Field Theory

Второй год. Том не думал о словах, просто позволил им вылететь изо рта, но, когда он говорил, он понял, что это правда.Том вдруг понял, что обещание было дано не только Гарри, он дал его и себе. Он чувствовал себя странно. Его лицо было горячим, влажным и… отвратительным, понял он и тут же принял решение никогда больше не плакать. Перед ним красные слезящиеся глаза Гарри впились в его собственные, широко распахнутые от шока и боли. Том знал, что ему нужно смягчить выражение лица, что это пугало мальчика, но он не мог. Его зубы были слишком острыми во рту, ярость наполняла его и сжигала все мягкое, что осталось в его сердце. Оно росло и росло, затуманивая его голову странной статикой, разъедая его рациональность, его планы, его тщательно выстроенный фасад. Гарри смотрел на Тома с безмолвной благоговейной мольбой, соприкасаясь лбами и дыша одним воздухом. Сам того не желая, не думая об этом, Том обнаружил, что наклоняется ближе, двигая головой последние несколько сантиметров, пока их губы не встретились. Контакт был легким, как перышко, но Гарри тут же застыл, его мышцы напряглись от шока. Том не мог бы пошевелиться, даже если бы захотел. Его сердце бешено колотилось в груди, что-то теплое и медленное вырывалось из точки соприкосновения и впивалось в его грудь. Это было не похоже ни на что, что он когда-либо чувствовал раньше, мягкие и дрожащие губы Гарри под ним, то, как он мог слышать, как дыхание Гарри заикается в его груди. Он чувствовал себя... могущественным. Но это было неподходящее время. Том думал неправильно. Обычно у него был лучший контроль, чем сейчас. Он хотел познакомить Гарри с подобными вещами на третьем или четвертом курсе, не сейчас, но его тело, казалось, его не слушало. Он заставил себя отступить, восстанавливая выражение лица. — Я… Извини. Слово казалось незнакомым в его устах, чувства угасали, когда он отступал, обычное спокойствие вернулось обратно. Гарри беспомощно смотрел на него, огромные зеленые глаза были полны слез. У Тома была странная, отдаленная мысль, что он выглядит таким красивым. Младший открыл рот, вероятно, чтобы спросить, что только что произошло, но Том перебил его. — У нас все будет хорошо, — прошептал он, пытаясь отвлечь. — Мы все еще есть друг у друга, и это никогда не изменится. Обещаю, Гарри. Я никогда тебя не оставлю. Он привлек другого мальчика к себе, обхватил его руками и удерживал от дрожи. Он осторожно опустил подбородок, опираясь на копну непослушных черных волос Гарри. Обычно Гарри отталкивал бы его, если бы он пытался сделать что-то подобное — другому мальчику явно не нравилась разница в росте между ними. Том держал его там, крепко сжимая, пока напряженная поза Гарри не начала расслабляться. Они застыли и переплелись телами посреди пустой комнаты, пока Том не почувствовал, как дрожь Гарри начала успокаиваться, а другой мальчик начал бессознательно копировать глубокие вдохи Тома. Он был измотан — они оба были измучены — и по мере того, как текли секунды, Том брал на себя все больше и больше чужого веса, пока Гарри почти не обмяк в его руках. Когда он решил, что это достаточно долго, он осторожно, медленно переместил их к своей кровати, поглаживая рукой вверх и вниз по рукам Гарри. Мальчик замерз. Гарри мягко сел на край, сложив руки на коленях и устало глядя в пространство. — Это просто не кажется реальным. Как все может быть таким нормальным? — прохрипел он, не реагируя, когда Том сел рядом с ним. Том некоторое время не отвечал. — Это ненормально, — он наклонился и развязал ботинки Гарри, снимая их. — Может быть, все вокруг нас и не изменилось, но мы изменились. Последовала еще одна пауза, а затем Гарри услышал, как Том сглотнул, и его голос был странно неуверенным в том, чего он ожидал