Братья по сердцу

Прошедшая ночь была самой короткой и самой тяжёлой за все тридцать восемь лет жизни Оби-Вана Кеноби. Он так и не смог убедить себя лечь спать и всё время до рассвета просидел на неразобранной кровати, глядя в окно. Нервы мужчины были на пределе и расслабиться было невозможно, да и вообще реально ли было спокойно думать об отдыхе, когда буквально несколько часов назад в его родном и привычном мире случилось такое, то, что перевернуло его с ног на голову и заставило на многое взглянуть иначе. В частности, вскрылись истинные лица некоторых людей, что казались знакомыми до последнего волоса на голове. Оби-Ван просто не мог уложить в голове то, что канцлер Республики, занимающий этот пост тринадцать лет, на самом деле был давно разыскиваемым врагом, Владыкой Сидиусом. А Падме, та самая, что много лет защищала свою родину и часто представляла интересы Ордена в сенате, да, что там, была хорошим другом многих джедаев являлась его первой пособницей. И... Что во много раз хуже, много лет состояла с ним в интимной связи, любя одержимо и фанатично, в то время, как Энакин считал её главным человеком в жизни и любил больше себя, вопреки запретам и правилам Ордена. Кеноби об этом знал, а если и не знал, то подозревал и никогда не смущал своего друга расспросами об этом, помня, что и сам не без греха. Но теперь они оба узнали всё. Вот так, без предупреждения и в один момент. Казалось бы, весь Корусант содрогнулся в момент, когда прозвучало признание, но если он сам и другие адепты Ордена приняли это и начали действовать по существу, то Энакин испытал даже не шок, а просто удар, будто бы само небо, казавшееся до сего дня безмятежным, вдруг на глазах пошло трещинами, обнаруживая чёрные провалы, пока всё оно не потонуло в темноте, чёрной, как сама смерть. Оби-Ван сам этого не видел, он в это время сражался на Утапау с Гривусом, это всё ему рассказал Мэйс - свидетель и непосредственный участник задержания Сидиуса. Он же и видел то, что было дальше, а происходил настоящий ужас, не ожидаемый никем из бывших в кабинете канцлера. Энакин и Сидиус сошлись в поединке, по итогам которого ситх был повержен, а его преданная союзница арестована и подлежала суду. Но если бы этим и завершилось, но снова нет. Хищный зверь, загнанный в угол, всё равно остаётся хищным зверем и нельзя забывать об этом, ведь Падме, даже под охраной двух конвоиров, сумела вывернутся и сказать последнее слово победившим её союз. Она попыталась убить Мэйса, выстрелив из семейного оружия, что всегда носила с собой и об этом никто не знал. И опять всё пошло не по её плану, ибо за секунду до выстрела Энакин спас Магистра, толкнув к стене и сам стал его жертвой. И прежде, чем упасть без чувств, обливаясь кровью, он понял то, что случилось во всей глубине своей неприглядности и цинизма. Понял и то, что Падме совсем не жалеет о сотворенном, а только о том, что не успела довести до конца начатое любовником. Это он прочел в её глазах, на секунду встретившись с ними. И вот сейчас Оби-Ван пришёл наконец в свою комнату, до этого пробыв несколько часов в медкорпусе, ожидая результата операции, на которую спешно увезли Энакина. Она была непростой и никто до последнего не давал точный прогноз, но вот всё было пройдено и опасность миновала. Немалую роль в этом сыграл и Мэйс, сдав кровь для переливания. Вот только увидеть напарника не позволили, отправив Оби-Вана до утра в храм. Пришлось подчиниться, иначе бы и завтра не пустили, но всё же Кеноби смог упросить несговорчивого целителя Сайда позволить посмотреть хотя бы через стекло. - Внутрь не заходить, - сурово сказал военный медик - Там высокая стерильность, а на вас тонна грязи. Кеноби тогда словно увидел себя со стороны, в мятой и пыльной робе, запачканной маслом дроидов, с растрепанными волосами и руками в засохшей крови. Да, в