***
Тэхён просыпается раньше, чем установлен будильник на противные шесть утра. Он медленно распахивает веки, потирая глаза пальцами, и неспешно присаживается на кровати, рассматривая пустую стену перед собой. Опустошение приходит самостоятельно, стоит только вспомнить то, на чём закончился прошедший день, но абсолютно никаких посторонних эмоций он не испытывает. Так обычно бывало после обезболивающих, поражающих абсолютно любые чувства, поэтому он невольно тихо хмыкает и бросает короткий взгляд на блистер с таблетками, что так и остались лежать на прикроватной тумбе. Там не хватает ровно одной. Как и сказал Чонгук. Тэхён шумно выдыхает, вновь прикрывая глаза, и падает обратно на подушки, укладывая указательный и средний палец на губы, что, кажется, по-прежнему хранят жар чужого дыхания. Перед глазами стоит самая настоящая тревога в тех, что были напротив прошлым вечером, когда он, вновь поддавшись шквалу обрушившихся на него страха и отчаяния, дошёл до новой крайности, а вторая рука ложится на бинт на бедре, что прячет глубокие порезы. Он не хотел этого. Причинять себе вред не хотел, но справиться с собой не смог. Падение одного из участников и кошмарный крик разбудил давно насильно подавленную психологическую травму, и, как и прежде, единственное, что могло помочь ему избавиться от душераздирающей боли прямо под рёбрами, это боль. Другая. Физическая. А вместо неё помог тот, от кого помощи Ким ожидал меньше всего. Присутствие Чонгука рядом помогло ему успокоиться даже больше, чем таблетки, лишающие самых простых чувств, и как объяснить этот феномен воздействия чужого присутствия, он не знал. Даже Чимин, чаще всего находящийся в такие моменты рядом не всегда мог достучаться, иногда и отрезвляющие пощёчины не помогали, а стоило лишь ему нанести один-единственный порез, чтобы просто принести боль, как Тэхён сам того и желал, то вмиг явилось ясное сознание и принятие его собственной ошибки. Тэхён бы сказал, что он сам и есть ошибка. Одна сплошная глупая ошибка, неспособная справиться со своими демонами самостоятельно, но отчего-то уголки губ трогает дурацкая улыбка, когда он, поднявшись на ноги проходит в ванную и не замечает там ни одной детали, которая указывала бы на то, что вчера происходило в крохотной комнатке. Разве что… стаканчика на полке не хватает. Ким первым делом умывается и старается смыть с себя всю усталость, накопившуюся, кажется, за несколько месяцев беспрерывной работы над собой и своим мастерством, а потом, присев на край унитаза, осторожно разматывает пропитавшийся кровью бинт. Алая марля неприятно липнет к коже из-за сукровицы, что местами успела подсохнуть, поэтому изредка Тэхён шипит, аккуратно отдирая ткань от повреждённых участков, а потом, стискивая зубы, обрабатывает порезы перекисью водорода и йодом, накладывая поверх новый бинт. Спрятать своё уродство теперь и здесь получается сносно, но, когда он вновь поднимается на ноги, чтобы вернуться в комнату и переодеться, то чувствует ужасный дискомфорт и совсем лёгкую боль при каждом шаге, когда одно бедро соприкасается с другим. Тэхёну хочется заскулить от своей беспомощности и идиотизма, потому что причинять себе вред накануне серьёзного чемпионата, как минимум, безалаберно, но и времени на самобичевания тоже не оказалось так много: как только он входит обратно в комнату, то замечает в своём номере тренера и его ассистента. Чонгук замечает его присутствие первым, оборачиваясь на шаги, а Юнги даже не поднимает взгляда, что-то листая в телефоне. — Д-доброе утро, — прокашливается Тэхён, избавляясь от утренней хрипотцы. Он невольно старается натянуть футболку ниже, чтобы скрыть пока ещё чистый бинт, не успевший пропитаться следами алого, но её край не достаёт даже