от своего друга. — Не мог бы ты поспать здесь сегодня ночью? Подняв голову, Гарри наконец посмотрел Тому в лицо. Просьба была немного неожиданной — Том никогда раньше не просил о чем-то подобном — и тут его взгляд остановился на мокрых ресницах Тома и плотно сжатом рту. Он хотел вздохнуть, просто не было сил. То, что Том все время вел себя как взрослый, не означало, что так оно и было. Он тоже только что потерял родителей. Конечно, он вел себя странно. <— Ага, — Гарри уже засыпал на ногах, эмоционально истощенный и жаждущий сна. Он просто хотел не сталкиваться с событиями этого вечера. Он хотел быть онемевшим. Тяжелыми конечностями он сбросил мантию и натянул пижаму, лежавшую на изголовье его собственной кровати, где он оставил ее сегодня утром. Он закрыл жгучие глаза, чтобы слезы снова не хлынули. Том откинул покрывало на своей кровати и уже лежал, откинувшись набок, когда Гарри обернулся. Его друг был более бледным, чем обычно, но с него исчезло прежнее выражение гнева. Ярость, которая отчасти напугала Гарри, сменилась всепоглощающей меланхолией, из-за которой ком в горле невозможно было игнорировать. Он скользнул в постель, натянув одеяло. В комнате было тепло, но он все еще дрожал, голова раскалывалась от слез. Он закрыл глаза от уже меркнувшего света и услышал, как Том что-то шепчет. Комната погрузилась во тьму. Пальцы Тома вползли в его, холодные и длинные, сжав его руку так сильно, что стало больно. Гарри было все равно. Он приветствовал обиду. На зияющей, разодранной дыре в его груди ничего не было. В конце концов, они уснули. Гарри знал, что его друзья беспокоятся за него. Больше за него, чем за Тома, который, казалось, излил свое горе и ярость на то, чтобы узнать все, что можно было узнать о человеке, ответственным за это. Весь последующий месяц Том был пугающе сосредоточен на Грин-де-Вальде, возвращаясь в их общую комнату поздно ночью и проводя все свободное время в библиотеке. Драко сказал ему, что видел Тома в запретной секции, где у него определенно не было разрешения находиться, но Том вел себя довольно холодно, когда Драко расспрашивал его об этом. Для Гарри было очевидно, что это именно тот, кем был Том; вместо того, чтобы растворяться в своей ненависти, он учился тому, как разыгрывать эту ненависть. Гарри не был глуп. Он знал Тома и знал, на какие заклинания смотрел мальчик. Черная магия. Осознание того, что он теперь совершенно один, пришло к нему как внезапное осознание примерно через неделю после того, как это произошло. У Гарри не было родственников, о которых он знал, — ни одного. Теперь он был сиротой, и ему некуда было идти, когда закончился семестр, дата приближалась все ближе, теперь до нее оставалось всего две недели. Он ждал, когда вспыхнет гнев, как это случилось с Томом, чтобы сделать его продуктивным… но печаль постепенно уступила место странной апатии. Ему было очень трудно много чувствовать в эти дни. Он все еще ходил на занятия, и люди все еще были чрезмерно добры к нему, что делало все еще хуже. Он не хотел, чтобы с ним обращались по-другому, особенно со стороны тех, кто всего несколько недель назад пошел на риск, чтобы усложнить ему жизнь. Это было ужасное, неловкое напоминание. Гарри сидел за обеденным столом, собираясь что-нибудь съесть, когда вошел Том. Гарри сразу понял, что что-то не так. Том выглядел чуть более раздраженным, чем обычно, его глаза были угольно-черными и блестящими. Гарри вопросительно поднял бровь, слишком рассеянный, чтобы заметить, как Оливер накладывает еще больше еды на его и без того полную тарелку. В последнее время он часто делал это, всегда пытаясь заставить Гарри есть больше или дать ему вторую порцию, когда он думал, что Гарри не смотрит. Кудрявый мальчик, о котором идет речь, тихо