный наркоз – надо бы проследить за ее пробуждением. Едва лишь мэтр Кай притворил за собой дверь, Олаф встрепенулся. Сначала он огляделся по сторонам, а затем задумчиво пробормотал себе под нос: – А где сэр Эвин, кстати говоря? – Сэр Эвин? Это тот рыцарь, который помог довести девочку до врача? – неожиданно откликнулся Гундульф. Олаф и Танька, не сговариваясь, кивнули. – Я так и подумал, – заявил Гундульф. – Так к нему потом явился слуга великолепной – тот самый, рыжий. Сэр Эвин его куда-то и повел. Услышав такое, Танька невольно напряглась. Сэр Эвин настораживал ее едва ли не с самого знакомства, а от Родри она в любой момент ожидала какой-нибудь неприятной выходки. Оказалось, встревожилась не она одна. – Хм, – озадаченно произнес Олаф. – Интересно, что бы это значило? – А они разговаривали мирно? – спросила на всякий случай Танька. В ответ Гундульф пожал плечами: – Мне трудно сказать: я ведь не знаю языка. Но вроде бы не ругались. Танька благодарно кивнула. Но спокойнее ей если и стало, то ненамного. – Кстати, а ваш капитан латынью владеет? – спросил вдруг Гундульф. – На бриттском и на гаэльском он говорит точно, – подумав, ответила Танька. – А вот про латынь не знаю. – Спасибо, великолепная, – вымолвил Гундульф, и в его погрустневшем голосе Танька уловила досаду. – Скорее всего, владеет, – вмешался Олаф. – Он же учился в школе навигации при нашем Университете. Гундульф немного оживился. – Это было бы неплохо, – сдержанно произнес он и чуть заметно улыбнулся. – Иначе как мне проситься с вами в Карфаген? Танька по-прежнему не вполне понимала, зачем этот странный, хотя и вызвавший у нее несомненную симпатию человек с таким упорством рвется в Африку. Однако вспыхнувший в его глазах огонек надежды не смог оставить ее равнодушной. Отчаянно захотелось помочь Гундульфу – и в то же время было боязно ненароком его обмануть. – Я в любом случае попытаюсь за тебя попросить, – произнесла она наконец. – Благодарю тебя, великолепная, – тихо ответил Гундульф и поклонился. – Только вот... – вздохнув, продолжила Танька. – Я ведь не королева и принцессой тоже не считаюсь. Попросить – это всё, что я могу. А мне могут и отказать. Правда, – тут она грустно улыбнулась, – если откажут, то сделают это вежливо и почтительно. Гундульф снова улыбнулся – теперь уже с нескрываемой горечью. – Все равно спасибо тебе, – сказал он.* * *
Покидая оказавшийся столь негостеприимным римский город, Родри ощущал себя поистине между молотом и наковальней. С одной стороны, по всей округе его наверняка разыскивал разъяренный грек со своими приятелями-громилами, с другой – на корабле его совершенно точно поджидали не менее злые моряки. Выбор Родри сделал все-таки в пользу корабля – прежде всего, из-за леди Этайн. С одной стороны, он честно старался быть верным клятве, с другой – надеялся на покровительство сиды. Однако очутившись на борту «Дон», Родри едва не пожалел, что не остался на берегу. И причиной тому оказалась докучливая ведьмочка, о неизбежности встречи с которой он ухитрился позабыть в суматохе. Встреча эта произошла почти сразу. Стоило Родри приоткрыть дверь надстройки, как ведьмочка предстала перед ним во всей своей розовощекой безмятежности – и сразу же радостно защебетала: – Ах, господин Родри, как же я рада вас увидеть! А там правда большой город? Вы расскажете, что там видели? Нет, разумеется, правил приличия ведьмочка совсем уж не нарушала – и все-таки у Родри появилось неприятное ощущение, что она вот-вот повиснет на его шее. Между тем не то что обниматься – даже разговаривать с нею у него не было ни малейшего желания. После сумасшедшего, полного приключений дня Родри мечтал только об одном: добраться до каюты и завалиться в кровать – вот прямо как есть, не раздеваясь. А ведьмочка, как на грех, загородила собой проход, и обойти ее не было никакой возможности. Ко всему прочему, Родри упорно мерещилось, что