до рубежа, где заканчиваются шорты, поэтому он отводит взгляд в сторону и делает вид, что не замечает мимолётного взора Чона, направленного точно на его ногу. — Доброе, — сухо откликается мужчина, складывая руки за спиной. Ассистент учтиво молчит. И кто бы сомневался в том, что Мин соизволит хотя бы вежливо поздороваться. — Времени мало, — вместо этого слишком недовольно озвучивает Юнги, не поднимая на Тэхёна глаз. — Сейчас примеряешь костюм, после быстрый завтрак. Финальный прокат программы, и в десять часов – начало отборочного тура. Ты выступаешь третьим во второй подгруппе. Юнги, так же не глядя, рукой указывает на телесный чехол, висящий на дверце шкафа-купе, а затем поднимается с места и, кивнув Чону, удаляется из его номера. Тэхён прослеживает за ассистентом взглядом, мысленно закатывая глаза, хоть уже и привык к его полному равнодушию, и переводит глаза на костюм, покрытый спанбондом бежевого оттенка. Ким не замечает того, как нервно начинает перебирать пальцами воздух, но мелкими шагами подходит к шкафу и бросает на Чонгука взволнованный взгляд. Свой костюм он до этого дня видел исключительно на фотографии, и то его ещё незаконченную версию, и мысль о том, что прямо сейчас он наконец-то увидит то, в чём будет выступать на ледовой арене в Пекине уже через пару часов, будоражила душу до онемения каждой конечности. О своих подростковых костюмах Тэхён не вспоминал давно, они остались для него не более, чем приятной памятью о временах, когда он был одним из лучших, а теперь, когда перед его глазами вроде бы незначительный, но важный элемент нового пути, совсем немного кружится голова. — И что ты на него смотришь? — спрашивает Чонгук, подходя к нему со спины. — Он сам себя не наденет. Тэхён молча кивает, не оборачиваясь на мужчину, и тихо выдыхает скопившийся в лёгких кислород. Кажется, что волнение перед тем, как он увидит свой костюм даже больше волнения перед самим выступлением, поэтому, гулко сглотнув, он аккуратно снимает вешалку с выступа и подходит к кровати, бережно укладывая чехол поверх скомканного в ногах одеяла. Чонгук наблюдает за ним со стороны, скрестив привычно руки на груди, и не может сдержать лёгкой ухмылки, когда Ким, расстегнув молнию сбоку и откинув верхнюю часть чехла в сторону, раскрывает рот в удивлении, глазами выражая неподдельный восторг. — Нравится? — интересуется Чон, становясь рядом. — Он… он просто невероятен, — шепчет восторженно Тэхён, проводя дрожащими пальцами по красивой бело-голубой блузе, усыпанной камнями Сваровски по всей груди и рукавам. Первая ассоциация, которая приходит ему на ум – океан. Огромный, безбрежный, спокойный океан, с глубокой водной чистой гладью, что способен успокоить, придать уверенности и забрать все негативные чувства, утопив их где-то на мрачном дне, где им и место. Волнистый ворот кажется невероятно лёгким и хрупким, коснись его пальцем – разобьётся как волны о скалы. Он парящий и невесомый, такой представляется и сама ткань – шифон, покрытый блестящими линиями, выстроенными кристаллами, что точно звёзды отражаются на воде, переливаясь на свету слишком прекрасно и завораживающе. Тэхён на секунду представляет, как будет блистать под светом софитов, установленных под ярусами потолка, и сдерживает в себе порыв совсем глупо пискнуть. Он только широко улыбается, очерчивая пальцами волнистые рукава, больше напоминающие морскую пену у крутых берегов, и поворачивается к Чонгуку лицом, являя ликование в сверкающих карих радужках. — Он мой? — на всякий случай уточняет он, не задумываясь о том, что со стороны точно выглядит как маленькое дитя, которому принесли долгожданную игрушку. Чонгук благосклонно хмыкает. — Твой, Тэхён. И сегодня ты будешь в нём сиять ярче самых