передвинулся на расстояние, когда Том приблизился, позволив ему проскользнуть между ними. — Все в порядке, Том? — осторожно спросил Оливер, обменявшись с Гарри обеспокоенным взглядом. Том повернулся к ним лицом. — Дамблдор попросил меня привести тебя, Гарри. Я предполагаю, что это связано с твоими условиями проживания летом, — выпалил он, явно недовольный. Гарри почувствовал, как его желудок сжался. Дальняя родственница Тома, тихая старая французская ведьма (которая, по слухам, очень слабо ориентировалась в реальности) согласилась взять его к себе на каникулы. Что в значительной степени означало предоставление ему полной свободы действий. Они оба знали, что она позволит ему делать все, что он захочет, а в триста лет у нее не было ни времени, ни энергии, чтобы тратить ее на Тома. План состоял в том, чтобы она тоже «усыновила» Гарри в качестве его законного опекуна, а мальчики вместе провели лето во Франции. — Ты говорил с ним о Рамельде? — спросил он, откидываясь назад и отодвигая свою все еще полную тарелку. Глаза Тома искали лицо Гарри. — Она отправила письмо со своей взбесившейся старой совой, которое дошло до него сегодня. По какой-то причине я не думаю, что старик слишком заинтересован в том, чтобы она взяла на себя заботу о нас обоих. Драко и Оливер молчали рядом с ними, обмениваясь обеспокоенными взглядами. Драко смущенно прочистил горло. — Тебе лучше пойти, Гарри. Гарри отодвинул сиденье и встал, внезапно почувствовав себя довольно плохо. Он быстро прошел в кабинет Дамблдора, не обращая внимания на взгляды других студентов, мимо которых он шел. Дверь на лестницу была уже открыта, когда он пришел, и он медленно поднялся, глядя вниз на положение своих ног на ступеньках. Внутри старший волшебник сидел за своим столом с пером в одной руке и чем-то, похожим на кусочек лакрицы, зажатым в пальцах. Когда Гарри вошел, он сунул его в рот. Глаза Дамблдора за очками в форме полумесяца мерцали, когда он жестом пригласил Гарри войти. — Пожалуйста, садись сюда, Гарри. Стул по другую сторону стола, казалось, вытянулся в предвкушении, складка на коричневой коже тревожно улыбнулась. Дамблдор и его склонность к живым объектам, мрачно подумал Гарри, садясь на стул. — Мне очень жаль отрывать тебя от ужина, но я получил довольно важные новости о твоем летнем жилье, — старший волшебник сцепил морщинистые пальцы, доброжелательно глядя на него. Гарри сглотнул комок в горле и кивнул, пытаясь сдержать внезапное выражение ужаса на лице. Дамблдор мягко улыбнулся. — Твои тетя и дядя Дурсли согласились принять тебя. Рот Гарри в шоке открылся, и он откинулся на спинку стула, который явно стал неподвижным. — У меня есть тетя и дядя? — Да. Я полагаю, что твоя мать решила разлучить вас из-за разногласий сразу после твоего рождения. Гарри был сбит с толку, и при упоминании матери у него начало болеть сердце. Как, черт возьми, у него могли вдруг появиться родственники? И как его родители могли лгать об этом всю его жизнь? — Какие разногласия? — спросил он, подозрительно глядя через стол. — Боюсь, это не совсем мое дело говорить, — пробормотал Дамблдор не без злобы. У него кружилась голова; это было просто одно откровение за другим. Том не собирался это хорошо воспринимать. Гарри не хотел жить со своей таинственной новой семьей, он хотел Тома. — Так кто же они? Когда я их встречу — где они вообще живут? — ему удалось сказать это немного ошеломленным. Ответы Дамблдора оставались довольно расплывчатыми, но Гарри немного успокоило известие о том, что у него есть двоюродный брат (у него был двоюродный брат!), того же возраста. На самом деле, однако, он снова наполовину погрузился в это странное, апатичное мышление. Как его жизнь могла так сильно измениться за такие короткие недели?