таком виде нечего и думать о визите в палату интенсивного контроля. Оби-Ван это знал и согласился потому на все условия. Но лучше бы он не упрашивал медика, ибо после того, что увидел через стекло, чувство вины в душе Кеноби разрослось до размеров самой Великой Силы. Так непривычно было видеть Энакина таким. Бесчувственным, бледным, окружённым какими-то трубками и мониторами. Во всём этом Оби-Ван ощущал только свою вину и после не знал, как ему это исправить и можно ли. Поэтому так и не смог заснуть, всю ночь проведя без сна в мыслях об Энакине. В памяти, как кадры просмотренного фильма, мелькали эпизоды совместного прошлого, сперва как учителя и падавана, потом, как напарников. Особенно последнее время, когда началась война, а вместе с ней и раскол в их дружбе. Энакин стал тогда более замкнутым и скрытным, чаще обычного переживал и почти не спал ночами, особенно после ухода Асоке. Он был так потерян и подавлен, так одинок во власти своих переживаний, а он, Оби-Ван, вместо того, чтобы понять его, поддержать, ещё сильнее оттолкнул его от себя. Прежде всего тем, что стоял на своём и до последнего пытался заставить и Энакина вписаться в стандарты, хотя и знал в душе, что это невозможно. Тогда, поняв, что тот ему не поможет, Энакин отправился искать понимания к другим, итог чему сейчас все и видят. Оби-Ван увидел больше остальных и сейчас готов был провалиться сквозь землю от непоправимости случившегося и только надеялся на то, что возможно ещё не поздно. Эти мысли слышала только ночная темнота, а когда розовый рассвет едва коснулся шпилей храма, с нетерпением встал и помня заветы целителя, прямиком отправился в душ, где тщательно и долго отмывался, после надев всё чистое и не стал завтракать, поспешил к медкорпусу. Он не ощущал усталости и бессонной ночи, его поддерживало отчаянное стремление души, толкавшее туда, где он был так нужен. В этот раз тоже пустили не сразу, первым зашла персональный куратор, что ещё вчера упросила Сайда позволить ей взять Скайуокера. Оби-Ван знал её, это была весьма необычная особа средних лет, лицом и повадками чем-то похожая на покойную мать Энакина, всегда умевшую найти подход к любому пациенту. Но и она не позволила зайти, пришлось ещё пару часов прождать в холле. И лишь только по истечению этого срока Оби-Ван смог повидать друга. Энакин не так давно проснулся и теперь имел несколько иной вид, чем вчера. До сих пор бледный, но уже не было синеватого оттенка, светло-бежевая пижама подчёркивала это. Заранее причесанный и умытый, он находился в полулежачем положении и едва услышав осторожные шаги, посмотрел на дверь. Увидев, кто посетил его, Энакин едва заметно улыбнулся: - Оби-Ван, как же давно не виделись. Взгляд Энакина заметно светлел, было заметно, что он и правда раз этой встрече и даже невольно устремился вперёд, желая его поприветствовать, но Кеноби его остановил, опустив руки ему на плечи: - Спокойно, давай без резких движений, тебе нельзя. Как ты тут поживаешь? Это он сказал уже устроившись на стуле рядом, продолжая смотреть на друга с небывалой тревогой и состраданием. - Получше, чем вчера, - ответил Энакин немного хрипло - Прости, я заставил тебя переживать и вообще, очень много потрепал тебе нервов. Сказано это было так по-новому и так непривычно, что Оби-Ван не сдержал улыбку, такую светлую и искреннюю, выражавшую открытость души и потому ответил столь же откровенно: - Это ты меня прости, и поверь, ты виноват не больше, чем я перед тобой, ты был тогда прав, я плохой учитель, так и не смог тебя понять и услышать, но если ты позволишь мне, я исправлю эту ошибку. - Знаешь, а ведь я никогда на тебя не злился, - почти весело произнёс Энакин - Ни прежде, ни сейчас, меня и правда тяжело вытерпеть. Ты лучше иди сюда. С этим словами Энакин слегка развёл руки в стороны, намекая на конкретное