ослепительных звёзд. Тэхён снова смотрит на костюм, низ которого состоит из чёрных плотных облегающих брюк, и шепчет воодушевлённое: — Боже мой… Других слов он и подобрать не может. Всё ещё сложно поверить в то, что этот самый костюм, такой невероятно чувственный, лаконичный, грациозный и по-своему прекрасный, абсолютно его и сшит только для него одного на заказ, чтобы он покорил своим видом Пекин, а, может, и весь Китай в целом. — Иди в ванную. Переоденешься там. Только аккуратнее, не порви, — Чон достаёт костюм из чехла за хвостик вешалки, протягивая его точно Тэхёну в руки, и головой указывает на приоткрытую в ванную дверь, куда Тэхён, немного с замедлением, но всё же уходит, выставив руку с костюмом перед собой, чтобы даже его собственных отпечатков пальцев не осталось на воздушной голубоватой ткани. В ванной Ким на себя даже не смотрит: страшно и до жути волнительно. Он вешает костюм на держатель для полотенец, скидывает с себя одежду, просто сваливая её в раковину, ещё немного влажную после утренних процедур, и, не глядя, надевает сначала брюки, чувствуя жжение на коже в районе бедра, отчего приходится стиснуть челюсти, а потом накидывает на плечи блузу, медленно застёгивая пуговицы, спрятанные под специальной подкладкой, чтобы ненароком их не оторвать. Он видит себя, лишь когда осматривает тело, просто опуская взгляд вниз, и не спешит выходить, зная, что где-то за пределами его ждёт Чонгук, и от этого в горле пересыхает настолько, что он наспех набирает воды в ладонь и старается отпить, не пролив ни капли на костюм. Тэхён так и стоит несколько минут, унимая беспокойное сердце, и молчаливо пялится на приоткрытую дверь, боясь, наверное, больше того, что совсем рядом находится зеркало в пол, где будет видно каждую деталь, каждый изгиб его тела, облачённый в лёгкую переливчатую ткань с вкраплениями люрекса, каждый его изъян, как фигуриста, недостойного представлять свою страну на чемпионате, но выйти всё же приходится. Времени, и правда, было слишком мало, позориться ещё больше и опаздывать на такое важное мероприятие – заранее настраивать себя на неизбежный провал, которого и так, по сути, было не избежать, и потому, задавив приступ паники, который допустить сейчас было совсем нельзя, он нерасторопными робкими шагами ступает обратно в комнату, встречая сразу же нечитаемый взгляд тренера. Мужчина стоит точно в той же позе, в которой Ким его видел, когда уходил переодеваться – руки на груди, ровная спина, и ноги на ширине плеч, – но, когда Тэхён, прикрыв глаза, чтобы не видеть своего мелькнувшего отражения в этом самом зеркале, становится напротив, Чон изучает его образ откровенно оценивающим взглядом. Изучает долгую минуту, на которую повисает точно неловкое молчание, потому что Тэхён даже лишний вдох сделать боится, а затем делает маленький шаг в его сторону, со всей серьёзностью вида и неподдельным удовлетворением в глазах, сбивает с толку красноречивым: — Ты выглядишь потрясающе. Тэхён сразу же отводит глаза, находя что-то крайне интересное в ворсистом паласе под ногами, и ощущает, как предательский румянец вспыхивает на щеках. То ли от комплимента, что звучал искренне и так льстиво в данный момент, то ли от того, что Чонгук находится к нему вновь слишком близко, а тот момент, когда мужчина подкрался на ещё один шаг, он не заметил… Тэхён затаивает дыхание и через силу всё же поднимает взгляд обратно – чужие глаза находятся точно напротив его, уже знакомо обжигая бездонным обсидианом. И он совершенно не понимает, когда обстановка вокруг вдруг обрела неизвестное напряжение. Тэхён по-прежнему старается даже не дышать, когда понимает, что Чон самым бесстыдным образом изучает его лицо, непозволительно долго засматриваясь на искусанные