от ее взлохмаченных волос исходил отвратительный запах квашеной капусты, – и это было невыносимо. Терпение у Родри иссякло очень быстро. – Обожди, Серен, – буркнул он, отстраняясь. Едва он назвал ведьмочку по имени, как та разом замолчала. Затем губы у нее обиженно скривились. – Я римлянка, – гордо заявила она, уперев руки в бока. – Меня зовут Монтовия Стелла! И тут Родри расхохотался. Вышло это у него совершенно помимо воли и, наверное, получилось очень обидно. Ведьмочка оторопело замерла, глаза у нее широко раскрылись и наполнились влагой, а щеки сделались белыми как снег. – Ах так! – фыркнула она. – Ты... Ты еще пожалеешь, что насмехался надо мной! Круто развернувшись, ведьмочка унеслась в сумрак коридора. Дробно простучали и быстро затихли ее шаги. А затем издалека донеслись сдавленные рыдания. – Ну вот... – Родри вздохнул, развел руками. Какой бы несусветной глупостью ни выглядело произошедшее, оно ему совсем не понравилось. Впрочем, успокаивать взбалмошную ведьмочку он тоже не собирался. Поморщившись, Родри нырнул в коридор, а затем спустился по лестнице и быстро зашагал к своей каюте, предвкушая, как он плюхнется в мягкую постель и с наслаждением на ней растянется. Увы, мечте Родри исполниться было не суждено: каюта встретила его запертой дверью. Дернув пару раз ручку, Родри с досадой чертыхнулся, да и махнул рукой. Похоже, оставалось лишь одно: отправиться на поиски гречанки, чтобы выпросить у нее ключ. Однако не успел он отойти от двери и пяти шагов, как в коридоре послышались громкие мужские голоса. Родри сразу же узнал обоих – и совершенно не обрадовался. Один из голосов несомненно принадлежал похожему на сакса бородачу – приятелю грека. Другой – резкий, повелительный и словно бы чем-то недовольный – тоже было невозможно перепутать ни с чьим. Сэр Эвин ап Никлас, второй человек на корабле и едва ли не самый зловредный из здешних офицеров! Непроизвольно Родри вжался в стену. Затем, хмыкнув, вновь от нее отделился. Здесь, в корабельном коридоре, все равно было не спрятаться. – Эй, парень! – окликнул его сэр Эвин. – Подойди-ка сюда! Пришлось повиноваться. Шел Родри неспешно, по мере возможности оттягивая предстоявший разговор. – А, это ты, найденыш, – буркнул сэр Эвин, когда Родри остановился перед ним. – Чего не сбежал-то? – Я дал клятву верно служить леди Этайн, – тут же нашелся Родри. – А она меня не отпускала. И он гордо вскинул подбородок. – Великолепной, – грозно зыркнув, поправил сэр Эвин. – Леди Этайн, да будет тебе известно, – дочь императрицы! Понял? – Понял, – мрачно кивнул Родри. Вообще-то сида совершенно не возражала, когда он называл ее «леди», а ее друзья-приятели и вовсе запросто обращались к ней по имени. Однако спорить с сэром Эвином явно не стоило. – Повтори! – приказал тот. – Понял, – добросовестно повторил Родри. Разумеется, он догадывался, что ждут от него совсем другого, но перед искушением поиздеваться над злобным рыцарем не устоял. – Болван! – рявкнул сэр Эвин и гневно закусил ус. Родри искоса посмотрел на него и старательно отчеканил: – Я дал клятву верно служить великолепной, и она меня от нее не освобождала! Сэр Эвин поморщился, однако удовлетворенно кивнул. Родри осторожно сделал шаг назад. Сейчас он вовсю прикидывал путь к отступлению: сначала быстро проскочить к лестнице, затем спуститься вниз, к большим комнатам, занятым моряками, а потом... – А ну-ка постой! – распорядился сэр Эвин и поманил его пальцем. – Пошли к капитану!* * *