***

Две недели спустя поезд в Кингс-Кросс начал замедляться, что означало их скорое прибытие. Напротив него, в купе, которое они снова оставили для себя, Том сердито смотрел в окно. Он был таким на протяжении всего путешествия, раздраженно огрызаясь на Гарри всякий раз, когда тот пытался начать разговор. Это была почти приятная перемена по сравнению с тем яростным кипением, в которое он впал, когда Гарри сообщил новость о своих новых родственниках. Они оба были недовольны ситуацией, но у Гарри больше не было сил волноваться. Он все время чувствовал себя измотанным, переключаясь между тем, чтобы поспать как можно большую часть дня, и полным отсутствием сна, просыпаясь в своей постели, чувствуя на себе взгляды родителей из своей рамы на столе. Он чувствовал себя так, как будто попал в какое-то чистилище — он перешел от самых сильных чувств, которые когда-либо испытывал, к тому, что вообще ничего не чувствовал. Вздохнув, Гарри толкнул Тома в руку. — Мы приехали. Другой мальчик повернулся, чтобы посмотреть на него. — Ты напишешь мне, — мягко потребовал он, пристально глядя на Гарри. Гарри кивнул, внезапно почувствовав себя выбитым из колеи, поскольку его эмоции вернулись в полном разгаре. Он почувствовал, как горят его глаза. Как он протянет без Тома? Единственный человек, который точно понимал, что чувствует Гарри? — Каждый день, — проинструктировал Том, проводя рукой по макушке (вечно непричесанных) волос Гарри. Гарри ненадолго закрыл глаза, наслаждаясь этим чувством. — Каждый день, — повторил он послушно. Поезд начал останавливаться, оба мальчика одновременно встали, чтобы забрать свой багаж. Гарри действовал на автопилоте, стараясь не думать о том, что это был последний раз, когда он видел своего друга, пока они не вернутся в Хогвартс шесть недель спустя. Том, должно быть, чувствовал то же самое, когда Гарри вдруг почувствовал, как его сзади обвили худые руки. Объятие длилось на долю секунды дольше, чем должно было, но Гарри яростно перенастроил его, повернувшись и сжав руки вокруг другого мальчика. Он глубоко вздохнул, пытаясь запомнить запах Тома и пытаясь смахнуть воду с глаз. Другой мальчик также крепко держал его, оставляя пальцы на плечах Гарри. Он не возражал. Они стояли так долгое время, пока стук багажа о пол вагона и шум студентов, бегущих мимо их купе, громко болтающих и кричащих на прощание, не возвестили о том, что пора высаживаться. Ненадолго прикрыв глаза, Гарри взял себя в руки и отошел, встретившись взглядом с Томом. — Так что, думаю, это прощание, — сказал он, пытаясь изобразить улыбку на лице, но, вероятно, безуспешно. Лицо Тома снова стало непроницаемым. — Пока, — согласился старший мальчик. — Возможно, мы увидимся раньше, чем ты думаешь. — Как загадочно, — попытался пошутить Гарри, но его тон стал ровным и превратился в бормотание. Он втянул воздух. — Спасибо, что ты здесь, Том. Другой мальчик слегка улыбнулся. — Я всегда буду рядом, Гарри, — многообещающе сказал он. — Наслаждайся летом. И с этими словами он сошел с поезда, мгновенно растворившись в толпе студентов и родителей, заполнивших платформу. Гарри какое-то время смотрел, как он уходит, пытаясь следить за ним взглядом. Вздохнув, он нагнулся и обхватил пальцами потрепанную ручку сундука. Пришло время познакомиться с его новой семьей. Тридцать минут спустя Гарри стоял один на платформе, все еще ожидая Дурслей. Тому пришлось уехать довольно быстро, так как он договорился о встрече с кем-то, кто поможет ему добраться до Франции с помощью камина. С тех пор Гарри прошел по платформе по крайней мере десять раз, наблюдая, как толпа медленно испаряется, и стараясь не чувствовать себя слишком мрачным при виде студентов, бегущих, чтобы обнять своих родителей. Его взгляд был прикован к большим часам высоко на стене, которые, казалось, шли гораздо медленнее, чем обычно. Несмотря на все заверения Дамблдора, в его животе чувствовалось легкое жужжание опасений, которое