в состоянии нервозности губы, и еле собирает свою волю в кулак, первым отходя на жалкие пару десятков сантиметров назад. — Вам… Вам нравится? — прочищая горло, хрипло интересуется он, делая вид, что совсем не понимает этого удивительно плотоядного взгляда, от которого по загривку бегут мурашки, острыми иглами пронзая весь позвоночник. — Безумно, — честно отвечает мужчина. — Я словно смотрю на самое прекрасное из всех творений Микеланджело, — а Тэхён от этих слов вспыхивает ещё больше. Ему безумно льстят слова. И сердце в груди отчего-то ускоряет пульс. Ощущение совсем странное, но безумно приятное. Тэхён вовсе не желает, чтобы оно его покидало. — Ты непременно затмишь всех и каждого, кто собрался здесь, — вновь делает к нему мелкий шаг Чон. — Если не своим прокатом, в котором я ничуть не сомневаюсь, то тем, что никто из них даже на долю не близок к тому идеалу красоты, коим являешься ты. — Вы… флиртуете со мной? — вроде испуганно, а вроде в смятении шепчет Ким, отступая на один шаг назад. — Нет, — Чонгук слегка качает головой. — Я не раз говорил тебе, что ты красив, и буду говорить об этом снова и снова. Мне не сложно – если я вижу прекрасное, то скажу об этом как о прекрасном, потому что оно таковое и есть, а ты просто должен принять этот комплимент, потому что я не буду забирать своих слов назад. — И ещё один шаг вперёд. За спиной Тэхёна уже заветное зеркало, и отступать ему некуда. — Мне нравится то, насколько хорошо этот костюм сидит на твоём теле. Мне нравится то, насколько отлично он по оттенку гармонирует с твоим красивым цветом кожи с лёгким загаром. Мне нравится то, как ты будешь смотреться в этом костюме сегодня на льду, даже если ты провалишь программу ко всем чертям. Я просто говорю о том, что мне нравится. Это же так просто и очевидно. Очевидно… Тэхён нервно хмыкает, упираясь ладонями в холодную поверхность зеркала за своей спиной, и на долю секунды опускает взгляд себе под ноги. Он никогда не считал себя красивым. И себе он это тоже может повторять из раза в раз, потому что переубедить сложно, и чужие слова не возымеют эффекта, когда в своём понимании он тот, кто есть, но и сдержаться от откуда-то взявшейся совсем робкой и неуместной улыбки он тоже не может. Старательно её прячет, не показывая мужчине, что так и стоит непозволительно близко, и только тогда, когда уголки губ возвращаются в привычное состояние, он снова смотрит в карие выразительные глаза напротив, шумно выдыхая. — Посмотри на себя, — просит Чон, мягко укладывая ладони на плечи, обтянутые лёгким шифоном, и одним незамысловатым движением разворачивает Тэхёна к зеркалу лицом. Он сразу же жмурится. Улавливает только беглое мерцание камней Сваровски на груди, и тут же закрывает глаза, не решаясь их открыть. Почему не может просто удостовериться в словах, пропитанных искренностью? Тэхён уверен, что Чон бы лгать ему о красоте не стал. За ним Ким не заметил тенденции даже приукрашивать, но… отчего-то кажется, что этот шаг даже важнее, чем его возвращение в спорт. Важнее чемпионата, важнее того, что к нему открыто питает симпатию взрослый мужчина, его тренер, определённо ждущий взаимных чувств… Важнее того, что, вероятно, Тэхён тянет время, и на завтрак могут не успеть все трое, но открыть глаза не хватает силы воли. Он лишь пальцами теребит достающие до фаланг невесомые рукава блузы, и шумно дышит, ощущая то, как крепкие руки плавно разминают его напряжённые плечи, не боясь как-либо подпортить дорогой, ручной работы костюм. — Открой, — на самое ухо горячо шепчет Чонгук, спускаясь руками по плечам вниз, к предплечьям, и легко их сжимая. — Тебе понравится, я обещаю. — Я… Мне страшно, — с дрожью в голосе признаётся Тэхён. Страшно увидеть не то, что он