Из-за двери капитанской каюты доносились негромкие голоса. Олаф быстро узнал сэра Гарвана и Родри, а чуть погодя – и сэра Эвина. Но вот разобрать слова у него никак не получалось. Исподволь Олаф поглядывал на замершую рядом с ним Танни. Та, прикрыв глаза длинными пушистыми ресницами и время от времени слегка покачивая ушами, напряженно вслушивалась в разговор. – Ну что там? – в конце концов не утерпел он. – Родри упрашивает капитана оставить его на корабле, – ответила Танни. – Говорит, что поклялся мне служить. Олаф едва сдержал вздох огорчения. Все-таки он надеялся, что Родри вскоре окончательно покинет «Дон». – А ты что думаешь на этот счет? – осторожно поинтересовался он. – Ты же понимаешь: он в городе что-то натворил, – невесело ответила Танни. – Так что придется его спасать. – Ох, сестренка... – только и смог сказать Олаф в ответ. – Прости за любопытство, друг Олаф, но о чем вы сейчас говорили? – оживился вдруг Гундульф. – Уж не о рыжем ли Хродрике? Мне показалось, что прозвучало его имя. – О каком таком Хродрике? – недоуменно переспросил Олаф. Гундульф неуверенно уточнил: – Вроде ведь так зовут рыжего мошенника, который всучил толстяку Домитиу какую-то дрянь вместо египетского камня? – А... – протянул Олаф. – Да, как раз о нем. Только его зовут Родри. Это бриттское имя. Впрочем... – Олаф задумался, немного помолчал. – У него бабка происходила из франков. Не удивлюсь, если его окрестили так с умыслом, чтобы вышло созвучно. Теперь настала очередь удивляться уже Гундульфу. – Ты знаешь о его предках? – спросил он с недоумением. – Танни дружила с его отцом, – пояснил Олаф. Гундульф ошарашенно уставился на Танни, в его глазах застыл немой вопрос. – Да, – подтвердила та. – Всё так. – Ничего не понимаю... – тихо пробормотал Гундульф. – Его отец стал легендой Придайна, – отозвалась Танни. – С ним... Танни не договорила. Дверь капитанской каюты внезапно распахнулась. – Вы, великолепная?.. – изумленно воскликнул появившийся на пороге сэр Эвин. Кивнув, Танни шагнула ему навстречу. – Могу ли я поговорить с сэром Гарваном? Сэр Эвин растерянно посмотрел на нее и чуть отступил назад. – Рад видеть вас, великолепная, – вдруг раздался за его спиной голос сэра Гарвана. – У вас какое-то дело ко мне? – Благодарю вас, сэр капитан! – величественно произнесла Танни в ответ. – Да, у меня к вам дело. Вернее, просьба. – Я слушаю вас, – в голосе капитана вдруг прорезались сухие, официальные нотки. Впрочем, уже в следующий миг он заговорил с прежней мягкой теплотой: – Зайдите же в каюту, великолепная. Право, неудобно разговаривать через порог! – Моя просьба касается, – заговорила Танни, усаживаясь в предложенное ей кресло, – троих человек. Во-первых, Родри, сына Хродберта, присягнувшего мне на верность. Стоявший неподалеку Родри посмотрел на нее и робко улыбнулся. – Во-вторых, – продолжила она, – Аквилины, дочери Домития, нуждающейся во врачебной помощи. – Это девушка со сломанной ключицей, доставленная сегодня на борт, – вмешался сэр Эвин. На мгновение сэр Гарван нахмурился, однако затем кивнул. – И, – обернувшись, Танни царственным жестом указала на Гундульфа, – Гундульфа, сына... – внезапно она запнулась и беспомощно посмотрела на гота. – Я Гундульф, сын Гундемара, – представился тот. – Гундульфа, сына Гундемара, владеющего языком вандалов, – договорила Танни чуть смущенно. – И о чем же вы хотите меня попросить? – Губы сэра Гарвана по-прежнему благожелательно улыбались, но его взгляд сделался колючим и усталым. – Позволить им остаться на корабле хотя бы до прибытия в Карфаген, – твердо произнесла Танни. Сэр Гарван тихо вздохнул. – Так я почему-то и предполагал, великолепная. – Это возможно? – напористо спросила Танни. Сэр Гарван внимательно посмотрел на нее. – Вашего Родри я скрепя сердце оставить еще могу, – вымолвил он медленно. – Даже господина Гундульфа могу – особенно если он согласится выполнять некоторые не очень обременительные и приличествующие нобилю обязанности на корабле. Но девушка... Как вы полагаете, если я оставлю ее на борту, будет ли это отличаться от похищения? – Но она же нуждается в наблюдении врача! – воскликнула Танни. А Олаф слушал этот разговор из коридора через оставшуюся открытой дверь и невольно вспоминал свою несчастную Каринэ. Та, как и плывшая сейчас с ними Серен, была