не покидало его. Что, если они забыли о нем? И они не собирались его встречать? Он ужасно скучал по Игле, и уже не в первый раз за время путешествия пожалел, что не взял ее с собой. Том и он оба согласились, что пока лучше оставить змей в лесу Хогвартса, поскольку и Игла, и Нагини хотели лучше исследовать территорию Хогвартса (и ту еду, которую они содержали, подумал Гарри); оба мальчика также попадали в незнакомые ситуации и не хотели беспокоиться о поиске еды для них. Как только он начал ходить по платформе, наверное, в одиннадцатый раз, со стороны выхода с платформы раздался резкий женский голос. — Гарри Поттер? Гарри обернулся, чувствуя, как гул перерастает в ощущение парения. Все должно было быть хорошо. Они были маглами, черт возьми. Он услышал голос Тома. Голос, назвавший его по имени, принадлежал надменной женщине средних лет, столь же худой, сколь и округлым был дородный мужчина, стоявший рядом с ней. Ее острый нос был сужен и ястребиный, и она подозрительно смотрела на Гарри через него. Он не находил это ужасно обнадеживающим. — Да, это я, — ровно ответил он, стараясь казаться бодрым, подходя. Должно быть, это его родственники — сестра его матери! — Быстрее, мальчик! — рявкнул мужчина, подзывая его толстыми, похожими на сосиски пальцами. Сглотнув, Гарри попытался быстрее тащить за собой чемодан, чувствуя каждую неровность пола суставом руки. — Здравствуйте, вы, должно быть, тетя Петуния и дядя Вернон. Гарри немного запыхался, когда добрался до них, но все равно протянул потную ладонь. Его дядя выглядел довольно обиженным, и ни один из них не принял этого. Как раз в тот момент, когда Гарри собирался неловко убрать свою руку, пухлый кулак метнулся вперед и с силой сжал ее. Гарри вздрогнул, когда мальчик, выскочивший из-за спины дяди, медленно покалечил его пальцы. Он заметил, что двое взрослых выглядели довольно довольными, как будто они гордились тем, что их сын поздоровался с ним. Нахмурившись, он отдернул пальцы, глядя на другого, довольно круглого мальчика. Восхитительно. — Да, да, рад познакомиться и все такое. Не время для болтовни, мальчик, мы уже опаздываем, — пробормотал дядя, оборачиваясь, чтобы схватить жену за руку, и зашагал прочь. Гарри не мог до конца поверить в грубость, свидетелем которой он стал, — как эти люди имели к нему отдаленное отношение? Он уже мог понять, почему его мать решила скрыть их от него. Пытаясь скрыть разочарование на лице, он схватился за ручку чемодана и попытался не отставать, временами наполовину бегая. Дурсли, казалось, уже почти забыли о нем и были вовлечены в свою маленькую ссору с его двоюродным братом из-за футбольного матча, который они, по-видимому, пропустили. Это была абсурдная ситуация, и она продолжала оставаться абсурдной вплоть до того момента, когда Гарри, втиснутый в свою крошечную комнатку с почти брошенным за ним сундуком, заполз в свою ужасную скрипучую кровать. Откашлявшись от облаков пыли, поднятых одеялом, он закрыл глаза. Он ничего не ел со времени поездки на поезде — ему не предложили ужин, только велели лечь спать. Пошатываясь, он снял свой джемпер, раскрашенный в цвета дома, и забился под тонкое одеяло. Он все еще был в шоке и ужасно расстроен ситуацией. Он почувствовал знакомую боль под глазами, которая была вездесущей с того дня, как он узнал о смерти своих родителей. Он заставил себя не плакать — эти глупые идиоты не заслужили его слез. Он злился не только на Дурслей, но и на Дамблдора. Он доверял этому человеку! Как бы ему не хотелось в этом признаваться, он почувствовал, как в нем затеплилась крошечная искра надежды при мысли о том, что у него снова будет какое-то подобие семьи. Но теперь он просто чувствовал себя преданным — либо он не стоил того времени, которое потребовалось бы старику, чтобы хотя бы раз поговорить с Дурслями (и сразу понял, что Гарри не мог оставаться здесь), либо он знал каким именно ужасным людям он отдавал Гарри. В любом