ожидает. Страшно в одну секунду создать для себя планку, которую он не сможет преодолеть. Страшно оказаться не тем, кого прямо сейчас почти прижимает спиной к своей груди мужчина, большими пальцами поглаживая косточки на запястьях. Тэхёну страшно переступить черту, за которой он не знает, чего ожидать, потому что никогда в своей жизни не был к ней готов даже на долю процента. — Чего ты боишься? — будто понимая, к чему ведётся разговор, вполголоса спрашивает Чон, заключая его запястья в кольца из своих пальцев. И речь идёт вовсе не о том, чтобы поднять веки и взглянуть на совершенно другого себя. — Мне кажется, — Тэхён делает секундный перерыв, чтобы сглотнуть накопившуюся во рту влагу, — это вовсе не для меня. Не для него такое излишние внимание и касания далеко не приятельские или отцовские, как было с тренером Ханом, что всегда маленького мальчишку ласково звал «сынок», поучая жизни. — Ты в этом уверен? — мужчина за его спиной не наседает. Наоборот, просто интересуется мягким тоном голоса, что поселяет в Тэхёне сомнения, и потому он шумно выдыхает, мотая головой, и старается звучать так, чтобы его не слышал никто, кроме него самого: — Нет, но… — Открой глаза, — перебивая, вновь просит Чон, перемещая ладони с запястий в ладони Тэхёна. Обхватывает их и переплетает пальцы. И что самое удивительное из всего этого, ему не сопротивляются. Тэхён, будто за невидимый спасательный круг, своими пальцами цепляется за чужие, вспоминая то трепетное касание прошлой ночью, когда Чонгук собирался уходить из его номера, и медленно поднимает веки. Первые пару секунд он отказывается верить в то, что видит, но реальность не спешит растворяться, будто это осознанное сновидение, что воспринимается чересчур натурально, а после немного приоткрывает рот и молча смотрит. Смотрит на то, как хорошо по его подтянутой фигуре сел сшитый на заказ костюм, как красиво переливаются под светом настенных бра кристаллики, коими украшена вся блуза, как отлично подчёркивают его немаленький рост брюки, обтягивающие крепкие бёдра, как отчего-то правильно лежат его большие ладони в не менее больших чужих, как Чон смотрит в его глаза через отражение в зеркале, и во взгляде нет привычной хладности, отстранённости и безэмоциональности, которой его чаще всего одаривали. Там что-то иное, что-то, что до этого Тэхён в этих радужках не видел, и это дарит внутри такие покой и умиротворение, что отступает и страх. Удивительно, но он и правда больше не чувствует тревоги. — Тебе нравится то, что ты видишь? — тихо спрашивает мужчина, склоняясь к его уху. И то ли о его образе спрашивает, то ли совсем об ином… Тэхён о смысле вопроса старается не задумываться. Он вообще, в тот момент, когда мужчина опаляет горячим дыханием ушную раковину, думать не может. Но где-то в эту минуту рождается ощущение того, чего он так долго хотел: поддержка и опора. Чонгук стоит за его спиной, невесомо касаясь грудью его лопаток, держит его руки в своих, дышит в затылок, согревая своим теплом, и Тэхён не ощущает его «чужим». Привязался слишком быстро и не заметил как, а теперь чувствует, как от волнения, теперь совсем другого рода, сдавливает грудную клетку. — Наверное, да, — отвечает он несмело хриплым голосом, а глаза отводит в сторону. Выдержать пронзительный взгляд, направленный только на него одного сложно. Как он пришёл к тому, что боится смотреть кому-то в глаза? — Представь, что так будет всегда, — уже в затылок отвечает Чонгук. — И вспомни то, о чём я тебе говорил. Жду тебя в холле отеля через пятнадцать минут, убери костюм обратно. Тэхён робко вздрагивает, когда чувствует на затылке еле заметное касание чужих губ, и не поворачивается до тех самых пор, пока не остаётся в номере совершенно один. Он дотрагивается до кромки волос, там, где, кажется, ещё теплится неожиданное для него касание чужих губ – так страшно думать о слове «поцелуй» – и только после этого оседает на пол, закрывая лицо руками. Этого не должно было происходить вовсе, но почему ему это так нравится?***