единственным ребенком в семье и, тоже подобно Серен, поступила в Университет не по своей воле. Но Серен хотя бы была вольна распоряжаться собой вне университетских стен. Отец же Каринэ, богатый купец из далекого южного Трапезунда, из какой-то неведомой прихоти отправивший дочь на учебу в Кер-Сиди, старался нигде не оставлять ее без присмотра. Поначалу за стенами Университета ее почти всегда сопровождали два не то охранника, не то соглядатая – это уж потом Каринэ приноровилась то сбегать от них, то откупаться. Трапезунд был частью Восточной Римской империи. А Британия – она, хотя и считала себя наследницей Рима, жила по другим законам, в чем-то похожим на обычаи соседней Эйре и даже далеких Хордаланна и Ругаланна, родных стран отца и матери Олафа. В Британии, по крайней мере со времен Неметоны, женщина считалась полноправным человеком, в Риме же она, если не была почтенной вдовой, жила в статусе немногим лучше рабского. В прошлом римлянки даже не имели настоящих имен. Родись та же Серен в Риме времен Юлия Цезаря, она звалась бы там не Серен и даже не Стеллой, а просто Монтовией – по родовому прозвищу отца. И если ставший вестготским Портус Кале продолжал хранить римские обычаи, то это означало, что судьбой несчастной Аквилины в нем всецело распоряжался ее отец-самодур. Неприятная догадка пронзила вдруг сердце Олафа: неужели девочку окрестили Аквилиной, «орлиной», в честь заезжего дома «У белого орла»? – Ну, допустим, даже если это так, великолепная... Голос сэра Гарвана, тихий, почтительный, но в то же время твердый, отвлек Олафа от размышлений. – Согласны ли родители этой девушки оставить ее на корабле – этого, как я понимаю, вы не выясняли, – продолжил сэр Гарван. – А сама-то девушка – она на такое согласна? – М-м-м... – Танни вдруг смутилась, ее щеки сделались нежно-лиловыми. – Вообще-то она домой просилась, но... В общем, мы тогда еще не поняли, насколько неприятный у нее перелом. А потом мэтр Кай осмотрел ее сам и... – Понятно, – кивнул сэр Гарван. – И вот еще что важно, сэр капитан, – тихо вымолвила Танни. – Отец Аквилины наотрез отказался от услуг городского врача. А если со срастанием перелома пойдет что-нибудь не так, девочке грозит увечье – а может, и еще хуже. Лицо сэра Гарвана вдруг помрачнело. – Вообще-то мы не плавучий госпиталь Ордена Милосердия, – буркнул он, отводя глаза. А потом внезапно поднялся с кресла и направился к двери. – Пэдин! – крикнул он в коридор. Почти сразу же позади Олафа раздался топот. Еще через мгновение в капитанскую каюту ворвался совсем молоденький юноша, почти подросток. – Сбегай-ка к мэтру лекарю, – приказал сэр Гарван юноше. – Пусть подойдет сюда, как освободится. – Есть, сэр! – со всей мочи гаркнул тот в ответ. Танни вдруг дернула ушами и втянула голову в плечи. Затем она медленно поднялась на ноги и, обхватив руками виски, направилась к выходу. – Я сейчас вернусь, сэр капитан, – вполголоса произнесла она, обернувшись у двери, и шагнула в коридор. Мысленно Олаф схватился за голову. Бедные чуткие сидовские уши – как же им, должно быть, только что досталось! Полный сострадания, он подошел к прислонившейся к переборке Танни. И опешил. Танни счастливо улыбалась! – Знаешь, Олле, – шепнула она. – Сэр Гарван – действительно, очень славный человек! Ну как тут было не улыбнуться в ответ? Олле – так, пожалуй, Олафа называла только мать, да и то в раннем детстве. – Откуда ты знаешь, что меня в детстве так называли? – спросил Олаф, не утерпев. – От мамы, – сразу же ответила Танни и зачем-то уточнила: – От моей. «А она-то откуда знает?» – едва не вырвалось у Олафа. Однако от вопроса он все-таки удержался. Сообразил вовремя: Танни все равно не станет раскрывать семейных тайн, зато будет огорчаться, что обидела его отказом. Так что Олаф лишь шутливо вздохнул и развел руками. А загадка и правда его весьма занимала. Отец, сэр Эгиль, не раз примечал