действие. Оби-Ван без труда разгадал этот посыл и склонившись к нему, с удовольствием оказался в тёплых и почти родных объятиях, в которых не было ничего противоречащего и уж точно ничего стыдного, а была лишь крепкая связь близких людей, ничуть не разрушенная чужими интригами, а ставшая лишь крепче. И она росла с каждым днём, когда Оби-Ван приходил, почти ежедневно, как только позволяло время. И один раз, посчитав момент подходящим, Кеноби решился поговорить с Энакином более откровенно. Однако, не пришлось, в тот день Энакин сам у него спросил, едва Кеноби появился в поле зрения : - Скажи мне, зачем они так со мной поступили? Разве они не подумали о том, что я тоже живой человек и у меня есть чувства? Оби-Ван не нашёлся с ответом и начал говорить что-то абстрактное на тему человеческой натуры и прочего, но был неожиданно прерван болезненно-горьким, вырвавшимся даже не с криком, а почти со стоном: - Легко тебе рассуждать об этом, когда ты не знаешь, что это такое - засыпать и просыпаться с мыслями о том, что все твои близкие оставили тебя и продолжают это делать, несмотря на все усилия, и то, что твоя родная мать погибла из-за тебя! И вообще, стоит кого-то по-настоящему полюбить, как он непременно тебя оставляет и остаётся только смотреть на то, как он уходит. Нет, я не смогу так, я устал... А после этого произошло совсем уж невероятное, то, чего Кеноби ожидать никак не мог. Энакин Скайуокер, да, тот самый, которого боялись на Дальних рубежах галактики, вдруг сильно побледнел, а глаза его, напротив, потемнели и налившись тяжёлой влагой, пролили её наружу, бурным и нескончаемым потоком. Это стало последней каплей и мысленно наплевав на то, что может быть после, Оби-Ван, не сопротивляясь сам себе, а просто давая волю душевному порыву, не скованному более вынужденной субррдинацией, переместился на кровать и обхватив Энакина за плечи, крепко, но бережно, прижал его к себе, таким образом, что его лицо уткнулось ему в плечо и скоро ткань робы на нём стала мокрой. Кеноби не утешал его и даже не говорил ни слова, лишь изредка приговаривал вполголоса: "Тише, тише, всё пройдёт" и просто обнимал его, изредка погладивая по волосам и спине, согревая теплом своей души исстрадавшееся сердце юного друга, позволяя излить накопившиеся горе, жившее там ни один год. Энакин не всхлипывал, не стонал, так же не спеша говорить, слёзы просто текли, подобно воде, а вместе с ними уходила и многолетняя боль. И руки его всё крепче охватывали плечи Оби-Вана, словно в последней надежде. При этом Скайуокер почти физически ощущал, как тяжесть внутри всё больше уменьшается и на смену ей приходит опустошение, место которого вдруг начала занимать слабость, что зародившись где-то посередине груди, плавно поднималась к мозгу. Он этого не замечал, продолжая исторгать всё новые слезные потоки, пока слабость окончательно не взяла верх, приняв в себя усталый организм. Этот памятный визит едва окончился скандалом, который устроила целитель, придя на вызов Оби-Вана. А уж когда увидела на его робе кровавые пятна, возмущение достигло предела. Но, к счастью, обошлось, а том плане, что последствия оказались не столь ужасны, швы не разошлись, просто от нервного перенапряжения у пациента пошла кровь из носа. Но всё равно осмотр показал упадок сил и серьёзное истощение нервной системы. - Кеноби, я тебя убью! - произнесла эта всегда вежливая и добрая женщина - Если только ему станет хуже, я введу тебе тройную дозу медихлорианов ситха. Но по итогу признала, что срыв не явился последней каплей лишь потому, что рядом оказался близкий человек, способный принять на себя боль другого. Оби-Ван был рад тому, что Силовая связь переросла в духовную и можно больше не мучать себя сомнениями, а смело сказать духу Квай-Гона, что его сыновья обрели друг друга и больше никому не позволят отнять.