После завтрака, который, к удивлению, проходит в тишине (молчит даже извечно недовольный ассистент Мин, которого Тэхён всеми силами старается не замечать), в сопровождении менеджера они отправляются в «Леспортс». Занимают гримёрную, специально отведённую только для них троих, около получаса располагаются, пока Тэхён слушает важные и профессиональные советы тренера под очевидно скептическим взглядом Юнги, отстранённо что-то печатающего в рабочем ноутбуке, пока сам Чон завязывает строгий чёрный галстук, параллельно давая напутствия. Тэхён ужасно волнуется и не скрывает этого, когда перед финальным прокатом говорит об этом Чонгуку, получая от него строгий взгляд и просьбу взять себя в руки, что получается сделать с трудом – на льду сводит конечности, и морозный воздух студит лёгкие. Он помнит кошмарное падение одного из участников, которого дисквалифицировали из-за серьёзной травмы, поэтому, как только он совершает первые движения, прогоняя программу, то пару раз оступается и боится сделать лишний шаг. Тэхён не смотрит в сторону зоны отдыха, откуда за ним наблюдают тренер и его ассистент, игнорирует насмешливый взгляд Юнги, что точно выжигает на спине громадные кратеры, старается не думать о том, с какой тревогой за самого Кима, а не за его выступление смотрит на него Чонгук, что ощущается мурашками по позвоночнику, и, с трудом выполнив все элементы, дающиеся сложно, он возвращается обратно, уступая лёд. В гримёрную, чтобы надеть костюм, он возвращается подавленным, что не ускользает от пытливого взора Мина, удивительно молчащего с самого утра, за редким исключением, если его фразы касаются работы, но больше напрягало молчание Чонгука. Тот лишь перед началом чемпионата бросил многозначительное: «Я в тебя верю», и этого было достаточно. Что-то придавало ему небывалой уверенности. На трибунах народу было уже достаточно, Тэхён точно не мог сказать, остались ли свободные места, потому что, кажется, нет – было не протолкнуться, и шум стоял такой, что закладывало уши, а у него и без того звенело чертовски сильно из-за безумного сердцебиения, готового превысить все существующие нормы. Чертовски страшно. Он, сидя в уготованной для фигуристов зоне, даже не следил, как и кто выступает, потому что заранее знал, что сравнивать себя с теми, кто был готов гораздо лучше, чем он, глупо. Тэхён преодолел себя в короткие сроки, его техника сырая, артистизм хромает: из-за волнения ему и улыбку выдавить из себя сложно, не то что показать наигранные эмоции, которые желает видеть зритель и судьи, занимающие самую выгодную позицию для лучшего обзора, – и его шансы оказаться хотя бы в середине турнирной таблицы тоже далеки от желаемых. Он знает свои возможности и вовсе не согласен со словами Чонгука, унимающего свою нервозность жвачкой, что он жуёт с самого приезда в «Лесспортс». Юнги так и вовсе ведёт себя отстранённо. Переговаривается с парой мужчин, желает удачи фигуристу из Токио, о чём-то треплется с тренером участника, представляющего Италию, но на Тэхёна не обращает никакого внимания. Киму и дела до ассистента нет, пусть бы и не мелькал перед его глазами, раздражая ярким серым пятном своего отглаженного костюма, но услышать слова поддержки от того, кто приехал с ним и из-за него сюда хотелось. Когда объявили его и попросили пройти к зоне выхода на лёд, он сжался ещё больше. Забыл, как дышать в тот момент, пока снимал с лезвий коньков защитные чехлы, и совсем не принимал реальность, когда