за леди Хранительницей неожиданное знание какого-нибудь обычая его родины. Она запросто могла вспомнить то об огненных похоронах великих ярлов в их кораблях, то о неустрашимых воинах-берсерках, сражавшихся без щитов и кольчуг, то о зимнем празднике под названием Йоль, на котором катали с гор огненные колёса и к которому украшали хвойные деревья. Более того, именно леди Хранительница и подсказала когда-то назвать младшую сестру Олафа чудесным, совсем родным именем Сольвейг, «солнечная сила», – при том, что языком северного народа она вроде бы не владела. – Ну вот, могу возвращаться, – объявила вдруг Танни. – А уши твои как? – спохватившись, спросил Олаф. – Уже лучше, спасибо. В них почти не звенит, – улыбнулась Танни. – И я даже слышу шаги идущего сюда мэтра Кая. – Понял, – кивнул Олаф. Сам он если что и слышал, так это голоса перекрикивавшихся наверху моряков да еще время от времени прорывавшееся сквозь переборки сипловатое кукареканье петуха.* * *
Разговор с мэтром Каем получился совсем недолгим. Ничего нового для Олафа там не было: сложный перелом, нужна правильная фиксация, желательно наблюдение... А вот сэр Гарван слушал объяснения врача очень внимательно. И потом перевел разговор в весьма неожиданное русло. – Ясно, – подытожил он. – Вот только одного я так и не понял: почему отец не захотел показать ее городскому врачу? Мэтр Кай беспомощно огляделся по сторонам и развел руками. – Там у них один-единственный хороший врач, но он иудей, – неохотно вмешался в разговор Олаф. – Ах вот оно что! – хмыкнул сэр Гарван. – А отец девочки, значит, считает себя благочестивым христианином и не желает осквернить дочь? Сэр Гарван сделал паузу, а потом задумчиво произнес: – Помню, в детстве меня спас от лихорадки язычник-друид. Боюсь думать, что случилось бы, откажись мои родители-христиане от его помощи. – А этот человек... то есть отец девочки, – вдруг напомнил о себе мэтр Кай, – он какой церкви принадлежит? – Это надо, наверное, Аквилину спрашивать, – вмешался Олаф. – Наверняка ортодоксальный католик, – неожиданно откликнулся молчавший до сих пор сэр Эвин. – Там других христиан уже сто лет как не осталось. – Хм... А ведь это плохо, – заявил вдруг мэтр Кай. Все – кроме разве что Гундульфа, не понимавшего по-бриттски, – разом уставились на него. – Но почему? – недоуменно спросил сэр Гарван. – Да потому что... – буркнул мэтр Кай, внезапно помрачнев. – Сначала меня на старости лет в священники отправят, а потом спрашивают! – тут он с досадой махнул рукой. – А я что вам, настоящий богослов? – Я-то тут при чем? – недовольно хмыкнул сэр Гарван, однако сразу же осекся и вполне миролюбиво продолжил: – Ну ты уж все-таки нас просвети – хотя бы как умеешь! Уж если ты, отче Кай, не богослов, то кто тогда мы? – Эх... – вздохнул мэтр Кай и, пособиравшись некоторое время с духом, принялся объяснять. – Я с месяц назад, перед самым Калан-Маем, был в Пенвро у нашего епископа, – хмуро проговорил он. – В общем... Не скажу, что мы на грани раскола, но что-то там к Собору готовится – это точно. И как раз Юлиан, архиепископ Толедский, окормляющий здешних христиан, обвинил Святую и Вечную базилиссу в присвоении себе церковной власти и в проповеди пелагианской ереси. – Ну и? Нам-то что до этого? – буркнул сэр Эвин. – Мало ли что там решил этот Юлиан! – Да то, – пояснил мэтр Кай,– что, может быть, по мнению этого папаши-католика я сейчас – все равно что иудей и лечить христианскую девицу не достоин. Сэр Эвин поморщился, а затем назидательно произнес: – Вот и не надо было везти девушку на корабль – уж без согласия ее отца точно! – Тогда она стала бы калекой, – отрезал мэтр Кай. – На то была бы Божья воля, – со смиренным видом вымолвил сэр Эвин и старательно перекрестился. Мэтр Кай хмыкнул, покачал головой. Внезапно глаза его задорно блеснули. – Божья воля? – повторил он. – Ну так я же, как говорят, пелагианин! Ибо