случае, он больше никогда не сможет смотреть на директора в прежнем свете. Как он посмел? Гарри схватил подушку и стиснул ее в кулаке, пытаясь высвободить часть своего разочарования. Если бы Том знал об этом, он бы никогда не отпустил Гарри. Ой. Гарри понял. Он мог бы просто послать Тому сову или что-то в этом роде, выбраться из этой адской дыры и вернуться во Францию ​​со своим другом. Дамблдор должен был просто принять это. Прошло четыре недели, и, к сожалению, стало только хуже. Его план рассказать Тому был сорван несколько дней спустя, когда Дурсль-старший потребовал палочку Гарри. Когда мальчик вежливо, но наотрез отказался, лицо пожилого мужчины покраснело от ярости, и он ворвался в комнату Гарри, чтобы схватить ее с прикроватной тумбочки, ощетинившись усами от праведного негодования. Гарри успел только в ярости наблюдать, как она была заключена в пухлые пальцы, прежде чем Вернон грубо протиснулся мимо него, чтобы положить ее в запертый сейф в их спальне. Гарри ненавидел их. Они давали ему только один прием пищи в день и ожидали, что он будет вкалывать, выполняя всю домашнюю работу, пока они отдыхают на своих толстых задницах и смотрят телевизор. Это была шутка! Петуния на самом деле составила график его работы, который он должен был выполнять каждый день или обходиться без ужина. Гарри не был идиотом, он знал, что это должно быть незаконно. Единственная проблема заключалась в том, что у него не было возможности связаться с кем-либо — его едва выпускали из дома, его палочка исчезла, и он был почти уверен, что вокруг были какие-то чары, так как магия без палочки была почти невозможна и он вообще не видел сов. Он чувствовал себя клаустрофобным, несчастным и, что хуже всего, абсолютно беспомощным. Том тоже не писал ему. А если и писал, то Гарри писем не получал. — Мальчик! Эти тарелки сами себя не вымоют, знаешь ли, — прокричал Вернон сквозь шум телевизора, прерывая ход мыслей. Гарри уже не удивляло, что каждую ночь все трое Дурслей сидели часами, приковав глаза к дурацкому плоскому экрану, швыряя в лицо еду. — Они бы так и сделали, если бы ты вернул мне мою палочку, — пробормотал Гарри себе под нос, злобно глядя им в затылки и поднимая кухонное полотенце тревожного лососево-розового оттенка. Это было ошибкой, так как его дядя вернулся домой в совершенно скверном настроении — у него было что-то не так насчет распродажи на работе. — Что это было? — рявкнул дядя, медленно оборачиваясь и пригвоздив Гарри мертвым взглядом. Гарри был так близок к тому, чтобы сойти с ума, и просто сказать ему убираться и мыть посуду самому. Однако в последний раз, когда это случилось, он оказался запертым в своей комнате на весь день без еды. Сделав глубокий успокаивающий вдох, он покачал головой, схватил скользкую мокрую тарелку и начал ее вытирать. Неужели эти люди никогда не слышали о посудомоечной машине? Ему действительно не хотелось сегодня снова вести себя как слуга; его глаза горели, и он проснулся с заложенным носом и головной болью. Дадли явно раздражал тот факт, что Гарри привлекает к себе больше внимания. Он развалился на диване и произнес раздражающе гнусавым голосом: — Как ты и сказала, мамочка: если его родители были ленивыми уродами, то маленький уродец не может не пойти по их стопам. Крошечные глазки маленького мальчика злобно сверкнули, и он одарил Гарри тошнотворно-снисходительной улыбкой. Гарри почувствовал себя так, словно его ударили в горло. Его родителей убили всего два месяца назад — как он мог такое сказать? Разве нет предела тому, как низко падет Дадли в своем стремлении превратить жизнь Гарри в сущий ад? Несмотря на ужасающий комментарий, Петуния ничего не сказала, и Гарри увидел, как на ее лице появилась гордая улыбка, как будто ее сын только что рассказал особенно забавную шутку. Он почувствовал, как сжались его кулаки, тарелка выскользнула из рук и упала обратно в раковину. В его груди было давление, желание причинить им