ехал по льду те жалкие тридцать секунд, чтобы занять финальную позицию. Взгляды устремлены на него одного. Стробоскопы слепят синими оттенками, уготованными специально под атмосферу его номера, что были согласованы с организаторами чемпионата, на ледовой арене повисает тишина, поджимаются пальцы на ногах и руках, а эхом от стен отражаются первые аккорды. Тэхён на долю секунды прикрывает глаза, делая глубокий вдох, и плавно сдвигается с места. В первой половине программы у него заявлен прокат с попеременными шагами и мелкими прыжками, которые даются проще всего, поэтому Тэхён старается отключить абсолютно все эмоции, сосредотачиваясь на том, что ему необходимо хотя бы простые элементы выполнить без ошибок, иначе он возненавидит сам себя, не говоря о том, что разочарует Чонгука, стоящего поодаль и наблюдающего за ним с невозмутимым выражением лица. Первые тридцать секунд проходят словно мимо него. Тэхён задумывается лишь над правильностью выполнения, больше всего сосредотачиваясь на бильмане, над гибкостью ради которого он работал в зале до пота по вискам. За ним следует волчок, отчего совсем немного кружится голова, и кажется, что он готов вот-вот упасть в самом начале, но тишина в зале не нарушает его покоя, который он смог кое-как установить для самого себя после первого припева и голоса Исака, звучащего где-то на периферии, и когда наступает время для второй части программы, содержащей прыжки, волнение охватывает вновь. Тэхён чувствует, как сжимаются лёгкие, как давит на грудь тревога, перед заходом на первый – Сальхов – и он шумно выдыхает, сглатывая слюну, чтобы в следующую секунду, уже не глядя никуда, кроме как перед собой, воспарить надо льдом, сделать один-единственный оборот, и приземлиться обратно, лишь немного споткнувшись из-за упёршегося зубца. Где-то там же, на периферии, Тэхён слышит аплодисменты, подаренные его первому сложному элементу, и не сдерживает улыбки. Смог. Прыгнул. Сам собой гордится. И точно чувствует на затылке взгляд, что сейчас прикован только к нему одному непоколебимо. Становится приятно. Забытые доселе чувства от восторга его умениями порождают ещё бóльшую уверенность, и следующий элемент – лутц – выполнен с небольшой засечкой перед заходом. Приземление чистое, и Тэхён даже не считает это фатальной ошибкой. Он вновь слышит аплодисменты, вновь ощущает взгляд, направляющий дальше, к новым подвигам, и хватает ртом воздух, всеми силами игнорируя то, что от него определённо ждут чего-то большего и захватывающего. Тэхён знает, спортсмены здесь – бывалые, тех, кого любят и кого видели не раз. Он – неизвестный фигурист из Южной Кореи, которого взял под своё крыло заслуженный тренер его страны. И единственная мысль, всплывающая, пока Исак поёт уже знакомые строки про «желание, которое ты подпитываешь» и выполняет ласточку, переходящую в кэрриган, перед сложным каскадом, кричит о том, что опозориться он не имеет права. Чонгук дал ему шанс не просто так, и в данный момент он плевать хотел на чувства мужчины, что ещё больше вводят в заблуждение и без того затерявшегося в этом мире Тэхёна. Он обязан самому себе доказать, что достоин пройти дальше. «Достоин большего». Тэхён это повторяет каждый день, и с каждым днём в это верится всё больше. Отрицание никто не отменял, но и веру в себя тоже. Тэхён сжимает руки в кулаки, выпрямляясь в спине, в кораблике проезжает по льду под минорные аккорды, плотно засевшие шумом в ушах, и облизывает губы, приятное жжение из-за прохлады расценивая как трезвый рассудок. Он на зубцовых шагах добирается до середины арены, выполняет кроссролл, и, наконец, делает замах ногой, вспоминая все ценные советы. Каскад через секунду, в которую он снова хватает ртом воздух, готовясь на