верю в деятельную силу человека, в ее благость и спасительность, когда она служит праведной цели! Стоило мэтру Каю это произнести, как Гундульф оживился. Затем, дернув за рукав, он шепотом спросил Олафа: – Лекарь что-то говорил про Пелагиу? – Нет, – тоже шепотом отозвался Олаф. – Про пелагианскую ересь. – А, вот оно что... – кивнул Гундульф. – А я-то решил, что это девчонка ему на Пелагиу нажаловалась. – Хм... – Олаф недоуменно посмотрел на гота. – А что он такое сотворил? – Да он давно клинья к ней подбивает, – поморщился Гундульф. – Не, ты не подумай, всё честь по чести. Больно уж приданое за ней идет хорошее – целая стабелу на городской площади. Толстяк Домитиу, кстати, вроде отдать за Пелагиу дочку и не против. Только сама-то девчонка эта, Акилина, от него нос воротит. Олаф сочувственно покивал. А Гундульф вдруг ухмыльнулся и, блеснув крупными желтоватыми зубами, весело добавил: – Думаешь, я спроста тебе советовал к ней присмотреться? Олаф невольно смутился. Разве он мог даже в мыслях изменить оставшейся в Кер-Сиди Каринэ? – У меня на сердце другая, – неожиданно для себя признался он. – Она, что ли? – Гундульф едва приметно показал глазами на Танни. Олаф мотнул головой: – Нет. Там, до́ма. – Ну и правильно, – со странной грустью откликнулся Гундульф. – Лучше рубить дерево по себе. В ответ Олаф неопределенно пожал плечами. Объяснять, что дело совсем не в родстве Танни с леди Хранительницей, ему почему-то не хотелось. – А про Акилину они что говорят? – спросил Гундульф. – Что за ее переломом должен следить лекарь, – сдержанно ответил Олаф. – И что они не знают, как оставить ее на корабле. – Пусть оставляют, – решительно заявил Гундульф. – Иначе толстяк ее со свету сживет. После этого он хитро посмотрел на Олафа и вдруг хохотнул: – Или потом она сама сживет со свету несчастного старину Пелагиу! То ли Гундульф нарисовал сюжет, поистине достойный Плавта, то ли его смех оказался очень уж заразительным, но Олаф тоже рассмеялся. Правда, веселился он совсем недолго. Внезапная догадка осенила его. – Слушай, а ведь трактирщик передумал, – заявил Олаф. – Не выдаст он девочку за грека! – С чего ты взял? – пожал плечами Гундульф. – Так если бы трактирщик прочил этого Пелагиу себе в зятья – стал бы он его обманывать с египетским камнем? Как ни странно, Гундульф даже не задумался. – Да запросто! – осклабился он. – Я за эти дни и наслушался про него, и сам насмотрелся. О, видел бы ты, что с толстяком делается, когда речь заходит о золоте! Зато потом, говорят, он в церковь серебрушку пожертвует, отпущение получит и дальше делает вид, что это его демоны попутали, а сам он не при делах. Олаф покачал головой, затем тихо присвистнул. И вынес вердикт: – Придется вмешаться.* * *
Трудно сказать, пошел бы ли сэр Гарван Олафу навстречу, но его просьбу горячо подхватила Танни, и капитан не устоял. С видимой неохотой пятеро моряков снова доставили Олафа в шлюпке на берег. В сопровождении Лиаха Олаф быстро добрался до «Белого орла» и, оставив спутника перед входом, вошел внутрь. Обеденная зала встретила его зловещей тишиной. Не было ни хозяина, ни посетителей, ни даже глуповатого верзилы Лукиу. Осмотревшись по сторонам, но так никого и не обнаружив, Олаф в конце концов все-таки решился: зашел за полог. И обомлел. Взору его открылась просторная комната с закопченными стенами и низким сводчатым потолком. Посреди комнаты стояли большой прямоугольный стол и, почти вплотную к нему, широченная кровать. Возле стола, опершись на него рукой, неподвижно замерла немолодая, но еще не утратившая красоты черноглазая женщина, очень похожая на Аквилину. На кровати со страдальческим выражением на пунцовом лице возлежал толстяк Домитиу. А за руку его держал и с сосредоточенным видом отсчитывал удары пульса сухопарый пышнобородый старик в круглой шапочке, облаченный в просторное многоцветное одеяние непривычного вида.