боль, заставить их заплатить. — Не говори так о моих родителях, — сказал Гарри как можно спокойнее, дрожа от ярости. Свет мигнул один раз. Вернон встревоженно поднял глаза. Должно быть, он уловил дикую ненависть в выражении лица Гарри, когда отодвинул стул и встал, вырисовываясь. Телевизор все еще был включен, и толпа громко взревела, когда кто-то забил гол. Поросячьи глаза Вернона расширились от страха и отвращения, и он выставил палец, похожий на сосиску, приближаясь к Гарри. — Что это было, маленький кретин? — он сплюнул, из уголков его рта вылетели капельки слюны. — Мы будем говорить о них сколько угодно, слышишь, мальчик? Эти... эти бездельники — мы все знаем, что мир стал лучше, без таких больных аномалий, как они! Гарри ничего не мог поделать со своей магией; она вздымалась без его согласия, разбивая все тарелки сбоку и выжигая основной свет. — Заткнись! — закричал он, ненависть сочилась из каждой поры. Вернон прыгнул на него, вскрикнув от ярости, и ударил мясистым кулаком ему в лицо. Гарри не успел вовремя увернуться, и тот сильно ударил его по щеке, отбросив на стойку. Он задохнулся от шока и боли, моргая звезды из своего поля зрения. Грубая рука схватила его за плечо, определенно оставив синяки, и Гарри вскочил на ноги. — Нам не следовало тебя принимать, — пробормотал дядя, грубо встряхивая его. — Этот старик воспользовался нашей природной добротой. — Гарри попытался вырваться, но мужчина был намного крупнее его, даже несмотря на то, что он недавно потерял в весе. Последнее, что он увидел перед тем, как его потащили вверх по лестнице, стуча коленями на каждом шагу, и бросили в его комнату, было пухлое лицо Дадли, осветившееся злобным ликованием. Ключ повернулся в замке позади него, и Гарри остался один. Крича от ярости, он бросился к двери, колотя кулаками по дереву, но безрезультатно. Внизу шум телевизора усилился, словно пытаясь заглушить его крики. Гарри почувствовал, как наворачиваются слезы. Он изо всех сил пинал дверь, дергая за ручку, пока не заболели пальцы. Он чувствовал себя таким беспомощным — он даже не мог заставить их заплатить за то, что они говорили о его родителях. Он не думал, что когда-либо кого-то так сильно ненавидел, даже Стайкса; это было разъедающим, стирающим и без того размытую грань между правильным и неправильным. Гарри закрыл глаза, пытаясь успокоить дыхание. Он найдет способ выбраться из этой комнаты и вернуть свою палочку. Тогда он заставит их заплатить. В воздухе произошла внезапная декомпрессия — изменение давления, от которого волосы на костлявых руках Гарри встали дыбом, и он снова пришел в сознание. Должно быть, он заснул. Сонный, он сел на своей крошечной кровати, морщась от звука пружин, и нащупал на ковре свои очки. Он подавил кашель, чувствуя головокружение от того, как быстро он сел. Задняя часть его горла болела, и он помассировал ее холодными пальцами, прежде чем снова лечь. Он пожалел, что проснулся — его щека пульсировала в такт ударам сердца от того места, где его ударил дядя, и он чувствовал себя истощенным и голодным от своих попыток выбраться из комнаты. Он снова не ел весь день, и его желудок заурчал, чувствуя, как будто он проваливается сам по себе. Он прижал холодную ладонь к щеке, морщась, и попытался перестроиться на кровати, чтобы не чувствовать боли. Он ничего не мог сделать – ему просто нужно было ждать, пока они не придут, чтобы его выпустить. Что им вскоре и предстоит сделать – в конце концов, что бы они делали без своей домработницы? Гарри позволил горькой улыбке появиться на его лице. Как только он закрыл глаза, чтобы снова заснуть, резкий треск пронзил воздух, вылетев из его крошечного зарешеченного окна. Гарри снова вздрогнул, не обращая внимания на трение боли. Комнату внезапно залил лунный свет, льющийся сквозь явно обгоревшие стекла оконных стекол. Гарри замер. На открытом подоконнике сидел Том, вытащив палочку и столкнувшись с мрачной картиной отвращения.