прыжках показать их во всю силу, и идёт на первый прыжок. Флип выходит идеально чистым. Настолько, что зрители вновь взрываются аплодисментами и восторженными криками, за ним следует ойлер, выполненный с очередной засечкой, что поднимает надо льдом крошку, мерцающую под светом прожекторов так, как переливаются камни Сваровски на нежной, лёгкой блузе его костюма, и последним следует Сальхов. Тэхён чувствует, что на него сил осталось гораздо меньше, всю энергию он отдал на первых двух, но, цепляясь всё-таки зубцами за лёд, он совершает третий прыжок. В эту самую секунду лёгкие вновь болезненно сжимаются – не хватает воздуха, – но приземление выходит относительно сносным. Оно далеко от идеального, он понимает это сам, когда ступив лезвием конька обратно на твёрдую поверхность, чуть не падает носом вниз, но вовремя подставляет руку, пальцами проезжаясь по влажному холоду, и тут же выпрямляется, проезжаясь по льду последний раз. Кантилевер завершает программу, и вот он, финал его выступления спустя пять лет. Ни одного падения. Множество грязных элементов, но ни одного болезненного спазма. Эйфория. Она настигает его в тот момент, когда, сложив руки на груди, и совершая поклон, Тэхён чувствует слёзы, стекающие по щекам из-за окрыляющего чувства превосходства. Не над кем-то, до этого далеко, но над собой. Он поборол свой страх. Он вышел на лёд. Тэхён сделал огромный шаг на пути к собственному успеху. Вся арена восторженно хлопает, кто-то кричит его имя, совершенно не зная, кто же такой этот Ким Тэхён из Южной Кореи, но он, этот самый Ким Тэхён, поспешно удаляется со льда, освобождая арену для следующего участника, и, заступив обратно за пределы льда, прикладывает ладони к лицу, совсем немного размазывая нанесённый визажистами макияж, и дышит так часто, словно задохнётся прямо сейчас. Он натягивает защитные чехлы, получая хвалебные комментарии от комментаторов, что находятся где-то в рубке, только совершенно их не слышит из-за шума в ушах, и возвращается в зону отдыха, где уже находятся камеры и пара журналистов. Их Тэхён тоже не замечает в упор, широкими шагами направляется точно к тому, кто вселил в него веру в себя, кто ждёт его, прослеживая за ним одним лишь нечитаемым взглядом, и бросается в объятия, сжимая в руках чужое тело так, словно оно его спасательный круг ото всех, кто прямо сейчас наблюдает за его эмоциями на огромных подвесных экранах. — Я горжусь тобой. Чонгук шепчет ему точно в макушку, мягко поглаживая по спине, и отстраняется, протягивая бутылку с водой. Юнги безразлично бросает глухое: «Неплохо. Возможно, выйдешь в полуфинал, если спишут всю грязь при прыжках». Только на его комментарии Ким не обращает внимание. Под потеплевшим взглядом карих глаз присаживается на скамью и наконец-то облегчённо выдыхает, вслушиваясь в голоса комментаторов, озвучивающих его оценки. Баллы за технику: 36,7 Баллы за артистизм: 38,0 Баллы за общее впечатление: 14,9 Штрафные баллы: -1,1 Итоговые баллы: 88,5 Тэхён не может сдержать возгласа радости, когда слышит финальный результат, потому что это действительно много, и бросает взгляд слезящихся глаз в сторону Чонгука. Мужчина, обернувшись, одними губами шепчет: «Молодец», и разворачивается обратно, наблюдая за следующим участником из Китая, что представляет страну на родной арене. На него Тэхён уже не обращает внимания, потому что всё, о чём он может думать в настоящий момент: прошёл. Прошёл в полуфинал, потому что, чтобы пройти достаточно преодолеть порог в восемьдесят баллов, и с этим он справился великолепно, несмотря на то, что большую часть проката он терпел жжение на бедре. Где-то за пределами осознания Тэхёном реальности удивлённо хмыкает Юнги, хлопая Чона по плечу. Вероятно, он ошибался.